Он затруднился бы внятно сформулировать, что хотел найти. Что-то такое, что не было интересно милиционерам, проводящим обыск, заплаканной вдове, суровой руководительнице, - пусть не свистит, что не рылась в вещах покойного, - но стало бы интересно ему. Задачка вряд ли выполнимая.
Он сидел в мягком вращающемся кресле, тоскливо рассматривал стены кабинета, увешанные картинками в рамках-паспарту. По коридору за закрытой дверью бегали люди, громко обсуждали издательские дела. Никто не заглянул и вряд ли заглянет. Кабинет небольшой, от силы метров двенадцать - Эндерсу хватало. Заделан в пластик и паркет, без излишеств и роскошеств. Мощный компьютер, современный стол с приспособлениями, продавленная кожаная софа - можно представить, что она вынесла на своем веку. Придиванный столик. Окна выходили на заросший тополями двор, закрывались плотными шторами. Он выбрался из кресла, подошел к двери, прислушался. Набравшись терпения, начал методично осматривать помещение. Вглядывался в каждую картинку, сунулся во встроенный шкаф, где верхние полки были пусты, а на нижней стояла пара летних туфель. В одной из туфель лежал скомканный галстук в чудовищный горошек. Крем для обуви и щетка. В соседнем шкафу - демисезонный плащ. Его не забрала вдова, - хотя это была вполне еще приличная вещь, на подкладке даже сохранились импортные лейблы. Он пошарил по карманам, нашел пятьсот рублей, смутился, сунул их обратно.
Осмотрел подоконник, полки, заваленные справочной литературой и изданиями "Полуночного экспресса" за текущий год. Перелистал несколько экземпляров: специфика у издания, конечно, славная… С заглавных страниц хохотали полуобнаженные особы, отдельных он уже где-то видел, целовались взасос мужчины, демонстрировались подробности страшной автомобильной аварии…
Вздохнув, он сел за стол, включил компьютер. Загрузка прошла гладко - защиты от "несанкционированного" проникновения на компьютере не было, что, по меньшей мере, странно. Журналист без секретов, - что сыщик без головы. Значит, это не тот компьютер, должен в природе существовать и другой…
Он побегал мышкой по рабочему столу, открыл наугад несколько файлов, раздраженно поморщился, выключил компьютер. Начал осматривать содержимое выдвижных ящиков. Пустая сигаретная пачка, увесистые эбонитовые шарики, сломанная рамка для фотографии, сломанная же флэшка - надо умудриться сломать этот разносчик информации… Стопка чистой бумаги, мыло, остаток рулона вафельных полотенец, плоская фляжка, в которой что-то булькало, пачка фотографий - давнишних, судя по истрепанности. От безысходности он просмотрел несколько снимков. Банкетный зал, мордатые господа вздымают фужеры, до краев наполненные шампанским. Смеются женщины. - У одной от неловкого движения вспучилось декольте, и стало очень пикантно. Интерьеры особняка, где проходит вечеринка. Самым любопытным был последний снимок. Фотографу удалось запечатлеть неописуемую красоту. Такое ощущение, что снимали в Майами, а не на Рублевке. Внутренний дворик белокаменного особняка, белый мрамор, розарий неземной красоты, сочная зелень, сверкающие на солнце дорожки, бассейн с прозрачной водой, выложенный голубым кафелем. И даже труп мордатого господина, плавающий в бассейне лицом вверх, не портил идиллической картины…
Турецкий перевернул снимок. На обороте шариковой ручкой было размашисто начеркано: "2002 год, Кравцов". Он раздраженно отшвырнул снимки. В те благословенные времена Эндерс, вероятно, трудился в уголовной хронике. Дело Кравцова было громким. Преступного авторитета замочили в бассейне в ночь после дружеской вечеринки. Дело давно пылится в архиве. Не такой уж закрученной оказалась история. Авторитета замочил собственный шофер, которому не понравилось, что Кравцов спал с его женой. А кому бы понравилось? Жену он тоже убил, но уже в другом месте, откуда и вытянули весь этот клубок. Зачем ему этот хлам?
