Эрик пожал плечами и встал. Они вышли и присели на крыльце. Ханс закрыл входную дверь.
- Мне надо на несколько дней уехать.
- Куда? - спросил Эрик, поправляя постоянно съезжающие на нос очки.
- В Норвегию. У меня там дела.
- Понятно. - Эрик не особенно заинтересовался новостью.
- И я хотел тебя кое о чем попросить.
- Конечно.
Из дома донеслись звуки музыки - Франц, по-видимому, прибавил громкость.
Ханс довольно долго молчал.
- У Эльси будет ребенок.
Эрик молча уставился на него и опять поправил очки.
- У нее будет ребенок. И я хочу подать прошение, чтобы нам разрешили пожениться, несмотря на возраст. Но сначала мне нужно съездить домой, и… мало ли что… Обещай мне, что присмотришь за ней.
Эрик молчал. Ханс напряженно ждал ответа. Он не мог уехать, не убедившись, что оставляет Эльси в надежных руках.
- Конечно, я помогу Эльси. Хотя считаю, что с твоей стороны было не особенно красиво поступить таким образом. Но что ты имеешь в виду? Что значит "мало ли что"? Тебя же там должны встречать, как героя. Никто тебя не обвинит, что ты сбежал в Швецию, когда земля начала гореть под ногами.
Ханс не ответил. Он поднялся и отряхнул брюки.
- Конечно же, ничего не случится. Но я должен был с тобой поговорить. И ты обещал.
- Обещал. - Эрик тоже встал. - Зайдешь попрощаешься с ребятами перед отъездом? Мой брат вернулся вчера! - Он просиял. - Аксель был в немецком концлагере.
- Замечательно! И как он? Я слышал, что он возвращается… Наверное, ему пришлось нелегко.
- Не то слово. - Эрик помрачнел. - Он еле живой. Но он вернулся! Так что пойдем, я вас познакомлю.
Ханс с улыбкой кивнул и последовал за Эриком в дом.
~~~
В первые минуты всем было не по себе. Сидели за кухонным столом и пытались справиться с волнением. Потом напряжение спало, и они заговорили с братом весело и свободно, как будто были знакомы всю жизнь.
Анна все еще не оправилась от шока, но и она уже начала посматривать на сидевшего напротив Йорана с нескрываемым интересом.
- А ты никогда не спрашивал про родителей? - Эрика привычно потянулась за ириской.
- Конечно спрашивал. И в то же время не могу сказать, что мне их недоставало. Мне вполне хватало мамы с папой - я имею в виду Вильгельма и Мерту. Но да, иногда эти мысли приходили в голову. Я никак не мог понять, почему мать отдала меня чужим людям. - Йоран помолчал. - Теперь-то понимаю…
- Да… - Эрика покосилась на Анну.
Она всегда чувствовала потребность защищать и оберегать младшую сестру и долго не решалась рассказать ей всю правду. Но потом осознала, что Анне в жизни пришлось куда труднее, чем ей самой, выложила всю историю и дала прочесть дневники матери.
Анна, по-видимому, поняла все правильно, и теперь они сидели вместе за столом, брат и две сестры… Это было странное ощущение, но иногда Эрике казалось, что все совершенно естественно. Может быть, это и вправду, как говорят… голос крови.
- Думаю, я немного опоздал проконтролировать, достойные ли у вас спутники жизни. - Йоран засмеялся и посмотрел на Дана и Патрика. - Стадию ухаживания я, к сожалению, пропустил, так что вам пришлось обойтись без мудрого руководства старшего брата.
- Что поделать! - Настала очередь следующей ириски "Думле".
- Я слышал, что взяли убийцу… Это правда, что им оказался его родной брат?
- Да. Он сидел и ждал в аэропорту, - кивнул Патрик. - Странно, он мог бы уже двадцать раз улететь, и мы бы его никогда не нашли. Но ребята говорят, что он словно бы только их и дожидался.
- Но почему? Братоубийство, знаете ли… - Дан положил руку на плечи Анны.
- Я точно не знаю… Сейчас они его допрашивают. - Патрик протянул Майе кусочек шоколада - та сидела на полу и играла с полученной от матери Йорана куклой.
