* * *
Тимур повернулся к водителю:
– Сколько еще нам ехать?
– Два или три часа. Учитывая густой туман, я бы сказал, что три. – Водитель рассмеялся и добавил: – Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь спешил попасть в лагерь.
Тимур пропустил шутку мимо ушей и принялся мысленно шлифовать свой план, для успеха которого должны были совпасть сразу несколько составляющих. Но вот над чем они были не властны, так это над желанием Лазаря сотрудничать. В распоряжении Тимура находилось письмо, написанное Фраершей, содержание которого они много раз читали и перечитывали, выискивая в нем скрытые предупреждения или указания, но ничего не нашли. Лев настоял на том, чтобы в качестве дополнительной меры убеждения, о которой они не поставили в известность Фраершу, друзья захватили с собой фотографию семилетнего мальчика. Ребенок на снимке не был сыном Лазаря, но священник-то этого не знал. Вид ребенка мог произвести на него куда большее впечатление, чем простое упоминание о нем. А если это не поможет, на такой случай у Тимура была припасена склянка с хлороформом.
Грузовик остановился. Впереди лежал деревянный мост, простой и грубый. Он пересекал глубокое ущелье, этакую трещину в земле. Водитель изобразил рукой извилистое движение.
– Когда в горах тает снег, талая вода течет вот так…
Тимур подался вперед, вглядываясь в ненадежное на вид сооружение. Дальний конец моста терялся в тумане. Водитель нахмурился.
– Этот мост строили зэки. На него нельзя полагаться!
С ними был еще один охранник, который сейчас крепко спал. Судя по исходящему от него запаху, вчера ночью он был мертвецки пьян, как, вероятно, и каждый вечер своей немудрящей жизни. Водитель растолкал его.
– Просыпайся! Чертов лентяй… никакого от тебя толку… Да просыпайся же!
Охранник открыл глаза и, поморгав спросонья, уставился на мост. Протерев глаза, он вылез из кабины и спрыгнул на землю. Громко рыгнув, он прошел вперед, жестами показывая, что можно ехать. Тимур покачал головой.
– Подождите.
Он вылез из кабины на подножку и спрыгнул на землю, разминая ноги. Захлопнув дверцу, он подошел к началу моста. Беспокойство водителя выглядело оправданным: ширина моста едва позволяла грузовику проехать по нему, и хорошо, если по обеим сторонам оставалось сантиметров по тридцать, так что при резком повороте руля ничто не помешает колесам соскользнуть с него. В десяти метрах внизу Тимур разглядел текущую реку. С обоих берегов в нее сползали длинные и гладкие языки льда. Они уже начали таять, и быстрая капель падала в воду, повышая ее уровень. Не пройдет и нескольких недель, как узкая лента реки превратится в бурный поток.
Грузовик медленно пополз вперед. Похмельный охранник закурил сигарету, радуясь тому, что можно переложить ответственность на плечи другого. Тимур жестом показал водителю, чтобы тот взял правее: грузовик уже съезжал в сторону. Он вновь резко махнул рукой. Видимость была отвратительной, но, раз он мог разглядеть водителя, значит, и тот должен был заметить его жест. Тимур крикнул:
– Бери правее!
Но грузовик, двигаясь в прежнем направлении, вдруг стал набирать скорость. В тот же миг вспыхнули его фары, и яркий желтый свет ослепил Тимура. Тяжелая машина, ускоряя ход, катилась прямо на него.
Тимур попытался отпрыгнуть в сторону, но было уже слишком поздно: стальной бампер ударил его в прыжке и смял его тело, после чего сбросил в пропасть. Он на мгновение повис в воздухе, глядя в тусклое небо, а потом исковерканной куклой полетел прямо на выступающий ледяной глетчер. Он упал лицом вниз, и лед и его кости затрещали одновременно.
Тимур лежал, прижавшись щекой ко льду. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он не мог даже повернуть голову. Он вообще не чувствовал боли.
Сверху донесся чей-то крик:
– Предатель! Ты шпионишь за своими! А мы должны держаться вместе! Или мы, или они!