Но подобного хлама в нижних ящиках оказалось более чем достаточно. Турецкий перебирал старые фото, газетные вырезки, хранимые Эндерсом с необъяснимой любовью. Проспекты туристических фирм, календари, рекламные буклеты, приглашения посетить закрытую вечеринку, премьерный просмотр, модельный показ… Визитные карточки каких-то продюсеров, сценаристов, композиторов, дизайнеров, стихотворцев и даже одной женщины - зубного техника. Он расхохотался, вспомнив Ильфа и Петрова. Сунулся в последний ящик. И снова сверху - визитки, проспекты, буклеты, приглашения… Закрытый клуб "Эквилибриум" - "Счастливы известить, что Ваша кандидатура была положительно рассмотрена…" Элитный гольф-клуб - "Мы будем рады видеть Вас в числе наших постоянных членов…", ассоциация "Spassk. Entertapement" - "Приглашаем Вас посетить наше торжество по случаю десятилетнего юбилея…", группа компаний "Последний путь" - "Желаем вам долгих лет и процветания, надеемся, вы воспользуетесь нашими услугами…"
И тому подобная макулатура. Впрочем, последний буклет позабавил: надо поинтересоваться, какая компания его хоронила. И снова папки чистой бумаги, "доисторическая" компьютерная дискета с выломанным язычком, скрученный флажок государства Российского, георгиевская ленточка, одинокий леденец, скоросшиватели, стопка газет…
- Большое спасибо, Элеонора Юрььевна, - поблагодарил он "милую" женщину, возвращая ключ. - Вот и все. Смею вас уверить, я ничего не прикарманил. Как говорят безграмотные прокуроры, не реализовал умысел на хищение. Даже пятьсот рублей, что лежат в плаще Алексея Михайловича…
- Пусть лежат, - фыркнула женщина. - На счастье. Успешно поработали, детектив?
- А разве это не видно по моему лицу? - он вымученно улыбнулся.
Добиться ответной улыбки от руководительницы желтого издания так и не удалось. Распрощался, покинул здание, в котором на первом этаже царил треск, гул, надрывались компьютеры и кофеварки.
- Уже уходите? - бдительно спросил вахтер.
- А разве незаметно?
Именно в этот момент, выйдя из здания, он угрюмо констатировал, что следствие забуксовало. Тянуть не за что. Начинать по новому кругу? Нелепо и смешно. Нужен толчок, чтобы заново завертелась машина дознания. Нужен слабый намек, ниточка, идея - пусть даже смехотворная. Он просто не знал, куда ехать и кого опрашивать. Мысль о собственной беспомощности была такой пронзительной, что он встал столбом. Неужели старость не за горами?
- Простите, - сказала молодая девушка, стукнувшись об него.
- Да нет, это вы простите, - он потер отбитое плечо. Оба засмеялись.
- Да я-то прощу… - сказала она.
"А, может, наплевать на все?" - явилась капитулянтская мысль. Отдохнуть, развеяться, найти братьев по разуму, которых так много среди товарищей по несчастью, и просто беззаботно провести время?
Он обернулся. Девушка, пострадавшая от его неуклюжести, поднялась на крыльцо продуктовой точки, уступила дорогу двум ворчливым старушкам - пенсионерки, искусанные ценами, выходили из магазина. Девушка украдкой покосилась в его сторону, улыбнулась. Очень приятно, в такие минуты он забывал о своем удручающем возрасте. Подъехал продуктовый фургон, отворились створки кузова, выпал похмельный грузчик, с адовыми муками взялся за ближайшую коробку. О, этот труд - проклятье пьющего класса!..
Он зашагал в туманные дали, туда, где оставил железного коня. Телефон зазвонил в тот момент, когда он сел в машину, включил зажигание и погрузился в задумчивость. Следствие буксует, это факт. Нужен импульс, чтобы заскрипела карусель…
Он с надеждой посмотрел на телефон. Интересно, это то, о чем он подумал? На экране высветились две заглавные буквы "ТВ" - этот номер он вбил в память вчера. Татьяна Вениаминовна Пожарская.
- Здравствуйте еще раз, Татьяна Вениаминовна, - в горле как-то пересохло. Неужели Бог услышал его молитвы?
