Но болезнь все изменила. Она пронеслась в ее душе, как смерч, и вырвала с корнями все, что они так терпеливо выращивали год за годом, десятилетие за десятилетием. И он не смог устоять перед этим бешено крутящимся смерчем. Он сделал ошибку. Всего одну ошибку. Одну, но решающую. Позвонил по телефону. Как можно было быть таким наивным? С чего он решил, что пора? Конечно, он видел, как страдает Бритта, - все, что было спрятано в самых дальних уголках ее постепенно тающего мозга, с каждым днем болело все сильнее. Решил, что настал час, что бороться дальше бессмысленно. Что Бритта, может быть, наконец обретет покой… С таким же успехом он мог сам задушить ее подушкой. Он знал это, и боль была невыносимой.
Герман осторожно зажмурился, с ужасом ожидая, что увидит перед собой мертвые глаза Бритты, но на этот раз видение его миновало. Он увидел живую, счастливую Бритту. Усталую, бледную, но живую и счастливую, с Анной-Гретой на руках. Она подняла руку и помахала ему.
И он, благодарно улыбаясь, пошел ей навстречу.
Патрик тупо уставился на телефонную трубку. Неужели Эрика права? Звучит совершенно невероятно, но… логично. Он тяжело вздохнул, вообразив дальнейшее развитие событий.
- Пошли, старушка, покатаемся! - Он поймал Майю на руки. - Маму захватим по дороге.
Через несколько минут он остановил машину у кладбищенской калитки. Эрика ждала их там, чуть не подпрыгивая от нетерпения. Это было заразительно, и Патрику пришлось несколько раз напомнить себе не давить так яростно на педаль газа. Вообще говоря, в душе он был лихачом, но когда с ним была Майя, вел машину подчеркнуто осторожно.
- Говорить буду я, хорошо? - Они остановились у отдела полиции. - Тебя я захватил только потому, что не в состоянии тебя переспорить, но он мой шеф, и мне приходилось бывать в подобных переделках и раньше.
Эрика кивнула без особого энтузиазма, если вообще слышала его слова - она как раз в этот момент выковыривала Майю из машины.
- А может быть, погуляете, пока я в отделе? Ты же терпеть не можешь, когда я беру Майю на службу… - поддразнил ее Патрик и получил в награду свирепый взгляд.
- Ее первый рабочий день в полиции особого вреда не нанес, - сказала Эрика. - Тем более ты понимаешь, насколько мне важно, чтобы вопрос решился поскорее.
- Смотрите-ка, кто к нам пришел! - просияла Анника.
Майя ее узнала и расплылась в улыбке.
- Нам надо поговорить с Бертилем. Он на месте?
- У себя, - кивнула Анника и вопросительно посмотрела на Патрика, хотела что-то сказать, но промолчала.
Патрик решительным шагом направился к кабинету Мельберга. Эрика с Майей на руках еле за ним поспевала.
- Хедстрём! Какого черта ты здесь делаешь? Да еще всю семью приволок! - Мельберг с суровым выражением лица встал с кресла.
- Мы должны решить с тобой один вопрос. - Патрик без приглашения уселся на стул для посетителей.
Майя и Эрнст уставились друг на друга с нескрываемым восторгом, и девочка тут же сделала попытку слезть с маминых рук.
- А как он с детьми? - спросила Эрика, с трудом удерживая дочку.
- Откуда мне знать? - строго буркнул Мельберг, но не выдержал и улыбнулся. - Это самый добрый пес в мире. Мухи не обидит.
В голосе его прозвучала чуть ли не отцовская гордость. Патрик с трудом скрыл улыбку: с Мельбергом что-то происходит.
Эрика осторожно опустила Майю на пол, и пес немедленно лизнул ее в нос. У Майи от счастья, изрядно, впрочем, приправленного страхом, округлились глаза.
- Так что тебе надо? - Мельберг продолжал выдерживать суровый тон, несмотря на то что ему очень хотелось узнать причину столь необычного посещения.
- Я хочу, чтобы ты запросил ордер на эксгумацию.
Мельберг поперхнулся, закашлялся и уставился на Патрика, как на сумасшедшего.
- Эксгумацию?! Ты что, парень, рехнулся? - наконец сумел выговорить он. - Я всегда говорил - эти родительские отпуска для отцов до добра не доведут. Эксгумация! Ты что, не знаешь, насколько это крайняя и к тому же необычная мера? У нас и так за последние годы было две, и запроси я третью, они объявят меня идиотом и посадят в сумасшедший дом! И кстати, кого это ты собрался выкапывать?
- Борца норвежского Сопротивления, бесследно исчезнувшего в сорок пятом году, - спокойно и четко, как на экзамене, доложила Эрика.
Она в этот момент сидела на корточках и почесывала Эрнста за ухом. Пес томно прикрыл глаза и просто млел от удовольствия, а если ей случалось замешкаться, требовательно подталкивал руку мокрым носом.
- Простите? - Мельберг, очевидно, решил, что ослышался.
Эрика терпеливо пересказала все, что ей удалось узнать о "банде четверых" и примкнувшем к ним норвежце, а также о его неожиданном и загадочном исчезновении.
- А почему вы решили, что он не остался в Швеции? Вы проверяли архивы гражданского состояния? И в Швеции, и в Норвегии?
Мельберг просто сочился скепсисом.
Эрика выпрямилась, отодвинула второй стул и села, глядя на Мельберга так, как будто одной силой воли хотела заставить того принять ее слова всерьез. На этот раз она изложила все подробности и под конец - главный козырь. Слова Германа Юханссона: дескать, Пауль Хеккель и Фридрих Хюк могли бы ответить на твой вопрос.
- И знаете, когда он назвал эти имена, они показались мне знакомыми, хотя я и сейчас готова поклясться, что никто и никогда при мне их не произносил. Это было загадочно и неприятно… до сегодняшнего дня. Я была на кладбище, навестила родителей и бабушку с дедушкой и увидела…
- Что вы увидели?
Эрика сделала предостерегающий жест ладонью - подождите, сейчас дойдем и до этого.
- На кладбище в Фьельбаке есть одна могила. Она еще со времен Первой мировой, там похоронены десять немецких солдат. Семеро из них опознаны, а трое так и остались безымянными…
- Ты забыла рассказать об исчерканном блокноте, - напомнил Патрик, который с удовольствием предоставил жене доказывать Мельбергу, что они не сошли с ума, а если и сошли, то не совсем. Самую малость. Настоящий мужчина должен знать, когда надо отступить в сторону.
- Да, ты прав… Это еще один элемент пазла… - Эрика рассказала о блокноте Эрика Франкеля, который видела на фотографии с места преступления. - Там несколько раз было написано: "Ignoto militi".
- А где это вы видели фотографии с места преступления? - Мельберг грозно сверкнул глазом на Патрика.
- Потом разберемся, - нетерпеливо сказал Патрик, - а сейчас слушай, что она говорит.
Мельберг что-то буркнул себе под нос, но ничего не добавил и повернулся к Эрике.
- Он несколько раз написал: "Ignoto militi", "Ignoto militi…" Это надпись на Триумфальной арке в Париже, она означает "Неизвестному солдату".
Мельберг по-прежнему недоуменно смотрел на Эрику, и она, помогая себе жестами, продолжила:
- И это застряло у меня в голове. - Она показала пальцем, где именно в голове это застряло. - Итак, у нас есть норвежец, который внезапно исчезает в сорок пятом году и ни одна душа не знает, куда он подевался. У нас есть блокнот Эрика Франкеля - "Ignoto militi". Вы помните, Бритта лепетала что-то о "старых костях". Наконец, у нас есть имена, названные Германом. И полчаса назад, на кладбище, меня осенило. Я вспомнила, откуда мне знакомы эти имена, хотя, повторяю, никто при мне их вслух не произносил. Они высечены на братской могиле немецких солдат времен Первой мировой… - Эрика остановилась перевести дыхание и поймала на себе изумленный взгляд Мельберга.
- То есть Пауль Хеккель и Фридрих Хюк? Значит, это имена немецких солдат в братской могиле?
- Да. - Эрика лихорадочно размышляла, какие еще аргументы могут воздействовать на Мельберга, но он опередил ее.
- И значит, вы утверждаете, что…
Она глубоко вдохнула и оглянулась на Патрика.
- Я утверждаю, что в могиле с большой долей вероятности тайно захоронен еще один труп - борца норвежского Сопротивления Ханса Улавсена. И я еще точно не знаю почему, но почти уверена, что это и есть ключ к убийству Эрика Франкеля и Бритты Юханссон.
В комнате повисло молчание. Ни единого звука, кроме поочередного повизгивания забывших про все на свете Майи и Эрнста.
- Знаю, все это выглядит историей из плохого детектива, - тихо сказал наконец Патрик. - Мы с Эрикой прокрутили все варианты… Она вполне может быть права. Не могу предложить прямых доказательств, но косвенных - хоть отбавляй. И в чем она уж точно права - два убийства, которые на нас висят, наверняка как-то связаны с этим тайным захоронением. Не спрашивай, почему связаны. И не спрашивай, как связаны. Не знаю. Но мы обязаны выяснить, кто на самом деле лежит в этой могиле, и если это и в самом деле норвежец, то как он умер и как туда попал.
Мельберг довольно долго молчал, потом сцепил руки, положил их на стол и вздохнул.
- Сумасшествие заразительно, что бы там ни говорили доктора. Полная нелепица, но… Не могу обещать. Прокурор подпрыгнет до потолка - гарантирую. Но попробую… попробую. Все, что могу обещать, - попробовать.
- А мы больше ни о чем и не просим. - Эрика была готова броситься Мельбергу на шею.
- Спокойно, спокойно… Никто не сказал, что мне это удастся. А сейчас мне хотелось бы немного поработать.
- Нас уже нет, - весело отрапортовал Патрик и вскочил со стула. - Только сообщи, как и что.
Мельберг молча помахал рукой - идите, мол, не мешайте. Посидел немного, собираясь с духом, и поднял трубку.
~~~
Фьельбака, 1945 год
Он жил у них уже полгода, и три месяца, как все знали, что они с Эльси влюблены друг в друга. И тут грянула катастрофа. Когда они пришли, Эльси поливала цветы на веранде. По их мрачным лицам она сразу все поняла. За спиной мать гремела посудой в кухне, и Эльси сразу захотелось броситься к ней, схватить и увести куда-нибудь, только бы ей не слышать. Но в ту же секунду она сообразила, что это бессмысленно. На онемевших ногах она подошла к двери и впустила этих троих - знакомых рыбаков из Фьельбаки.
- Хильма дома? - спросил старший, капитан рыболовецкого баркаса.
Эльси машинально кивнула. Они прошли в кухню. Хильма повернулась, увидела их лица и уронила тарелку на пол. Тарелка разбилась, и осколки разлетелись по всей кухне.
- Нет, - сказала она, - нет. Боже мой, нет, нет!..
Эльси еле успела подхватить ее - мать покачнулась и чуть не упала. Она с трудом подтащила Хильму к стулу и кое-как усадила. Сердце билось так, что едва не выскакивало из груди. Рыбаки переминались с ноги на ногу, вертя в руках фуражки.
- Это мина, Хильма, - прервал наконец молчание капитан. - Немецкая мина. Мы все видели, поспешили на помощь… но ничего уже сделать было нельзя.
- О боже, боже… - Хильма очнулась. - А остальные?
- Все погибли, - сказал капитан и с трудом сглотнул. - От баржи остались одни щепки… Мы долго искали, но никого не нашли. Только парнишку Оскарссона, но и он был уже мертвый.
По щекам Хильмы бежали слезы, и она впилась ногтями в ладони, чтобы не закричать. Эльси еле сдерживала плач - она понимала, что не имеет права терять самообладание. Боялась, что мать не вынесет горя. А она сама - как она сможет жить без отца? Без его ласковых слов, без его постоянной готовности помочь и защитить? Как они смогут жить?
В дверь осторожно постучали, и вошел Ханс.
- Я видел… Думал, что…
Боится побеспокоить, подумала Эльси. Ей стало немного легче - у нее есть Ханс.
- Папина баржа налетела на мину… - хрипло сказала она. - Никто не спасся…
Ханс опустил голову. Потом решительно подошел к шкафу, где Элуф держал крепкие напитки, достал бутылку и налил шесть рюмок.
- Думаю, всем надо выпить, - сказал он на своем певучем норвежском, который с каждым месяцем становился все больше похожим на шведский.
Все, кроме Хильмы, подняли рюмки. Эльси подошла к матери и вложила рюмку ей в руку.
- Выпей, мамочка.
Хильма послушалась и, морщась, выпила водку одним глотком. Эльси благодарно посмотрела на Ханса.
В дверь опять постучали, потом еще раз. Приходили женщины - жены тех, кто, так же как Элуф, каждый день рисковал жизнью, выходя в кишащее минами море. Они понимали, что сейчас чувствует Хильма и что они ей нужны. Они приходили с едой, с питьем, накрывали ловкими руками стол, говорили слова утешения… На все воля Божья. И это помогало. Не очень, но помогало. Они знали, что в любой день их может постичь та же беда, и тогда уже им нужны будут слова утешения, поэтому они умели находить эти слова.
Вечером измотанная Хильма уснула. Эльси лежала в постели, смотрела в потолок и никак не могла поверить в то, что случилось. Перед ней стояло лицо отца. Он всегда находился рядом, она была его любимицей. Он знал, что происходит у нее с Хансом, но не вмешивался. Ханс с каждым днем нравился ему все больше, и, может быть, отец подумывал, что неплохо бы иметь такого зятя. И у них пока все ограничивалось тайными поцелуями и объятиями - ничего такого, из-за чего ей стыдно было бы смотреть родителям в глаза.
А сейчас это уже не важно. Боль утраты была такой, что Эльси просто не могла перенести ее в одиночестве. Она опустила ноги и несколько минут сидела на постели в нерешительности. Потом медленно спустилась по лестнице, заглянула в приоткрытую дверь родительской спальни. Сердце кольнула жалость - мать выглядела такой маленькой и беспомощной, но она, по крайней мере, спала.
Наружная дверь скрипнула. На дворе было холодно - ледяные каменные ступени обожгли босые ноги. Эльси быстро сбежала с крыльца и остановилась перед пристройкой.
Он открыл дверь сразу. Молча отошел в сторону и пропустил ее в комнату. Она посмотрела на него и взяла за руку.
~~~
После разговора с отцом Челль никак не мог успокоиться. Все эти годы ему удавалось сохранять равновесие. Это было довольно легко - видеть в отце только отрицательные стороны, отвергать даже мысль о прощении человека, лишившего его детства. Однако сейчас ему пришло в голову, что, может быть, не все так однозначно и не стоит делить мир на черное и белое. Но он тут же отогнал эту мысль. Так легче. Когда начинаешь вникать в нюансы, все усложняется и не так легко отличить добро от зла. Но добро есть добро, а зло есть зло. Однако Франц сегодня выглядел таким старым, таким уставшим - и, наверное, впервые в жизни Челль осознал, что отец не вечен. Придет час, он умрет, и ненавидеть будет некого. И тогда он будет вынужден сам посмотреть на себя в зеркало. В глубине души Челль понимал, что ненависть его пылает с такой силой потому, что у него всегда есть возможность сделать шаг к примирению. И то, что он может сделать такой шаг, но не делает, давало ему странное ощущение власти. А когда отец умрет, такой возможности не будет. Останется только ненависть… к кому? К мертвецу?
Он взял телефонную трубку и заметил, что у него дрожат руки. Конечно, Эрика обещала навести справки в государственных архивах, но он не привык полагаться на кого-то. Лучше проверить все самому.
Через час, после пяти долгих телефонных разговоров, Челль вынужден был признать, что далеко не продвинулся. Конечно, трудно найти человека, зная только его довольно обычное имя и примерный возраст. Впрочем, продвинулся или не продвинулся - это как посмотреть. Во всяком случае, он теперь мог с большой, пусть и не стопроцентной вероятностью утверждать, что норвежец в Швеции не задерживался. Оставалась наиболее разумная альтернатива - война кончилась, опасность миновала, и он вернулся на родину.
