Он тяжело плюхнулся в машину, но не сзади, с Хаджинуром, как я предлагал, а на первое сиденье, рядом с Балой.
- Я требую срочно доставить меня к дежурному по облисполкому. Я депутат и пользуюсь депутатской неприкосновенностью…
"Чёрт с тобой, - подумал я. - Надеюсь, ты не выхватишь руль и не сбросишь машину в кювет".
Орезов молча сел на второе сиденье.
- Одну минутку, товарищ прокурор!.. Вахидов отозвал меня.
- Одну минутку… - В машине нас не могли слышать. - Я человек не богатый, есть люди богаче меня." Но всё же! Я позвоню, мне принесут. Сколько? Тридцать тысяч?
- В машину! - приказал я.
- Пятьдесят? Сто тысяч?
- Бала, - я нагнулся к кабине, - сразу вызывайте следователя. Пусть возбуждает уголовное дело, посылает людей на обыск. И сразу арест на имущество…
Минут тридцать я буквально крался с "Нивой" по трассе, до одури вглядываясь в черноту. Время от времени останавливался, выходил на дорогу. Стояла абсолютная тишина. Ветер был с моря.
"Настоящая браконьерская ночь… Даже если заглохнет мотор, лодку всё равно не вынесет на середину, а прибьёт к берегу…"
Побережье было пусто. В одном месте я увидел несколько "козлятников", но и в них тоже было темно и пусто. Я плохо представлял себе, где может находиться браконьерская лодка, выгрузившая добычу. Зарыться в песок? Вернуться в море? Я слышал об обоих этих вариантах. Тягач тоже мог уволочь тяжёлую лодку. Но чтобы погрузить её на машину, требовалось достаточное число людей.
Под ногу мне попало что-то твёрдое. Я нагнулся. Это был обломанный кусок весла, тут же валялась изуродованная уключина от "кулаза". Железо было натыкано всюду.
Я решил не ехать дальше, укрыл "Ниву" позади "козлятников": если бы лодку повезли по трассе, они не смогли бы проскользнуть незаметно.
Показалась луна, она была похожа на огромную приплюснутую чашу. Вдали виднелось несколько домов - в них никто не жил: пустые глазницы окон, выщербленные стены. Берег, покрытый серым мелким ракушечником, чуть слышно поскрипывал, звук напоминал скрип качалок, без устали ночью и днём качавших нефть.
В море, впереди, что-то темнело. Это были уже виденные мною остатки разрушенных скал. Я находился метрах в трёхстах от метеостанции, у опустелого города. "Все следы ведут сюда…"
В ту же секунду я увидел фары быстро отъехавшей от берега машины.
Пока я был здесь, она находилась по другую сторону метеостанции. Это был, должно быть, приспособленный для езды по ракушечнику с песком мощный "газон" с двумя ведущими осями и высокой посадкой. Водитель шёл на скорости по грунтовой, сильно петлявшей дороге в сторону шоссе. По-видимому, он решил пройти её быстро, в один приём, чтобы не засесть.
Это ему удалось. На трассе машина остановилась. Водитель, как и я, выключил фары, вышел из кабины - мне было хорошо слышно, как щёлкнула дверца. Он несколько секунд постоял. Потом дверца щёлкнула вторично.
Я дал ему отъехать, осторожно повёл "Ниву" к шоссе.
План мой был прост - не приближаться к едущему впереди, пока мы не окажемся перед самым городом.
Гонка Началась.
Он знал дорогу и сразу же легко ушёл вперёд. Я мчался в полном одиночестве.
Шуршал асфальт. Я держал скорость под восемьдесят с лишним, но впереди было по-прежнему темно, пусто.
"Бала и Хаджинур завезли сиятельного зампреда Рыбак-колхозсоюза в облисполком и занялись Вахидовым и рыбой… - подумал я. - Бала, должно быть, берёт объяснение, а Хаджинур созванивается с торгашами…" Ресторан на пристани ещё работал.
"Ниву" сильно заносило - я мчался, словно по наледи.