- Да… Понять такое трудно, - сказал Йоран. - И почему он, убитый то есть, выплачивал отцу деньги на мое содержание, если на самом деле был мне вовсе не отец? Отцом был какой-то норвежец, если я правильно все понял.
- Да, ты понял все правильно. Твоего отца звали Ханс Улавсен… или, вернее, Ханс Вольф. У Эрика с мамой никогда не было ничего похожего на роман. Так что я тоже не совсем понимаю… - Эрика пожевала губами. - Может быть, допрос Акселя что-нибудь прояснит.
- Наверняка, - согласился Патрик.
Дан многозначительно прокашлялся, и все посмотрели на него. Он переглянулся с Анной, прося помощи, и та пришла на выручку.
- У нас тоже есть кое-какие новости.
- Это еще что за новости? - пошутила Эрика и отправила в рот третью ириску.
- Как бы сказать… В общем, у нас к весне будет ребенок.
- Вот это да! Вот это здорово! - взвизгнула Эрика и обежала стол, чтобы обнять сестру. - И как ты? Все нормально? Как себя чувствуешь?
- Спасибо, все хуже и хуже, - засмеялась Анна, отбиваясь. - Отвратительно себя чувствую. Но ведь, если помнишь, так же было с Адрианом. Скоро меня потянет на дешевые леденцы.
- Как же, помню. Ничего, кроме леденцов. - Эрика тоже засмеялась. - А я как подсела на эти чертовы "Думле", когда была беременна, так и продолжаю… - Вдруг она осеклась и уставилась на вазочку с ирисками.
Перевела взгляд на Патрика и поняла, что он думает о том же. Эрика начала лихорадочно вспоминать - когда же у нее должны быть месячные? Она так увлеклась историей матери, что совсем об этом не думала… Точно! Две недели назад. Месячные должны были прийти две недели назад.
Она вновь обескураженно посмотрела на вазочку и услышала хохот Анны.
~~~
Фьельбака, 1945 год
Услышав голоса внизу, Аксель с трудом поднялся с кровати. Это вопрос многих месяцев, сказал ему врач, а может быть, и лет, прежде чем он окончательно придет в себя. И отец, когда он вчера появился, сказал то же самое. Но какое это было блаженство - вернуться домой. На какое-то мгновение ему показалось, что все те ужасы, которые он пережил, ему просто-напросто приснились. Но мать, увидев его, заплакала, и плач перешел в рыдания, когда она обняла его и сообразила, что этим причиняет ему боль. И это были не слезы радости - она поняла, что того смешливого, смелого до безрассудства Акселя больше нет и не будет никогда. И в глазах ее он увидел, что она оплакивает того, прежнего Акселя, но, конечно, счастлива, что хотя бы тень его опять с ней, под ее крылом.
Она не хотела ехать с отцом в гости, да еще с ночевкой, хотя это было запланировано давным-давно. Но отец понимал, что Акселю нужен покой, и настоял на своем.
- Сын уже дома, - сказал он. - У вас теперь сколько угодно времени. Пусть он отдохнет. Эрик же здесь, если что-то понадобится.
И она наконец сдалась. Аксель был рад остаться один. Ему требовалось привыкнуть к мысли, что он - это он, Аксель Франкель, а не заключенный номер такой-то.
Он повернулся правым ухом к двери и прислушался. Левое ухо не восстановится никогда, сказал отоларинголог. Собственно, это не было для Акселя новостью. В ту же секунду, как на него обрушился приклад винтовки, он почувствовал - что-то сломалось. И это поврежденное ухо, и эта глухота будут всегда напоминать ему об аде, через который он прошел.
Медленно, держась за перила, Аксель спустился в холл. Ноги были еще очень слабы, поэтому отец дал ему дедовскую трость - тяжелую, устойчивую трость с серебряным набалдашником. Странно - он был уверен, что хочет побыть в одиночестве, но вдруг его потянуло в общество.
