- Сволочи. Убью. Собирайся! Неизвестно, какой будет следующий выпад… Где твои вещи?
Она не двинулась с места, смотрела на скомканные им фотографии.
- Это ты, ты сама, сожжешь вместе с негативами. Поняла? Ты должна быть уверена, что этой мерзости не осталось и следа, никто не сможет использовать ее против тебя. Я клянусь тебе, что так будет! Они никуда еще не успели отправить… Уверен! Сейчас едем в УВД. Я все сделаю сам. Ты поедешь в Москву. Там разберутся, наконец. Дело слишком далеко зашло. - Николаев теперь знал, что должен делать. Все, чтобы не бросить на нее, его любимую, никакой, ни малейшей тени…
- Какое море унижений… - заплакала она, опускаясь в кресло.
Он опустился рядом, на пол, охватил руками ее колени.
- Не плачь. Я заклинаю тебя, не плачь. Никто не должен видеть наших слез.
В управлении он отвел ее в приемную Осипенко - самого генерала не оказалось на месте, и Феликс подумал, что это к лучшему. Да и более безопасного места для капитана Виртанен он в целом Инске не знал. Из приемной позвонил к себе в Отдел вневедомственной охраны и попросил дежурного от его имени заказать билет на ближайший московский рейс - в 12.15. Посмотрел на часы, еще не было девяти. Стерва Разинская, уже, конечно, у себя. Но прежде…
XXVII
Адрес Кишкина ему мгновенно дали в адресном столе. Николаев долго звонил в дверь, уже отчаявшись, что упустил этого негодяя. Наконец дверь приоткрылась, замкнутая на цепочки. Высунулась голова с редкими бесцветными волосами.
- Открывайте! - властно приказал Николаев. - Милиция!
Кишкин что-то недоуменно пробормотал, позванивая цепочкой. Николаев толкнул дверь ногой и тут же схватил Кишкина за воротник.
- Негативы! Отпечатки! Все! Немедленно!
Редкие волосы на голове оператора приподнялись, как на кадре рисованного мультика. Он попятился, пытаясь освободиться, но Николаев схватил его еще крепче, с силой тряхнул за плечи.
- Кто тебя нанял, иуда? Кто?!
- Э… а… о… - заквохтал тот.
Феликс пинком вышиб его из узкого коридора в комнату. Огляделся. Никаких следов работы с фотоматериалами.
- Вы не имеете права, я буду жаловаться, - снизу вверх глядя в лицо Николаева, прошипел Кишкин.
- Еще что?! Хоть в ООН! Убью!
Свободной рукой Феликс достал пистолет.
- Быстро, где негативы? Где отпечатки? Где, ублюдок, камера?
- Не дам…
Николаев с размаху вогнал ему пистолет в рот.
- У-у-у… - застонал Кишкин.
- Негативы, мерзавец… Кто нанял, говори?!
- Скажу, - зашепелявил, - Наталья Валериановна…
- А, ну да, - прохрипел Николаев, - землячка же…
В паспортном столе, выясняя адрес, Николаев узнал, что Кишкин родом из совхоза "Цитрусовый".
- Чем она тебя взяла? Деньгами? Шантажом?
- Было, все было, - всхлипывал оператор, удерживая хлещущую изо рта кровь. - И деньги и другое…
- Где негативы?
Кишкин покачал головой:
- Нету… Отвез ей, прямо в исполком.
- Не врешь?
- Клянусь… Только уберите…
Николаев схватил оператора за шкирку, поставил его на ноги. Взял из письменного стола чистый лист бумаги. Положил на полированный обеденный стол. Припечатал лист ладонью.
- Пиши, что я продиктую.
- Вы не будете стрелять? - робко спросил Кишкин.
- Не буду, если напишешь… Пиши! - Николаев нажал на пистолет, чуть оцарапав желтоватую дряблую кожу у виска Кишкина.
Дрожащей рукой оператор взял ручку, вопросительно оглянулся.
