"Адыл Абдтоазаков!" Именно он притащил в "козлятник" кричащего, отбивающегося карлика Бокассу, когда тот порезал Мишу Русакова.
- Баларгимов направил ружьё на казаха, потом да другого - маленького сумасшедшего старичка карлика, который ему служил…
"Бокасса!"
- Приказал поднять Сашу, вывезти на лодке в залив и бросить в воду. Они это и сделали. Не очень далеко от берега. И ружьё это туда бросили…
- Вы подтверждаете, что у мужа ружья не было?
- Никогда! И боеприпасов тоже… Или я, или его брат - мы бы их видели!
- Кто же их принёс в дом? Ветлугина поколебалась.
- Милиция, наверное, во время обыска. Их приезжало несколько человек. Старшим был Бураков.
- Вы можете написать об этом собственноручно?
- Конечно. Теперь уже всё равно.
Я дал ей чистой бумаги, посадил в кабинет Балы:
- Когда напишете, передайте, пожалуйста, секретарю.
Я спустился в дежурку. Здесь были уже известны последние новости.
Моего однокашника подняли с кровати. Он устроил скандал, сказал, что пойдёт в тюрьму с партбилетом, но, узнав, что арест согласован наверху, сразу стих.
Супруги были готовы к обыску. Никаких ценностей и сберкнижек у Агаева не нашли и не описали, кроме видеосистемы и машины "Жигули" - ВАЗ-2105, на которой он ездил по доверенности от тестя.
Единственное, что всех очень удивило, прямо-таки поразило, - огромное количество мужских костюмов - около ста! - висевших в его комнате. Все новые, один-два раза ношенные, импортные и отечественные, разных цветов и покроев. Агаев объяснил, что все они являются носильными вещами и не могут быть описаны.
В квартире, перед тем как вести к машине, на Эдика надели наручники.
Одновременно с Агаевым был арестован и Бураков. У него тоже не нашли никаких ценностей. Жена Буракова объяснила, что у мужа была другая семья, которую он тщательно скрывал, - сбережения и зарплату держал там, дома бывал редко. Соседи подтвердили её показания. Не обнаружили даже огромной библиотеки, которую Бураков собрал в надежде, будучи на пенсии, заняться серьёзным чтением.
Ни Агаев, ни Бураков виновными себя не признали.
Агаев показал, в частности, что знал Баларгимова как человека ранее судимого и по долгу службы - в порядке предупреждения новых преступлений с его стороны - иногда бывал у него дома с беседами профилактического характера, о чём всегда составлял справки. Он поражён, узнав, что Баларгимову в течение трёх лет удавалось открыто в три смены снаряжать лодки за осетровыми и продавать улов на берегу. Свидетельские показания против себя Агаев рассматривал в качестве мести ему за партийную принципиальность при выполнении служебного долга, как отплату за нежелание идти на компромисс с браконьерской мафией.
Я был ещё в дежурке, когда с самыми свежими новостями приехал Хаджинур Орезов - в последнюю минуту, по рекомендации Балы, его тоже включили в следственно-оперативную группу.
Мы поднялись ко мне.
- Бураков п о п л ы л… - сообщил Хаджинур, когда мы остались вдвоём.
- Начал давать показания?
- Пока нет. Но просил дать подумать…
- Да-а…
Главари восточнокаспийской мафии, снимавшие процент с браконьерской ловли осетровых, конечно, никогда не контактировали непосредственно с шефом лодок, поручая это кому-то в самом низу.
Судя по всему, этим и занимался Бураков. По приказу Агаева он взимал ежемесячную дань, сообщал браконьерам о повышении "налога", организовывал уничтожение лодок наиболее строптивых и несговорчивых.
Теперь всё упиралось в его показания.
"Поплывёт Бураков - и следствие выйдет бог знает на какой уровень! Умолчит - примет весь удар на себя. Нет, Буракову не выдержать очных ставок с браконьерами, которые давали ему деньги…" - подумалось мне.
- Он уже в тюрьме?
- Да.
- А что начальник рыбинспекции?
Цаххан Алиев снова оказался хитрее и удачливее всех - в час, когда следственно-оперативная группа покинула Дом рыбака, он, предупреждённый кем-то, обманом захватил катер на воздушной подушке - "гепард", принадлежащий заповеднику, и скрылся.
- Если по тихой воде да не подвели рубчатые ремни, он куда хочешь умотал… - Хаджинур был возбуждён, как гончая, почувствовавшая азарт псовой охоты, опьяняющую радость преследования и гонки. - Сейчас, наверное, уже на Кавказе. А может, в России…
Дела Хаджинура складывались удачно - руководители группы заметили сметливость и трудолюбие молодого лезгина - за его судьбу, по крайней мере на данном этапе, можно было не беспокоиться.
Он ушёл, а я всё сидел за столом.