Скоро должны были появиться окрестности Восточнокаспийска железнодорожный переезд, замкнутый перемычкой кусок залива для сброса использованных вод, и дальше старый, Полуразрушенный пост ГАИ…
Внезапно далеко впереди я увидел ощупывающие дорогу полоски света, они показались мне удивительно короткими, словно отрубленными. Там шла машина. Вот её фары выхватили из черноты информационный щит ГАИ, поднятый под углом полосатый шлагбаум. Я резко прибавил скорость.
В город мы въехали почти одновременно. Незнание топографии города не позволяло мне двигаться параллельными улицами: я принуждён был держаться "на длинном хвосте".
Не удалось мне и разглядеть номер машины. Я понял только - передо мной был никакой не "газон", а обычный "Москвич". В полумраке было трудно определить его цвет, что-то подсказывало мне, что машина изрядно потрёпана и управляет ею никакой не ас, а любитель. И возможно, нетрезвый.
Так мы тянулись ещё некоторое время один за другим, пока неизвестный водитель неожиданно не свернул к Нахалстрою. Мы проскочили центр неряшливой площади с "Парикмахерской Гарегина", с основополагающими жизненными вехами - роддомом и приютом для престарелых. "Москвич" сделал ещё два-три поворота, и тут я его потерял.
Было темно. Я мгновенно прекратил преследование, главным было сейчас точно установить свои координаты, тогда утром можно продолжить розыск.
Я выскочил из машины. Прошёл вдоль улочки. Глиняные невысокие дувалы. Тусклый свет. Приземистые домики с прилепившимися к ним террасками. Сарайчики. Гаражи.
"Если я точно свернул за ним, машина должна стоять где-то здесь…"
"Второй тупик Чапаева" - значилось на табличке.
Я почти бегом вернулся в машину, включил зажигание.
Панельный жилой дом - с водной милицией и прокуратурой в угловом подъезде - не спал. Идя по двору, я слышал доносившиеся сверху отголоски детского плача, приглушённый смех, музыку.
Окна водной милиции были ярко освещены, словно там отмечалось торжество. Балюстрада водной прокуратуры выглядела тускло. В кабинете у Балы неярко горела настольная лампа.
- Прокурор области вас разыскивает, Игорь Николаевич" - объявил дежурный Баранов. - Он просил сразу ему позвонить.
- Что-нибудь произошло? - спросил я.
- Да нет. Всё нормально. Повезли осетрину сдавать - пока не вернулись.
- Следователь приехал?
- Сказал, уложит детей и приедет…
Я поднялся к Бале.
В кабинете было тихо. Мой помощник что-то быстро записывал. Напротив, обняв ладонями виски, беззвучно раскачивался на стуле Вахидов. Я понял, что он молится. Или плачет.
Я включил верхний свет. Вахидов поднял голову. Передо мной сидел человек, увидевший за моей спиной собственную смерть.
Я поманил Балу на балкон.
- Что случилось?
- Парфёнов в машине повёл себя резко. Сказал, что Вахидова надо расстрелять, как Умара Кулиева, потому что это экономическая диверсия спекулировать осетриной, когда простой народ голодает…
- Ну и подонок!
- Вахидов понял, что начальство от него открестилось. Сделает козлом отпущения… Сейчас он всё рассказывает…
- Всё?
- Или почти всё. Как выручал начальство. А заодно набивал карманы себе и им… - Бала выражался в не свойственной ему решительной манере. - По указанию областных властей он на протяжении ряда лет закупает у браконьеров икру и красную рыбу… Причём в большом количестве. В последнее время он приобрёл двести пятнадцать килограммов приготовленной кустарным способом паюсной икры…
- И куда икра пошла дальше?
- На стол к узкому кругу лиц. На подарки. В Москву.
- А что руководство комбината?
- Оно - в курсе. Всё оформляется через ОРС…
- А указания?
- Только устные. Ни письменных распоряжений - ничего! Собственно, мы как следует и не поговорили… Очень много звонков. Я не беру трубку, тогда звонят дежурному. Областной прокурор, директор саженого комбината - все уже знают - Парфёнов будто бы обвинил нас в провокации… Смешно!
Смешного было мало.
Бала не представлял себе людей, против которых мы выступили, и последствий нашего противостояния. За нечто совсем невинное по сравнению с этим я в один момент оказался по другую сторону Хазарского моря.
