Она уверенно провела линию, написала "июнь" и поделила на двадцать отрезков - с первого по двадцатое. Потом перпендикулярными стрелками нанесла все известные им события - посещение Эрики с медалью, пьяный визит Эрика к Виоле, поездка Акселя в Париж… Семнадцатое июня - уборщица не может попасть в дом, ей не оставлены ключи. Паула поискала в бумагах сведения о местонахождении Франца в эти дни, но нашла только устные свидетельства членов "Друзей Швеции" - Франц находился в Дании. Идиотизм… им следовало нажать на Франца, провести детальный допрос, пока это было возможно. А потом сверить факты. Хотя он наверняка позаботился обзавестись соответствующими бумагами, подтверждающими его отсутствие в Фьельбаке в эти дни. Уж кто-кто, а Франц, прошедший огонь и воду… А с другой стороны, она вспомнила слова Мартина - стопроцентных алиби не существует…
Паула резко выпрямилась на стуле. Есть еще одно обстоятельство, которое они забыли проверить.
- Привет, это Карин. Слушай, ты не мог бы мне помочь? Лейф утром уехал, а в подвале потекла труба…
- Вообще-то я не слесарь-сантехник, - осторожно сказал Патрик, - но, конечно, могу подъехать и посмотреть, в чем там дело. В крайнем случае вызовем специалиста.
- Замечательно… - с облегчением сказала Карин. - Захвати Майю, они могут поиграть с Людде, пока ты посмотришь трубу.
- Да, конечно. Эрика работает, так что Майя на мне. - И Патрик пообещал прийти как можно скорее.
Довольно странно, подумал он, заезжая на площадку перед гаражом. Вот дом, где его бывшая жена живет с мужиком, чей равномерно приподнимающийся и опускающийся белый зад до сих пор иногда маячил у него перед глазами. Он застал их в постели, а это картина, которую быстро не забудешь.
Карин открыла еще до того, как он успел позвонить, с Людде на руках.
- Заходи.
- "Скорая помощь" прибыла, - пошутил Патрик. - Где пациент?
Он поставил Майю на пол. Людде схватил ее за руку и потащил в свою комнату.
- Это там, внизу. - Карин начала спускаться по лестнице в подвал.
- А как дети? - Патрик беспокойно кивнул в сторону двери, за которой скрылось молодое поколение.
- За несколько минут ничего не случится. Потом, конечно, могут начать бузить.
Они спустились вниз, и Карин с озабоченной миной показала на трубу на потолке.
Патрик встал на стул и осмотрел трубу.
- Насчет "потекла" - это ты сильно преувеличила. Конденсат… течи я не вижу.
- Слава богу, - с облегчением выдохнула Карин, - а я так разволновалась… Смотрю, труба вся мокрая. Спасибо, что пришел… Могу я пригласить на чашку кофе в качестве благодарности? Или ты торопишься?
- Да нет, кофе попить успеем.
Через несколько минут он уже с удовольствием уплетал овсяное печенье за столом в кухне.
- Сама пекла, - улыбнулась Карин. - Не ожидал?
Он взял еще одно печенье и засмеялся.
- Нет. Печь ты никогда не любила. И вообще готовить, если быть честным.
- Ну, знаешь! - Карин поджала губы. - Не так уж ужасно все было. Мои фрикадельки ты уплетал за милую душу.
Патрик ухмыльнулся и покрутил рукой, что должно было означать "так себе были фрикаделечки".
- Уплетал, конечно, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты так ими гордилась, но у меня не раз возникала мысль, не продать ли рецепт в противовоздушную оборону. Они бы заряжали твоими фрикадельками зенитки, а ты могла бы неплохо заработать.
- Какое нахальство! - Карин сделала обиженную мину, но не выдержала и расхохоталась. - Ты, конечно, прав. Кулинария - не самая сильная моя сторона. Лейф постоянно об этом напоминает. Правда, он, кажется, считает, что у меня вообще нет никаких сильных сторон.