Тимур не мог поднять голову, чтобы посмотреть, кто это кричит. Но по голосу он узнал водителя.
– Не будет никаких рапортов и обвинений – не на Колыме, во всяком случае. В Москве – может быть, но только не здесь. Мы делали то, что должны были делать! Мы выполняли приказ! Хрущев может засунуть свою речь себе в задницу! И твой рапорт тоже! Посмотрим, как ты напишешь его оттуда, где сейчас валяешься.
Похмельный страж сдавленно захихикал. Водитель обратился к нему:
– Спускайся вниз.
– Зачем?
– На его тело может наткнуться кто угодно.
– Да кто его увидит? Здесь же никого нет.
– Не знаю, кто-нибудь вроде него, кого пошлют ему на смену.
– Спускаться незачем, лед и так скоро растает.
– Это случится недели через три, не раньше, и кто знает, кого черт принесет сюда за это время? Поэтому спускайся вниз и столкни его тело в воду. Ты уж постарайся хорошенько.
– Я не умею плавать.
– Он лежит на льду.
– А если лед треснет?
– Тогда ты промочишь ноги. Спускайся, кому говорю! Ни к чему оставлять его на самом виду.
Глядя в воду, хрипло и часто дыша, Тимур слышал, как невольный палач, поскуливая, словно побитый подросток, спускается вниз по крутому обрыву, – его смерть была уже совсем близко.
Сколько он себя помнил, его всегда преследовал страх, что кто-либо из членов его семьи может погибнуть в ГУЛАГе. А вот о себе он почему-то никогда не тревожился. Он был уверен, что в состоянии позаботиться о себе, и всегда, что бы ни случилось, сумеет отыскать дорогу домой.
Наступили последние минуты его жизни. Он думал о своей жене. И сыновьях.
* * *
Злясь на то, что им помыкают, с гудящей с похмелья головой, осторожно и неловко скользя по обрывистому откосу, рискуя вывихнуть лодыжку, охранник наконец спустился на дно ущелья. Он осторожно попробовал ногой в тяжелом сапоге ледяной панцирь, проверяя его на прочность. Чтобы равномерно распределить свой вес, он опустился на четвереньки и пополз к телу парня, которого прислали сюда из Москвы. Он потыкал его стволом пистолета. Тот не шевелился.
– Он готов!
Водитель крикнул ему в ответ:
– Обыщи его.
Охранник пошарил в обоих карманах и нашел письмо, немного денег и перочинный нож – словом, ничего интересного.
– У него ничего нет!
– А часы?
Охранник расстегнул ремешок.
– Они сломаны!
– Столкни тело в воду.
Сидя на льду, охранник ногами стал подталкивать тело к реке. Мужик был крупным, но труп его довольно легко заскользил по гладкому льду. Когда он уже лежал на самом краю, охранник вдруг заметил, что глаза его открыты. Они моргнули – этот человек, шпион из Москвы, был еще жив.
– Он жив!
– Это ненадолго. Толкай его в воду. Я замерз.
Охранник увидел, как мужчина моргнул еще раз, прежде чем упал с края уступа в реку. Раздался всплеск. Тело несколько раз перевернулось, прежде чем вода подхватила его и понесла вниз, все дальше в глушь, где больше никто и никогда не увидит его.
По-прежнему сидя на льду, охранник принялся рассматривать часы – дешевые, к тому же разбитые. Толку от них никакого. Но что-то удержало его, когда он уже собрался бросить их в реку. Разбитые или нет, но просто так выбрасывать их не стоит.
Москва
Тот же день
Елена спросила:
– А когда Зоя вернется домой?
Раиса ответила:
– Скоро.
– Когда мы придем из магазина?
– Нет, не так скоро.
– А как скоро?
– Когда вернется Лев, он привезет Зою с собой. Я не могу сказать точно, когда именно это случится, но скоро.
– Обещаешь?
– Лев делает все, что в его силах. Нам просто нужно подождать еще немножко. Ты можешь сделать это для меня?
– Если ты пообещаешь мне, что с Зоей все будет в порядке.