Франц и Бритта сидели в креслах. Он удивился - они так и сидят, будто за это время ничего не произошло. Точно так же, как сидели, когда он в последний раз ушел из дома. Для них жизнь текла обычным порядком. Они не видели сложенных штабелями трупов, не видели, как твой товарищ, с которым ты только что разговаривал, валится на землю с пулей в затылке. Его разозлила эта несправедливость, но потом он вспомнил, что сам выбрал свой путь - никто не заставлял его подвергать себя опасности. Но все равно - в этом было что-то оскорбительное.
- Аксель! Как здорово, что ты встал! - Эрик просиял.
Для Акселя это было самой большой радостью после приезда - видеть улыбающееся лицо брата.
- Да… Сухой, жилистый старик лет двадцати собрался с силами, взял тросточку и спустился с лестницы. - Аксель бледно улыбнулся в ответ и погрозил им тростью.
- Я хочу тебя познакомить с одним парнем, - торопливо сказал Эрик. - Он из норвежского Сопротивления, бежал в Швецию на барже Элуфа. Немцы его выследили. Ханс, познакомься, это мой брат Аксель.
Только сейчас Аксель заметил, что у стены кто-то стоит. Стройная фигура, светлые вьющиеся волосы. Аксель сделал шаг, чтобы подойти поздороваться, и в этот момент гость повернулся.
Мир остановился. Он увидел перед самыми глазами приклад винтовки, почувствовал жуткую боль… услышал хруст костей. Более страшного предательства он не испытал никогда в жизни. Это было хуже всех мучений в лагере - доверять кому-то, считать за человека - и получить страшный удар прикладом. Он немедленно узнал этого мальчишку. Не сознавая толком, что делает, Аксель поднял палку и со всей силы ударил Ханса по лицу. Тот упал.
- Ты с ума сошел! - завопил Эрик и бросился к Хансу.
Обхватив голову руками, тот лежал на полу, между пальцами его сочилась кровь. Франц и Бритта вскочили и ошалело уставились на Акселя.
Он показал палкой на Ханса и тихо, дрожащим от ненависти голосом сказал:
- Он вам солгал. Он никакого отношения к Сопротивлению не имеет. Он был охранником в Грини… Это он ударил меня прикладом… Это из-за него я лишился слуха.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
- Это правда? - Эрик сел на пол рядом со стонущим от боли Хансом. - Это правда, то, что сказал мой брат? Ты сотрудничал с немцами?
- В Грини говорили, что он сын крупного эсэсовца. - Аксель никак не мог унять дрожь.
- И от такого гада у Эльси будет ребенок… - Эрик с ненавистью посмотрел на Ханса.
- Что ты сказал? - Франц побелел. - Что ты сказал? Он сделал Эльси ребенка?
- Он за этим меня и вызывал… И у него хватило наглости просить, чтобы я присматривал за Эльси! У него, видите ли, дела в Норвегии…
Эрик страшно разозлился. Он сжимал и разжимал кулаки, в то время как Ханс безуспешно пытался подняться с пола.
- Дела! Могу себе представить. У него там дела… Папашу выручать. - Аксель поднял палку и снова ударил Ханса.
Тот со стоном опрокинулся на пол.
- Моя мать… - прошептал он, умоляюще глядя на них.
- С-сука… - Франц изо всех сил ударил его ногой в живот.
- Как ты мог? Лгать нам прямо в глаза… Когда ты знал, что мой брат… - Голос Эрика прервался, и из глаз брызнули слезы.
- Не знал… твой брат… - невнятно прошептал Ханс и снова попытался встать.
- Улизнуть хотел, а? Сделал Эльси ребенка - и в кусты? - заорал Франц. - Ну и сволочь! Да кто угодно, любая девка… но Эльси! Теперь она должна рожать немецкого выродка! - Голос его сорвался на фальцет.
Бритта в отчаянии смотрела на него. Похоже было, она только сейчас поняла, до какой степени Францу была дорога Эльси. Бритта всхлипнула и опустилась на пол.
Франц посмотрел на нее невидящими глазами и, прежде чем кто-то успел среагировать, схватил со стола большой нож для разрезания бумаги и всадил его в грудь Ханса.
