- Вильгельм получал ежемесячные переводы от человека по имени Эрик Франкель? Из Фьельбаки? - Удивление Мерты Фриден было совершенно искренним.
Вошел Йоран. В руках у него был поднос с пустыми кофейными чашками.
- О чем речь? - спросил он.
- Господин комиссар полиции утверждает, что человек по имени Эрик Франкель… в общем, его убили… что Эрик Франкель каждый месяц посылал папе деньги.
- Что? - Йоран вытаращил глаза и опустился в кресло. - Папе? Почему?
- В том-то и вопрос… Мы надеялись, что Вильгельм сможет нам разъяснить.
- Ука, - радостно сообщила Майя, прижимая к груди старую куклу.
- Правильно, кукла, - улыбнулась Мерта. - Это еще моя… я играла с ней, когда была маленькой.
Майя обняла куклу еще крепче. Мерта не сводила с нее глаз.
- Какая прелестная девочка, - сказала она и удостоилась благодарной улыбки Эрики.
- О каких суммах идет речь? - спросил Йоран, внимательно глядя на Патрика.
- Не особенно крупных. В последние годы около двух тысяч крон в месяц. Но интересно, что с годами переводы становились больше, причем в точном соответствии с инфляцией. Так что, даже если сумма номинально становилась больше, покупательная способность этих денег оставалась сравнительно постоянной.
- Но почему отец никогда и ничего об этом не говорил? - Йоран удивленно оглянулся на мать.
Та беспомощно покачала головой.
- Даже и не догадываюсь, мой мальчик. Но ты же знаешь - мы с Вильгельмом никогда не обсуждали экономические вопросы. Он занимался делами, я вела дом - так уж было заведено в нашем поколении. Разделение труда. - Она грустно улыбнулась. - Так что теперь, когда Вилли нет, не знаю, что бы я делала, если бы не Йоран… Все эти счета, займы…
Она положила руку на ладонь сына, и тот нежно пожал ее в ответ.
- Ты же знаешь, для меня радость тебе помочь.
- У вас наверняка есть какие-то бумаги, касающиеся экономических вопросов… - без всякой надежды сказал Патрик.
Он-то надеялся, что все сразу выяснится, а попал в тупик.
- Дома? Дома нет, все лежит у адвоката, - ответил Йоран чуть ли не извиняющимся тоном. - Могу попросить его сделать копии и переслать вам.
- Будем очень благодарны.
Где-то в глубине души опять зашевелилась надежда. Может быть, все же удастся что-то выяснить.
- Простите… совершенно забыл про кофе! - Йоран чуть не вскочил с кресла.
- Спасибо, уже надо ехать… так что не затрудняйтесь, если это из-за нас.
- Жаль, ничем не могли помочь. - Мерта улыбнулась Патрику.
- Что ж теперь сделаешь… Позвольте выразить наши соболезнования, - вспомнил Патрик. - Надеюсь, вы простите нас, что мы явились со своими вопросами. Если бы мы знали…
- Ну что вы! - Она сделала изящный жест рукой, словно бы отмахнулась от его извинений. - Уж кто-кто, а я знала Вильгельма как свои пять пальцев и могу вас заверить, что, даже если эти переводы и были, в них не содержалось ничего преступного или даже неэтичного. Так что спрашивайте сколько хотите. Йоран же сказал, он вам поможет по мере сил. А я… - Она опять улыбнулась и развела руками.
Все поднялись. Майя с куклой тоже решительно направилась в прихожую.
- Майя, девочка, куклу надо оставить дома. - Эрика приготовилась к скандалу.
- Пусть возьмет. - Мерта погладила проходящую мимо Майю по голове. - Как сказано, туда я ничего с собой не возьму, а кукла… Я уже не в том возрасте…
- Вы уверены? - настойчиво спросила Эрика. - Кукла старая, это же память, причем наверняка для вас дорогая…
- Память сохраняется не на диване, а вот тут. - Мерта постучала себя по лбу. - Так что для меня самая большая радость - знать, что Грета кому-то нужна. Что кто-то с ней играет. Представляете, каково ей было торчать здесь на диване в обществе старой карги…
- Спасибо вам огромное… - Эрика была настолько тронута, что еле удерживала слезы.