Раисе ничего не оставалось, как согласиться:
– Обещаю.
Елена задавала ей этот вопрос каждый день. И всякий раз казалось, будто она спрашивает об этом в первый раз. Она не столько хотела услышать что-либо новое, сколько вслушивалась в тон ответа, выискивая оттенки. Любой намек на нетерпение или раздражение, малейшее сомнение – и она мгновенно погружалась в депрессию, как случилось тогда, сразу же после похищения Зои. Она отказывалась выходить из комнаты и плакала до тех пор, пока у нее больше не осталось слез. Лев отказался выполнять рекомендации врача, который предложил дать девочке успокоительное, и ночами напролет, час за часом, сидел у ее постели. И только когда Раису выписали из больницы, Елена начала возвращаться к жизни. Ее состояние резко улучшилось в тот день, когда Лев улетел из Москвы, но не потому, что она хотела, чтобы он уехал, – это было первое реальное свидетельство того, что для возвращения Зои предпринимаются активные действия. Девочка легко приняла утверждение, что, когда вернется Лев, он привезет с собой Зою. Елене не нужно было знать, где сейчас ее сестра или чем она занимается: ей было достаточно того, что Зоя вернется домой, и скоро.
У дверей их поджидали родители Льва. Раиса еще не до конца оправилась от ран, поэтому их помощь была очень кстати. Они переехали в обнесенный решеткой министерский жилой комплекс и стали готовить и убирать, внося в их жизнь ощущение домашнего уюта и обыденности. Готовясь уходить, Елена вдруг остановилась.
– Разве ты не можешь пойти с нами? Мы будем идти очень медленно.
Раиса улыбнулась.
– Я пока еще недостаточно хорошо себя чувствую. Дай мне пару дней, и тогда мы будем гулять вместе.
– С Зоей? Можно будет пойти в зоопарк. Зое там очень понравилось. Она старалась не показать этого, но я-то знаю, что понравилось. Это была ее тайна. Я бы хотела, чтобы и Лев пошел с нами. И Анна, и Степан.
– Мы пойдем все вместе.
Елена улыбнулась, когда Раиса закрывала за ней дверь. Это была ее первая улыбка за много дней.
Оставшись одна, Раиса присела на кровать Зои. Она переселилась в комнату девочек. Елена засыпала только тогда, когда она была рядом. В министерском комплексе, как и по всему городу, усилили меры безопасности. Агенты – и вышедшие на пенсию, и действующие – ставили дополнительные замки на двери и решетки на окна. Хотя государство пыталось предотвратить утечку информации, убийств было слишком много, чтобы слухи не начали распространяться. Все, кто когда-либо донес на своих друзей или знакомых, принимали усиленные меры безопасности. Те, кто спекулировал на страхе, теперь боялись сами, как и обещала Фраерша.
* * *
Раиса открыла глаза. Она сама не заметила, как задремала. Хотя она лежала лицом к стене и не видела, что происходит у нее за спиной, она была уверена, что в комнате кто-то есть. Повернувшись на спину и приподняв голову, она заметила в дверях силуэт офицера, причем какой-то странный. Раисе показалось, будто она еще спит. Она не испытывала ни удивления, ни страха. Это была их первая встреча, но у нее появилось ощущение, будто они уже давно и хорошо знакомы.
Фраерша сняла фуражку, обнажив коротко стриженую голову. Войдя в комнату, она заметила:
– Ты можешь кричать. Или мы поговорим.
Раиса села на постели.
– Я не стану кричать.
– Я так и думала.
Раиса много раз слышала этот тон: снисходительно-покровительственный, каким мужчина обычно разговаривает с женщиной, но сейчас он весьма странно и непривычно звучал в устах женщины всего-то на пару лет старше ее. Фраерша заметила ее раздражение.
– Не обижайся. Я должна быть уверена. Прийти сюда, чтобы поговорить с тобой, было не так-то легко, хотя я пыталась сделать это неоднократно. Не хотелось бы прервать этот визит на самом интересном месте.