- Пиши, - Николаев начал диктовать. - Я, Кишкин Анатолий Всеволодович, 1947 года рождения, был нанят Разинской Натальей Валериановной как фотограф с целью скомпрометировать капитана милиции Виртанен Любовь Карловну и подполковника милиции Николаева Феликса Николаевича. С этой целью я следил за ними, тайно фотографировал, подбирая ракурсы таким образом, чтобы опорочить звание офицера милиции, коммуниста, бросить тень на моральный облик Виртанен и Николаева.
- Не надо так быстро, - прошептал Кишкин, - я не успеваю…
- Щелкать успевал и сейчас поторапливайся… Дальше пиши: наблюдая за Николаевым и Виртанен, я сделал несколько снимков. Но не смог заметить, нет, лучше пиши так: и не заметил ничего предосудительного. Поэтому, чтобы Разинская, нанявшая меня, получила нужный ей результат моей работы, мной был произведен монтаж, фотомонтаж… Копии снимков и негативы я вручил Разинской… Пиши сегодняшнее число и время, когда встретились утром.
- Восемь пятнадцать.
- Прекрасно. Ставь подпись. Нет, подожди. Добавь: за съемку и фотомонтаж я получил от Разинской… сумму прописью, точно указывай сумму. - Николаев проследил, как тот выводит: триста пятьдесят рублей.
Боже, как же дешево их оценили!
- Теперь подписывай. И рядом с подписью ставь: писано собственноручно, дату и время. Сейчас девять тридцать три.
XXVIII
С утра явился Кишкин. Его последняя съемка оказалась очень по делу. То, что нужно. Эта парочка на сей раз не вывернется.
Разинская позвонила в Отдел вневедомственной охраны. Дежурный ответил, что Феликс Николаевич находится в Управлении внутренних дел облисполкома и минут десять назад звонил, просил заказать билет на самолет в Москву, двенадцатичасовой рейс. А вот это не укладывалось в схему.
- Он что, собирается улетать? - удивленно спросила Разинская. Это путало все планы, а она не любила этого. Еще не хватало, чтобы Николаев бросился в МВД с повинной!
- Товарищ подполковник, не докладывал. Кажется, нет.
- Так кому же билет?
- Просто один билет от его имени.
"Это ей, - поняла Наталья, кладя трубку. - И все-таки фотки сработали! Сматывает удочки чухна! Но не так, как надо. Ну что ж, пробуем второй вариант".
Вызвала Ирушечку.
- Ира, - сказала озабоченно, - где угодно найди мне Николаева. И заодно посмотри авиационное расписание местных линий. Найди рейс, который бы совпадал по времени с московским на 12. 15.
Потом Разинская зашла в свою комнату отдыха. Открыла шкаф, вытащила кейс. Да, не скажешь, что новенький. Потерли, как надо, даже наклеечку подобрали как у чухны, все чин чинарем. Не успела вернуться в кабинет, как из приемной влетела Ирушечка, бледная, губы дергаются:.
- Наталья Валериановна, там Николаев… Я еще не успела и… Он бешеный какой-то!
- Очень хорошо. Зови.
- Не надо звать! - заявил с порога Николаев, вошел, поравнявшись с Ирушечкой, развернул ее лицом к двери и вытолкнул. - Вон отсюда!
- Как вы смеете, подполковник! - возмутилась Разинская. - Что за поведение? В моем кабинете?!!
Николаев захлопнул дверь и спустил собачку английского замка. Вплотную подошел к столу, где восседала гневная, возмущенная Наталья Валериановна.
- В чем дело?
- Уважаемая Наталья Валериановна, - тихо сказал Николаев. - Либо вы добровольно отдадите мне сейчас негативы и фотографии, либо я вас застрелю. Семь бед - один ответ. Но должок с вас я получу.
- О чем вы говорите? Вы, должно быть, простыли под вчерашним ливнем? У вас температура, бред… Я не знаю никакого Кишкина.
- Бросьте, был у вас придворный фотограф, который вырос до маэстро телехроники еще тогда, в "Цитрусовом", когда вы комсомольским вожаком числились. Триста пятьдесят рубликов - это, конечно, больше, чем тридцать серебреников. А чего не круглая сумма, больше денег при себе не нашлось?
Она вспыхнула, высокомерно подняла брови:
- Что за гнусность!
