- А вот это довольно странно, - голос следователя вновь посмурнел. - Вчера вечером на своей квартире был зверски убит некий художник Венедикт Гурьянов. Кажется, вы его немного знали. Этакое чудо в голубых перь…
- Что?! - Турецкий подлетел с дивана. - Ты спятил, Олег Петрович?!
- Да я-то пока в рассудке, - проворчал Нагибин, - а на вас это дело подействовало явно возбуждающе. Коллега по цеху завез ему рано утром какие-то наброски, дверь была открыта, в комнате лежал Гурьянов, его буквально исполосовали ножом. Били по груди, по горлу, все вокруг в крови. Насчитали не менее двадцати ударов. Такое ощущение, что ему пытались сделать "колумбийский галстук". Вы знаете, что такое "колумбийский галстук", Александр Борисович? Это когда разрезают горло, достают язык…
- Знаю, - перебил Турецкий. - Тело еще в квартире?
- Да, туда поехал Борис. Криминалисты еще работают. Если вам нужен адрес…
- Нужен! - рявкнул Турецкий.
- Какие страсти, господи. Запоминайте. Окрестности Люблинского пруда, улица Тихая…
Мертвый Венечка действительно представлял собой тягостное зрелище. В квартире "творческий" беспорядок. Подобно собрату по цеху Кошкину, этот тип творил не только в студии, но и дома. Разбросанные по полу краски, кисти, холстины, дощечки для растирания красок. Тело лежало за кадкой с декоративной пальмой, его уже накрыли простыней. Подходить туда не хотелось, слишком много там было засохшей крови.
- А вы куда? - нахмурился усатый криминалист, приметив незнакомца.
- Расслабься, он свой, - буркнул Борис. - Присаживайтесь, Александр Борисович, - он махнул рукой на продавленную тахту. - В ногах сегодня точно правды нет.
Турецкий не садился. Растерянно смотрел по сторонам.
- Скажи мне лишь одно, Борис, что за хрень тут происходит? Зачем убили Венечку?
- Сам в шоке, - пожал плечами Борис. - Условно будем считать, что смерть очередного художника не имеет отношения к нашему делу. Она, то бишь смерть, наступила ориентировочно в одиннадцать часов вечера, так что коллега Гурьянова, обнаруживший труп, в ней точно не повинен. Кто-то пришел к Венечке, он как раз трапезничал, - Борис жестом экскурсовода показал на журнальный столик с остатками еды. - Смотрел телевизор - кабельный канал "Стайл" про моду. Когда мы приехали, он именно это и показывал, работал всю ночь. Возможно, они немного поговорили. Затем убийца нанес удар вот этим, - Борис продемонстрировал упакованную в целлофан тросточку со странным резным набалдашником. - Штука называется муштабель, каждый уважающий себя живописец ею пользуется для нанесения на полотно мелких подробностей своей картины. Убийца шандарахнул живописца набалдашником по затылку, о чем говорят волосы на нем и чуток крови. Гурьянов потерял сознание, завалился за пальму, убийца выхватил нож, который принес с собой, и тут уж разгулялся не на шутку…
- Почему вы решили, что он принес его с собой?
- А нож валялся рядом с телом, - Борис продемонстрировал вторую упакованную улику - внушительный кухонный нож. - Видите, весь в крови? На ноже отпечатки, причем не совпадающие с отпечатками Венечки.
- Чушь какая-то, Борис. Убийца настолько туп, что оставил на теле орудие убийства с собственными пальчиками?
- Убийство в состоянии аффекта, - хмуро бросил криминалист. - Или экзальтации, хрен его знает. Возможно, убийца был слегка невменяем. В нашей базе данных пальчиков нет, уже проверили. Значит, с органами этот тип никогда не контактировал. Какой-то сумасшедший, бил и не мог остановиться, пока не превратил бедного парня в крошево.
