- Больной должен лежать в больнице, - неуверенно заявил Турецкий. - Прошу меня простить, Геннадий Васильевич и Надежда Федоровна. Возможно, я вел себя недостойно. Но ваша дочь убила человека, убила со звериной жестокостью. И, в общем-то, ни за что. Человек мог жить, работать, а теперь он этого делать не будет. А я ужасно не люблю, когда убивают людей, простите. Ваша дочь прекрасно осознавала, что делает.
- Она не могла осознавать… - отец поднял на него черное от горя лицо. - Вернее… в полной мере не могла… Мы не знаем, откуда у нее эта болезнь, мы сами не страдаем, прародители тоже не страдали… Она упала с горки, когда была маленькой, сильно ударилась головой, - возможно, из-за этого… До двадцати лет с Женечкой все было в порядке, потом это началось… То сильно, то не очень… Иногда она бредила, были галлюцинации, путались мысли, она уходила в себя, могла долго находиться в одной позе. Врачи называли это мягкими маниакальными симптомами, хроническим расстройством. Они не ставили точного диагноза, оперировали общими фразами: бред, ослабление здравого смысла, импульсивное поведение. Ее поставили на учет, прописывали лекарства - тимолептики, назначали терапию. Она справлялась, даже окончила институт… Последний раз она лежала в больнице пару лет назад, после тяжелого приступа на даче, ей кололи антидепрессанты… Она выписалась, все было хорошо, только иногда ее досаждала депрессия… Она много времени проводила у себя в комнате, начала рисовать… вы заметили, как хорошо она рисует? Стала интересоваться живописью, посещать выставки. Она же умница, много читает, эрудированна… Мы не могли на нее нарадоваться… мы думали, болезнь отступила… Она вела себя совершено нормально, поэтому мы уволили женщину, которая за ней присматривала, стали позволять ей проводить время по собственному усмотрению, вести нормальную жизнь… Мы перестали спрашивать, чем она занимается. Если Женечка была в настроении, она сама рассказывала… Кто же знал, что такое произойдет? Послушайте, это полная чушь, этого не может быть, наша дочь не могла убить человека, она ведь такая умница…
Турецкий стоял на лестничной площадке перед окном, жадно курил, пожирая глазами освещенные окна дома напротив. Стресс не унимался.
- Я уже ничего не понимаю, Александр Борисович, - бормотал за спиной растерянный Борис. - Это что же выходит… эта безумная баба всех и покромсала?
- Нет, Борис, она убила только Кошкина. Остальных убила Григорян. Надеюсь…
- Что означает ваше "надеюсь", Александр Борисович?
- Это слово такое, Борис… - он стряхнул с себя оцепенение, повернулся к молодому напарнику. - Разумеется, тех бедолаг убила Григорян. Мы до сих пор не сообщили отрадные новости вдовам? Займись этим с утра. Пусть порадуются. А мне придется поговорить кое-с кем еще…
- Ох, и любите же вы загадки, Александр Борисович…
Под утро ему явилось во сне лицо убийцы. Искаженное, торжествующее, но вполне узнаваемое. Он открыл глаза - весь в поту и мурашки по коже. Не может быть! Убила Григорян. А почему не может? Вдруг сойдется? Ведь терзает же его что-то в последние дни, он не спит ночами, мучается сомнениями, не может найти себе места. Что он потеряет, если проведет проверку? В этом деле не хватает технических деталей, но ведь все решается… Что у нас сегодня, среда?
Впрочем, после завтрака он слегка остыл. Позвонил Плетневу, поинтересовался, не развалилось ли еще без него агентство "Глория"? Нет, не развалилось. Позвонил Меркулову, посоветовал прокуратуре не спешить закрывать дело.
- Ты не тронулся рассудком, о, океан мудрости? - недовольно вопросил Меркулов. - Хочешь сказать, что все, что ты провернул ранее, гроша медного не стоит?
- Я всего лишь прошу, Костя, повременить с закрытием дела. Это не сложно. Просто не надо ничего делать, и все дела. Полагаю, могут вскрыться новые обстоятельства.