- Да отчего же?.. Кишкин дал собственноручные показания. Любопытно взглянуть? Но только из моих рук, - Николаев быстро развернул листок, исписанный неровными строчками, прыгающими буквами, с датой, с указанием времени, и ее фамилия, и его подпись - кошмар.
- Да, Феликс Николаевич, - проговорила Разинская, - вы кое-чем располагаете. Может быть, обойдемся без шантажа, тем более без пальбы? Инск ведь не в Техасе. Давайте поступим по-джентльменски.
Николаев взглянул на часы.
- Торопитесь? Успеете. Я отдам фотографии и негативы в обмен на все те документы, которые уважаемая Любовь Карловна получила от не менее уважаемой Прасковьи Павловны. В конце концов человек может потерять все. В том числе и любые документы, даже очень важные.
- Вы сейчас потеряете жизнь, Наталья Валериановна. Давайте негативы. - Он достал пистолет.
Разинская затравленно взглянула на Николаева и ужаснулась - он же невменяем. Он убьет…
Какое-то время сидела не двигаясь. Все было, как в тумане. Она вспомнила, что в утренней суматохе забыла закапать глаза.
- Феликс Николаевич, - медленно проговорила она, - у меня нет оружия, - и протянула руку к сумочке, - просто, если я сейчас не закапаю глаза, я даже не смогу найти ваши негативы.
Разинская достала маленький пузырек, пипетку, закапала лекарство под веки и запрокинула голову.
Николаев смотрел на нее настороженно. Что все это значит? Снова посмотрел на часы.
- Вы надолго?..
- Сейчас, - с раздражением отозвалась Разинская. И тут она поняла, в чем ее спасение. Разинская улыбнулась так весело, что Николаева передернуло.
- Бог с вами, - сказала она, поднимаясь из-за стола. - Бог с вами и вашей Виртанен… Жизнь, как известно, очень хороша, и глупо ее терять из-за похождений двух мильтошек.
Она раскрыла сейф и выложила перед Николаевым коробку с негативами, пленками, фотографиями.
- Тут все. Забирайте.
- Кишкин все отдал вам? Если он врет, то и я молчать не буду. Ясно, Наталья Валериановна? Не буду молчать.
- Странный вы человек, - сказала Разинская, глядя, как Николаев упаковывает коробку в целлофановый пакет. - Странный. Ведь на скамье подсудимых нам вместе сидеть. Разве нет?
- С вами?.. - Николаев усмехнулся и направился к двери.
Разинская перевела дух.
Когда он ушел, она снова вызвала Ирушечку и велела немедленно подать ей машину.
XXIX
Люба сидела и ждала. Сама не зная, чего, собственно. Николаева? Конца кошмара? Отъезда из этого проклятого города?
…Феликс появился без пяти одиннадцать. Озабоченный, быстрый, с угловатыми движениями, непохожий на себя.
- Ты командировку отметила? Билет в аэропорту, едем.
- Хорошо, пойдем отсюда, - глубоко вздохнула Люба.
Неужели они так и расстанутся: второпях, в казенной суете? У нее на глазах навернулись слезы, а Феликс и не смотрел на нее.
В машине она протянула ему записку:
- Вот мой адрес.
- Спасибо, дорогая…
- Феликс, мне будет одиноко и тяжело без тебя… - она незаметно смахнула слезу.
- Мне тоже… - он вдруг опустил голову так низко, будто хотел посмотреть, что там, меж педалями, и невольно снизил скорость. - Но надо быть мужественными, - добавил глухо.
- Здесь, - неожиданно сказал Николаев и затормозил. - Пойдем.
Она вопросительно взглянула на него.
Он вышел из машины, раскрыл багажник. Вытащил пластиковый пакет и две канистры.
- Пошли, - указал подбородком на лесополосу. - Извини, руки заняты, - но все же помог ей перебраться через придорожный кювет, подставив согнутый локоть.
Неожиданно его настроение изменилось. Он весело глянул на Любу и шутливо проговорил:
- Ну, лесная фея, как у вас там разводят костры, чтоб горели и не гасли, знаешь?
Люба оглянулась. Лесополоса была совсем молодая, ухоженная. Ни сучьев, ни старых брошенных лесин. Она беспомощно пожала плечами:
- В принципе, нужна береста… Если по-карельски.
