– Да, – Лялькин заволновался и уже пожалел, что сказал Битюгину больше, чем хотел вначале.
– Я не понял свою роль? – посуровел Лев Петрович. – Почему бы Вам прямо не прийти к священнику и не объединить ваши усилия?
Лялькин предчувствовал такой вопрос: он не добавлял ему оптимизма.
– Понимаете… Как бы сказать… Тут чисто человеческий фактор… Соперничество что ли…
Геннадий Петрович засуетился:
– Простите, что отнял столько времени… Вы, конечно, правы… Я так и поступлю… Еще раз простите за беспокойство…
Когда за Лялькиным захлопнулась дверь, Битюгин посмотрел на тыльную часть своей ладони: в центре её расплывалось белое пятно, какое бывает у чувствительных людей от укуса комара. Зудело нещадно. Битюгин пошел в процедурный кабинет, там была Наташа Дягилева.
– Голубушка, поищи, пожалуйста, какую-нибудь рассасывающую мазь, "бом-бенг", что ли…
– Что случилось, Лев Петрович? – Спросила Наташа, открывая аптечный шкаф.
– Пустяк, комар наверное укусил, а реакция на укус оказалось сильной. Зуд вскоре прошел, но пятно величиной с копеечную монету осталось, потемнело и стало отвердевать. Дня через три появились все признаки ороговения кожи.
III
В воскресное утро августа Наташа Дягилева шла в храм в смятенных чувствах, и причиной тому было давно ожидаемое ею предложение Трунова. Вчера, на дежурстве он сказал ей: "Наташа, тебе предложение "руки и сердца" сделать как описывают в рыцарских романах – на коленях и с цветком розы в руках?" – Он держал руки за спиной, а в глазах прыгали иронические искорки. Как выяснилось, за спиной он держал три ярко-алые розы: одну большую – полностью распустившуюся, вторую – полураскрытую, а третья сжалась, словно от страха, в тугой бутон.
Вот точно так же сжалось сердце Наташи под ироническим взглядом Семена Валентиновича.
Тогда она не сказала ему ничего определенного, и причиной тому стала её вера в Господа, неспособность открыть перед будущим супругом свое сердце. Она шла в храм, чтобы там получить ответ, или хотя бы намек, подсказку как поступить?
Букет роз, поставленный в трехлитровую банку, стоял перед её взором и даже малюсенькая капелька крови от прокола шипом розы на указательном пальце Семена, не ускользнула от Наташи.
Богослужение уже началось, и Наташа медленно обходила знакомые ей иконы, крестясь и тихо творя молитвы. Особенно долго стояла она перед образом Девы Марии с ребенком Христом на руках. Обычное состояние молитвенного сосредоточения и покоя, которые она испытывала в храме, на этот раз не случилось, мысли то и дело возвращались к Трунову, и, странным образом, все время в глазах стояла эта крошечная капля кровь на его пальце.
Службу вел молодой священник, с по юношески опушенной редкой бороденкой, и потому, остояв утреннюю службу, Наташа не решилась посоветоваться с ним по поводу своего состояния. По дороге домой сама мысль о том, что священник может ей что-нибудь посоветовать в таком деле, показалась нелепой, и она решила сама позвонить Трунову и все ему рассказать.
"Пусть он смеется надо мной, сколько ему влезет, но это расставит все точки над "I" в наших отношениях", – подумала Наташа, входя в квартиру.
Наташа жила с отцом, но тот так обставил свои отношения с дочерью еще с ранних лет, что никогда не обращался к ней с вопросами типа: "Что с тобой?" и "Как у тебя дела"? Он охотно разговаривал с женой и с единственной дочерью только тогда, когда они сами обращались к нему.
Отец, как она себя помнит, был погружен в собственный мир, в который никого не посвящал и не допускал. Был немногословен, замкнут, даже угрюм. По специальности он был историк и все время проводил за чтением книг и журналов. Всю свою небогатую пенсию он тратил на эти журналы и книги. В еде был неприхотлив. Наташе казалось, что если бы она не напоминала ему о еде, то он бы заморил себя с голоду.
Вот и сейчас, собрав в кухне на стол, Наташа заглянула к отцу в его кабинет-спальню.
– Папа, пойдем пообедаем.
Отец поглядел на дочь своим обычным, отсутствующим взглядом, сразу не поняв о чем речь.
– Я говорю: пойдем пообедаем. – повторила Наташа.
За столом она сказала отцу:
– Папа, мне сделали предложение выйти за муж.
– Давно пора, – буркнул отец, явно думая о чем-то своем.