Тайное становилось явным. Преступления, совершённые группой, как обычно, раскрывались все одновременно.
- Игорь Николаевич! Не забыли? - Гезель в дверях показала мне на часы. - Может, лучше раньше приехать? Они не любят, когда опаздывают!
- Сейчас еду. Мне надо ещё заскочить на набережную… Бала не появился?
- Нет. Я звонила - дома его тоже нет.
Садясь в машину, я увидел у ворот отца Умара Кулиева вместе с его снохой - они проводили теперь много времени у нас во дворе, ожидая известий.
Он пожелал мне счастливого пути, а его строптивая спутница, похоже, наконец улыбнулась.
Анна уезжала паромом "Советская Нахичевань". Я наблюдал с верхней дороги. Мелкая пыль, принесённая ветром, в городе была совсем незаметна, но, глядя сверху, можно было заметить, что он весь в дымке - небольшой, уютный, опущенный в неглубокое седло между двумя вершинами, названными в честь царских генералов - путешественников и топографов.
Паром медленно отвалил. На причале было пусто и голо. Надрывно прокричал маневровый паровозик внизу, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.
"Познай самого себя!" - говорили древние. В школе я не раз смеялся над заблуждением мудрецов: да что может быть проще! Разве я не знаю, что у меня на уме? Куда собираюсь сегодня? Завтра? "Познать другого!" - вот проблема! Кто он? Какие у него намерения?
Святая простота! Что я знаю о себе? Не буду ли я всю оставшуюся жизнь мечтать об Анне, как об утерянном рае, утраченном навсегда отчем доме?
Не оглядываясь, стартовал я в нашей прокурорской "Ниве" кратчайшей дорогой - через перевал - и уже через несколько минут был в центре Нахалсгроя, у парикмахерской Гарегина.
Но что это? Согомоныч стоял на своём традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.
Я вышел из машины, подошёл ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.
Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили всё, что попалось им под руку.
- Надо вызвать милицию. - Я тронул Согомоныча за плечо.
- Нет, - он отвёл глаза. - У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, - он взглянул на меня. - Жаль только, что я не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…
Это был ещё один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.
Я отошёл к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.
Вокруг сплошным беспределом тянулся одноэтажный Самстрой - поставщик самой опасной уголовной преступности, организованной вокруг браконьерских семей и лодок. Честолюбивые юноши, взлелеянные крёстными отцами Берега, уже освоили свой путь, пока одряхлевшие вожди наверху награждали друг друга, а придворная номенклатура делила дачи, квартиры, пайки, пристраивала детей за границей.
"Новыми успехами встретим…" - было выведено на розоватом выгоревшем полотнище, соединявшем городской роддом с домом для престарелых. Продолжение не читалось, но мысль была ясна. "Успехов много, хотя старых для встречи чего-то там пока недостаточно…
Я закрывал "Ниву", когда к обкому подкатила чёрная служебная "Волга". Из неё вышел человек в прокурорской форме. Я узнал Фурмана.
- Привет, Игорь! - Мы вместе вошли в здание. Поднялись по лестнице. Фурман вёл себя так, словно между нами ничего не произошло. - Хочешь новость? В этом доме пока никто не знает. Ты - первый… Бураков повесился. В следственном изоляторе.
Я поразился:
- У нас в следственном изоляторе? Чего они…
- Не у нас, слава Аллаху! В следственном изоляторе КГБ…
- А туда-то он как попал? - удивился я. - Как шпион?
- Да нет! При поступлении у Буракова обнаружили обострившийся геморрой. Ну, и решили подлечить. Консервативно, разумеется. В нашем изоляторе условий нет, а у них и условия, и специалисты. Тебя это удивляет?
- Меня уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман. - Постепенно я пришёл в себя. - У других обвиняемых, надеюсь, нет геморроя?
- Нет вроде.
Над дверью вспыхнула лампочка, и секретарь Митрохина, до того не обращавшая на меня ни малейшего внимания, оторвалась от своих ногтей и кокетливо улыбнулась:
- Вас приглашают…
Знакомое аэродромное величие кабинета, ощущение взлётной полосы, обозначенной ковровой дорожкой. Первый поднялся из-за стола.
- Присаживайся… - Митрохин кивнул на приставной столик и сам тоже пересел, оказавшись напротив меня. - Что там с этим делом Умара Кулиева? спросил он. - Ну, мало ли что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола! Я по поводу телеграмм…
- Стоит! Умар Кулиев невиновен… Меня мучила жажда, но графин с водой стоял на столике в стороне.
- Мне докладывали обратное… - сказал Митрохин.
Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение. Он снова не заметил меня.
Митрохин подал знак - Довиденко и Эминов сели чуть поодаль, чтобы не мешать нам, и в то же время при первой необходимости дать Первому справку. Всё у них спланировано, который раз я снова мог в этом убедиться.