Фраерша опустилась на противоположную кровать, кровать Елены, оперлась спиной о стену, вытянув перед собой скрещенные ноги, и принялась расстегивать пуговицы кителя. Раиса спросила:
– С Зоей все в порядке?
– Она в безопасности.
– Ей не причинили зла?
– Нет.
У Раисы не было причин верить этой женщине. Но она поверила.
Фраерша поправила подушку Елены и взбила ее, явно никуда не спеша.
– Милая комната, полная милых вещей, которые двое милых родителей купили двум милым девочкам. Интересно, сколько милых вещей нужно сделать, чтобы заставить забыть об убийстве матери и отца? И насколько мягкой должна быть простыня, чтобы ребенок простил это преступление?
– Мы никогда не пытались купить их любовь.
– В это трудно поверить.
Раиса сдерживалась из последних сил.
– Разве наша семья стала бы крепче и лучше, если бы мы им ничего не купили?
– Но ведь вы так и не стали семьей. Конечно, тот, кто не знает о случившемся, глядя на вас, может по ошибке принять вас за таковую. Хотелось бы мне знать, неужели Лев и впрямь стремился к этому? К иллюзии нормальности? На самом деле все не так, и он не мог не знать об этом, но, пожалуй, радовался тому, что другие считают иначе. У Льва очень хорошо получается верить в ложь. Но при этом девочки превращаются в кукол, наряженных в красивые платьица, чтобы он мог поиграть в отца.
– Девочки попали в детский дом. Мы предложили им выбор.
– Болезни, нищета и недоедание или жизнь с человеком, который убил их родителей… Выбор невелик, я бы сказала.
Раиса умолкла, не зная, что возразить.
– Ни я, ни Лев не считали, что удочерение пройдет просто и безболезненно.
– Ты не поправила меня, когда я назвала его "человеком, который убил их родителей". А я думала, ты заявишь, что Лев не убивал их, а пытался спасти. Что он был единственным хорошим человеком среди плохих. Но ведь ты сама в это не веришь, не так ли?
– Он был офицером МГБ. И совершал ужасные вещи.
– Но ты все равно любишь его?
– Так было не всегда.
– Но теперь-то ты его любишь?
– Он очень изменился.
Фраерша подалась вперед.
– Почему ты не хочешь ответить? Ты любишь его?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты сказала прямо и недвусмысленно: "Я люблю его".
– Я люблю его.
Фраерша вновь оперлась спиной о стену и задумалась. Немного помолчав, Раиса добавила, словно оправдываясь:
– Он уже не тот человек, каким был, когда арестовал тебя. Совсем не тот.
– Ты права. Совсем не тот. Появилось одно существенное отличие. В прошлом его не любил никто. А сегодня любят. Ты любишь его.
Фраерша расстегнула воротник рубашки, и в вырезе на груди стали видны краешки татуировок, украшавших ее тело, подобно отличительным знакам древней колдуньи.
– Раиса, ты хорошо его знаешь? Что тебе известно о его прошлом?
– Он проник в церковь твоего мужа. Он предал тебя, вашу паству и твоего мужа.
– Уже только за одно это он заслуживает смерти. Но известно ли тебе, что до того, как его предательство открылось, он сделал мне предложение? Совсем как молоденький влюбленный юноша под луной?
Раиса опустила голову и кивнула.
– Да, он просил тебя бросить Лазаря. Уверена, в то время он надеялся, что ты станешь его женой. Он заблуждался. Он заблуждался относительно многих вещей, включая любовь. В особенности любовь.
На лице Фраерши проступило разочарование. Похоже, она намеревалась открыть Раисе небольшой секрет. Она продолжала, но уже с куда меньшим энтузиазмом:
– Он думал, что спасает меня, хотя в действительности спасал самого себя. Прими я его предложение, он убедил бы себя в том, что в глубине души остается приличным человеком. Но я была не готова с такой легкостью простить его преступления. Я пообещала ему кое-что. Я поклялась, что никто и никогда не полюбит его. Я была уверена, что говорю правду, потому что как можно полюбить такое чудовище? Кто мог полюбить его?
