"Хотел бы я знать, коим образом энареи могут иметь детей, если в силу "женской" болезни больше не являются мужчинами и не могут спать с женщинами? Разве что берут детей из семей бедных кочевников-слуг и воспитывают их на свой лад, готовя себе преемников, пока те тоже не заболевают "женской" болезнью", - подумал Скил.
Вокруг жертвенника бурлило человеческое море. Сколоты боялись Матасия, который многие годы был верховным жрецом, предсказывая будущее по коре мирикового дерева, но отдельные крики в защиту жреца потонули в мощи возгласов желающих посмотреть на низвержение и унижение недавнего властителя душ.
Связанных жрецов погрузили на повозку с хворостом, запряженную быками. Кто-то попытался было прийти жрецам на помощь, но воины отогнали их копьями. Матасий бесновался и выкрикивал проклятия, брызгая слюной. Скил подошел ближе и склонился над ним, понизив голос, чтобы его мог слышать только Матасий, хотя эта предосторожность была излишней - вокруг стоял невообразимый шум.
- Мой побратим Лигдам ушел в Нижний мир, следуя древним обычаям и из-за того, что ты ослушался меня, верховного царя. Теперь уходишь ты, следуя тем же обычаям, но с позором… Ответь мне: нужны ли нам такие обычаи?
- Пощади сыновей, - попросил Матасий, чудовищно вращая глазами.
- Древние обычаи велят не жалеть мужчин из семьи клятвопреступника. Прощай, Матасий, бывший верховный жрец!
- Будь ты проклят! И все, что связано с тобой! И твои украшения, одежда, оружие, очаг! И не будешь ты похоронен как верховный царь сколотов, а будешь презрен и изгнан… И душа твоя черная будет маяться в чертогах Аида, и не будешь ты больше царем!
Скил взмахнул рукой, телохранители подожгли хворост, и быки, испугавшись гонящегося за ними пламени, рванули вперед. Несколько кочевников не успели отскочить в сторону и были затоптаны на месте. Людское море заволновалось, все жадно глядели, как огненная повозка беспорядочно мечется по степи. Потом она скрылась с глаз, отмечая свой невидимый путь стелющимся вслед за ней черным дымом.
Толпа бушевала, разогревшись неожиданно выпавшим зрелищем, а ведь еще предстояло главное действо - жертвоприношение богу Арею!
Скил в упор посмотрел на Октамасада - правильно ли тот усвоил урок? Власть верховного царя безгранична, и всякий, кто окажется у него на пути, примет не просто смерть, а позорную смерть. Ведь сама смерть воину-сколоту не страшна, он готов к ней с детства, зная, что его ждут бесчисленные битвы. Жрецы учат, что после смерти человек становится тем, кем был при жизни: царь и в подземном мире останется царем, для этого его сопровождают туда многочисленные слуги и невольницы, а раб рабом и останется. Умереть позорной смертью - значит обречь себя на вечные муки в подземном царстве богини Апи.
"Что ожидает Матасия в царстве Гадеса? Умер он как клятвопреступник, отправившись на тот свет без золотых и серебряных вещей, должных ему там служить, так что быть ему слугой или даже рабом". Скил представил Матасия с медным ошейником раба в загробном мире, и настроение у него стало еще лучше.
Тем временем совет жрецов, перепуганных происшедшим, назначил верховным жрецом Гнура - потому что царь упомянул его, более того, отозвался о нем уважительно. Желающих добровольно обрести эту завидную должность после скоропалительной царской расправы не было.
Гнур, став обладателем колпака с золотыми колокольчиками и топорика-скипетра, поначалу путался в проведении обряда, но заметив, что царь смотрит на него невидящим взором, думая о своем, оживился и почувствовал себя увереннее.
Быстро стемнело, и вокруг жертвенника зажглось множество факелов, словно степь расцвела необычными огненными цветами. Гнур не торопился, выполняя ритуальные действа и восхваляя богов, - он ожидал, когда в темном небе зажжется вечерняя звезда - Геспер.