- А у нас вот так.
Николаев бросил на землю пластиковый пакет.
- Отойди, Любочка, подальше.
Он отвернул крышку одной из канистр, вылил на пакет бензин, бросил зажженную спичку и поспешно отскочил сам. Высоко рванулось пламя.
Когда на земле остался лишь черный слипшийся от сгоревшей пленки, смрадно дымящий ком, Николаев вылил на него канистру с водой.
- Все, - облегченно вздохнул он. - Все. Все позади…
- Я не хочу, - глухо сказала Люба, - не хочу, чтобы позади было совсем все. Когда ты приедешь?
- Все наше - с нами… - и улыбнулся испугавшей ее отрешенной улыбкой. Она рванулась, бросилась к нему, обвила руками шею, искала его губы. Он стоял неподвижно. Ее руки упали.
- Что с тобой? - удивленно, обиженно спросила она.
- Прости. - Он поцеловал ее руку. - Слишком перенервничал сегодня.
XXX
Разинская стояла на балкончике ресторана при вокзале, откуда была хорошо видна дорога. "Жигули" Николаева она рассмотрела издалека.
Разинская спустилась в зал, к стойке сдачи багажа. Отсюда она сможет увидеть, сдаст Виртанен свой кейс или возьмет с собой в салон самолета. В сумке вязки макраме у Разинской лежал точно такой же кейс с чистой бумагой.
Народ все прибывал. Феликса и Любу Разинская увидела у окошка регистрации билетов. Нет, сейчас подходить еще рано. Спряталась за колонну и начала следить. Казалось, очередь с детьми и полными фруктов корзинами к сдаче багажа совершенно не двигается. Уходит время, уходит, и его может не остаться… А это потеря последнего шанса. Да, она не имеет права его терять! Подошла к киоску "Союзпечати". И тут она с облегчением поняла, что Виртанен вообще не собирается сдавать багаж. У нее небольшой портплед и кейс - то и другое обычно считается ручной кладью. И когда Николаев и Виртанен, зарегистрировав билет, оказались среди толпы, Разинская пошла к буфету. Куда же им еще деваться до объявления на посадку? В буфете была очередь. Разинская заняла очередь в буфет и когда Николаев и Виртанен, так и не найдя для себя местечка поспокойнее, подошли совсем близко, она, шепнув впереди стоящему, что отойдет на секундочку за друзьями, направилась к ним.
- Какая неожиданная встреча! - воскликнула приветливо. - Здравствуйте, капитан! Добрый день, подполковник! Итак, вы нас покидаете, Любовь Карловна? Жаль. Мы так интересно, помнится, беседовали. Хотите кофе? У меня и очередь подходит.
- Что это вы не через депутатскую? - насмешливо спросил Николаев. Разинская увидела в его глазах холодную, неприкрытую убийственную ненависть.
- Надо блюсти социальную справедливость, - улыбнулась она ему в ответ, подавляя досаду. - Если каждый начнет с себя, только тогда нам удастся достичь ее всюду. Да и рейс у меня местный.
Николаев усмехнулся:
- Ну-ну…
Люба почувствовала что-то неладное. Ей захотелось разрядить обстановку:
- Пожалуй, право, отчего бы не выпить кофе, - она просительно посмотрела на Николаева. Увидев его ответную улыбку, Разинская отвернулась. Ей так не улыбались. Никто. Никогда.
- Чего хочет женщина, того хочет бог, - бросила через плечо, указывая путь, - идите к тому столику, на котором табличка "Не обслуживается". Я договорилась. Не толкаться же нам, ей-богу…
- А как же социальная справедливость? - скривив губы, спросил вдогонку Николаев. Но на эти слова Разинская не отреагировала. Все это мелочи. Никакой социальной справедливости нет и быть не может - это Разинская считала незыблемым. Вернулась в очередь, взяла бутерброды с сыром. Помнила, что сахар класть нельзя, нейтрализует яд. Быстро сообразила, как поступить с чашками. Ну, конечно, прежде всего надо предложить гостям - это же ее гости, можно считать! Соседи по очереди были слишком заняты собой, чтобы обратить внимание, как в одну из одинаковых чашек с эмблемой Аэрофлота женщина в больших дымчатых очках быстро вылила содержимое темного флакончика из-под лекарств. Шла к столику, повторяя про себя: "В левой руке - для нее, в левой руке - ей". Боялась перепутать. И когда поставила чашки перед Виртанен и Николаевым, почувствовала, как от напряжения свело пальцы. Вернулась за своей чашкой и сыром. Теперь все, как у всех. Ничего бросающегося в глаза. Осталось малость - быстро, единым духом, подменить кейс.