- А-а, - протянул Меркулов, - а я уж подумал, что ты опять начнешь наглеть, попросишь помощи.
- Я гениальный сыщик, мне помощь не нужна, - скромно поведал Турецкий. - Оставьте пока при мне тех двух бездельников, и этого будет достаточно.
Он вооружился мобильником и вышел на лоджию. Здесь дул ветерок, и в голову могло прийти что-нибудь интересное. Пальцы забегали по номерам в адресной книге.
- Галина? Здравствуйте.
- Господи, откуда у вас мой номер?
- Вы узнали меня, поздравляю. А с номером ничего сложного. Во всех протоколах бесед с подозреваемыми зафиксированы номера, по которым с ними можно связаться.
- С подозреваемыми… Послушайте, какие глупости, - домработница Пожарских встревожилась. - Кому пришло бы в голову подозревать меня в убийстве Георгия Львовича?
- Например, мне, Галина. О мотивах можно поговорить позднее. А вот о возможности… Почему милиция не увидела очевидного? Вы пришли к Пожарским в шесть венера, в семь Георгий Львович отправился гулять с собакой. Через несколько минут ушли и вы. Не знаю уж, о чем у вас с ним должен был состояться разговор… Допустим, он выпустил на улицу собаку, а сам вернулся в подъезд. Ждал, знал, что сейчас вы подойдете. Вы подошли… А потом спокойно прошли через охранника, и далее, по своим делам. А милиция гадала, как же преступник проник в охраняемое здание? Признайтесь, подобная версия имеет право на существование?
- Идите к черту, детектив! - он не ожидал от домработницы такой грубости. - Если я вам скажу, что это вы со своими инсинуациями не имеете права на существование, вас это обрадует?
В трубке забились короткие гудки. Он допустил ошибку при наборе: хотел набрать Снежинскую, но попал в соседнюю строчку, и в трубке послышался другой голос. Не сказать, что неприятный.
- Прошу прощения, кто это?
- Хм, здравствуйте, таинственный незнакомец, - мелодично произнес женский голос.
- Не таинственный, а просто незнакомец, - проворчал Турецкий. - Я, кажется, ошибся.
- А может, это судьба? - женщина засмеялась. - Вы небрежны. Это - Наталья, помните? Мы встретились в студии "На Солянке". Я работаю там натурщицей. А потом на улице возле студии. Мы обменялись телефонами.
- Мы очень странно ими обменялись, - признался Турецкий.
- Хотите поболтать?
- Нет, я просто ошибся.
- А то звоните, - у девицы был чертовски приятный голос. - Сама я не могу вам звонить, я не такая, знаете ли, бесцеремонная, вдруг ваша жена окажется рядом? А вы всегда можете, в любое время суток. Целую, незнакомец.
- Я тоже, - пробормотал Турецкий и надавил клавишу. Почувствовал, как щеки покрываются румянцем. Всмотрелся в адресную книгу, выбрал именно того, кто был нужен.
- Здравствуйте, Элеонора Юрьевна, - сказал он вкрадчиво, - следователь Турецкий, на днях я наносил вам рабочий визит.
- А потом вернулись, - хмуро отозвалась руководительница желтого издания, - и еще раз нанесли рабочий визит.
- Собираюсь повторить попытку в третий раз.
Женщина помолчала.
- Вы что-нибудь выяснили, детектив?
- Ах, право, пустяки, Элеонора Юрьевна. Уличил вас в небольшой лжи.
- Меня? - она помедлила. - Что за глупости?
- Насчет того, что у вас не было отношений с Эндерсом. Его супруга нанимала пару месяцев назад частного сыщика, собирала материалы о его любовных похождениях. Один из эпизодов - страстный секс в машине посреди Измайловского парка…
- Немедленно прекратите! - повысила голос Снежинская.
- Сейчас я к вам приеду, Элеонора Юрьевна.
Хочу забрать одну вещь. Умоляю вас к моему появлению быть на месте.