А думы Скила внезапно переключились на Ириду - хотя момент был неподходящим для этого. За время похода он соскучился по ее умелым ласкам, в этом с ней не могла сравниться ни одна из его невольниц. Ему вспомнились ее слова в ответ на его похвалу: "Тело подобно арфе, и чтобы насладиться прекрасной музыкой, надо знать, какие следует тронуть струны. Действуя наобум, можно извлечь лишь отдельные звуки, но не музыку". Ирида одними нежными прикосновениями умела довести его до экстаза… Скил поймал себя на мысли, что отдал бы многое, чтобы чудесным образом оказаться сейчас в опочивальне Ириды.
К подножию святилища охрана подвела группу пленных для жертвоприношений. Их руки были связаны за спиной, волосы взлохмачены, на всех была грязная изорванная одежда. Они шли молча, не прося пощады, зная о своей участи. Их было более пяти десятков - по трое из каждой сотни пленных. В первых рядах шел Спаргапиф, прихрамывая на больную ногу, - ее придавил убитый под ним конь. Рядом с ним был его сын Лик, он был моложе Скила.
Пленных оставили у подножия святилища - глядя на них, толпа громко радовалась. Люди кричали и улюлюкали, бросали в них, что попадало под руку, напирали на охрану, которая отгоняла наиболее нетерпеливых ударами акинаков в ножнах и тупыми концами древков копий. Скил поднял руку, и шум стих - все ожидали решения царя: кто первым взойдет на жертвенный холм.
- Верховный царь Скил, - неожиданно громко произнес Спаргапиф, воспользовавшись тишиной. - Ты в честном бою одержал победу, и я зла на тебя не держу - видно, так было угодно богам. Я раскаиваюсь в том, что из-за своей гордыни я, не желая, чтобы наши народы мирно соседствовали, все время воевал с вами, хотя мы одной крови и Таргитай - наш общий предок.
- Чего ты хочешь? Ты же не просто так льешь мед своими речами. Неужели надеешься сохранить свою жизнь? - Скил презрительно улыбнулся.
- Об этом я не думаю - на мне кровь твоего отца. Но Лик - мой последний сын, ведь трое других сложили свои головы раньше. Одного из них убил твой отец, Ариапиф, и поэтому я отомстил ему, как ты сейчас отомстишь мне. Со смертью Лика прервется мой род, а он не менее древний, чем твой. Помилуй моего сына, а он поклянется верно служить тебе, и агафирсы будут всегда тебе верными союзниками, а не врагами.
- Тавры говорят: месть подобна камнепаду - пока все камни не окажутся на дне пропасти, он опасен. Убив тебя, но подарив жизнь сыну, я буду все время ожидать от него удара в спину. А клятва… Вспомни, как ты клялся моему отцу Ариапифу, а затем подло убил его из засады.
- Я был вынужден сделать это, иначе… - начал Спаргапиф, но Скил прервал его:
- И я вынужден! - Царь указал пальцем на Лика.
Два воина схватили его и потащили на вершину холма. За ними не спеша шел Скил с верховным жрецом Гнуром и телохранителями. Когда царь поднялся, то увидел, что к жертвоприношению все готово - в медной жаровне горели дрова, Лик был уже наполовину обнажен. Хотя его удерживали под руки двое скифов, было видно, что он сохраняет спокойствие, ничем не показывает страх.
По традиции первую жертву Арею приносит царь, и все ожидали, что ею станет Спаргапиф. То, что царь выбрал Лика, вызвало недоумение.
Лика поставили на колени перед символизирующим Арея древним метровым мечом, воткнутым в короткую дубовую колоду, выдолбленную изнутри. Скил принял жертвенный железный нож с узким лезвием.