Турецкий недоуменно пожал плечами. Сумасшедших в этом деле вроде бы не наблюдалось. Хотя если вдуматься…
- Оружие он точно принес с собой, - перебил полезную мысль Борис. - Посмотрите внимательно на этот нож. Обычный кухонный нож. Деревянная составная рукоятка, заклепки. Приличная сталь. На стали начертано: "TRAMONTINA, Inox stainless steal". Такие ножи продаются в комплектах, у Венечки на кухне данного комплекта нет. У него другой комплект, - дорогой и фирменный. Прочие ножи в квартире отсутствуют. Вздумай убийца прирезать Венечку его собственным ножом, он схватил бы "Raiser" - острый, качественный, набор стоит на видном месте, а не искал бы это барахло.
- Возникает еще один вопрос, - пробормотал Турецкий, - если убийца с таким остервенением кромсал Венечку, он и сам был весь в крови. В таком вот виде и ушел?
- Нет, конечно, мы так не думаем, - сказал криминалист. - На ободке ванны мы нашли немного крови, убийца мылся. Свою одежду, видимо, снял, сложил в пакет, а на себя напялил что-то из гардероба потерпевшего, - криминалист кивнул на шкаф. - Там груды барахла… Одних джинсов пар восемь.
- Значит, не такой сумасшедший, - предположил Турецкий.
- Он просто остервенел, - пояснил Борис. - Содеял, опомнился, пояснело в голове… Знаете, Александр Борисович, у меня такое чувство, что с раскрытием данного преступления особых сложностей не будет. Столько следов. А если мы опросим людей, возможно, кто-то видел постороннего…
"А у меня такое ощущение, что данное преступление я уже раскрыл", - печально подумал Турецкий.
- И вот еще. Не знаю, важно ли это, но интересно… - Из горки приготовленных для лаборатории улик Борис вынул несколько фотографий, развернул целлофан. - Держите, - бросил Турецкому с таким видом, словно нашел их на дне сортира, и они страшно воняли.
Первый снимок не очень хорошего качества запечатлел двух обнаженных по пояс мужчин, слившихся в страстном поцелуе. Как ни странно, хорошо получились лица. Первое лицо принадлежало Венечке Гурьянову, второе… живописцу Роману Кошкину. Посмотрел второе фото, третье. На втором мужчины были голыми уже не только по пояс. На третьем Венечка, блаженно улыбаясь, изготовился к страстным "пассивным" действиям…
- Гадость, бе, - сказал Борис. - Снимки, судя по состоянию бумаги, сделаны год или полтора назад. Хорошенькое дельце у нас, Александр Борисович. Гомосеки, лесбиянки плотными праздничными колоннами… И что характерно, практически все уже мертвы. Думаю, снимки были сделаны Венечкой без разрешения Кошкина, на долгую, так сказать, память. Вы как-то изменились в лице, Александр Борисович, или мне кажется?..
Ключ не понадобился. Когда Турецкий подошел к двери покойного художника Кошкина, обнаружил интересную вещь. Пломбу сорвали, а потом весьма небрежно прилепили обратно. Дверь держалась в створе, но на замок закрыта не была. Он помялся, спрятал ключ в карман, вошел. Никого в квартире не было. Замок не ломали, просто отогнули дверь чем-то типа гвоздодера, и нажали. Повреждения были заметны только изнутри.
Турецкий вошел в просторную студию, встал посреди помещения. Совсем недавно его терзали в этой комнате странные чувства. Неужели что-то начинает проясняться?
Он стал внимательно обследовать квартиру, начиная с кухни. Обследовал столы, ящики, зимний холодильник, перешел в ванную комнату, затем в зал, с удовлетворением приходя к выводу, что совсем недавно, вероятно, вчера, здесь кто-то был и занимался тем же, чем он занимается сегодня. Он осматривал все, куда падал глаз, двигаясь по часовой стрелке. Тумбочки, стеллажи, антресоли, встроенный в стену шкаф…
В последнем и была сделана интересная находка. Кто-то из-под кипы старых газет вытащил обувную коробку, где лежали документы, инструкций по пользованию бытовыми приборами, договоры, диплом вуза, школьный аттестат, документы на квартиру, фотографии. Сверху лежала копия фотоснимка, отобранного Борисом в качестве улики - слившиеся в страстном поцелуе Кошкин и Венечка… На обороте размашисто: "Помни Венедикта!"