- На обыск к Вахидову уехали?
- Да. Хаджинур и обэхээсник. Сразу же, как мы вернулись.
- Бураков не приезжал?
- Его не нашли. Полковник Агаев в командировке.
- Сделаем так, Бала… Сейчас ты отсюда уедешь. - Он удивлённо посмотрел на меня. - Тут нам не дадут работать. Перевезём Вахидова на пристань… - Несколько дней назад полковник Эдик Агаев уступил нам часть причала, где мы могли поставить свой катер. Там же у нас было небольшое помещение со столом и несколькими стульями. - Магнитофон у тебя на месте? Я знал, что он держит в столе портативный магнитофон и кассеты.
- Тут.
- Возьми с собой. Обязательно запишешь его показания… - Я спешил, нервозность, моя передалась Бале. - Будешь продолжать без меня. Я приеду, как только освобожусь…
Вахидов, не слушая наш разговор, тягуче-безмолвно раскачивался на стуле.
- Пойдёмте с нами, - сказал я. Он покорно поднялся. Мы пошли к дверям. Бала хотел выключить свет, но я предупредил:
- Не надо. Только дверь запри!
В приёмной я нашёл ключ от чёрной лестницы, незамеченные, мы спустились вниз.
- Сюда? - Бала показал на бежевую "Волгу" Вахидова.
- Пусть стоит. Я отвезу вас сам.
Едва я вернулся, как в коридоре раздались шаги. Последним движением я выгреб из сейфа кучу бумаг, бросил на стол. И тут же кто-то без стука властно распахнул дверь.
- Могу?
На пороге стоял круглощёкий, спелый, как наливное яблоко, зампредисполкома Шалаев, который ещё на днях интересовался, не задерживали ли мы браконьеров с икрой. За ним выступал собственной персоной прокурор области Довиденко - длинный, под потолок, колосс на бог весть уж каких там ногах.
На Довиденко была "генеральская" - государственного советника юстиции - форма. Непонятно, почему он оказался в ней в столь поздний час. Может, надел специально? Чтобы покрепче надавить?
Кто-то третий - невидимый мне - подёргал дверь кабинета Балы, но, решив, что она заперта изнутри, отошёл.
- Вот он, возмутитель спокойствия!.. - вполне дружески, даже радостно приветствовал меня Шалаев. Небольшого роста, в отличие от Довиденко, он производил впечатление человека сильного и крупного, с крутыми, как у зубра, плечами и короткой шеей. - Навёл, понимаешь, страху на всех, а сам сидит тут со своей макулатурой… - Он показал на сваленные в беспорядке бумаги.
- Дежурный передал тебе, чтоб позвонил? - сухо спросил Довиденко. Может, забыл? С ним станется… Я успокоил его:
- Передал.
- А чего не звонил?
Он хотел, чтобы я чётко определил позицию. "Не дозвонился", "У тебя было занято", "Извини"… Мне простилась бы любая ложь, потому что за ней стояло отступление, нежелание портить отношения с местной властью, покорность, капитуляция.
- Не позвонил - и всё! - сказал я.
- Как это? "Не позвонил - и всё"? - попёр Довиденко.
- Ну так. Как слышал…
Я с ходу сломал его представления о каких-то отношениях, которые будто бы связывают нас крепче, чем наши обязанности перед законом, перед совестью. Перед элементарной порядочностью.
- Да я!.. Да ты знаешь!.. - От моей наглости Довиденко даже потерял дар речи.
- Пошёл ты!
- Бросьте вы, мужики… - Шалаев просунулся между нами. С его круглого смешливого лица не сходила терпеливая, ласковая улыбка. - И ты тоже хорош! - Он обернулся ко мне. - Мы к тебе в гости в первый раз… А ты? Разве гостей так встречают?
- В ту же минуту, словно по волшебству, в дверь постучали. Баранов внёс на подносе заварочный чайник, ложки, чашки, тарелочку с миндалём и изюмом. Откуда-то появилась бутылка "Кер-оглы". Дежурный проворно разлил по чашкам коньяк, сунул в каждую чайную ложечку, как в чай, пожелал нам приятного аппетита и неслышно удалился.