- …Между прочим - раз уж мы заговорили о работе водной прокуратуры, - сказал Митрохин, - как ты смотришь, если мы переведём вас в помещение бывшей военной?
Это - нежилой дом, всё приспособлено. Вначале людям необходимо создать нормальные условия, а потом спрашивать с них работу. Устроитесь, а там, глядишь, решим и жилищные вопросы… Надоело, наверное, жить как на бивуаке?
Я знал теперь, что меня ждёт, если я соглашусь быть послушным. Особняк бывшей военной прокуратуры. Квартира. Кормушка. Как равный, получу я свой кусок от общего жирного пирога. Я перестану быть парией в среде местного начальства. Мы будем встречаться с Митрохиным, Довиденко и Эминовым на сессиях и активах, обмениваться новостями, приглашать друг друга на юбилеи и праздники. "Ты - нам, мы - тебе!" Ничего другого не требовалось.
В кабинете стало тихо. От меня ждали ответа.
- Надо срочно освободить невиновного, - повторил я. - Дело Умара Кулиева полностью сфальсифицировано… Сделка не состоялась.
- Вы говорите об улучшении работы водной прокуратуры… - тотчас подал голос Эминов. Это был опытный демагог. - А он делает вид, что не понимает!
Брезгливое выражение не сходило с его лица.
"Это не маска, - подумал я. - Он действительно оскорблён. Какой-то водный прокуроришка выступил против исконных привилегий здешней чиновничьей мафии…"
- Пусть скажет тогда, для кого его помощник сегодня утром получил взятку - ни много ни мало - тридцать тысяч…
Я выслушал эту клевету молча, не шевельнув ни одним мускулом.
- Бала Ибрагимов уже взят под стражу, и деньги у него изъяты! Я говорил с ним. Молодой, но уже глубоко аморальный, развращённый юноша…
"Толстый, неуклюжий Бала! - подумал я. - Деликатный, в тёмных очках-консервах, идеалист… Конец твоим честолюбивым мечтам о прокурорской карьере!"
Я посмотрел на графин - я просто умирал от жажды.
- А вот письмо от следователя водной прокуратуры Гусейна Ниязова, он возмущён…
"Сколько-же ещё у них для меня новостей? Вечно занятый семьёй и детьми Гусейн! Не поэтому ли он сидит на больничном и не показывает носа…"
Митрохин снова возвратился к Умару Кулиеву - меня к чему-то готовили.
- В связи с делом Кулиева нам удалось поднять - и на такую высоту! принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! Народ до этого здесь спал, свыкся с тем, что происходит…
- О чём вы говорите… - невежливо прервал я Первого. - О каких принципиальных вопросах, когда невиновный осуждён на смерть!
Но Митрохин словно не услышал меня:
- Сразу же пошли десятки, сотни писем! Тысячи подписи со всего Союза. "Смерть! Никакой пощады убийце!" Я лично выступил в республиканской газете… И теперь как? Что мы им скажем? "Ошиблись. Извините!" Так? - Что об этом говорить зря… - Я снова прервал его.
Митрохин снова взглянул на меня. - Ты в курсе? - О чём вы?
Теперь уже не только Митрохин, но и Довиденко, и Эминов смотрели на меня волчьими, настороженными глазами.
Я всё прочитал в их глазах.
Умара Кулиева не было больше в живых. Живой он был им опасен, и приговор спешно приведён в исполнение.
Я не рванул рубаху на груди, не взвыл глубоко, по-собачьи, от невыразимого отчаяния и безнадёжной боли. Я поднялся, налил из графина воды.
- А мои телеграммы в Москву? В Президиум Верховного Совета? Генеральному прокурору?
- Видишь ли… - объяснил Митрохин. - Довиденко попридержал их. Ему показалось, что он обязан посоветоваться со мной.
- Когда его расстреляли? - спросил я.
- Сегодня. Рано утром.
Довиденко задержал телеграммы. Эминов, член коллегии республиканского МВД, ускорил приведение приговора в исполнение.
Они всё ещё следили за мной. Настороженно и в то же время уже успокаиваясь.
Поезд ушёл. Ничего нельзя было больше сделать. Я поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое в их перекосившиеся лица. У меня было чувство, словно я окропил их кровью невинно казнённого. Никто не сказал мне ни слова. Я поставил стакан и пошёл к дверям.
Эпилог
Последним в ряду смертоносных событий этих недель была гибель молодого следователя Алиханова, который вёл дело Умара Кулиева.
В машине у него отказали Тормоза, она сбила лёгкое ограждение на причале, недалеко от кафе "Сахиль", и сверзилась в море.
Эдик Агаев на следствии и в суде всё отрицал и получил шесть лет. Шефу лодок определили пятнадцать. Цаххана Алиева так и не нашли.