- Посвящаю тебе, Арей, бог войны, мою первую жертву. Пусть эта пролитая кровь дарует нам и в дальнейшем славные победы! - С этими словами он резким движением перерезал горло пленнику, а стоящие по бокам воины подтянули агонизирующее тело с бьющим из горла фонтаном крови к мечу, в мгновение ставшим окровавленным.
- Арей выпил крови и просит еще, - произнес верховный жрец традиционную фразу.
Обескровленное тело Лика осело, затихло. Его подтащили к краю площадки и сбросили вниз. Вскоре послышался чвакающий звук секиры, рассекающей плоть. По традиции у пленника отрубали голову и правую руку. Из черепов известных, знатных врагов делались кубки, их украшали золотом и серебром. Отрубленные руки вывешивались на перекладине между двумя столбами, чтобы каждый из сколотов мог осознать величие победы по количеству принесенных в жертву. Обычно скифы приносили в жертву лишь одного из сотни и только в исключительных случаях они отходили от этого правила, увеличивая количество жертв. Иданфирс в честь победы над персами принес в жертву четверых из сотни.
Следующим на холм поднялся Спаргапиф. Он шел спокойно, как и Лик, он уже не волновался так, когда просил пощадить сына.
- Сегодня ты умрешь дважды, бывший царь Спаргапиф. Первый раз ты умер, увидев смерть своего последнего сына, второй - умрешь сам! - Скил, разгоряченный пролитой кровью, с жертвенным ножом наготове, медленно приблизился к пленнику.
- Будь ты проклят! - Лицо Спаргапифа исказилось гневом. - Накликаю на тебя демонов ночи и Аида!
- Сегодня ты уже второй, кто проклинает меня. Но, как говорится, собака лает, а караван идет. - Скил торжествующе ухмыльнулся и взмахнул жертвенным ножом, рассекая горло пленнику.
Когда обескровленное тело царя Спаргапифа полетело вниз, Скил передал жертвенный нож главному жрецу Гнуру и уже только наблюдал за обрядом. Гнур, выбившись из сил, передал нож своему помощнику, и кровавый обряд вновь продолжился. Выдолбленный в жертвенной колоде глубокий желоб был переполнен кровью, выплескивающейся и стекающей вниз. Меч-Арей, весь в крови, хищно поблескивал при свете огня, своим видом показывая, что его голод неутолим.
Скил не мучился сомнениями, правильно ли он поступил в отношении сына Спаргапифа. Он знал лишь один закон войны - убей врага или он убьет тебя. Жалость, сомнение - это проявление слабости, а она всегда спутница поражения. Царь должен быть выше человеческих чувств, так как видит дальше и глубже обычного человека. Ему было тесно в нынешних границах скифского царства, ему хотелось выбраться на простор, отправиться на завоевание чужих земель, чьи названия будоражили кровь, - Египет, Мидия, а особенно Персия, вобравшая в себя полмира, покорившая даже родину хитроумных эллинов. Иданфирс сумел защитить Скифию от Персии, а ему предстоит сокрушить ее. У Скила даже закружилась голова от того, что он посмел об этом мечтать. Персия - это огромные города за высокими крепкими стенами, с неисчислимыми богатствами, это великое множество воинов, охраняющих сокровища, многочисленных, словно тучи саранчи весной в степи. Неужели это возможно?! Вода камень точит - учил мудрый грек из Эфеса. Стремись к недостижимому и получишь невозможное. Дорога складывается из множества шагов, и каждый из них надо сделать.
Однажды Скил поинтересовался у грека Эвнея, своего наставника:
- Ольвия и другие города эллинов не устраивают походы в чужие страны, не получают дань, да и сами мне платят - и все равно богатеют год от года. В чем тут секрет?
- Через них проходят многие торговые пути, с этого они имеют хороший доход, но еще они придумали одну хитрость. На территории своих городов они разрешают продавать товары только за свою чеканную серебряную монету. Купец, покупая или продавая товар Ольвии, должен вначале обменять на камне у Экклесиастерии свое золото на городскую серебряную монету.
- В чем же хитрость?
