В ту же секунду Хаджинур ловко выхватил из его рук портмоне, раскрыл. Три купюры - достоинством в сто рублей каждая - упали на стол.
- Триста рублей. - Хаджинур не стал осматривать бумажник, вернул владельцу. - А вы говорите, они пропали!
- Это другие триста! - Заявитель сжал портмоне.
- Значит, вы те триста отделили?
- Да!
- Для чего?
- Просто так!
Он врал, но я не мог догадаться, зачем ему это нужно.
Милицейская система отчётности давно приспособилась под своих малокомпетентных руководителей, периодически встававших у республиканских и союзных министерских штурвалов. "Зарегистрировал преступление - раскрой его, не можешь раскрыть - лучше не регистрируй…" - оборачивалось на практике.
Подошёл капитан Баранов:
- Слушаю, Игорь Николаевич.
Мне показалось, он как-то странно, иначе, чем обычно, посмотрел на меня. Что-то неуловимое, разделяющее, возникло между нами с той ночи, когда в милицию приезжали Шалаев и Довиденко, а он, дежурный, принёс бутылку "Кер-оглы".
- Закажите для нас каюту на вечерний паром, - сказал я.
Он вздохнул, покачал головой:
- Ничем не могу помочь. Начальник запретил нам заниматься билетами…
- Капитан приехал… - сообщила Гезель.
- Пусть заходит!
В дверях показался необыкновенно круглый маленький человек с красным лицом и шкиперской - вокруг лица - бородкой. Он словно вкатился в кабинет, в руке он нёс портфель.
- Антонов Василий Сергеевич, - представился он.
"С этим краснорожим взяточником? - вспомнил я Баларгимова. - Да они его просто потопят!"
Я показал Антонову на стул, и он живо водрузил на него свой объёмистый широкий зад - казалось, что капитан восседает на массивной воздушной подушке.
- …Мы помогали водной милиции искать ружьё, - он считал, что знает, зачем его пригласили. - Оно выпало из лодки во время несчастного случая на охоте…
- И как это всё происходило? - спросил я.
- Обыкновенно, - он подёрнул короткими округлыми плечами. - Приехали из прокуратуры, из милиции. С ними
- охотник, который остался в живых… - Антонов имел в виду Баларгимова. - Поплыли к камням… - Капитана мучила одышка, он сделал паузу. - Недалеко от метеостанции. Я спустил лодку, туда сели этот охотник, я и другой понятой. Стали грести к берегу. Вода прозрачная - всё видно…
- Судовой журнал у вас с собой? - спросил я.
- Вот, пожалуйста. - Он открыл портфель, вынул и положил на стол толстую книгу - самую важную на любом судне.
- Смотрите…
"6.00, - прочитал я, - подъём флага… 11.32 - вышли в море. Первая остановка. Координаты… Спущена лодка для поиска ружья. Ружьё обнаружено в 11.48. Удалённость от берега 25 м, глубина обнаружения ружья 90 см… - Я машинально заглянул вниз. Записи за день заканчивались традиционным: 20.00 - спуск флага…"
Антонов закрыл портфель, готовясь уйти. Но я остановил его: - Не смогли бы вы сегодня выйти на вашем судне?
- Далеко? - Он нацелил на меня маленькие глазки-щёлочки, зажатые щеками.
- На тот берег.
- А груз?
- Арестованный и конвой… Три человека. Время отплытия я уточню.
Он поправил бородку, сказал осторожно:
- В принципе это возможно. Вообще-то предполагался такой рейс…
- Я позвоню, когда мы будем готовы.
- Хорошо.
Он, пятясь, покатился к двери, так что в конце концов открыл её спиной. Антонов мне не понравился.
Улучив минутку, я набрал телефон судебно-медицинской экспертизы - Анна не отвечала. Я вышел в приёмную.
- Уехал на паром, - предупредил я Гезель.
Первым, кого я увидел на пристани, был старший помощник капитана "Советской Нахичевани" Акиф, с которым так давно - уже забыл, когда это было, - я плыл к месту своего нового назначения.
- Поужинаешь? - спросил он меня.
- Я, по-моему, ещё не обедал.