Он закрыл глаза, представил, что здесь произошло. Человек перебирал вещи, наткнулся на снимок, переполнился чувствами, бросил его сверху в коробку, сунул коробку под газеты…
И, возможно, сразу после этого покинул квартиру.
Турецкий развалился на кушетке, закрыл глаза. Действительно, причудливые проявления любви…
В шесть вечера он позвонил Борису, выслушал отчет о проделанной милицией работе. Она не противоречила его выводам. Милиция просто подняла то, что лежало под ногами. Меньше всего ему хотелось делать то, что он обязан был сделать в самом ближайшем будущем…
- Господи, она так плохо себя чувствует, - симпатичная пожилая женщина умоляюще смотрела на него. - Зачем вам моя дочь?
- Что с ней? - спросил Турецкий.
- Мы не знаем, - она ничего нам не рассказывает, таит в себе, ходит мрачнее тучи, а сегодня даже ужинать с нами отказалась, сказала, что ей плохо, заперлась у себя в комнате…
- Что случилось, Наденька? - из кухни вышел пожилой мужчина в очках и с газеткой, растерянно уставился на пришельца, словно сразу почувствовал, что этот человек сделает их жизнь до гробовой доски невыносимой.
- Женечку хотят увидеть, - объяснила женщина.
- Кто вы, молодой человек?
- Моя фамилия Турецкий, - сыщик вынул документ. - Ваша дочь была у меня в агентстве, просила выполнить одну работу. Я должен с ней поговорить. Вы не волнуйтесь, это не займет много времени.
Они переглянулись и тут же стали волноваться. А ему стало стыдно, что вынужден врать.
- Сейчас не самое подходящее время… - неуверенно начал мужчина и замолчал, перехватил взгляд супруги, стушевался. - Как-то трудно это объяснить, молодой человек, но мне не хочется, чтобы сегодня нашу дочь отвлекали. М-м, есть одна причина…
- Понимаю, что вы имеете в виду, - сочувственно улыбнулся Турецкий. - Но смею вас уверить, уважаемые…
- Нет, вы не способны нас понять. Это наша дочь… - задрожала женщина. Ей тоже не чужда была проницательность. - Мы не можем позволить, чтобы незнакомые люди…
- Да бог с вами, - улыбнулся Турецкий. - Всеми днями вы на работе, ваша дочь отдана сама себе, она встречается с незнакомыми людьми, ездит по городу, хотя должна находиться в совершенно другом месте. Для безопасности себя и окружающих.
- Но это все в прошлом… - мужчина осекся, побледнел.
- Вы так считаете? При всем уважении, любезные Геннадий Васильевич и Надежда Федоровна…
- Кто там, мама? - скрипнула дверь в глубине коридора, вышла женщина в трико и широкой домашней рубахе, прислонилась плечом к косяку.
- Евгения Геннадьевна, это Турецкий, - быстро сказал сыщик, опережая события. - У меня для вас новости.
- Господи, проходите, что вы там стоите на пороге? Мама, папа, почему вы не даете ему войти? Проходите, Александр Борисович, только туфли не забудьте снять, а то мама не переживет…
Она сидела на краешке кровати, сомкнув коленки, стиснув ладошки, смотрела на него жадно, глубоко, проникновенно. Он чувствовал, что организм начинает тормозить, что сейчас он начнет говорить совсем не то, что требует ситуация, уйдет в сторону, заробеет. В самом деле, он же не медик…
- Вы садитесь, Александр Борисович, - пробормотала Евгения, - что вы как памятник?
- Спасибо, Евгения Геннадьевна, я ненадолго. Позвольте сообщить вам, что работа, которую вы мне заказывали и обещали проплатить, выполнена. Убийца вашего жениха Романа Кошкина найден.
Женщина задрожала. Сначала задрожали губы, затем подбородок, затем мелкой дрожью затрепетали коленки. Она пыталась справиться с охватившим ее волнением, теснее сомкнула колени, опустила голову.
- Спасибо вам, Александр Борисович, - прошептала она, - кто эта сволочь, я могу на него посмотреть?
- Это женщина. Она получила ранение при задержании и уже скончалась.
- Жалко… А это точно она?
- Думаю, да. Обстоятельства содеянного еще будут выясняться, поэтому говорить об этом пока рано. Вы согласны потерпеть?
- Я потерплю… - она опустила голову. С ней явно происходило что-то ужасное, она боролась с этим, но змей, опутавший организм и душу, был во много крат сильнее. Она вздрагивала, сжимала зубы, как-то конвульсивно поводила плечами.
- Вы в порядке, Евгения Геннадьевна?
- Да, со мной все хорошо… - менялся даже голос, стал грубее, а слова она произносила с невыносимыми паузами. С усилием подняла голову. - Я ведь вам что-то должна?
- Ну, в общем-то, да, - скромно признался Турецкий, - вы обещали за работу десять тысяч долларов.
- Да-да, сейчас, конечно… - она засуетилась, что выглядело глупо и нелепо, потянулась к сумочке, которая висела на спинке стула, стала выбрасывать трясущимися руками содержимое на диван, нашла кошелек, выудила из него все, что там было, перебрала. - Сейчас у меня только вот это… Я отдам вам завтра или послезавтра, хорошо? Только вы мне напомните…
Он смотрел на несколько мятых сторублевок, которые она тянула к нему. В ее глазах стояли слезы, борьба со змеем протекала с переменным успехом, но долго сопротивляться она уже не могла. Рано или поздно, Турецкий чувствовал, будет взрыв.
- О, что вы, Евгения Геннадьевна, не надо, все в порядке, - он сделал протестующий жест. - Можно вопрос? Это правда, что Роман Кошкин был вашим женихом?
- Что вы хотите сказать? - ее голос зазвенел, как натянутая до упора гитарная струна.
Он приложил палец к губам, и женщина осеклась. Он готов был поклясться, что несчастные родители стоят за дверью и пытаются подслушивать. Вряд ли им это удавалось, в старых сталинских домах такие прочные массивные двери…
До разоблачений ли сейчас? Евгения Геннадьевна Мещерякова никогда не была невестой Романа Кошкина. Все, что казалось ему странным в этой женщине, нашло свое поразительное объяснение. Подвела хваленая интуиция, и спасовало воображение. Он просто не мог представить себе такого. Он тщательно обследовал квартиру художника и не нашел никаких подтверждений, что, кроме Кошкина, здесь жил кто-то еще! Не было в квартире женского присутствия! Даже того присутствия, что случается хотя бы раз или два в неделю! В первый визит его смутили две зубные щетки - одна стояла в баночке, другая лежала в футляре. Но сегодня он тщательно их обследовал: одна была до упора размочалена, другая совсем новая, недавно купленная, ей еще не пользовались. Никаких полотенец, дамского белья, "помеченных" женщиной мест в квартире. Но болезненная страсть к художнику Кошкину у Евгении Геннадьевны, что ни говори, имелась.
Турецкий совершил вояж по соседним квартирам, опрашивал жильцов в подъезде и на улице. Многие делились информацией, а одной говорливой пенсионерке он даже заплатил, немного, но та обрадовалась и наговорила массу вещей. Какими же слепыми были Турецкий и прочие правоохранительные органы! Никогда у Кошкина не было постоянной женщины, на которой он хотел бы жениться. Прилетали подчас мотыльки, но с другими физиономиями. Впрочем, Евгению тоже опознали. С этой женщиной у Кошкина год назад была короткая интрижка. Отсюда и телефон в блокноте. Несколько свиданий, и он поспешил с ней расстаться. Но у Евгении были другие планы. Она влюбилась в Кошкина всерьез и надолго. Да, возможно, она никогда не была у него в студии, но квартиру осаждала регулярно. Люди видели, что она сидела на лестнице, что звонила в дверь, и Кошкин посылал ее буквально матом, но, зная, как от нее избавиться. Временами в Евгении побеждал здравый смысл, она могла неделями не приходить, а потом начиналось снова. Однажды она чуть не выцарапала глаза какой-то девице легкого поведения, которую Кошкин притащил домой после бурной вечеринки. Несколько раз он пытался с ней поговорить, внятно объяснить, что она ему не нужна, но у Евгении Геннадьевны было совсем иное видение. С некоторых пор она просто создала себе миф, убедила себя и некоторых окружающих, что мечта ее становится реальностью. Она жила далеко за пределами разума. Безумная любовь, вбитая в голову, как осиновый кол, действительно страшная, всесокрушающая штука…
- Что за глупость вы сейчас сказали, Александр Борисович? - он услышал требовательные нотки в ее голосе. Она забеспокоилась, подняла голову.
- Это не имеет отношения к нашему расследованию, Евгения Геннадьевна, - мягко сказал Турецкий. - Я знаю, что вы лежали в больнице, что… - он замолчал, она ждала, а он уже не мог остановиться, хотя и понимал, что говорить этого не следует. - Все это забота других людей, кабы не убийство…
- Я не понимаю, о чем вы?.. - ее лицо уже уродовала судорога, змей одерживал верх, брал контроль над мыслями и поступками.
- Возможно, вы не понимаете, я напомню, хорошо? Ваша мания насчет Кошкина зашла слишком далеко. Вы достаточно легко приняли его смерть, но не пожелали расстаться со своим воображаемым статусом. Он для вас важнее жизни и смерти. Человеческая душа потемки, не мне вас судить. На прошлой неделе я оставил вас в квартире Кошкина. Вы прилежно вернули в милицию ключи, квартиру после вас опечатали. Но вчера вы снова проникли в квартиру, признайтесь? Уже без разрешения. Вам захотелось снова побыть рядом со своим любимым. Вас видели во дворе, хотя одеты вы были буднично, прятали глаза под черными очками. У вас была при себе сумка. Что там у вас было, гвоздодер, большая стамеска? Теперь вы решили обшарить квартиру. Вы бродили по комнатам, рылись в вещах. Вы нашли фото, где Кошкин был весьма недвусмысленно запечатлен со своим коллегой Гурьяновым. Возможно, вы знали, но боялись поверить, что Кошкин - бисексуал, он брал от жизни все, что можно взять: мужчин, женщин. Скажем так, хм… по аналогии с Пабло Пикассо, у Романа был "голубой период". У классика, правда, он связан с творчеством, у Кошкина - с сексуальной ориентацией… Гурьянов сделал эти снимки на память. Запрограммировал камеру, поставил в укромное место. Возможно, их связь носила разовый характер, об этом уже никто не расскажет, все мертвы. Что было, то было. Кошкин завязал с "голубой" жизнью, хотя и не выбросил снимки, а Гурьянову очень понравилось, подняло, так сказать, самооценку… У вас в душе случился переворот. Ваши действия были безумством, но в своем безумстве вы были методичны. Вас не заботило, что вы оставляете следы на каждом шагу. Вас видели у дома Кошкина, вы засветились в студии "На Солянке", откуда вы выслеживали Гурьянова, который ни о чем не догадывался. Вы крутились у дома Гурьянова, ожидая позднего вечера. Зачем, спрашивается? Вы наследили, где только можно, включая нож, захваченный из дома. Если я сейчас пойду на кухню, я найду этот набор с недостающим предметом. Вычислить вас по отпечаткам на ноже - элементарно. Вы натянули что-то из гардероба покойника, окровавленную одежду сунули в пакет, но не придумали ничего лучшего, как бросить ее в мусорный бак за домом убитого. Зачем он вам открыл? Что вы ему сказали? Я думаю, беседа была недолгой…
Она метнулась на него, растопырив пальцы, но он уже был готов. Схватил ее за руки выше локтей, развернул к себе спиной. Наручники, позаимствованные у Бориса, защелкнулись на трясущихся запястьях. Она упала на пол, забилась в истерике. Распахнулась дверь, ворвались, крича и плача, родители. В прихожей зазвенел звонок. В середине своей обличительной речи Турецкий воспользовался "горячей" клавишей на телефоне. Позже выяснилось, что Борис, дабы перестраховаться, вызвал "скорую помощь"…
Все это было грустно, стыдно, некрасиво. Увезли преступницу, страдающую душевной болезнью, плакали на кухне безутешные родители, мялся на лестничной площадке растерянный Борис.
- Зачем вы это сделали? - закрыв лицо руками, шептала мать Евгении.
- Как вам не стыдно? - бормотал отец. - Разве вы не видите, что она больна?