- В весе монет. Город все время получает больше золота, чем отдает серебра, и вновь чеканит монеты, которые приносят новый избыток золота.
- Я тоже хочу чеканить монеты, - загорелся Скил, и грек терпеливо пояснил, как это сложно и что сама чеканка монет ничего не даст.
- Что ты будешь делать с монетами? - развеселился грек. - Возить по степи? У вас нет городов, чтобы развивать торговлю, а значит, это пустая затея.
Вскоре Эвней обратил внимание Скила на небольшой городок Никонию, что в низовьях Тираса, на его очень выгодное местоположение: через него идут многие торговые пути, и в будущем он мог создать конкуренцию Ольвии, только ему надо помочь. И Скил помог - при его содействии вокруг города построили крепкие стены и башни, вследствие чего и при покровительстве скифского царя резко возросло население, появилось предместье - хора. Скил в этом городе построил себе дом, и следом за ним стали возводить дома знатные скифы-номады. Именно из-за этого больше всего разгневался жрец Матасий.
Благодаря помощи скифского царя Никония быстро богатела и хотя еще не стала серьезной соперницей Ольвии, но уже серьезно заявила о себе. Отменив расчеты медными наконечниками стрел, Скил в Никонии стал чеканить золотую и серебряную монеты с собственным изображением. Серебряная монета имела равную стоимость с монетой Ольвии. По тайному замыслу Скила, Никония в будущем должна была стать столицей нового скифского царства.
- Чтобы пройти стадий, надо сделать определенное количество шагов. И я их все пройду и одолею персов, - повторял Скил, оставаясь с собой наедине.
Единственным, кто знал об этих грандиозных планах, был грек Эвней, ненавидящий поработивших его родину персов. Он всячески поддерживал молодого царя.
Жертвоприношения закончились глубокой ночью, Скил решил провести остаток ночи у себя в кибитке, а утром отправиться в Ольвию, на долгожданную встречу с Иридой.
3
Подойдя к своему шатру, Скил оставил четверых телохранителей, которые должны охранять его сон. Последствия легкомысленности отца, попавшего в ловушку агафирсов, научили его осторожности, и даже находясь среди сколотов, он помнил: "Спящий лев - уже не лев".
- Великий царь! Царица Опия хочет поздравить тебя с победой и преподнести подарок. - Наполовину обнаженный, словно вырезанный из черного дерева, раб-эфиоп опустился перед царем на колени. - Что передать царице?
Скил задумался: перенести встречу с Опией на завтра - значит отдалить свидание с Иридой, а каждая минута промедления отдавалась болью в сердце.
- Передай, что я навещу ее сегодня. Пусть она будет к этому готова.
- Будет исполнено, великий царь!
Скил вошел в свой шатер, и воспоминания прошлого нахлынули на него.
* * *
Набальзамированное тело вероломно убитого агафирсами царя Ариапифа еще не закончило ритуальный сорокадневный путь по землям сколотов, а страсти - кто станет новым царем - разбушевались подобно осенней буре на Понте Эвксинском. Претендентами на царский титул были трое его сыновей. Старший, Скил, в свои девятнадцать зим уже был известен как храбрый и опытный воин. Сбрую его лошади украшало множество скальпов врагов, а из их кожи ему сшили парадный плащ молочно-белого цвета, но Скил был рожден от невольницы эллинки из Истрии. Средний - Октамасад, семнадцати зим от роду, но уже отведавший по обычаю вкус крови первого убитого врага, - был рожден от дочери фракийского царя Тереса I, а матерью младшего сына - Орика, восьми лет от роду, - была юная царица Опия из знатного паралатского рода.