- Пойдём, Валя накормит, - сказал Акиф.
Мы пошли к трапу. На пароме действительно нашлось что поесть - суп, котлета с вермишелью. Потом мы прошли в бар-салон; бармен, арендовавший помещение, сварил кофе и подал к нему маленькие блюдечки с миндалём.
Акиф ни о чём не расспрашивал, только смотрел на меня чёрными доброжелательными глазами.
- Какой прогноз погоды? - спросил я. - Уходите вовремя?
- Да, вроде никаких неожиданностей. Скоро начнём загружаться.
В иллюминатор была видна растянувшаяся в несколько рядов колонна автомашин.
- Вид у тебя невесёлый, - констатировал Акиф. - Может, ты влюбился?
- И это тоже.
- А что основное?
- Мне, возможно, придётся переправить на тот берег несколько человек, но их надо принять, когда вы уже отойдёте…
- В море? - удивился он.
- На этот счёт есть инструкции? Акиф подумал.
- Наверное, мы должны выполнять указания водной прокуратуры… Я доложу капитану.
Я хотел расплатиться, но буфетчик отказался получить деньги. На его месте и я тоже никогда не взял бы денег с гостя старпома.
Мы вернулись на несколько минут в кают-компанию, прошли в красный уголок для командного состава. Здесь всё было по-прежнему. Я сел в то же кресло под фотографией непримечательной женщины - крёстной матери судна, разбившей бутылку шампанского о борт спускавшегося со стапеля парома.
- Что от меня требуется? - спросил Акиф.
- Билеты. Каюта.
Он тут же вышел, а я как-то беспечно и сразу задремал, успев услышать своё то ли чересчур громкое дыхание, то ли приглушённый храп.
Проснулся я мгновенно. Акиф протягивал мне билеты и ключ с биркой, как в гостинице.
- Спасибо. - Я отдал деньги. За время короткого, глубокого сна мышцы у меня на лице словно одеревенели и во рту пересохло.
Мы договорились, какими ракетами судно, которое доставит на паром оперативную группу, объявит о себе.
- Если мы не появимся, ты тоже не удивляйся, - предупредил я. Успехов!
- Тебе тоже.
У трапа мы простились.
Смеркалось. На пристани уже собирались пассажиры. Тяжёлые многотонные грузовики и юркие легковушки, словно по конвейеру, вползали в огромное чрево парома.
Я заехал к капитану Мише Русакову - он одобрил мой план и сразу же принялся за его техническое обеспечение.
Мнением шефа лодок я мог не интересоваться - Баларгимов высказал его достаточно ясно.
- Значит, напротив второй скалы, - уточнил Миша.
- Да. Не забудь о кассетах.
- Я понял.
"Нива" стояла неподалёку, рядом с детским парком. Я садился в машину, когда в кустах раздался осторожный шорох.
- Кто здесь? - Я резко раздвинул кусты.
На уровне груди я увидел старую армейскую фуражку, грубо вылепленный нос, тяжёлую даже для большой головы массивную нижнюю челюсть. В лицо мне смотрели чёрные, жалостливые глаза.
Я узнал старика прокажённого
- Керим? Что вы здесь делаете?
- Ждал вас.
- Меня?!
- Да. Я приехал, когда стемнело. Сорок лет, как я не был здесь.
- Как вы меня разыскали?
Прокажённый вздохнул.
Он таращился на изменившиеся за сорок лет улицы, примыкавшие к причалу. Всё вызывало в нём интерес. Дом культуры, киоск, угрюмый дом, опоясанный фанерным щитом с аршинными буквами: "Восточнокаспийчане! Крепите мир трудом!"
- Добрые люди подсказали… Но я не хочу, чтобы нас вместе видели.
Детский парк был пуст. Из усилителя, на невысоком колесе обозрения, разносилась песня Владимира Высоцкого: "…Но был один - который не стрелял!"
- Садитесь в машину. - Я взглянул на часы. Времени у меня оставалось совсем немного.