Под взглядом Фраерши Раиса смутилась.
– Я не собираюсь оправдывать то, что он сделал.
– Но ты должна. Ты же любишь его. Я видела вас двоих вместе. Я шпионила за вами и подсматривала, как когда-то Лев следил за мной. Он счастлив с тобой. Более того, ты счастлива с ним. Ты любишь его больше всего на свете. Вот почему я намерена устроить тебе испытание. Вот почему я здесь. Я хочу знать, как получилось, что ты живешь с ним. Спишь с ним. Поначалу я решила, что ты просто глупа: офицерская добыча, красивая и нелюбопытная. Я думала, что тебе плевать на преступления, которые совершил Лев.
Фраерша встала, преодолела разделявшее их расстояние и села на кровать рядом с Раисой. Теперь они походили на подружек, секретничающих среди ночи.
– Но ты не проявляешь бездумной лояльности к государству. Ходили слухи, что ты была чуть ли не диссиденткой. Твоя любовь ко Льву стала для меня тайной, которую я намерена раскрыть любой ценой. Мне пришлось покопаться в твоем прошлом. Хочешь, я поделюсь с тобой своими открытиями?
– Ты держишь у себя мою дочь, так что можешь делать все, что тебе угодно.
– Твоя семья погибла во время войны. Ты стала беженкой.
Раиса оцепенела, не в силах пошевелиться, а Фраерша продолжала, орудуя информацией, как ножом:
– Тогда же тебя изнасиловали.
Рот у Раисы приоткрылся, всего на мгновение, но этого оказалось достаточно. Она не стала отрицать сказанного, чувствуя, что это еще не все.
– Как ты узнала об этом?
– Потому что я побывала в детском доме, где ты оставила своего ребенка.
Раису охватило чувство куда более сильное, чем удивление. Самые потаенные секреты ее прошлого, события, которые она постаралась похоронить в самом дальнем уголке души и забыть о них, всплыли на поверхность и взглянули ей в лицо. Увидев ее реакцию, Фраерша взяла ее за руку.
– Лев не знает об этом?
Раиса, не дрогнув, встретила взгляд Фраерши, в котором светилась надежда, и ответила:
– Знает.
И вновь на лице Фраерши отразилось разочарование.
– Я тебе не верю.
– Мне понадобилось много лет, чтобы рассказать ему о том, что я сделала. Он знает, знает обо всем. Он знает, что я не могу иметь детей, знает почему, знает, что я отказалась от единственного ребенка, которого смогла родить. Ему известен мой позор. А мне – его.
Фраерша коснулась лица Раисы.
– Вот, значит, почему ты вышла за него замуж? Ты почувствовала, как отчаянно он хочет, чтобы его полюбили. Он бы с радостью ухватился за возможность стать отцом твоего ребенка. И ты дала ему эту возможность. Ты решила забрать сына из детского дома.
– Нет, я знала, что мой ребенок умер еще до того, как я встретила Льва. Я вернулась в детский дом сразу же, как только достаточно окрепла, как только обрела дом и поняла, что снова могу быть матерью. Но мне сказали, что мой сын умер от тифа.
– Так почему же ты вышла замуж за Льва? Что заставило тебя сказать ему "да"?
– Поскольку я отдала своего сына, чтобы выжить, то не сочла особенной жертвой замужество с мужчиной, которого боялась, а не любила.
Фраерша наклонилась и поцеловала Раису. Отстранившись, она сказала:
– Я чувствую твою любовь к нему. И ненависть ко мне…
– Ты отняла у меня ребенка.
Фраерша встала и пошла к двери, застегивая на ходу рубашку.
– Она – не твой ребенок. Ты так сильно любишь Льва, что не оставляешь мне выбора. Именно твоя любовь позволяет ему жить в мире с собой. Он совершил неслыханные преступления, но, несмотря на это, он любит и любим. Он убивал, но он любим. И любим женщиной, которой восхищался бы любой мужчина, которой восхищаюсь и я. Твоя любовь дарует ему прощение. Она стала для него искуплением.
Фраерша застегнула китель и надела фуражку.