Я узнал школу Эдика Агаева.
- За встречу. - Шалаев поднял чашку, предварительно убрав из неё ложку. - За успехи. И служебные, и личные.
Шалаев не опустился до разговоров о квартире для прокурора, как это сделал до него незадачливый зампред Рыбакколхозсоюза, и даже не упомянул о Парфёнове.
- Непорядков много. Не всё идёт, как хотелось бы…
Он оказался хитрее и дипломатичнее прокурора - он понял меня сразу и теперь пытался переориентировать дубоватого, прямолинейного Довиденко.
- Но надо друг другу помогать. Интересы-то у нас одни. Так? Надо всем вместе. Тогда, может, что-то и получится… - Он допил чашку. Мы с Довиденко только пригубили. - Что нам делить?
Мы немного ещё поговорили. Шалаев взглянул на наши чашки с коньяком, на часы, поднялся.
- Ну, вы тут сами, мужики. Если что надо, мы всегда поддержим, только чтобы для дела хорошо…
Я проводил Шалаева вниз. Когда я вернулся, Довиденко ждал меня в приёмной, глядя на закрытую дверь в кабинет Балы.
Из-под двери моего зама тянулась узкая светлая полоска. Я включил свет в приёмной, и она исчезла.
Мы вернулись ко мне в кабинет.
Несмотря на то что Довиденко приехал специально, чтобы со мной поговорить, начало разговора у него не было готово. Слишком долго действовал он и жил только либо как начальник, либо как подчинённый. Обе эти позиции сейчас не годились.
- Какие у тебя силы, чтобы раскрутить это дело с рыбой? - Довиденко, наконец, решился.
- Не густо, - признал я. - Нас всего трое.
- Следователь у тебя один?
- Один.
- Ещё у Агаева один, - задумчиво сказал Довиденко. - Да ещё двое оперативников.
- Трое. Один в ОБХСС.
- Да-а.
Он вынул расчёску, несколько раз тронул макушку, где уже намечался заметный отлив волос, продул зубцы и, не глядя, сунул её назад, в карман. Несмотря на генеральские отличия, он был похож на начальника станции, принарядившегося к встрече поезда с делегатами.
- А дело большое, серьёзное… Тут для целой бригады работы на несколько лет. Согласен? Изымать документацию в отделе снабжения… Экспертизы… Судебно-бухгалтерскую, судебно-экономическую… Эти обязательно! Осетровую оформляли, видимо, какчастиковую, полученную в рыбколхозах… Значит, судебно-ихтиологическую…
Довиденко, скорее всего, был выдвинут в прокуроры из следователей, в нём чувствовался конкретно-деловой профессионализм.
- …Поднять накладные, путевые листы - доказать, что в те дни, когда оформлялись накладные, в рыбколхозы машины не направляли. Допросы шофёров, экспедиторов… А тут ещё - холодильные установки! Мастера должны были видеть, чем загружены холодильники. Большо-о-е дело!
Всё, о чём он говорил, было абсолютно верно.
- …Конечно, взять в производство такое дело лестно и почётно… Но маленькой прокуратуре с этим не справиться. Нет ни сил, ни средств, так? Я молчал. - Значит, всё равно придётся просить помощь со стороны…
- Есть ещё бассейновая прокуратура… - возразил я.
- Дело это только начинается в море, - гнул своё Довиденко. - А ниточки-то всё равно тянут сюда, на сушу. В глубь города, в районы. К нам. А кроме того, водникам не пробить противодействие, которое наверняка начнётся. Вы не знаете расстановки здешних сил…
Он не обманывал меня. И сам, почувствовав это, успокоился - таково волшебное свойство правды.
Замолчав, он слил остатки "Кероглы" в чашку Шалаева и плеснул себе чая.
- Я уже говорил с прокурором бассейна… - Он отпил чай.
- Не остыл? - спросил я.
- Пить можно… Твой шеф согласен со мной. Кроме того, я связался с транспортной прокуратурой Союза. Ну, и партийные органы, конечно, нас поддержали… Так что вопрос о подследственности уже решён.