В двух шагах находилась витрина "Не проходите мимо" - много лет не обновлявшаяся, хранившая на себе следы воздействия сурового, почти континентального климата. Старик подошёл к ней. На выцветших фотографиях изображены были какие-то тёмные личности, лица задержанных - плохо различимые, мелкие - ничего не выражали. Зато хорошо была видна мёртвая белуга. Голый неукрытый труп со рваной раной на животе, беззащитный, как труп человека. Рана зияла под сердцем, как это бывает при умышленных убийствах.
- Алеутдинов… - Прокажённый легко опознал браконьеров на фотографиях. - Афанасий… Алеутдинов утоп в шторм. Перевернулся у самой калады.
- В шторм тоже проверяют калады? - спросил я.
- В пять и шесть баллов. А если больше - только дурак пойдёт! В большую волну калада амортизирует - не снимешь рыбу!..
Он отошёл от витрины, сравнительно легко взобрался в "Ниву" на заднее сиденье.
- Калада постоянно в море, - объяснил он. - На мёртвом якоре. Зимой ставят далеко. Добираются примерно часа за два. А летом ближе, потому что рыбы больше.
- Часто их проверяют?
- Зимой обычно раз. С утра…
Что заставило старика прокажённого быть откровенным со мной? Потому что видел, как я отпустил Касумова?
- …А летом три раза. Летом рыба быстрее портится. Работа тяжёлая. Не успел вернуться - опять надо идти! А пока в море - головы да хвосты отсечь! А то и туши рассечь! - Старик вздохнул.
- А сколько рыбы можно привезти за раз?
Он подтвердил то, что я уже слышал от Вахидова:
- И семьсот, и восемьсот килограммов. Как когда!
- А много в Восточнокаспийске таких лодок? Это мой последний вопрос… Старик помолчал.
- Думаю, не меньше двадцати… Может, тридцать.
Я не представлял раньше гигантский размах браконьерского лова. Счёт шёл на десятки тонн выловленных ежедневно осетровых! И это при наличии контролирующего аппарата рыбнадзора, милиции!
- …Не спрашивайте меня, пожалуйста. Мне нельзя врать… - Глаза его стали жалобными, словно он сейчас расплачется.
- Вы искали меня, чтобы мне что-то сказать… - напомнил я.
- Да…
Несколько секунд мы посидели молча. Потом прокажённый сказал:
- Мазут не убивал Серёжу… Я приехал в город впервые за сорок лет, чтобы об этом заявить. Мазут дружил с ним. А в ту ночь Мазута вообще не было. Он ездил в колонию, к своему приятелю.
- Точно?
- Да.
- Почему же Касумов не сказал, что он там был? Установили бы его алиби!
- Его приятель сидит! - Старик достал платок, громко высморкался. Колония особого режима. Свиданий нет.
- Свиданий нет, но свидания есть…
- Кто как сумеет. - Старик шевельнул ногой. Я увидел, что на ногах у него огромные ботинки со шнурками и брюки по крайней мере сантиметров на пятнадцать не доходят до щиколоток. Старик словно был в кальсонах. Может, так ходили лет сорок назад?
- Касумов часто к нему ездил?
- По-моему, второй раз.
Живя уединённо - на острове, - старик прокажённый был неплохо осведомлён.
- За какое время?
- В этом месяце.
Внезапно меня осенило. Я вспомнил разговор с Кулиевой.
- Мазут привёз записку? От Умара?
Чёрные зрачки Керима странно кружили - он сидел боком ко мне, и я не знал, кружат ли оба зрачка одинаково, в одном направлении.
- Я не спрашивал, а он мне не сказал. - Старик вздохнул. - Я всем говорю: "Ничего не рассказывайте. Меня будут спрашивать - я вынужден говорить. Мне нельзя врать. Бог не велит".
Впервые он остановил свой чёрный зрачок на мне, Я заглянул в него и почувствовал затаённую боль, щемящую отверженность и безысходность. Я представил, как старику прокажённому сиротливо на безлюдном острове долгими одинокими ночами, как он уязвим и беззащитен.
"А сейчас, после того, как я уйду, все водные прокуроры страны не смогут его защитить…"
- Завтра Касумов будет на свободе, - сказал я. Теперь я уже спешил. Отвезти вас куда-нибудь? Есть у вас где ночевать?