- Не о чем говорить. - Мерта опять погладила Майю по голове и вместе с Йораном вышла проводить незваных гостей.
Перед тем как закрыть за собой дверь, Патрик оглянулся. Йоран нежно обнял мать и поцеловал ее белоснежную голову.
Мартин беспокойно мерил шагами квартиру. Пия ушла на работу, а он ни о чем не мог думать, кроме следствия. Получалось, что теперь, пока Патрик в отпуске, его ответственность даже не удвоилась, а удесятерилась, и он был вовсе не уверен, что справится. Обратиться к Патрику за помощью было, конечно, проявлением слабости. Но Мартин верил интуиции Патрика гораздо больше, чем своей собственной. Иногда его одолевали сомнения: а правильно ли он выбрал профессию? Эта неуверенность преследовала его всю жизнь, с той минуты, когда он окончил Полицейскую академию и получил диплом. В состоянии ли он оправдать возложенные на него ожидания?
Восемь шагов от стены до стены, восемь шагов назад. Ладно бы еще профессиональные рефлексии… но сейчас ему предстояло возложить на себя еще большую ответственность - и он совершенно не был уверен, что она ему по плечу. А если он не сумеет? Если ему не удастся оказать Пие ту поддержку, в которой она наверняка будет нуждаться? Просто-напросто не справится с новой ролью - ролью отца… Ему показалось, что мысли крутятся в голове со все большей скоростью - надо что-то придумать. Так можно и с ума сойти.
Он сорвал с вешалки куртку и сел в машину. Ехал и ехал, не особенно задумываясь, куда именно, - ему важно было переключить мысли на что-то другое. Вдруг на глаза попался дорожный указатель - "Греббестад". Только сейчас Мартин сообразил, что приехал сюда не случайно - ему не давал покоя тот звонок из дома Юханссонов. Звонок Францу Рингхольму. Интересно - два убийства, а в следствии фигурируют одни и те же имена. По прямым свидетельствам можно подумать, что это совпадение, что эти два дела, как параллельные линии, нигде не пересекаются, но он совершенно ясно чувствовал, что если даже линии и параллельны, они все равно где-то пересекаются. Евклидова геометрия тут неприменима. Почему за несколько дней до гибели Эрика Герман или Бритта позвонили Францу? Один-единственный звонок, четвертого июня. Разговаривали они недолго - две минуты и тридцать три секунды, если верить распечатке телефонной компании. Но по какому поводу? Можно, конечно принять версию Акселя - болезнь Бритты. В ее затуманенных мозгах родилась идея возродить детскую дружбу. Но они же не общались и даже не виделись почти шестьдесят лет! Неужели человеческий мозг, пусть даже пораженный неизлечимой болезнью, может выкинуть такой номер? Нет… Мартин был уверен: здесь что-то скрывается между строчек. Что-то от него все время ускользает… Но он не успокоится, пока не выяснит, что за этим стоит.
Он успел как раз вовремя - Франц куда-то собрался и уже запирал за собой дверь. Мартин остановил его на лестничной площадке.
- Чем могу служить на этот раз? - вежливо спросил Франц Рингхольм, изобразив на лице вопросительный знак.
- Появились кое-какие дополнительные вопросы.
- Знаете, я как раз собрался на прогулку. Если вы хотите поговорить, можете составить мне компанию. Я никогда не отменяю прогулку. Думаю, только это и помогает мне поддерживать приличную форму.
Мартин последовал за ним.
- Для вас не составит проблем, если кто-то увидит вас в обществе полицейского? - криво усмехнулся он.
- Я в своей жизни провел так много времени в обществе вашего брата, что привык. - В глазах Франца промелькнула веселая искра, но тут же исчезла. - Что вы хотели спросить?
Франц Рингхольм шел очень быстро, так что Мартину пришлось чуть не бежать.
- Не знаю, дошли ли до вас слухи, но в Фьельбаке произошло еще одно убийство.
Франц резко замедлил шаг.