У нее вдруг дрогнул голос и на глазах появились слезы. Патрик положил ладонь на ее руку.
- Так плохо?
Она кивнула и вытерла слезы бумажной салфеткой.
- Мы решили развестись. В выходные произошел колоссальный скандал… и мы поняли, что так дальше жить нельзя. Он уехал и, думаю, на этот раз не вернется.
- Мне очень жаль, - не отнимая руки, сказал Патрик.
- И знаешь, что больнее всего? Я не могу сказать, что мне его не хватает. Все это была сплошная глупость с самого начала…
Патрик почувствовал беспокойство - куда она клонит?
- А у нас-то, у нас… У нас все было так хорошо… Ведь было же, было! Если бы я не была такой идиоткой… - Она всхлипнула и положила вторую руку на ладонь Патрика, так что теперь, чтобы отнять руку, пришлось бы вырываться. - Я знаю, что твоя жизнь идет дальше, знаю, что у тебя есть Эрика… Но у нас было что-то особенное… Неужели невозможно, чтобы я, чтобы мы, ты и я… смогли…
Патрик сглотнул и сказал, стараясь, чтобы голос звучал совершенно спокойно:
- Я люблю Эрику. Это во-первых. Ты должна запомнить - я люблю Эрику. А во-вторых, что касается нашей совместной жизни - "все было так хорошо", - это плод твоей фантазии. Когда с Лейфом стало трудно, ты предпочла задним числом приукрасить прошлое. "У нас было что-то особенное…" Ничего особенного у нас не было! Поэтому все так и кончилось. И даже если бы не… ты знаешь, о чем я говорю, все равно бы кончилось. Раньше или позже - но кончилось. Это был только вопрос времени. - Он посмотрел ей прямо в глаза. - И ты тоже это понимаешь. Наш брак продолжался не по любви, а из лени - ни тебе, ни мне не хотелось нарушать уже сложившегося равновесия, можешь называть это своего рода удобством. Так что я в какой-то степени благодарен тебе, что ты положила этому конец, пусть даже таким способом. И не надо себя обманывать. Договорились?
Карин опять заплакала - Патрику показалось, что на этот раз от унижения, от того, что ее отвергли так холодно и недвусмысленно. Ему стало ее жаль. Он пересел на стул рядом, привлек ее голову к себе на плечо и погладил.
- Успокойся… - тихо сказал он. - Все наладится…
- Как ты можешь… еще быть… таким добрым… мне так… стыдно…
- Нечего стыдиться. Ты расстроена и вряд ли способна рассуждать логично. Но ты же в глубине души знаешь, что я прав. - Он взял салфетку и вытер ей слезы. - Допьем кофе, или ты хочешь, чтобы я ушел?
Она помолчала, потом посмотрела ему прямо в глаза.
- Если ты можешь забыть попытку тебя соблазнить, мне бы очень хотелось, чтобы ты остался.
- Ну вот и хорошо. - Патрик пересел на свой стул. - У меня память как у аквариумной рыбки, и все, что я запомнил из нашей беседы, - овсяное печенье. Все остальное забыл. И даже забыл, что ты сама пекла его - на той неделе я покупал точно такое же в "Консуме".
- А что сейчас пишет Эрика? - Карин, не возражая, круто сменила тему.
- Работает над новой книгой. - Патрику тоже был тяжек этот разговор. - Но сейчас работа застряла - пытается разузнать побольше о своей погибшей матери.
- А с чего это она вдруг этим заинтересовалась?
Патрик рассказал о находке в сундучке. Упомянул также, что Эрика обнаружила связь между событиями шестидесятилетней давности и двумя убийствами, о которых до сих пор говорил весь поселок.
- И что Эрику больше всего огорчает - ее мать вела дневник, но записи резко обрываются в сорок четвертом году. Либо Эльси в один прекрасный день решила больше не писать, либо пачка синих тетрадок лежит где-то еще.
Карин насторожилась.
- Как ты сказал? Синих тетрадок?