Злой он какой-то стал. Мстительный, несправедливый. Отключился, злорадно оскалился…
День летел. Турецкий забрал из магазина автозапчастей собственный заряженный аккумулятор - есть у них такая услуга, - доволок до машины, установил. Двигатель завелся. Сегодня было много дел…
В районе обеда он связался с коллегами, поставил неотложную задачу. Немедленный сбор. Борису - навестить криминалистическую лабораторию, провернуть одно важное дельце. Добыть подробные справки по кое-каким лицам. Нагибину - пробить адрес, к сожалению, электронный, на что потребуются полномочия.
Вечером выслушивал доклады, мотал на ус.
- Борис, следи за этим человеком. Он не глуп, может почувствовать, что пахнет жареным, пустится в бега.
Он наводил последние справки. Лично отправился в архив Московского горсуда, выбил разрешение на просмотр архивных материалов, закопался в древние файлы…
Улики против нужного человека были только косвенные. Нужно было его подтолкнуть, или терпеливо дождаться, пока сам созреет.
- Ты похож на пожарного, который сам что-то поджег и теперь с нетерпением ждет, когда его вызовут тушить, - печально подметила Ирина. - Ау, Турецкий, - она помахала ладошкой у него перед глазами, - не пялься в черный телевизор, хотя бы включи его!
В девять вечера пошел дождь. Забарабанил в стекла, застучал по асфальту. В районе десяти позвонил Борис, его голос срывался от волнения.
- Александр Борисович, он действительно что-то почуял, кажется, собирается линять…
Эх, не зря он опять весь день кожей чувствовал за собой наблюдение…
- Ты на машине?
- Да, Александр Борисович, Нагибин разрешил порулить. Но машинка, скажу я вам, достойна слезы ребенка…
- Если уедет, шпарь за ним, держи со мной связь, я подскочу…
Он вылетел из кресла, прыгнул в ботинки, сорвал с крючка ключи и хлопнул дверью, игнорируя протестующие возгласы супруги…
Фигурант еще не уехал. Турецкий примчался минут через двадцать, пробок уже не было. Пару раз машину занесло на мокром асфальте, с трудом удавалось удержать ее на дороге. Петляя по темным закоулкам, уперся в тупик, чертыхнулся, развернулся, смяв кустарник, и въехал в соседний проулок. Дождь хлестал без остановки, а Турецкий даже куртку с капюшоном не взял. На улице никого не было - сумасшедших мало гулять в такую погоду. Закон подлости работал, как положено: стоит образоваться серьезному делу, как природа дарит сюрпризы…
Подержанная "четверка" с погашенными фарами стояла у стены дома, и он чуть не врезался в нее. Выбрался из машины, нырнул за угол, перебежал открытый участок.
- Сюда, Александр Борисович… - сдавленно прохрипела темнота из полуподвала.
Хорошо, здесь был навес. Ступеньки убегали вниз, к железной двери. Видимо, жилищная контора или какая-нибудь оптовая фирма, эти организации любят отдаленные уголки, куда не ступала нога цивилизованного человека. Борис схватил его за рукав.
- Осторожно спускайтесь, ступенька разбитая. На месте наш фигурант, не выходил еще из конторы. Видите свет?
Пристройка к зданию тонула в темноте. Свет горел лишь на первом этаже, за шторами. У входа стояла машина.
- Сначала он был дома, Александр Борисович… Он проживает в соседнем здании, рядом с конторой, очень удобно… Потом вышел, подогнал машину сюда, в офисе шурует. Вы вовремя подъехали…
Хлопнула дверь, неясная тень вывалилась на крыльцо. Человек что-то тащил. Пикнула сигнализация, он открыл багажник, зарылся в него.
- Ты взял пистолет?
- А то, - ухмыльнулся Борис.
- Так доставай, не стесняйся, пошли брать злодея, пока не смылся…
Дождь хлестал, словно издевался. Борис оттянул затвор, придерживая скобу, вернул ее на место. Турецкий сжал его за плечо: не лезь поперек батьки… Выбрался из-под навеса, зашагал в дождь. Злодей по-прежнему ковырялся в машине. Расстояние сокращалось…
- Виктор Карлович, позвольте вас отвлечь на пару минут…
И тут Борис, не знающий удержу, вырвался вперед!
- А ну, отойди, гад, от машины! Лапы в гору, сука!