- Нет. Не дошли. А кто убит?
- Бритта Юханссон. - Мартин старался оценить реакцию Рингхольма.
- Бритта? Почему? Кто…
- Ее муж утверждает, что жену убил он. Но сомнительно, чтобы…
Мартин не успел закончить мысль - Франц его перебил:
- Герман? Почему? Не могу поверить…
- Вы были знакомы с Германом? - спросил Мартин как можно более нейтрально, стараясь не показать, насколько важен для него ответ.
- Нет… Почти нет. Он позвонил мне в июне. Сказал, что Бритта больна и ей бы хотелось меня повидать.
- И вам не показалось это странным? - Мартин тут же мысленно отметил, что вопрос его прозвучал излишне скептично, и постарался сменить интонацию. - Если вспомнить, что вы не встречались шестьдесят лет.
- Естественно, показалось. Но Герман тут же объяснил, что у Бритты болезнь Альцгеймера. При этом заболевании человек довольно часто мысленно возвращается в прошлое, к дорогим для него воспоминаниям и людям. Мы же росли вместе, вся компания…
- И компания состояла из…
- Я, Бритта, Эрик, Эльси Мустрём.
- И двоих из вашей компании убивают в течение двух месяцев. - Франц опять прибавил шаг, и у Мартина появилась легкая одышка. - Вам не кажется странным это совпадение?
Франц помолчал немного.
- Я живу уже довольно долго… и за мою жизнь встречался со случайными совпадениями не раз и не два. Такое бывает. К тому же вы говорите, что ее муж признался в убийстве. Вы хотите сказать, что и Эрика убил он?
- Пока мы ничего не хотим сказать. И вы не можете отрицать, что из четверки друзей детства двоих ни с того ни с сего убивают. Одного за другим. Через шестьдесят лет.
- Я уже сказал, что в случайных совпадениях ничего случайного нет. У них только один общий знаменатель - прихоть судьбы. И сама судьба.
- Это звучит философски… особенно в устах человека, который полжизни провел в заключении. Это тоже была прихоть судьбы?
Мартин опять сделал себе замечание: он не имеет права примешивать к разговору личные чувства. Но он видел материалы на столе у Паулы, знал, что проповедует Франц Рингхольм, и ему было трудно скрыть отвращение.
- Ни в коем случае. Эту дорожку я выбрал по своей воле. Это было мое собственное решение. Я сделал этот выбор уже во вполне сознательном возрасте. Теперь легко говорить, что мне не следовало делать того-то и того-то, а, наоборот, надо было поступить так-то и так-то. Но что сделано, то сделано, что было, то было, и того уж не вернешь, как поется в какой-то песне… - Он вдруг остановился и пристально посмотрел на Мартина. - Но ведь у нас такой возможности нет, не правда ли? - Он двинулся дальше. - У нас нет возможности заранее знать правильный ответ. И хочу вам еще раз сказать - я прожил жизнь так, как прожил. Если что-то я сделал неправильно, то заплатил за это стократ.
- А ваши политические взгляды? Это тоже ваш выбор?
Мартин вдруг поймал себя на том, что ждет ответа Франца с огромным интересом. Он, как ни пытался, не мог понять логику этих людей - людей, уверенных, что право на существование имеет только та часть человечества, к которой принадлежат они сами. Это вызывало у него брезгливость, но в то же время страшно хотелось понять, откуда все берется. Примерно так же маленький ребенок разбирает радиоприемник - ему интересно знать, как он устроен.
Франц долго шел молча. По-видимому, он всерьез воспринял вопрос Мартина и обдумывал достойный ответ.
- Мои взгляды… Я тверд в своих взглядах, я вижу, что общество идет по неправильному пути. Общество больно. И мои взгляды - это диагноз болезни. И я считаю своим долгом способствовать тому, чтобы эту болезнь вылечить.
- Но возлагать вину на целые группы людей, отличных от вас только национальностью?.. - Мартин покачал головой.