Орик в силу своего малолетства не мог быть царем скифов, но и старший Скил, несмотря на проявленную им отвагу в боях, не устраивал сколотов - сын невольницы, к тому же свободно разговаривающий на языке эллинов. Большинство родов было за то, чтобы объявить царем Октамасада, особенно этого добивались безбородые, женоподобные жрецы-энареи. Главный жрец, энарей Матасий, даже пророчествовал, что царствование Октамасада принесет многие блага народу сколотов, но тут вмешался старейший жрец Кадукай, несмотря на преклонный возраст и болезни пришедший на собрание старейшин родов.
- Воля царя священна, а царь Ариапиф сумел передать нам свою последнюю волю - кого следует почитать вслед за ним верховным царем, - произнес старец дрожащим голосом, с трудом удерживаясь на больных ногах. Он показал золотой перстень. - Этот перстень своего отца, царя Аргота, вместе с царской властью передал Иданфирс своему сыну, в подтверждение этого раб-эллин начертал внутри его имя - Ариапиф.
- Да, так и было! - закивали старейшины.
- Видно, боги сообщили царю Ариапифу о недолговечности его пребывания в этом мире, и он заранее начертал внутри этого перстня имя будущего царя. Услышьте это имя!
Энарей Матасий протянул руку, но старый жрец передал перстень жрецу Локанту.
- Аргот! Ариапиф! - громко прочитал жрец первые надписи, а затем тише: - Скил!
Несмотря на бурные протесты энарея Матасия и его сторонников, авторитет жреца Кадукая, предсказавшего поражение персидскому войску, победил, и царем сколотов провозгласили Скила.
- Я благодарен богам и тебе, мудрый жрец Кадукай, за то, что стал царем. - Скил склонил голову перед старцем.
- Ты еще не всех поблагодарил, царь Скил, - усмехнулся старый жрец. - Ведь этот перстень не с неба свалился, а имел земной путь… Ты должен жениться на жене своего отца - Опии, матери Орика. Мне было видение: благополучие твоего царствования связано с этой женщиной. Всегда помни это!
Скил понял, кто передал этот перстень Кадукаю. После избрания его верховным царем он тайком пришел в кибитку Опии и спросил, чем может отблагодарить ее за оказанную помощь. Верховный жрец Кадукай сказал, что он должен взять ее в жены, но согласна ли она? Опия не замедлила с ответом:
- Таков наш древний обычай - в случае смерти старшего брата его брат берет в жены его жену. Я не мать тебе, а ты мне - не сын. Я согласна, но при одном условии: что ты ответишь добром на добро, которое сделала тебе я.
- Я слушаю тебя. - Скила переполняла радость оттого, что он стал верховным царем, и он был готов на все.
- Поклянись именем Табити, хранительницы домашнего очага, что царицей буду только я. Ты можешь иметь сколько угодно невольниц и даже жен, но царицей, до своей смерти, должна оставаться я.
- Клянусь змееногой Табити, громовержцем Папаем, богом войны Ареем, что царицей будешь только ты, - сгоряча поклялся Скил, пожирая женщину взглядом.
В его глазах Опия была подарком небес - прекрасна собой, обладает нежной кожей, гибкая и грациозная, и к тому же очень умна. Скил знал, что трагической ошибкой его отца было то, что он не прислушался к ее предостережениям в отношении Спаргапифа.
На протяжении долгого времени Опия была советчицей Скила, и часто он благодарил богов за то, что она находится рядом. Она чутко реагировала на настроения среди влиятельных номадов - глав родов, которым не нравилось то, что все более усиливается власть царя. Прислушиваясь к ее советам, ему удалось вместо строптивых Сагилла и Напа, стремящихся к возвращению старых времен, когда не было верховенства царя паралатов, сделать царями своих братьев - Октамасада и Орика.
Появление Ириды в жизни Скила Опия сначала почувствовала, а лишь затем узнала правду.
- Скажи мне, царь Скил, - стала она допытываться у него, - разве дочь архонта Ольвии согласна быть у тебя простой наложницей? Не забыл ли ты о клятве, данной мне, что другой царицы у сколотов не будет?
- Я помню о клятве, - нахмурился Скил. - Пока ты жива - ты единственная царица!