Я повторил процедуру с переливанием коньяка, налил себе чая. Заварка была индийская - давно забытая в наших краях. К агаевскому угощению мы не притронулись.
"Этого следовало ожидать, - подумал я. - Бассейновая прокуратура организация новая, межрегиональная. За ней никто не стоит, кроме московского начальства, а оно далеко!"
Я сидел, постукивая костяшками пальцев по столу. Довиденко не торопил меня - пил чай, потом обнаружил на тумбочке газету "Водный транспорт" - в областной прокуратуре её не получали, - прошуршал страницей.
"Областная прокуратура, конечно, потянула бы это дело, оно ей под силу… Но Довиденко нужен мой материал не для того, чтобы его расследовать! А чтобы его похоронить! Спасти репутацию коррумпированных местных властей…"
У меня не было выбора.
"Дело они всё равно отберут…"
- Прокурор бассейна сказал, что у тебя всё ещё висит убийство Пухова… - Довиденко только делал вид, что читает. - С ним много работы.
- Вы его так и не раскрыли? - спросил я.
- Нет. Мазут молчит. Оружие мог подложить любой…
- Между прочим, из-за того, что меня не допускают к Касумову, я не могу расследовать убийство Пухова! - зло сказал я.
- Он тебе действительно нужен? Я распоряжусь, чтобы завтра Касумова перечислили за тобой. А впрочем… - Довиденко решил ковать железо, пока горячо. - Я прямо сейчас позвоню начальнику следственного отдела. Он всё подготовит с Мазутом…
Довиденко подвинул себе телефонный аппарат.
- Пышматов! Завтра перечислишь Касумова за водной прокуратурой… Что? Ну, хорошо… - Он положил трубку. - Послезавтра. Как всегда - в последнюю минуту что-то или упущено, или забыто. Сам знаешь… Кстати, как ты думаешь поступить с Вахидовым? - спросил он вдруг.
- А как ты посоветуешь?
Довиденко сделал вид, что пока не решил.
- Он хоть и негодяй, но целая куча детей. К тому же коммунист. Характеризовался положительно. Фотография - на городской Доске почёта…
- Отпустить?
- Пусть идёт. Мы сами изберём ему меру пресечения… - Довиденко отпил чай. Я подвёл итог.
- Хорошо. Поскольку я уже послал на обыск, дело всё-таки возбудим мы. А Вахидова потом отпустим.
- Слово?
- Дикси, как говорили римляне. "Я сказал".
Я проводил Довиденко к лестнице, вернулся, вышел на балкон. Со света в первую секунду внизу нельзя было ничего разобрать. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что Довиденко, стоя у машины, разговаривает с двумя молодыми людьми в длинных чёрных пальто или плащах.
На том берегу молодые следователи прокуратуры давно уже пристрастились к дорогим чёрным кожаным пальто с погончиками. Теперь эта мода, видимо, шагнула через Каспий.
"Это - следователи, - безошибочно определил я. - Они оставлены, чтобы задержать Вахидова, как только он покинет прокуратуру".
Я подождал. Вокруг была тишина густонаселённого общежития, изредка нарушаемая чьим-то вырвавшимся громче других стоном, скрипом матраса или звяканьем кружки о ведро.
Ещё через минуту огоньки красных стоп-сигналов плавно закачались над рытвинами нашего неухоженного жилого двора.
Собрался и я. Моей лампе, как и светильнику в кабинете Балы, предстояло гореть до рассвета.
Я подождал, пока оба следователя прокуратуры войдут в дежурку, прошёл к "Ниве" и, стараясь не особенно шуметь, выехал со двора.
- …Часть рыбы шла в шашлычные и рестораны, - рассказывал Вахидов. Разница покрывала накладные расходы. Остальную рыбу отправляли в разные города. В Москву, в Тольятти. В Среднюю Азию. Мне давали адреса, я отправлял.
- Письменные распоряжения были? - спросил я.
- Всё устно. "Надо послать в Москву, в Главснаб… Утверждают лимиты…" Я отсылаю.
- А квитанции?
- На комбинате. В сейфе… Часть рыбы закупали через ОРС как частиковую… - Довиденко как в воду глядел.