Чинно, маленькими глотками смаковали кофе. Обменивались ничего не значащими репликами. О погоде, о море, о Москве… Об Инске и Петрозаводске.
- Надеюсь, вы еще навестите наш город, - учтиво проговорила Разинская, обращаясь к Виртанен. - Кстати, проверьте, на месте ли билет… Положите поближе, а то знаете ли, как бывает.
Поймала взгляд Виртанен, та опять нежно и вопросительно смотрела на Николаева.
- Да-да, - кивнул тот.
- Посмотрю, на месте ли мой, - сказала Разинская и, наблюдая за Виртанен и Николаевым исподлобья, нагнулась к своей сумке вязки макраме. Те двое вместе рассматривали билет, потом глаза обоих были устремлены в дамскую сумочку, куда Любовь Карловна его упрятала, потом они не могли отвести взгляд друг от друга. Это были секунды, но Разинская успела. Сумка вязки макраме распахивалась, как папка - надвое. Потом легонько толкнула вперед свой кейс, и слегка потянула на себя кейс Виртанен, и, подняв на колени сумку, прилюдно завязала ее веревочные ручки.
А Виртанен допила свой кофе до конца. До донышка. И даже не прикоснулась к бутерброду.
"Все кончено", - облегченно вздохнула Разинская, - эти люди ее больше не интересовали.
Еще несколько минут пустого разговора, и, слава богу, диктор объявил посадку на Москву.
- Ну, а мне еще ждать, - сказала Разинская, обращаясь к подполковнику. - Надеюсь, Феликс Николаевич, вы проводите Любовь Карловну как полагается, до трапа? Мягкой вам посадки, дорогая. Дальнейших вам успехов на вашем благородном поприще.
Люба сдержанно поблагодарила. Николаев молча кивнул, бросив на столик мелочь. Разинская посмеялась ему вслед. Больше она не следила за этой парой. И не видела поэтому, что у самого трапа Николаев достал из своего портфеля и передал Любе толстую канцелярскую папку…
- Что это? - удивленно спросила Люба.
- Я хочу, чтобы ты прочитала все, что здесь написано, - ответил он, глядя почему-то мимо ее лица. - Обязательно. Потом ты поймешь, что следует делать с этим дальше. И я верю, поступишь по чести.
- Боже мой, - встревожилась Люба, - Феликс, не надо говорить загадками! - ее ужаснуло выражение его лица. Да не на век же они расстаются, чтобы так проступила боль, даже отчаяние! Если не он, она сама, у нее скоро, в ноябре, отпуск…
- Я сказал, что хотел. Тебе пора, - сдержанно ответил он.
- Когда ты приедешь? А хочешь, через пару месяцев… - Поцелуй меня, - сказала она, не получив его ответа.
Он едва коснулся ее лба.
- Не так, - с болью прошептала она.
Он зажмурился, почувствовав предательские слезы.
Папка, которую Люба уже взяла в руки, мешала ему прижать ее к груди, и он привлек к себе ее голову и крепко поцеловал в губы. Так путник в пустыне припадает к опустевшей фляге, надеясь найти последнюю животворную каплю. Поцелуй был долгим. Люба снова почувствовала себя счастливой. Прошептала:
- Я буду ждать тебя, я так буду ждать тебя…
Он погладил ее по щеке, кивнул и пошел по летному полю, к зданию вокзала, так больше не обернувшись. Хотя чувствовал, знал, она ищет его глазами, стоя на верхней площадке трапа, смотрит на него и будет смотреть, пока стюардесса не попросит ее пройти в салон.