- Здравствуйте, Александр Борисович, - ровным голосом сказала женщина. - Извиняюсь, конечно, что отвлекаю вас от дел, но вы просили немедленно позвонить, если я что-нибудь вспомню, найду, или появятся интересные мысли.
- Отлично, Татьяна Вениаминовна. Вы что-то вспомнили, у вас появились интересные мысли?
- Нет, я что-то нашла. Помните, я сегодня ездила в химчистку? Забрала оттуда дубленки, которые мы сдавали полмесяца назад, свой костюм, костюм Георгия. Не знаю, наверное, это смешно и не имеет к вашему расследованию никакого отношения…
- Говорите, Татьяна Вениаминовна, любая мелочь имеет отношение.
- Хорошо. Вычистили, как всегда, позорно, зла на них уже не хватает. Подкладка грязная, под рукавами - залежи. Кичатся своим европейским оборудованием, а сами… Ладно, брюзжать и скандалить не буду. Убирала одежду в шкаф, не знаю, зачем, проверила карманы костюма. Старая привычка, наверное, чисто рефлекторно… За подкладкой у мужа я нашла две тысячи рублей - их тоже почистили, они теперь сияют… и какую-то визитную карточку. Даже не карточка, а… подождите, сейчас возьму. То ли реклама, то ли приглашение. Элитный клуб "Эквилибриум", адрес не указан, но есть телефон… сотовый. Красивая такая желтенькая карточка, с виньетками. Знаете, меня, кажется, осенило: это, видимо, пропуск в клуб.
- Телефон продиктуйте, пожалуйста. Вы не звонили по нему?
- Зачем? - в ее голосе зазвенело неподдельное удивление. - Это выглядит как-то странно. Я никогда от мужа не слышала, чтобы он посещал закрытые элитные клубы. Даже в голову не могло прийти, что он от меня что-то скрывает. Возможно, эту карточку ему где-то сунули. Хотя, с другой стороны, суют ли просто так людям карточки дорогих клубов? Я уже запуталась…
- Да, действительно, странно. Напомните, пожалуйста, название клуба.
- "Эквилибриум". Глуповатое какое-то название. В переводе с латинского, "равновесие", или что-то такое. Неуместное название для клуба для богатеньких…
Этих клубов в Москве развелось… И вдруг заработала мысль, заработала память. Он почувствовал что-то неладное, это "что-то" росло, ширилось, как Вселенная после Большого взрыва. Заболела голова - какой-то ломкой, пружинящей болью. Хотелось импульса?
- Александр Борисович, вы как-то странно замолчали…
- Все в порядке, Татьяна Вениаминовна, я просто думаю. Спасибо вам большое. Возможно, вы нам здорово помогли…
Минуту он сидел с закрытыми глазами, восстанавливая дыхание. Не исключено, что Господь внял его молитвам. Он открыл глаза, набрал номер, отпечатавшийся в памяти. Приятный голос с эротическим придыханием сообщил, что данный абонент в данный момент ответить не может. И хорошо, что не может, что бы он сказал, если бы там ответили? Этот номер - просто фальшивка для посвященных.
Он пулей вылетел из машины, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, зашагал в обратном направлении. Взлетел на крыльцо издательского дома, ворвался в вестибюль.
- Вы к кому, молодой человек? - строго вопросил вахтер.
- Вот те раз, - изумился Турецкий, - я тут был пять минут назад.
- Ничего не знаю, - насупился вахтер. - Давайте пропуск или звоните, заказывайте.
- Ах, ну да, - вспомнил Турецкий, выхватывая удостоверение и суя в подслеповатые глаза. - У меня назначено, меня ждут…
Взлетел на второй этаж.
- Ой, - сказала девица с косичками, которую он уже видел, - у меня, возможно, дежа вю.
Он пронесся по коридору, влетел без стука и приглашения в кабинет Снежинской.
- Неужели соскучились? - редакторша оторвала хмурый взор от исчирканной верстки.
- Ключ, Элеонора Юрьевна, пожалуйста, - он протянул руку, - и ради бога, ни о чем не спрашивайте. Идет следствие.