- А… побуду тут…
Массивная нижняя челюсть старика хищно задвигалась, она казалась чрезвычайно сильной, грубая тяжесть её как бы уравновешивала пронзительную ранимость глаз.
Я понял, что он не уедет, пока не встретится с Касумовым.
- До свидания!
Я не погнал "Ниву" кратчайшим путём по набережной, а с Баларгимовым, Балой и Гусейном на заднем сиденье сделал короткий крюк через перевал.
С возвышенности Знаменитых Географов на мгновение открылась центральная часть города, окружённого с трёх сторон скалами; ниже, на уровне заводских труб. у подножия, двигался крохотный, словно игрушечный, тепловозик. Мелькали ставшие привычными похоронные автобусы городских маршрутов. А дальше, близко к воде, виднелись стайки портовых кранов, насыпи щебня, грузовые и рыбоохранные суда.
Ещё несколько минут - и мы снова были на набережной.
За нами не было "хвоста".
Капитан "Спутника" встречал нас на трапе.
- Здорово, Садык. - Антонов отдал честь задержанному, потом почтительно поздоровался за руку.
- Здорово, адмирал! - гаркнул Баларгимов. - Здесь-то меня, надеюсь, накормят?
- Что-нибудь найдём… - Антонов взглянул на меня.
- Не сейчас, - отвёл я его невысказанный вопрос. - Обед на берегу. И сразу потом отдадим швартовы…
- Маршрут прежний? - уточнил Антонов. - Тот берег?
- Нет. Мы должны выйти по курсу "Советской Нахичевани". Они предупреждены. В море следует обеспечить переход арестованного вместе с конвоем на паром.
- Я готов, - только и сказал Антонов.
- Старший конвоя - мой помощник. - Я показал на Балу. - В моё отсутствие он исполняет обязанности водного прокурора участка.
- Во сколько вас ждать?
- Если в течение двух часов нас не будет, поездка автоматически отменяется.
- Понимаю. - Антонов учтиво наклонил голову, её положение при этом практически не изменилось, а щёки ещё больше покраснели.
Я проехал через центр, мимо казаха, торговавшего дынями. Утром, когда я приезжал к Фурману, перед ним лежало четыре дыни, к вечеру осталось три. Но это не смущало его, и завтра он был готов продолжать свою малоэффективную торговую деятельность.
Я высадил следователя. Гусейн был рад тому, что не едет в командировку.
- Спасибо, Игорь Николаевич.
Я ещё несколько минут покрутил по близлежащим улицам и взял курс за город.
- Так мы куда? - Шеф лодок был озадачен. - На метеостанцию?
Мы миновали показавшиеся на берегу здания, вблизи которых был убит Пухов, а потом и место, где стоял когда-то город, нанесённый на карты. Недостоверность здешней жизни, которую я постоянно со дня своего приезда ощущал, шла именно отсюда.
Пыльный участок суши. Несколько проложенных под землёй труб, в которых слышен рёв каспийской воды. Полный бред. Город, положенный в плотину.
Там, внизу, печи, которые топили хозяйки, стены кухонь и спален; священные домашние очаги; лестницы домов, на которых играли дети, мостовые, перекрёстки - всё, что сначала вошло в жизнь, а потом разом, бессмысленно, сброшено было в поток
"Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели…" - сказал поэт.
"Ничего не осталось, - снова подумал я, - только рытвины, искорёженная земля".
Я свернул к берегу. Тихие овцы лежали на земле спинами друг к другу.
Вода в заливе слегка плескалась, несколько выступавших из моря огромных чёрных камней метрах в трёхстах от берега казались игрушками, плававшими в детской ванне.
- На сигарах пойдём? - Браконьер догадался, а может, просто заметил в темноте дюралевые баки, соединённые с лодкой. - Только сними с меня наручники, прокурор! В наручниках мне как-то непривычно.
- Сниму. Обязательно.
Я обрадовался по-настоящему, когда увидел впереди Мишу Русакова с его разбойной лодкой.