Челль потянулся за папкой с газетными статьями и хлопнул себя по лбу - он же забыл отправить факс с фотографией Эскилю Хальворсену! Он набрал номер.
- Я пока ничего не нашел! - сказал норвежец вместо приветствия.
Челль поспешил заверить Эскиля, что нисколько его не торопит, а позвонил только, чтобы узнать номер факса.
- Фотография - это хорошо, - одобрил Эскиль Хальворсен. - Вы можете послать факс на кафедру в университете. - И продиктовал номер.
Челль послал статью, где изображение Ханса Улавсена было наиболее четким, и снова уселся за стол. Может быть, Эрика что-то накопала? Он на текущий момент исчерпал все свои ресурсы.
Из задумчивости его вывел телефонный звонок.
- Дедушка пришел! - крикнул Пер.
Карина вышла в прихожую.
- Могу зайти ненадолго?
Карина с беспокойством отметила, что Франц очень плохо выглядит. Не сказать, чтобы она испытывала к нему особо нежные чувства, но то, что он сделал для нее и Пера… Во всяком случае, для него нашлось место в списке людей, которым она была благодарна.
- Заходи. - Карина прошла в кухню, чувствуя на себе его взгляд, и решила ответить на невысказанный вопрос. - Ни капли. С тех пор как ты у нас был - ни капли. Спроси у Пера.
Пер кивнул и уселся за стол напротив деда, глядя на него с нескрываемым обожанием.
- Вот и волосы начали появляться, - весело сказал Франц и погладил внука по голове.
- Да ладно, - смутился Пер и тоже провел рукой по голове.
- Это хорошо… хорошо.
Карина включила кофеварку и бросила на него многозначительный взгляд. Он еле заметно кивнул - да, он помнит. Он не собирается обсуждать с внуком свои политические взгляды.
Карина налила кофе и присела к ним, исподтишка поглядывая на бывшего свекра. Что-то с ним определенно не так. В ее глазах он всегда был образцом силы и энергии, хотя, как она думала, мог бы найти им и лучшее применение. А сейчас он был сам на себя не похож.
- Я открыл счет на имя Пера, - сказал Франц, не глядя ей в глаза. - Он сможет им воспользоваться, когда ему исполнится двадцать пять. Я уже кое-что туда положил.
- Откуда… - начала было Карина, но он предостерегающе поднял руку.
- По некоторым причинам, в которые мне не хотелось бы вдаваться, деньги положены не в шведский банк, а в люксембургский.
Карина не особенно удивилась. Челль не раз говорил, что у отца припрятаны деньги, нажитые преступным путем.
- Но почему именно сейчас?
Франц ответил не сразу.
- Если со мной что-то случится… - произнес он тихо. - Если я… в общем, я так захотел.
Карина промолчала. Подробности ее не интересовали.
- Круто! - заявил Пер, с восхищением глядя на деда. - И сколько я получу?
- Пер! - Карина строго посмотрела на сына.
Тот пожал плечами: а что тут такого?
- Много, - сухо ответил Франц. - Но, хотя счет и заведен на твое имя, я поставил условие. Во-первых - это я уже сказал, - не раньше чем в двадцать пять лет. Во-вторых, чтобы получить деньги, тебе понадобится согласие матери. Пусть она определит, достаточно ли ты созрел, чтобы распорядиться этими деньгами по-умному. Причем это условие действует и после твоего двадцатипятилетия. Ясно?
Пер что-то пробормотал, но протестовать не стал.
Карина не знала, какую линию выбрать. Что-то в голосе Франца, в его повадке беспокоило ее, и в то же время она была ему очень благодарна - за Пера. Ее, в отличие от Челля, совершенно не интересовало, откуда взялись эти деньги. Если они и нажиты нечестным путем, то давным-давно, и сейчас их уже никто не ищет. Если эти деньги как-то помогут Перу в жизни, то…
- А что я скажу Челлю? - спросила она.