- Ага, - насторожилась Снежинская, - на кого-то, кажется, снизошло озарение…
Он не стал соглашаться, спорить, схватил ключ, побежал в соседний кабинет, заперся. Выдвинул нижний ящик, выгреб оттуда всю макулатуру, стал искать. Ну, точно, вот оно - свершилось. Не сказать, что это была клубная карточка, ничего такого желтого, с виньетками, но название клуба… Видимо, штуковина пришла Эндерсу по почте, а конверт, где был адрес (пусть и липовый) он давно выбросил. На качественной, плотной, практически гербовой бумаге выпукло проступала надпись, извещающая о том, что руководство клуба будет счастливо видеть Алексея Михайловича в рядах своих постоянных членов. И никаких координат сего богоугодного заведения. Он несколько раз внимательно изучил надпись, обнюхал бумагу, положил на место, задвинул ящик. Кажется, дело тронулось с мертвой точки…
Он крадучись вошел в "розовую" комнату, где художник творил в одиночестве. Приблизился на цыпочках, встал за спиной. Художник восседал за массивным мольбертом. В подрамнике - загрунтованный холст. Венечка наносил краски на холстину - загребал их из банки лопаточкой и бросал на холст. Растирал указательным пальцем. Брал из другой банки, брызгал, растирал. Замирал, прислушивался к внутренним голосам, хватался за третью баночку. Вооружился чистой кистью, начал энергично размазывать. Турецкий, затаив дыхание, стоял у художника за спиной. В хаосе мазков возникало что-то похожее на американский флаг. Остальное могло быть скалами, могло быть облачным осенним небом или, скажем, фрагментом мусорной свалки.
Турецкий кашлянул. Дрогнула кисть в руке живописца. В картине появился не запланированный мазок - с точки зрения Турецкого очень даже уместный и "концептуальный".
Но Венечка придерживался другого мнения. Он выплюнул в пространство настоящее матерное слово и резко повернулся всем корпусом. Он был сегодня не таким, как вчера. Обтрепанные джинсы, застиранная бордовая майка гигантского размера, а шею обвивал размочаленный длинный шарф. На носу висела жирная капля краски.
- О, мама мия! - манерно пропел мальчик. - Зачем вы это делаете, мужчина?
- Обойдись без своего "голубого" сленга, - посоветовал Турецкий. - Представь, что ты нормальный человек.
- А я и есть нормальный человек! - возмутился Венечка.
- О, безусловно, ты нормальный. Среди ненормальных. Здравствуй, Венечка. Творишь?
- Творю, - согласился Венечка. - А вы в свою очередь пообещайте, что больше так делать не будете. Теперь мне придется все исправлять.
- Ну, зачем же все, - Турецкий отступил на шаг, оценивающе обозрел полотно. - Обязательно попрошусь к тебе в соавторы. Любишь американские мотивы?
- А что вы имеете против Америки? - Венечка смутился, но не растерялся. - Конечно, там есть свои уродства…
- Но это страна больших возможностей, - продолжил за него Турецкий. - Только там бедный чернокожий мальчик может стать богатой белой женщиной. Ты простыл, Венечка?
Живописец покосился на обмотанный вокруг шеи шарф.
- Это всего лишь одежда. Вам не понять, мужчина… Послушайте, - Венечка начал терять терпение, - мы с вами вчера уже разговаривали. Мне некогда, мне нужно работать, у нас под угрозой срыва очередной заказ. Если вы опять намерены издеваться…
В какой-то миг ему показалось, что Венечка бросится на него с кулаками.
Какое он действительно имеет право иронизировать над сексуальными и профессиональными пристрастиями людей - в их монастыре? Забыл, что ничто так не защищает зубы человека круглые сутки, как уважительное отношение к окружающим?
- Прости, Веник, - миролюбиво буркнул он, - забудем про обиды и унижения. День сегодня трудный. Понимаешь, общался с родственниками и знакомыми невинно убиенных - такое ощущение, будто пробивался нагишом через малинник.
- А что, убили еще кого-то? - подметил мальчик.
- Не бери в голову, - отмахнулся Турецкий. - Убийца хорошо погулял. В воскресенье двадцать четвертого мая он застрелил чиновника из Министерства финансов по фамилии Пожарский, в понедельник отправил к праотцам популярного журналиста Эндерса, во вторник - вашего Кошкина…
Венечка от изумления отвесил челюсть. Дрогнул табурет под костлявой задницей.