И куда они вечно лезут, эти молодые? Злодей отшатнулся от машины. Выстрел прогремел, вспугнув сонную тишину двора. Турецкий видел, как споткнулся Борис, поначалу показалось, что тот просто споткнулся. Но он упал, лицом вниз, обронил пистолет. Второй выстрел, и Турецкий шарахнулся, покатился по земле. Третий выстрел - фонтаном брызнула земля под носом, но он уже дотянулся до выпавшего "Макарова". Выстрелил наугад, вытянув руку, лишь бы прекратить эту трескотню. Поднялся на колени, лихорадочно наводя резкость. Тень уже улепетывала за угол. Протяжно застонал Борис. Турецкий бросился к нему, перевернул.
- Ты что, Борька?!
- А вы догадайтесь, Александр Бори… - он чуть не захлебнулся. - Вот черт… надо же, подстрелил, урод…
- Ты в порядке? Куда он попал? - Турецкий лихорадочно ощупывал дрожащее тело. Влез во что-то липкое в районе правого плеча. Господи, счастье-то какое…
- Куда он меня? Я сам не понимаю… По-моему, не так уж плохо, Александр Борисович, умирать не собираюсь…
- Не умрешь, Борис, если сам, конечно, не захочешь. В плечо он тебя подстрелил.
- Действительно, на хрена мне это плечо?.. - Борис попытался подняться, взвыл от боли, рухнул на спину. - Вы еще здесь, Александр Борисович? Бегите за ним… Не волнуйтесь, я позвоню куда надо…
Турецкий помчался за преступником. Обогнул здание и с мыслью: "А ведь он попытается меня убить! Раз уж я про все знаю, почему бы не задержаться на минутку?", и он совершил такой прыжок, что самому стало страшно. Очень кстати: грохнул выстрел, преступник поджидал, пока преследователь выбежит из-за угла. Турецкий покатился по щербатому асфальту, крича от боли в позвоночнике. Но пистолет не выронил, встал на колено, сжал рукоятку обеими руками и выстрелил трижды - в направлении вспышки. Загремела крышка мусорного контейнера, шум дождя слился со стоном. Размазанная фигура переместилась по стеночке, прихрамывая, человек побежал прочь. Обернулся, произвел несколько выстрелов, но Турецкий снова откатился. Преступник нырнул в подворотню, Турецкий пустился за ним. Выглянул из-за угла, но тот уже сгинул. Досадуя, Турецкий вылетел из подворотни, готовый стрелять. Преступнику не повезло - окрестные дворы он должен был знать наизусть, но угодил именно в тот, что завершался тупиком! Он метнулся к подъезду, Турецкий выстрелил. Преступник захромал в другую сторону - к кирпичной стене, украшенной толпой мусорных баков. Добежал до стены, обернулся, присел.
- Брумберг, бросай оружие! - крикнул Турецкий. - Хватит уже…
Пуля выбила кирпич за спиной. Турецкий присел, мишень тряслась перед глазами. Он с трудом различал, как Брумберг поднялся, подволок к стене какой-то ящик, взгромоздился на него. Повернулся, выстрелил. Турецкий открыл ответный огонь, стрелял, пока не кончились патроны. Фигура пошатнулась, ящик ушел из-под нее, как табуретка из-под ног висельника, и преступник покатился по земле. Турецкий уже подбегал. Упал на колени, выдернул из кармана тонкий фонарик. Все. По оскаленной физиономии детектива Брумберга молотили капли дождя. Глаза широко открыты, лицо искажено в посмертной гримасе. Одна из пуль попала в живот, другая пробила грудь там, где сердце. Не разучился ты еще стрелять, Турецкий…
Ну что ж, на мусорке этому парню самое место. Борис, лежа в позе зародыша, тяжело дышал.
- Только не говори, что тебе не больно… Вызвал, кого надо?
- Вызвал… Вы разделались со злодеем?
- Разделался…
Борис засмеялся, хотя его корежило от боли.