- Да. - Патрик удивленно посмотрел на Карин. - Синих тетрадок, типа общих, помнишь, в школе? А что?
- А то, что мне кажется, я знаю, где они лежат…
- К тебе пришли! - С этой новостью Анника заглянула к Мартину в кабинет.
- Вот как? Кто?
Но Анника не успела ответить, потому что ее оттеснил вошедший Челль Рингхольм.
- Я пришел не как журналист, - сразу предупредил он и поднял руку, видя, как Мартин пытается сформулировать протест: журналисты не имеют права врываться в полицию без предупреждения, для этого есть пресс-конференции. - Я пришел как сын Франца Рингхольма.
- Примите мои соболезнования… - Мартин не знал толком, что сказать.
О напряженных отношениях отца и сына знал весь поселок. Челль отмахнулся и достал из кармана конверт.
- Это я получил сегодня. - Голос его звучал спокойно, даже нейтрально, но дрожащая рука выдавала волнение.
Мартин принял письмо, посмотрел на Челля и, получив молчаливое согласие - для чего же я тогда его принес? - начал читать.
Он прочитал все три написанные от руки страницы молча, иногда только удивленно поднимая брови.
- То есть он признает себя виновным в смерти не только Бритты Юханссон, но и Эрика Франкеля и Ханса Улавсена?
- Так там написано. Но мне почему-то кажется, что для вас это не стало большой новостью.
- Вы правы. Я бы соврал, если бы сказал, что это не так. Но конкретные доказательства у нас есть только по одному убийству - Бритты Юханссон.
- Тогда это письмо вам пригодится.
- А вы уверены, что…
- Что письмо писал мой отец? Абсолютно. Меня оно, кстати, тоже не слишком удивило, - с горечью заметил Челль. - Но я никогда не думал… - Он осекся и покачал головой.
Мартин попросил его помолчать и перечитал письмо снова, на этот раз более внимательно.
- Да… Если придираться, он пишет только о том, как убил Бритту… так сказать, своими руками. А дальше выражается куда более расплывчато: "Я виновен в смерти Эрика Франкеля, а также того человека, чей труп вы обнаружили в чужой могиле".
Челль пожал плечами.
- Не вижу большой разницы. Он просто прибег к высокопарному стилю. У меня нет сомнений, что именно мой отец… - Он не закончил фразу и судорожно вздохнул.
Мартин начал читать с самого начала.
- Я думал, что могу сделать так, как делал всегда: одним волевым решением, одним волевым поступком все решить и все скрыть. Но уже когда я поднял подушку и посмотрел на ее лицо, я понял, что ничего не решил и ничего не добился и что у меня остается только одна альтернатива. Я понял, что подошел к концу. Прошлое настигло меня… - Мартин поднял глаза на Челля. - Вы понимаете, о чем он пишет?
Челль покачал головой.
- Понятия не имею.
- Мне хотелось бы оставить это письмо у себя… Временно, конечно.
- Разумеется. - Челль устало кивнул. - Я все равно собирался в конце концов его сжечь.
- Я попросил одного из наших инспекторов, Йосту, поговорить с вами… Может, раз вы уже здесь?.. - Мартин аккуратно поместил письмо в пластиковый карман и отложил в сторону.
- Поговорить о чем?
- О Хансе Улавсене. Если я правильно понял, вы тоже интересовались этим человеком?
- Какое это теперь имеет значение? Отец же признается в письме, что он его убил.
- Верно, можно и так истолковать его слова, но вопросов все равно остается очень много. И если у вас есть хоть что-то, что могло бы помочь… - Мартин скрестил на груди руки и откинулся на стуле.
- Вы говорили с Эрикой Фальк?
- Пока нет, но обязательно поговорим.
- Мне особенно нечего добавить.
Челль рассказал о своей переписке с Эскилем Хальворсеном - пока от него никакой информации о Хансе Улавсене не поступало и, скорее всего, не поступит.
- А не могли бы вы позвонить ему прямо сейчас?
Челль пожал плечами, вытащил из кармана потертую записную книжку и открыл на заложенной желтой бумажкой странице.
- Могу позвонить, если хотите… - Он вздохнул. - Хотя вряд ли…
Он пододвинул к себе телефон и набрал номер. Прошло много долгих сигналов, но в последний момент норвежец взял трубку.
- Добрый день, это Челль Рингхольм… Извините, что опять беспокою, но я думал что… значит, вы получили фотографию в четверг? Хорошо…
Челль долго слушал, кивая, и, глядя на его нарастающее возбуждение, Мартин выпрямился на стуле и пытался по выражению лица угадать содержание разговора.
- Значит, по фотографии вы… то есть неверное имя… А имя… - Челль щелкнул пальцами в направлении стаканчика с ручками.
Мартин потянулся за ручкой, но опрокинул весь стаканчик на пол. Челль ухитрился поймать одну из ручек на лету, схватил со стола первый попавшийся рапорт и принялся лихорадочно строчить на обратной стороне.
- Значит, он был не… Да, конечно, я понимаю, это крайне интересно… Для нас тоже, можете быть уверены…
Мартин чуть не лопался от любопытства.
- Огромное, огромное вам спасибо… Теперь все видится в ином свете… Огромное спасибо…
Челль положил трубку и широко улыбнулся Мартину.
- Я знаю, кто он! Черт меня побери, я знаю теперь, кто он!
- Эрика!
Хлопнула входная дверь.
- Что случилось? Пожар? - Она вышла из кабинета.
- Спускайся скорей! У меня для тебя потрясающая новость!
Эрика сбежала по лестнице, и Патрик торжественным жестом указал ей на дверь гостиной.
- Садись. - Он подбоченился и внимательно посмотрел на потолок.
- Я сгораю от любопытства! Не тяни!
Он посадил ее на диван и сел рядом.
- Ты, если не ошибаюсь, говорила, что тебе кажется, где-то есть продолжение дневников твоей матери.
- Говорила. - У Эрики даже закололо под ложечкой. - И что?
- А то, что я был сегодня у Карин.
- Вот как?
Патрик поморщился.
- Не дури… Она спросила, как у тебя дела, и я, сам не знаю почему, рассказал ей про дневники Эльси. Она думает, что знает, где они.
- Ты шутишь? Откуда ей это знать?
Патрик рассказал, и лицо ее просветлело.
- Конечно… конечно же! Но почему она никогда ничего не говорила?
- Спроси что-нибудь полегче.
Эрика уже была на выходе.
- Подожди! Мы с тобой!
- Только быстро!
Кристина открыла дверь и удивленно посмотрела на гостей.
- Привет! Какая неожиданность!
- Мы на минутку. - Эрика переглянулась с Патриком.
- Почему на минутку? Я очень рада! Сейчас поставлю кофе…
Эрика никак не могла выбрать момент, чтобы начать разговор, пришлось дождаться, пока Кристина принесет кофе и разольет по чашкам.
- Я ведь тебе говорила, что нашла мамины дневники на чердаке. И что я их прочитала. Мне очень хочется узнать, какой же на самом деле была Эльси Мустрём.
- Да-да, ты говорила… - Кристина явно избегала смотреть ей в глаза.
- А в последний раз я, по-моему, говорила также, мне кажется странным, что дневники так резко обрываются в сорок четвертом году. Последняя тетрадь исписана до конца - и дальше ни слова.
- Да… и это ты говорила. - Кристина внимательно изучала рисунок на скатерти.
- А сегодня Патрик был у Карин, и зашел разговор об этих дневниках. И она помнит совершенно ясно, что видела такие тетради у тебя дома. - Эрика сделала паузу и внимательно посмотрела на свекровь. - Она говорит, ты однажды попросила ее достать скатерть из комода, и она обратила внимание, что там лежат какие-то синие тетради с надписью "Дневник". Она посчитала, что это твои старые дневники, и не сказала ни слова. А сегодня в разговоре с Патриком вспомнила… И я хочу тебя спросить - почему ты скрыла это от меня?