- Говорю же, не бери в голову, - повторил Турецкий. - Кстати, ты ничего об этом не слышал? Может, фамилии о чем-то говорят?
- Может, и слышал, - сглотнул Венечка. - Эндерс в прошлом году написал вполне доброжелательную статью о гей-параде в Риге. Не то, что некоторые…
- Просто ему хорошо заплатили, - засмеялся Турецкий. - А беспринципному журналисту без разницы, о чем писать. Прости, Венечка, считай, что я ничего не говорил. Значит, про убийства ты не в курсе?
- Чиновников убивают каждый день, - фыркнул художник. - Воровать надо меньше. А о смерти Эндерса я даже не знал… Занятно, да. А с чего вы взяли, что согрешил один и тот же человек?
- А экспертиза так глаголет, Венечка. Но я пришел не за этим. Изобрази, пожалуйста, на лице глубокую задумчивость.
- Зачем? - шмыгнул носом живописец.
- У тебя должно получиться. Я помогу. Ты хорошо знал Кошкина?
На чело художника-абстракциониста улеглось именно то, о чем просил Турецкий. Дрогнули ухоженные ресницы, он быстро выстрелил глазами в собеседника.
- Я понимаю, Венечка, - осторожно заметил Турецкий. - Не сочти за наезд, но речь идет, если я правильно понимаю, о неразделенной любви. Ты любил Кошкина… ну, скажем так, он нравился тебе? Как мужчина. А Кошкин любил женщин. Бывает.
Вопреки прогнозам, Венечка не взорвался, как пороховая бочка. Скрипнул зубами, отвернулся к мольберту.
- Хорошо, - согласился Турецкий, - давай поговорим так. Я буду любоваться твоим затылком, а ты не будешь лицезреть мою ехидную лисью физиономию. Любовь не задалась, но вы работали вместе. Вы о чем-то разговаривали…
- Послушайте, - Венечка резко повернулся, - давайте без экивоков. Говорите, что я должен вспомнить, а я постараюсь это сделать.
- Ах, дружок, - покачал головой Турецкий, - ты так упорно отвергаешь мою неподражаемую манеру себя вести… Клуб "Эквилибриум".
Дернулся кадык - совершенно излишнее устройство в Венечкиной конституции.
- Ага, - обрадовался Турецкий, - слово знакомое. А теперь давай без сочинительств. Все, что знаешь.
Да, практиковали эти двое задушевные беседы. Плотскую любовь, предложенную Венечкой, Кошкин отверг на начальном этапе их отношений, доходчиво объяснив, что он из другого теста. Венечка ревновал, мучился, а тому словно доставляло удовольствие рассказывать о своих любовных похождениях. Домой к нему кто-то наведывался - с этим Венечка мирился. О своей постоянной подруге Роман не распространялся, так, упомянул пару раз, не называя ни имени, ни рода занятий. Но в том-то и дело, что Кошкин не был однолюбом! Гулял в свободное от творчества время. То переспит со смазливой натурщицей, то бросает дела, уезжает, а потом возвращается весь из себя такой загадочный, сияющий, вялый и смущенный. То есть грешил и стыдился. А однажды проговорился про клуб "Эквилибриум". Место закрытое, человеку с улицы туда не попасть, даже если у человека пачки евро из карманов вываливаются. Требуются серьезные рекомендации, полезные связи. Разумеется, это не клуб лондонских джентльменов, по существу, банальный бордель, но какого уровня! Приятное место для отдыха. Все мыслимые и немыслимые удовольствия. Персонал заведения такой, что пальчики оближешь! Где находится заведение, Роман не рассказывал. Где-то на северо-западе. Как он сам туда попал? Через Максевича - до суда этот филантроп гулял на свободе, под подпиской о невыезде. Ему и в голову не могло прийти, что получит реальный срок… А с какой стати Рома рассказывал Венечке про "Эквилибриум"? А чтобы поиздеваться. Понравилось ему там… Было ли повторное посещение? Венечка не знает, он убедительно просил Кошкина в его присутствии о подобных гадостях не говорить…
- О каких гадостях? - уточнил Турецкий. - О женщинах?