Эрик и Бритта застыли, парализованные ужасом. Вид крови словно наэлектризовал Акселя и Франца, и они, рыча что-то нечленораздельное, начали бить и пинать неподвижное тело. Это продолжалось несколько секунд, и когда они наконец оторвались от своей жертвы, уже никто не мог бы узнать в окровавленном мешке с костями на полу Ханса Улавсена. Франц и Аксель посмотрели друг на друга: на их лицах читался страх, смешанный с торжеством и даже с восторгом от выпущенной на волю звериной ненависти.
Так они и стояли довольно долго, стараясь отдышаться - с ног до головы забрызганные кровью Ханса. На полу под убитым медленно расплывалась лужа крови. Эрик, на которого тоже попало несколько капель, стоял неподвижно, с белым как мел лицом. Его била крупная дрожь. Он с полуоткрытым ртом уставился на брата. Бритта сидела на полу и рассматривала запачканные кровью руки. Взгляд ее ничего не выражал, как у сумасшедшей.
Наконец Франц очнулся.
- Надо все прибрать, - сказал он деловито. - Бритта, останешься здесь и все вымоешь. А мы, Эрик, Аксель и я, уберем тело.
- Куда? - спросил Аксель, рукавом свитера вытирая кровь с лица.
- Вынесем, когда будет темно. А пока нам надо отмыться как следует… Надо его на что-нибудь положить… На клеенку какую-нибудь.
- Но… - Эрик хотел что-то сказать, однако махнул рукой и замолчал.
- Я знаю одно место, - почти весело сказал Франц. - Пусть лежит среди своих…
- Своих? - Аксель начал понемногу приходить в себя, но все еще тупо смотрел на окровавленный набалдашник с прилипшими светлыми волосами.
- Немецкая могила. На кладбище есть могила немцев еще с той войны. - Франц широко улыбнулся. - В этом есть справедливость…
- Ignoto militi… - прошептал Эрик, невидящим взглядом уставившись в какую-то одному ему известную точку. - Неизвестному солдату… Так пишут на могилах безымянных погибших…
- Замечательно! - Франц пронзительно засмеялся.
Никто даже не улыбнулся, но предложение было принято. Эрик принес из подвала большой бумажный мешок, и они переложили на него тело. Аксель достал из чулана швабры и ведра, и Франц с Бриттой долго мыли полы и стены, стараясь, чтобы нигде не осталось следов убийства. Это оказалось не так легко, кровь отмывалась плохо. Бритта начала плакать и плакала, не останавливаясь, все время, пока они работали. Франц постоянно шипел на нее, заставляя продолжать. Сам он вкалывал изо всех сил, до пота. Никаких признаков ужаса происшедшего на его лице прочитать было нельзя. Эрик механически тер пол - он отказался от мысли заявить в полицию, не мог допустить, чтобы Аксель, переживший такое и едва вернувшийся домой, вновь угодил за решетку. Наверное, Франц прав.
Они работали около двух часов. Наконец Франц выпрямился и с довольной улыбкой произнес:
- Все. Никаких следов.
- Сейчас принесу что-нибудь из родительских шмоток, - тихо сказал Эрик, глядя на окровавленную одежду. - Всем надо переодеться.
Он довольно долго искал подходящую одежду, а когда вернулся, его поразил вид брата. Тот сидел в той же позе, как он его оставил, не отводя глаз от окровавленного набалдашника трости. После чудовищного приступа ярости Аксель не произнес почти ни слова, но сейчас поднял голову.
- А как мы донесем его до кладбища? Не проще ли похоронить в лесу?
- У вас же есть мопед с прицепом. - Францу, очевидно, очень нравилась его идея. - В чем проблемы? Закопаем в лесу - обязательно какой-нибудь зверь доберется. А кому придет в голову лезть в старую немецкую могилу? Там уже лежит пара таких, как он. Положим в прицеп, накроем чем-нибудь… Никто ничего не заподозрит.
- Копать могилы - это по моей части… - с отсутствующим видом произнес Аксель, опять уставившись на набалдашник. - Этому-то я научился…
- Мы с Францем все сделаем, - с неожиданной решительностью заявил Эрик. - Ты останешься здесь, Аксель. А ты, Бритта, иди домой. А то они, наверное, заждались тебя к ужину.
Он почему-то говорил очень быстро, не сводя глаз с брата.