Всё было уже готово к отплытию. На баке я заметил прорезиненные комбинезоны, какие носят обычно на сейнерах. Тут же лежали ещё три пропахших морем и рыбой тяжёлых рыбацких ватника. Я предпочёл бы, чтобы они оказались заодно и пуленепробиваемыми.
- Оружие взяли? - продолжал интересоваться Баларгимов. - Если они догонят, без автоматов нечего делать! Перетопят, как котят…
- Не перетопят, - заметил Миша.
Он обернул плёнкой привезённые с "Александра Пушкина" кассеты, спрятал в носовом отделении.
Надсадно кричали голодные чайки.
Бала напряжённо вслушивался. Я не мог рассмотреть выражение глаз за тёмными стёклами очков.
- Ты останешься, Бала, - сказал я. - У меня дела на том берегу…
- Но, может, я… - возразил он.
- Ты отведёшь машину. Всё!
Я снял с Баларгимова наручники, подождал, пока он затянет комбинезон.
Мы отчалили на вёслах. Отойдя за камни, Миша Русаков поочерёдно, один за другим, врубил все четыре мотора "Судзуки".
Море наполнилось гулом.
Несколько лысух поднялось в воздух. Они разбегались, низко, словно гидропланы, касаясь воды. После их разбега на поверхности некоторое время ещё оставались полосы - подобие взлётных.
Ночь пала сразу - полная невидимых брызг, темноты и ветра. Мы держались в стороне от путей, какими обычно пользуются суда, ориентируясь по звёздам и компасу. Интересно: провожала ли меня и моя пухлогрудая сизокрылая синекура?
Мы шли быстро, отбрасывая назад клочки разорванной голубоватой пены, пузырившейся, словно в огромном стиральном корыте.
Один раз нам показалось, что какая-то лодка движется нашим курсом неподалёку от нас.
Миша усилил обороты.
Мы были одни - три крохотные личинки в глубине бескрайней Вселенной, держащие курс на плывущую в толще вязкого неба Рыбацкую звезду.
О, этот отчаянный бросок через море с ревущими моторами за спиной и дюралевыми "сигарами" по бортам! Когда-нибудь он ещё приснится мне в горячечном сне и обернётся ночным кошмаром, следствием и результатом болезни или кризисного состояния.
7
Недалеко от парикмахерской Гарегина меня окликнул Цаххан Алиев - он покупал пирожки.
- Будете?
Я качнул головой.
- А я, кроме них, по утрам ничего не ем… Продавец знал Алиева плюхнул на страницу из школьной, в клетку, тетради две штуки позажаристее.
- Я тоже в ваши края. К Буракову. - Начальник рыбинспекции на ходу принялся есть. - Я заходил - вас не было. Уезжали?
Моё путешествие на тот берег затянулось не по моей воле. Прокурор бассейна всё-таки вытянул меня в Астрахань. Баларгимова я сдал в следственный изолятор и заодно наметил с начальством ближайшие неотложные мероприятия.
- Да, отъезжал по делам.
Я не сомневался, что о моём вояже уже всем хорошо известно.
- А у нас ЧП… - рассказал Алиев. - Слышали? На Челекене опять стреляли в рыбинспектора!
Купив пирожки и начав есть, он так ни разу и не посмотрел на них.
- …А спросите общественное мнение! Большинство относится к рыбнадзору отвратительно: "Рыбинспектор работает грубо, берёт взятки". А где правовая защищённость инспектора? Об этом никто не хочет знать!
В последнее время всё больше говорили о правовой защищённости рыбнадзора, милиции в ущерб правовой защищённости граждан.
- Сейчас начальство делает мне втык - как же, водный прокурор задержал Вахидова, а твои инспектора не смогли!.. - Мы почти пришли, и он поспешил с объяснениями. - Но, во-первых, Вахидова задержали на берегу, а рыбинспекция борется с браконьерами в море! На берегу с ними должна работать милиция! Во-вторых, на шоссе с рыбой в багажнике браконьер никуда не денется! А когда она у него на кукане - за лодкой?
Я молча слушал.
- Или другое! Браконьер и в шестибалльный ветер идёт в море. А нам запрещено: техника безопасности! Он принялся объяснять: