Когда они окончили университет и дело полным ходом шло к законному супружеству, словно кошка между ними пробежала, случился разрыв. Даже поверить в это было трудно, настолько представлялись они неделимой парой, а все разговоры на тему их расставания - злыми шутками, но лишь одна Лена знала, как все серьезно. Произнесла могильным шепотом: "Все, конец", ничего более не объяснив; и в истериках не билась, и в петлю не лезла, и в воду не бросалась, и таблетками не травилась, понимала, что не только себя убьет, но и того, кого в себе носит. Александр исчез, однако никогда она его не попрекала и вспоминала с благодарностью.
Вздохнув, Тамара Ивановна обращается ко мне:
- Вы слышали о Светлане и Олеге Пастушковых?
- Лишь то, что отражается в светской хронике, - отвечаю я.
- Они тоже учились вместе с Леной и были достаточно дружны, - говорит она.
Светлана Пастушкова - красавица, в свои девятнадцать - двадцать выглядевшая настоящей женщиной, сводившей с ума и сопляков, и солидных мужчин. Учеба на истфаке ей была почти ни к чему. Ей уже тогда светила карьера манекенщицы, но при всем при этом она не была безмозглой размалеванной куклой, как, что греха таить, подавляющая часть особей вышеупомянутого женского племени. В жизни разбиралась лучше, чем большинство дам и мужей, умудренных опытом, да и учеба ей давалась легко, шутя. По характеру - взбалмошна, вспыльчива, но отходчива, беззлобна и добра. Окончила университет, как пощелкала семечки, не прибегая к блату, заполучила красный диплом, но не пошла работать по специальности. Зато вышла замуж за кузена.
Об Олеге Пастушкове теперь слышат даже глухие. Наряду с мэром - один из влиятельнейших людей города, прикупивший его со всеми потрохами: магазинами, кинотеатрами, ресторанами и обслугой этих мест. А было время - он помимо основных занятий упорно изучал компьютер, посещал курсы английского языка, засиживался в библиотеке, зарываясь в пухлые справочники по экономике и бизнесу, и даже, во что сейчас поверить совсем невозможно, являлся капитаном университетского клуба веселых и находчивых.
Будущее Олега было безоблачным. Багаж несомненно полезных знаний и предусмотрительно распахнутые отцом ворота в мир большого бизнеса.
Но кто же остался за бортом в этой жизни, так и не ощутив ее маленьких радостей?
- Маша Заступина, - печально отвечала Тамара Ивановна. - Скромная, старательная, аккуратная… Но… Может, она выбрала просто не то, к чему лежало ее сердце. Учеба у нас не дала ей возможности как-то раскрыться, самовыразиться… И потом ее жизнь складывалась не гладко. Это нам рассказывала Лена. Маша сразу после университета вышла замуж, родила сына, вскоре развелась, вышла замуж повторно, родила дочку, и вновь брак оказался неудачным. Нам искренне жаль ее. У этой девочки была чистая душа, но, наверное, к ней надо что-то еще…
Однако муж Тамары Ивановны даже не пытался выказать какого-либо сочувствия к судьбе Маши Заступиной. Его рука, напоминающая клешню краба, жестко стиснула мне локоть. Я не успел опомниться, как оказался на лестничной клетке, с ботинками под мышкой, ведомый по-молодецки сноровистым и сильным стариком Кешей. Скрип вставной челюсти сопровождал мое бесцеремонное выдворение.
- Вам больше нечего делать здесь, молодой человек. А моей жене необходим отдых, покой… С нее хватит ваших сказок…
Чуть ли не кубарем я скатился по крутой темной лестнице на пролет вниз.
- Подождите! - донесся до меня короткий, как удар хлыста, окрик хозяина.
- Это вы мне, Иннокентий Георгиевич? - Я уже догадался, с кем имею дело, хотя представиться мне не посчитали нужным.
- Да, вам, - отрезал старик и продолжал мстительным шепотом: - Раз Лена для вас так много значила… знали ли вы, что у нее был ребенок?
- Знал, - ответил я сухо.
- А то, что его отец недавно появился в городе и искал их?
- А вот этого…
- Кажется, он сидел, - мрачно произнес Белецкий, - и совсем опустился. Он не хотел заходить к нам домой и поджидал меня у подъезда. Это было незадолго до смерти Лены.
- Что его интересовало?! - выкрикнул я.
- Ее нынешний адрес.
- А вы?
- Дал, - очень тихо проговорил Иннокентий Георгиевич. - Какой-никакой, но он был отец, и Лена его до сих пор любила. Томе, разумеется, я ничего не сказал.
- Почему же сказали мне?
Он сделал шаг в квартиру:
- Предупредить. Хорошо, что ваши дорожки не пересеклись.
- Ленин сын… - заторопился я. - Вам известно, что он сбежал из детдома?
Лязгнула металлическая дверь, щелкнули собачки замков. Но мне и так стало ясно: престарелый муж Тамары Ивановны знал об этом деле гораздо больше, чем сказал мне.
Глава 3. ВИЗИТ ЧЕЛОВЕКА
Я зашел в свой офис и теперь, сидя за столом, листал пухлый телефонный справочник. Вдруг я почувствовал слабый ветерок, повеявший в отворенную дверь, а в следующее мгновение мне на плечо легла чья-то тяжелая рука.
- Отвлекись, братан, - обратились ко мне.
Я отложил книгу и поднял взгляд.
Меня навестил рослый мужчина лет сорока, одетый в черные широкие джинсы и грубую кожаную куртку, до белизны вытертую на локтях. Ворот его водолазки, скрывающий шею и доходящий до щетинистого подбородка, был замусолен, лицо обветренное, с белесым налетом, мощный нос скошен книзу, коротко стриженные волосы седы на висках. Жизнь потрепала его на славу, о чем догадываешься сразу же, стоит заглянуть в его видавшие виды, потухшие глаза. Мешки под ними, несомненно, от частого употребления.
- Базар есть, братан, - сказал он мне.
- Присядь, - ответил я ему в тон, - и вываливай.
Он замолчал, видимо не ожидавший, что к его блатным агрессивным манерам я отнесусь со спокойствием удава.
- Евгений Галкин, частный детектив, - пробормотал он. - Любопытно.
- Что же здесь любопытного?
- Да так, ерунда.
- Зачем же зашел?
- Пустяки, проходил мимо.
- Как хоть тебя зовут?
- ЧЕЛОВЕК. Это звучит гордо, - наконец представился незнакомец и спросил внезапно: - Ты Вальку Гуляеву знаешь?
Я предпочел промолчать. Он нервно заерзал, зашарил мутными глазами по потолку и стенам.
- Я это вот к чему, братан, - сказал незваный гость. - Я тот самый парень, который стриг с нее бабки и делал крышу. И старика я тогда учил в подъезде - не хрена мусоров вызывать и клиентов отпугивать. Но вот гасить его я не подписывался, я не мокрушник какой-нибудь, а вор честный.
- Расскажи это следователю, мне-то какое дело? - пожал плечами я.
- Да плевал я на следователя! - взорвался незнакомец по имени Человек. - Валька - баба, ее промурыжат и отпустят. Ясное дело, убить ей не под силу. А меня как возьмут, так на совесть колоть будут. У меня уже три ходки было, отношение, сам понимаешь, какое. Что я им в камере докажу?!
- А что ты хочешь от меня? - спросил я с ленцой в голосе.
Человек окончательно выходил из себя.
- Будто не въезжаешь?! Я хочу найти того козла, который зарезал старика, расколоть его и сдать легавым. Тогда я и свою шкуру спасу, и Вальку из мусорни вытащу. Мне все-таки с ней работать, других шлюх у меня нет. Вот ты, сыщик, и помоги, а уж я приплачусь!
- Это лишнее, - ответил я. - Она мне сама заплатила за то же самое. Будь добр сказать, как ты на меня вышел?
Мое естественное любопытство неожиданно приперло его к стене. Незнакомец ошарашенно вылупился на меня, скрипнул щербатыми, почерневшими от чифира зубами.
- Будешь много знать, будешь плохо спать. Или вообще ласты завернешь, - мрачно поведал он.
Сказать, что я совсем не испугался, было бы неправдой, но удирать от каждой гавкающей шавки - увольте. Хотел встать, приблизиться вплотную к незваному гостю, широко улыбнуться, а потом - ногой по голени, коленом в пах и вышвырнуть обмякшее тело головой вперед из кабинета… Поленился двигаться. Наверное, переработал. Или недостаточно похмелился. Или мне нестерпимо захотелось, чтобы этот воняющий гуталином и дешевым табаком малый как можно скорее убрался восвояси. Причем без физического воздействия с моей стороны.
- Ищи, - устало сказал я. - А найдешь, раскалывай. Я думаю, это сделал некто Александр Солонков, бывший уголовник.
- Чем ему не угодил старик?
- Просто помешал. У Солонкова в детдоме находился сын, вот и взыграли отцовские чувства. Решил самостоятельно заняться воспитанием.
Сутенер хмуро взглянул на меня, как-то весь подобрался и вдруг захохотал.
- Ну ты даешь, братан! Корчишь из себя валенка, а дела щелкаешь как орешки. Раз он сидел, я его точно достану. Вперед ментов. Те еще не в курсе, да?! Ладно, бывай, за мной не заржавеет, сочтемся!
В порыве благодарственных чувств он встряхнул меня за плечи. Несмотря на три судимости, у него были чистые руки. Только одна-единственная татуировка между большим и указательным пальцами: МИЛА.
Глава 4. НАСЛЕДНИЦА
В справочнике телефонных абонентов значились три человека с фамилией Заступины. Правда, никто из них не обладал инициалом М. Удачи я добился с третьего раза.
- Алло, это Мария?
- Нет, это Наталья, ее сестра.
- Мне бы Марию.
- А разве вы не знаете, что она здесь больше не живет?
- Откуда? Мы виделись слишком давно, когда вместе учились.
- Правда? Уверена, Маше будет приятно. Записывайте адрес, телефон у вахтера, да, это семейное общежитие, спросите Марию Семину из четырнадцатой комнаты.
- Премного благодарен.
- Не за что. До свидания.
Я решил не оповещать Марию о своем визите и тут же выехал к ней.
Семейное общежитие оказалось некогда желтым, а теперь бурым зданием, давно утратившим надежды на реставрацию. Там, где побелка вовсе отслоилась от стен, выступала на всеобщее обозрение добротная кладка из серого кирпича. Тамбур был забит велосипедами, детскими колясками, санками, клюшками, лыжами, а также рухлядью, для которой не нашлось бы никакого применения. Вахтерша с бульдожьим лицом пила чай из алюминиевой кружки, расплескивая его и дуя на обожженные пальцы. Я прошел в паре шагов от нее, и она не заметила этого. Затем минут десять я бродил по первому этажу, прежде чем понял, что все комнаты здесь имели уже трехзначные номера. Комната номер четырнадцать (скромная обитель Марии), впрочем, как и комната номер один, занимала последний четвертый этаж. Объяснить подобное оказалось выше моих сил.
На мой стук открыл пухлый мальчик лет восьми. Стрижка под горшок, перемазанный шоколадом рот капризного ребенка.
- Тебе кого? - недовольно спросил парнишка.
- Может, все-таки вам?..
- Ее нету, - категорично заявил малец.
- Кого?
- Мамки.
- А скоро придет?
Молчание, пожатие плеч.
В полурастворенную дверь я обозревал часть комнаты, оклеенную безвкусными розовыми обоями. В углах, под потолком, серела паутина. Вдоль стены, впритык друг к другу, жались пошарканный шкаф, смятый диван и высокое старое зеркало. В его выщербленной пыльной поверхности отражалась другая часть комнаты, издевательски взирающая на свою ближнюю половину. Мне удалось увидеть огромный новый телевизор "грюндиг" и яркий ковер во всю стену. Уже первого взгляда было достаточно, чтобы судить о ручной работе этого мягкого пестрого изделия и о его щекочущей цене. Заподозрив что-то неладное, мальчик захлопнул дверь.
Я прошел по забитому всевозможным хламом коридору до лестничной площадки, но тут же на цыпочках возвратился обратно. В моей голове забрезжила одна идея, которую я пожелал немедленно воплотить в жизнь. Я постучал в комнату, соседнюю с той, что занимала Мария Семина.
Женщина лет сорока, а может, и пятидесяти, не худая и не полная, приземистая и плотно сбитая, занималась уборкой, а посему никого видеть и слышать не хотела.
- Чего? - спросила она, отдуваясь.
- Я по объявлению в газете, - ответил я.
- Я не давала никаких объявлений.
- Я насчет ковра.
- У меня нету никакого ковра.
- Правильно, ковер у вашей соседки, - согласно кивнул я. - Она желала его продать.
- Пусть продает, - забулькала от возмущения женщина. - Не вижу связи.
- Все очень просто, - расплылся в глупой улыбке я. - Ее сейчас нет дома. А я в городе только проездом. Если он действительно так хорош, я сдам билет и дождусь ее возвращения.
- Хорош? - переспросила женщина, недобро сверкнув глазами. - Для нее он действительно слишком хорош! Я видала его как-то раз. Вот только ума не приложу, с чего она решила его продавать?
- Вы сказали, "хорош для нее"… - ухватился я.
- А разве нет? - Соседка повысила голос. - Мария раньше от получки до получки дожить не могла, деньги занимала. А тут тетка померла, как она сказала, наследство оставила. Мария и обставляться начала, даже работу бросила. А на меня теперь и вовсе не смотрит, а если и смотрит, то так… свысока.
- Портят человека не деньги.
- Бросьте, - отмахнулась раскрасневшаяся особа. - Вот не было у нее денег, куда человечней была. И добрей. А стоило так, задарма получить, и все. Теперь жирует за свои прошлые мытарства.
Милое откровение, которого я даже не ожидал.
- И давно у Марии появились деньги?
Женщина насторожилась.
- А вам, собственно говоря, какое дело?
- Никакого. Мимо проходил.
- Вот и скатертью дорожка. Повадилось жулье…
Вахтерша все же управилась со своим чаем.
Трудно сказать, сколько выпила она, но пролила не меньше и теперь промокала замызганным вафельным полотенцем письменный стол.
- А вы там как оказались? - заверещала она, стоило мне приблизиться к ней со спины.
- Прилетел на воздушном шаре.
- Вот что, не умничайте. - Она понизила голос. - Почему не записались в журнале?
- Не знал.
- К кому ходили?
- К Марии Семиной, - без задней мысли ответил я.
- Господи, и вы?! - вскричала вахтерша и затрясла своими бульдожьими брылями. - Когда все это кончится?!
- А в чем дело? - недоумевал я.
- Общежитие-то семейное, - задыхаясь, рассказывала старуха. - Как вселилась, была добропорядочной матерью, тихая, даже замкнутая. Да в тихом омуте…
- Черти…
- Если бы черти! Теперь завелись дружки разные да попойки по ночам. Ведь не шутим, выселим!
- И что, такое недавно? - спросил я.
- Как деньги на нее с неба упали. С месяца полтора, наверное.
Мне не нравятся совпадения. Особенно такие. Переродилась скромная Маша Заступина, а во втором своем неудачном замужестве Семина почти сразу после смерти своей подруги Лены Стрелковой.
Глава 5. ГОСПОДА
Может быть, когда-нибудь старожилы нашего провинциального города нарекут это строение памятником смутному постсоветскому безвременью. Пока же это не что иное, как двухэтажный особнячок с подземным гаражом, террасой и вечнозеленым ухоженным газоном. Здесь не стыдно жить самому, устраивать безбедные банкеты для деловых партнеров и дорогих гостей и демонстрировать всей округе успешное воплощение в жизнь американской мечты. Тут живет Олег Викторович Пастушков, удачливый молодой бизнесмен, новый предприимчивый хозяин, спонсор раздачи бесплатных сосисок и праздников пива, свершающихся регулярно раз в год.
В этом месте не воняет помоями и древесной трухой, а белые матовые стены отделаны под мрамор или же являются таковыми (декларация о доходах - тайна за семью печатями), здесь явно не дышат испарениями мочи.
Звонок выдал ласкающую слух мелодию. Я ожидал увидеть громилу с кирпичным лицом, камуфлированного и косноязычного, но на пороге возникла милая ясноглазая особа в белом прозрачном халатике. Судя по фигурке, что угадывалась под ним, девушка могла рассчитывать на постоянную прописку в "Плейбое". Очки в легкой золотой оправе ей были вовсе ни к чему и в заблуждение относительно высокого интеллекта красотки меня не ввели.
- Ну и ну! - воскликнула она театрально. - Вот так люди!
Восхищение было фальшиво насквозь.
- Господин в отлучке, госпожа в отключке, - проговорила девушка скороговоркой. - Но можно побеспокоить.
- Даже не спросив, кто я такой?
- Для нее это не имеет значения. Завтра все равно ничего не вспомнит.
- Неужели?
Красотка легкомысленно отмахнулась:
- Прикладывается с утра до вечера. Что ей еще делать?
- Хлопотать по хозяйству, - предположил я.
- Смеетесь?! У нее не так мало денег, чтобы размениваться на подобные пустяки.
Что-то скрывалось за напускной веселостью и беззаботностью ясноокой девицы. А выдала ее короткая усмешка. Мелькнули в ней хорошо заретушированные неприязнь и презрение.
- Спальня на втором этаже налево. Стучаться по желанию, - проинформировали меня.
Вдоль стен холла, в котором я оказался, были расставлены пальмы в кадках и кожаные пуфики. Не насиловала глаз цветовая гамма: мягкие, светлые тона. Наверх вела устланная ковровой дорожкой лестница с перилами цвета слоновой кости.
Стучаться в спальню к женщине принято, хочет она того или нет. Посчитав себя джентльменом, я не стал отступать от этого правила.
- Войдите, - отозвался томный голос.
Я и вошел.
По внешности зачастую можно определить имя человека и наоборот. Светлана. Светлая…
Передо мной была жгучая брюнетка со смуглой, как у мулатки, кожей. Что тому причина: солнечные ванны на берегу Средиземного моря или не менее эффективная эксплуатация агрегата Luxura - я пообещал себе выяснить в следующий раз. Лицо ее было типично славянским, но в этом и заключалась особая, волнующая прелесть Госпожи: высокие скулы, маленький вздернутый носик и полная нижняя губка, алая как кровь. Но особого внимания заслуживала влажная синева ее глаз под тонкими изящными дугами черных бровей; то были глаза прекрасной искусительницы, они и манили, и обжигали, стоило подобраться чуть ближе. Сейчас на ней был красный пеньюар, до того яркий, что привел бы в бешенство самого спокойного быка на корриде. Госпожа лежала на животе поперек огромной кровати, убранной розовым шелком, держа в руке высокий хрустальный фужер. Янтарная жидкость из него тонкой струйкой бежала на дорогой ворсистый ковер, достоинство которого я уже успел оскорбить, ступив на него своей нечищеной обувью.
Госпожа, меланхолически поводив пальцем по влажному пятну, произнесла задумчиво:
- Да, это не серная кислота. А жаль…
На меня внимания она по-прежнему не обращала. Я зашелся чахоточным кашлем.
- Неужели я тебя затопила? - спросила она так же томно и устало.