- У ваших рассуждений неверный исходный пункт, - сухо сказал Франц. - Вы рассматриваете людей как индивидов, но человек никогда не был индивидом. Мы всегда были частью коллектива. Частью группы. И такие группы всегда, на протяжении всей истории, воевали друг с другом, борясь за место в мировой иерархии… в мировом порядке. Хорошо ли это? Может быть, и нет, но так было всегда. И есть, и будет. И если я даже не завоюю свое место в мире силой, все равно… все равно я останусь победителем. А историю, как известно, пишут победители.
Несмотря на то что Мартин вспотел и ему было жарко, по спине побежали ледяные мурашки. Ему стало страшно. Эта фанатичная вера в свою правоту… Ему вдруг стало ясно, что никакая логика и никакие доводы не переубедят Франца и ему подобных. Можно только попытаться изолировать их, попытаться как-то нейтрализовать наносимый ими вред.
Мартин всегда считал, что два человека всегда могут найти общий язык, надо только найти соответствующие доводы, попытаться отыскать корни той или иной убежденности и постараться привести их в соответствие.
Но в глазах Франца он видел: его фанатичная убежденность монолитна и изменить ее нельзя.
Потому что имя этой убежденности - ненависть.
~~~
Фьельбака, 1944 год
- Можно язык проглотить! - сказал Вильгот, накладывая вторую порцию жареной скумбрии. - Молодец, Бодиль.
Жена ничего не ответила, только кивнула с облегчением - муж в хорошем настроении. Передышка.
- Да, парень, когда будешь выбирать жену, сначала убедись, что она кое-что умеет - и в кухне, и в постели! - Вильгот захохотал и помахал вилкой в сторону Франца.
- Вильгот! - Бодиль посмотрела на мужа с укоризной.
- А что такого, парень уже взрослый… - Вильгот положил себе хорошую порцию картофельного пюре. - Кстати, можешь гордиться отцом. Мне только что позвонили из Гётеборга - этот еврей, Розенберг, обанкротился со своей фирмой. Я перехватил у него все договора за последние пару лет! Тут есть за что выпить… Вот так с ними и надо - поставить их на колени, одного за другим, где хитростью, где палкой! - Он опять захохотал так, что заколыхался живот. Подбородок его блестел от жира.
- Как же он теперь семью будет кормить? - не удержалась от вопроса Бодиль, но в ту же секунду осознала свою ошибку.
- Интересный ход мыслей, дорогуша, - сказал Вильгот притворно мягко и положил вилку. - Значит, тебя сострадание заело… Может, объяснишь почему?
- Да ладно… это я так сказала… - Бодиль опустила голову, надеясь, что муж удовлетворится этим знаком капитуляции. Но он не отставал.
- Нет-нет, мне очень интересно. Продолжай, продолжай.
Франц переводил взгляд с отца на мать. Он видел, как она начала дрожать под взглядом Вильгота, как в отцовских глазах появился опасный, пустой и поверхностный блеск. Он видел этот блеск и раньше. Франц хотел попроситься уйти, но было уже поздно.
- Я только о семье подумала. - Бодиль несколько раз сглотнула перед тем, как выговорить эти слова. - В такие времена прокормиться нелегко…
- Мы говорим о жиде, Бодиль, - медленно и раздельно, словно растолковывая ребенку какую-то житейскую аксиому, сказал Вильгот.
И именно этот тон, по-видимому, заставил Бодиль поднять голову.
- Жиды тоже люди… Им тоже надо кормить детей, как и нам.
В животе у Франца словно что-то разорвалось, он почувствовал странную, сосущую пустоту. Он хотел крикнуть матери, чтобы она замолчала, не противоречила отцу. Это никогда ничем хорошим не кончалось. А сейчас… какая муха ее укусила? Защищать еврея? Она же знает, что будет, и все равно… он вдруг ощутил прилив ненависти к матери. Как можно быть такой дурой! Надо было согласиться или хотя бы промолчать. Дура, просто дура. Он прекрасно знал, что даже малейший признак противоречия, малейшая искра сомнения в его правоте взорвет пороховой бочонок отцовской ярости.
Наступило тягостное молчание. Вильгот уставился на жену, словно стараясь вникнуть в смысл ее слов. На шее пульсировала вздувшаяся жила. Франц заметил, как отец сжал кулаки. Ему ничего так не хотелось, как выскочить из комнаты и бежать куда глаза глядят, но ноги почему-то не слушались - он так и остался сидеть на стуле, словно приклеенный. Вдруг обойдется…
Нет, не обошлось.
Вильгот поднялся, медленно перегнулся через стол, опираясь на руки, словно желая рассмотреть жену получше. Потом оторвал правую руку от стола и ударил ее кулаком в подбородок. Клацнули зубы, стул опрокинулся, и Бодиль упала на спину, стукнувшись головой о пол. Она застонала от боли. Франц содрогнулся, и ненависть к матери захлестнула его еще сильнее: почему эта старая дура не могла заткнуться? Почему она провоцирует отца?
- Значит, ты у нас настоящий жидолюб, - сквозь зубы произнес Вильгот. - Так или не так?
Бодиль с трудом перевернулась на живот и встала на четвереньки, пытаясь прийти в себя.
Вильгот подошел и ударил ее ногой в живот.
- Отвечай! В моем доме завелись жидолюбы? В моем доме?
Она молчала, пытаясь отползти от него подальше. Он ударил ее еще раз ногой, в то же место. Она упала и несколько секунд не шевелилась, потом опять с трудом встала на четвереньки и поползла.
- Сучка! Жидолюбивая сучка, вот ты кто!
Франц не отрываясь смотрел на отца. У того на физиономии явственно читалось наслаждение. Он пнул жену еще раз, не переставая осыпать ее ругательствами. Потом ему на глаза попался Франц.
- Вот так, парень, учись, как обращаться с сучками. Только этот язык они и понимают. Смотри и учись.
Не отводя глаз от Франца и тяжело дыша, он расстегнул ремень и ширинку, неуклюже подошел к Бодиль, успевшей отползти от него на пару метров, схватил ее за волосы, а другой рукой задрал юбку.
- Нет, нет… подумай о Франце… - простонала Бодиль.
Вильгот хохотнул и со стоном всадил в нее свой вспухший фиолетовый член. Она зарыдала.
Франц задыхался. Пустота в нем росла и росла. Он встретился взглядом с матерью. Голова ее бессильно качалась от мощных толчков Вильгота.
Она смотрела на него, и мутные от слез глаза не выражали ровным счетом ничего.
И в эту секунду он понял, что растущую в нем пустоту может заполнить только ненависть.
И еще он понял, что ненависть - единственный способ выжить в этом мире.
~~~
Субботний вечер Челль провел у себя в кабинете. Беата с детьми уехала к своим родителям - прекрасный случай заняться историей Ханса Улавсена. Оказалось, это не так просто - на интересующий период нашлось очень много норвежцев с таким именем, и, если он не найдет какую-то зацепку, которая позволит действовать методом исключения, ничего этот поиск не даст.
Челль внимательно прочитал оставленные Эриком газетные статьи, но не смог найти в них ничего конкретного. А главное, не мог понять, что имел в виду Эрик и на что намекал. Как он выразился? "Инструмент, которым вы можете воспользоваться". А почему бы прямо не сказать, в чем дело? Вот уж, поистине, напустил старик туману…
Челль вздохнул. Единственное, что он знал наверняка, - некто Ханс Улавсен был участником норвежского Сопротивления. И все. Как двигаться дальше? Можно было бы спросить отца, поинтересоваться, знает ли тот что-нибудь про норвежца, но Челль тут же отбросил эту мысль. Лучше неделю просидеть в архиве, чем просить отца о помощи.
Архив… это мысль. Наверняка в Норвегии есть какой-нибудь архив, где собраны материалы о Сопротивлении. И наверняка кто-то из историков уже занимался или занимается этими вопросами.
Он открыл Google, начал пробовать различные сочетания ключевых слов и довольно быстро получил результат - нашелся некий Эскиль Хальворсен, написавший несколько книг по истории Норвегии во время Второй мировой войны. Насколько можно понять из традиционно бестолковых интернетовских комментариев, особое внимание автор уделил движению Сопротивления.
Вот с этим человеком он и должен поговорить.