Кристина долго молчала. Патрик старался не смотреть на них и делал вид, что поглощен скармливанием Майе булочки. Наконец Кристина, не говоря ни слова, вышла из кухни. Затаив дыхание, Эрика прислушалась к скрипу выдвигаемого ящика. Через секунду Кристина вернулась с тремя синими тетрадями в руке - точно такими же, как те, что лежали на письменном столе у Эрики.
- Я обещала Эльси никому их не показывать. Она не хотела, чтобы ты или Анна читали эти записи. Но я думаю… я думаю, всегда наступает время, когда правда выплывает наружу. И сейчас, как мне кажется, именно такое время. Думаю, Эльси согласилась бы со мной.
Эрика приняла тетради и провела рукой по обложке.
- Спасибо… - тихо сказала она. - Ты знаешь, о чем здесь написано?
- Я не читала дневники, - ответила Кристина после короткой паузы. - Но я знакома с ее жизнью и могу догадываться, о чем там речь.
- Вы пейте кофе, а я пойду почитаю. - Эрика поднялась и вышла в гостиную.
Села на диван и осторожно открыла первую тетрадь.
Знакомый почерк… Глаза скользили по строкам. С замиранием сердца читала она о любви матери к Хансу, о том, как в один прекрасный день Эльси поняла, что у нее будет ребенок.
В конце третьей тетради Эрика добралась до отъезда Ханса и данного им обещания вернуться. Эрика почти физически ощущала охватившую Эльси панику - проходили дни, потом недели, а Ханс не давал о себе знать. У Эрики все сильнее дрожали руки. А когда она добралась до последней страницы, ее начали душить слезы. Она плакала и не могла остановиться, дочитывая страницы, исписанные красивым почерком матери.
Сегодня еду поездом в Бурленге. Стало очень трудно скрывать, что я беременна, и я не хочу, чтобы мой позор лег на плечи матери. Но я молю Бога, чтобы Он дал мне силы все это вынести, чтобы Он дал мне силы оставить чужим людям того, кого я не видела никогда в жизни, но кто дорог мне и любим так страстно и горячо…
~~~
Бурленге, 1946 год
Он так и не вернулся. Поцеловал на прощание, сказал, что через несколько дней приедет, и уехал. А она ждала. Сперва спокойно, потом начала слегка волноваться, потом волнение перешло в нарастающую панику - а вдруг он не вернется никогда? Вдруг он ей изменил? Ей и ребенку? Она была так уверена… у нее даже в мыслях не было подвергать сомнению его слова, она считала само собой разумеющимся, что он любит ее так же, как и она его, - безумно и безоглядно. Наивная, глупая девчонка… Сколько таких было, и она ничему не научилась…
Она рассказала все матери, понурив голову, не смея взглянуть Хильме в глаза. Что он ее обманул, что она поверила в его обещания и теперь носит его ребенка. Мать выслушала ее молча. Тяжелая, гнетущая тишина повисла в кухне - и впервые за все время Эльси стало по-настоящему страшно. В глубине души она надеялась, что мать обнимет ее и скажет что-то вроде: "Ничего, успокойся, девочка, все образуется… Что-нибудь придумаем". И прежняя Хильма наверняка так бы и поступила. Но смерть Элуфа словно унесла с собой какую-то часть души матери, иначе она продолжала бы любить дочь и понимать, даже несмотря на позор. У нее хватило бы на это сил.
Вместо этого мать, ни слова не говоря, начала собирать чемодан - положила все самое необходимое и отправила беременную шестнадцатилетнюю девочку поездом в Бурленге, где на хуторе жила ее сестра. Дала ей конверт с письмом и даже не пришла проводить на вокзал - коротко попрощалась, повернулась спиной и пошла в кухню. Для поселка придумали версию - Эльси едет учиться в школу домоводства.