- Слушай, - вспомнил Турецкий, - не знаю, как у Нагибина, а у меня в машине, как у всякого прилежного автомобилиста, есть аптечка. Я готов извести ее на тебя. Даже ту странную штучку, что используют для проведения искусственного дыхания - изо рта в рот. Пойдем в машину? Ты как?
- Скорее, да, чем нет… - простонал Борис, - вы меня отнесете или самому дойти? Ведь это всего лишь плечо, да?
"Скорая", как всегда, опаздывала. Да и милиция не больно-то спешила. Уже в машине, сделав перевязку товарищу, Турецкий позвонил Нагибину, в двух словах описал сложившуюся ситуацию.
- Олег Петрович, нижайше прошу, прикрой меня. Да, я убил человека и знаю, где должен провести остаток ночи, невзирая на то, что это была самооборона. Но, возможно, уже сегодня ночью… Словом, я должен быть в другом месте. Выручай. С Борисом ничего страшного, жить будет, хотя ранение, похоже, не сквозное.
Он отключил телефон, повернулся к напарнику.
- Борис, в твоей пушке остались два патрона. Одолжишь до утра?
- Да берите, жалко, что ли… - простонал оперативник. - Я вам его в наследство оставлю, дарственную подпишу… Только не уходите, пока кто-нибудь не приедет, хорошо? А то мне одному тут страшно…
В двенадцатом часу ночи Турецкий явился домой - грязный, страшный, смертельно усталый. Приложил палец к губам, предупреждая "бабий плач", стянул с себя одежду. Бормоча под нос, что нуждается в регулярном подкармливании и обильном поливе, потащился в ванную. Помылся, съел кусок мяса, поставил будильник и провалился в крепкие объятия Морфея.
Казалось, и не спал. Окаянный будильник заверещал в третьем часу ночи, Турецкий машинально поднялся, понес чугунную голову на ватных ногах.
- Ну, куда еще?… - простонала Ирина, хватая его за руку. - Какая сволочь поставила будильник?
- Сволочь - это я, - прошептал Турецкий, пропадая в ванной.
Она угрюмо смотрела, как он одевается, застегивает ветровку с капюшоном, достает из-под кепки на полке для шляп пистолет с двумя патронами, прячет в боковой карман, в другой убирает диктофон и вползает в кожаные прочные ботинки.
- Ты куда? - обреченно вымолвила она, когда он взялся за замок.
- Работать, - он поцеловал ее. - Не волнуйся, скоро приеду.
Она смотрела на него, как никогда не смотрела, слезы блестели в глазах. "Можно подумать, я собрался к друзьям, поиграть в русскую рулетку", - недовольно подумал Турецкий и покинул уютное семейное гнездышко.
Машин по городу Москве хватало и ночью. Встречались даже гаишники. Один такой кадр остановил его на пересечении Ярославского шоссе и улицы Красная Сосна, проверил документы, дал подышать в трубочку. Турецкий терпеливо сносил унижения. В три часа ночи он был равнодушным Буддой. Укоризненно покачав головой, инспектор проверил наличие огнетушителя, обрадовался, узрев раскуроченную аптечку. Турецкий молчал, хотя намек был предельно прост. Вздохнув, гаишник пригласил его в свою машину для составления протокола. Писал медленно, явно издеваясь. Турецкий смотрел на часы. Ничего, он успевал.
- Спасибо вам, - сказал он, пряча в карман свежеиспеченное постановление.
- За что же? - насторожился инспектор.
- Вы так профессионально испытывали мое терпение…
Он съехал с Ярославского шоссе, проехал мимо Бабушкинского кладбища, остановился у заброшенного цеха швейной фабрики "Красная зарница", вышел из машины и осмотрелся. Дождь утих, стылая морось царила в воздухе. Бывшая фабрика давно превратилась в свалку металлолома. Пустующие здания, пустыри, загроможденные железным мусором. Бомжи в такую даль не забираются, они предпочитают ютиться поближе к цивилизации.
Турецкий сел в машину, подъехал к основному зданию, от которого сохранился только остов, и оно напоминало гигантский шалаш. Загнал машину за покосившуюся цистерну, чтобы не бросалась в глаза и пешком отправился в здание. Сел на бетонную станину, переложил поближе пистолет, стал ждать.