Бала был осуждён на восемь лет. Многократные обращения в надзорные инстанции его родителей и мои пока ни к чему не привели.
Незадолго до отъезда между роддомом и домом для престарелых я случайно встретил вдову Умара Кулиева. Мы остановились в растерянности, но, когда я хотел что-то сказать, она вдруг бросилась от меня, словно от зачумлённого.
Я сдал дела. Моё новое место службы на этот раз оказалось не близким Камчатка. Директор саженого комбината оказался провидцем.
Впрочем, и теперь нашлись люди, которые попытались снова убедить меня в том. что это - синекура.
Анна ни разу не сделала попытки со мной связаться. Из записки, брошенной в мой почтовый ящик, я узнал, что фотографии, сделанные ночью, когда мы с Анной выходили из кафе "Сахиль", неизвестный доброжелатель послал моей жене, "действуя во имя спасения осквернённого семейного очага".
Лена не уведомила меня об этом.
Я не заехал домой - у меня не хватило мужества. Прямо с парома, которым, конечно же, оказалась "Советская Нахичевань", я перебрался в аэропорт, улетел в Москву, а оттуда в Петропавловск-Камчатский.
- Там есть несколько браконьерских дел… - предупредил один из заместителей Генерального прокурора, напутствовавший меня перед отъездом. Но не знаю, захотите ли вы повторить всё с самого начала…
Во время двенадцатичасового перелёта я перелистал нашу с женой научную студенческую работу - "Поведение браконьера в конфликтной ситуации". Мы ни разу не упомянули в ней о прошлом опыте как факторе, влияющем на поведение инспектора.
Но, может, мы и были правы.
Незадолго до отъезда я обнаружил у себя под кроватью убитую стальным капканом огромную серую крысу.
Осторожно, то и дело оглядываясь, чтобы предупредить внезапное нападение со стороны другого страшилища, я опустился на корточки.
Предыдущий печальный опыт никого и ничему не учит, даже таких биологически совершённых, как крысы. Крыса была без хвоста.
Четыре билета на ночной скорый
Рассказ
1
Несмотря на мороз, прибывшие ночным скорым не спешили: магазины закрыты, из городского транспорта - только такси. Напутствуемые вокзальным диктором, тянулись по заснеженной платформе.
- К вашим услугам комнаты отдыха, парикмахерские, телефон-телеграф… голос в промёрзших динамиках был приятно юным. - Приносим извинения за опоздание…
Стоя в тени электровоза, Денисов внимательно присматривался к пассажирам, никто не обращал на него внимания.
Пожилой человек что-то объяснял на ходу высокой, выше его, женщине. Она не понимала, просила всё повторить. Медленно плыли двухосные тележки, гружённые чемоданами. Из спального вагона показалось несколько моряков, туристы. Мужчина с жёлтым портфелем из свиной кожи, в плаще и шляпе оглядывался, решая, куда идти: к такси или в вокзал, в последний момент свернул к передвижной камере хранения. Денисов обратил внимание на светлую шляпу и лёгкий плащ: "Не по сезону…"
Проводив пассажиров, Денисов пошёл в конец платформы, вслед медленно тянувшемуся электрокару С почтовыми контейнерами. В горловине станции заметала позёмка. Несколько красных запрещающих огней неподвижно висели под Дубниковским мостом.
- Внимание! - под курткой неожиданно запищала раций. - В медкомнату доставлен пострадавший… - Младший инспектор, передававший радиограмму, от волнения близко подносил микрофон. - Вызвана машина реанимации. Первичное обращение поступило в верхнюю справочную. Состояние коматозное. Карманы вывернуты, вещей нет…
- Двести первый! - ворвался голос дежурного. Как всегда, во время ЧП дежурил Антон. - Срочно зайдите в справочную, уточните необходимое…
- Вас понял.
- Буду находиться в медкомнате… Конец связи.
Денисов повернул назад.
Откуда-то из-под навеса выпорхнул голубь. Над голубем, над побелевшим металлом поднималась освещённая изнутри громада - с полными людей холлами, парикмахерскими, кафе.
Пока Денисов шёл, куб нового здания всё время находился у него перед глазами. За огромным, в несколько этажей, стеклом, всю ночь бродили, дремали, целовались, давали телеграммы сотни людей. Стучали не замиравшие ни на секунду эскалаторы, звенела посуда, звучали зуммеры автоматических камер хранения.
Сквозь стекло справочной было видно, как полусонная девица нащупала ногами тапки, поднялась, чтобы открыть дверь.
- Здравствуйте. Кто вам сообщил про несчастный случай? - Денисов не знал её имени.
- По телефону. Мужской голос.
- Звонили по прямому?
- С перрона, - она села, незаметным движением сбросила тапки.
- В каких выражениях?
- "Человек в бессознательном состоянии…"
- Вы что-нибудь у него уточняли?