- А про меня никто и не спросит, - глухо сказал Франц. - Так что я могу остаться. Подождем до десяти, после десяти на улицах все как вымерло, и уже темно.
- А как быть с Эльси? - медленно и раздельно спросил Эрик. - Она ждет, когда он вернется… Он же отец ее ребенка…
- Вот именно… немецкого ублюдка! Да так ей и надо! Сама кашу заварила, пусть расхлебывает! - с неожиданной яростью прошипел Франц. - Эльси ни слова! Поняли? Пусть думает, что он уехал и слинял. Не он первый, не он последний! Да он так бы наверняка и сделал. У меня лично к ней никакого сочувствия. Есть возражения?
Все угрюмо молчали.
- Значит, решено. Это наша тайна и ничья больше. Иди домой, Бритта, а то тебя с собаками начнут искать.
Бритта встала и, не говоря ни слова, приняла из рук Эрика платье и вышла - умыться и переодеться. Последнее, на что она обратила внимание, - взгляд Эрика. Вся злость, появившаяся было, когда он узнал тайну Ханса, исчезла. Остались боль и стыд.
Через несколько часов они опустили Ханса в могилу, где ему предстояло пролежать шестьдесят лет.
~~~
Фьельбака, 1975 год
Эльси аккуратно положила рисунок Эрики в сундучок. Туре с девочками отправились на лодочную прогулку, и на несколько часов дом был в ее полном распоряжении. В такие минуты она приходила сюда, на чердак.
Жизнь сложилась совсем не так, как она ожидала. Эльси достала синие тетради и рассеянно повертела их в руках. Господи, как молода она была тогда… И как наивна! Сколько несчастий можно было бы избежать, если бы она знала тогда все, что знает теперь… Нельзя любить слишком сильно - слишком высокую цену надо за это платить. Она и сейчас продолжает расплачиваться - за то, что позволила себе любить слишком сильно.
Но она выполнила решение, принятое тогда, - никогда больше так не любить.
Ох, как хотелось иногда нарушить это слово, впустить кого-то в сердце… когда она смотрела на двух своих светловолосых девчушек, на их лицах ясно читалось, как не хватает им материнской любви. Особенно старшей, Эрике… Иной раз у Эльси просто разрывалось сердце, когда она ловила на себе ее взгляды, полные невысказанных вопросов. Иногда ей так хотелось схватить девочку на руки, обнять, прижать к себе… Но в последнюю секунду она всегда вспоминала его крошечное теплое тельце. Его глаза, так странно похожие на глаза Ханса… Дитя любви… Она мечтала, как они будут вместе его растить… А родила его среди чужих людей, в чужом доме… Он выскользнул сначала из ее тела, потом из ее рук… навсегда. Ушел к другой матери, о которой она ничего не знала.
Эльси достала из сундука батистовую рубашечку. Пятна крови… ее крови. С годами они выцвели и стали напоминать ржавчину. Она поднесла ткань к лицу и вдохнула запах - ей всегда казалось, что ткань все еще хранит запах его тельца - сладкий, теплый. Но на этот раз она ничего не почувствовала. С годами запах становился все слабее, пока не исчез совсем.
Иногда ей приходила в голову мысль - она могла бы попытаться его найти. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что у него все хорошо. Но точно так же, как и с дочерьми, в последнюю секунду что-то ее останавливало. Она дала себе клятвенное обещание - никого и никогда не впускать в свое сердце.
Эльси достала лежавший на самом дне сундучка орденский знак и взвесила в руке. Она нашла его в комнатке Ханса, перед тем как ехать рожать в Бурленге, - надеялась, что среди вещей найдет хоть что-то, объясняющее его исчезновение. Тогда она еще не потеряла надежду… Но единственное, что ей удалось найти, - этот Железный крест. Она понятия не имела, что это такое, откуда он взялся и какую роль играл в жизни Ханса. Но почему-то показалось важным сохранить его.
Она завернула орден в детскую рубашонку и положила в сундук. Туда же отправились и дневники, и рисунки Эрики.
Это было все, что она могла дать своим девочкам. Она любила их по-настоящему только в такие моменты - наедине с собой и со своими воспоминаниями. Но как только она видела их ждущие глаза, сердце замыкалось от ужаса.