– Тебя это не волнует? – Наташа хотя и ждала нечто подобное, но все-таки такое равнодушное отношение отца к судьбе единственной дочери обидело её.
– Родителей всегда это волнует. – откликнулся отец, переключив свое внимание на дочь. – И как всегда, волнует понапрасну. Дети поступают так, как хотят.
– Я полагала, что ты поинтересуешься, кто он? – обиженно отозвалась Наташа, подкладывая в тарелку отцу порцию глазуньи.
– Не, не! Я наелся! – он решительно отодвинул блюдце. – Чайку выпью, и всё. – Дягелев взял в обе руки стакан чая и поднес его к синюшным губам, непорядок был с сердцем и оттого губы постоянно имели синей, мертвенный цвет. На вопрос дочери он ответил чуть позже, ставя допитый стакан на стол:
– Ты же его знаешь, кто он, а мне зачем знать? главное, ты его знаешь, – с тем и ушел к себе.
Наташа, набравшись смелости, позвонила Трунову, но того не оказалось дома. К телефону подошла мать Семена и, узнав по голосу Наташу, в отличие от её отца, принялась с жаром убеждать свою будущую невестку, что лучше Семена она никого никогда не найдет и "напрасно она мучает мальчика".
Ближе к вечеру Наташа собралась пойти к своей подружке, но зазвонил телефон. Это был Трунов.
– Ну что? Решила? – спросил он.
И Наташа представила себе, как все та же ироническая улыбка блуждает по губам Семена. Ей расхотелось говорить Трунову, что выйдет замуж только после венчания в церкви и после того, как Семен покрестится.
– Нет, – ответила она.
Сказала это "нет" так твердо, что Семен истолковал это нет, как отказ выйти за муж.
– "Нет" без объяснений, или же…
– Можно с объяснениями. – Ответила Дягилева.
– Тогда где?
– Можно в парке, у фонтана, – предложила Наташа. "В парке у фонтана" вырвалось само собой.
– Хорошо. Через полчаса я там буду.
До парка было двадцать минут ходьбы, а Наташа была уже одета и потому пришла раньше Семена.
У входа в парк три джипа "Чероки" обогнали её, но затем резко остановились у ворот парка. Пятеро рослых парней выскочили из машин и открыли беспорядочную стрельбу из автоматов друг в друга. Шальная пуля попала в Наташу. Она умерла на руках Семена, по дороге в больницу.
IV
Встреча Лялькина с главой города состоялась вечером в одном из пансионатов. Мымриков обставил дело таким образом, что все вышло случайно, хотя Анатолий Валерьевич сам напомнил ему о Лялькине:
– Устал я что-то, а губернатор не отпускает из города, пока тепло во все дома не подам. Рвет и мечет. Может этот, как его…
– Лялькин, – подсказал Мымриков.
– Это не тот самый…
– Да, наш, тот самый.
– Чудны дела. Помню, он на шахту приходил, лекцию читал какую-то.
– Он в Москве институт закончил. Поразительный, скажу я Вам, человек!
– Ну, давай это как-нибудь в следующее воскресенье, организуй.
И вот это воскресенье наступило. А перед тем Огаркова потеряла Лялькина. Почти пять дней от него не было, что называется, "ни слуху ни духу". Утром в воскресенье он позвонил ей из Новокузнецка и сказал, что у него были деловые встречи, и пообещал прийти в понедельник вечером. Нужно сказать, что беспокойство Зины внезапным исчезновением Лялькина вызвано было не столько вспыхнувшей внезапно страстью, сколько тем обстоятельством, что она почувствовала страшное опустошение в душе, вызывающее ночами ужас. Она буквально лишилась сна, и огромные дозы снотворного погружали её в тягостные кошмарные сноведения.
Огаркова осунулась, подурнела, несмотря на то, что по утрам заявлялась в салон красоты и сидела там по часу и больше, пытаясь придать, как она шутила, "товарный вид" своей внешности.
Когда Мымриков позвонил ей на дом и пригласил поучаствовать во встрече, она отказалась, так как не имела сил выйти куда-либо. Она захотела заплакать, но не могла. Глаза были сухи, и только жгло их, словно перец попал.
* * *
Пансионат Зенково был известен в городе еще со времен советских тем, что там время от времени партийная элита любила в тайне от непартийной общественности расслабляться. Комсомольские вожаки также любили эти места на склоне горы – в любое время года, сочетая спорт и просмотр запрещенных западных фильмов с голыми девочками. Слюна вожделения скатывалась с их губ возжой, как у среднеазиатских верблюдов во время течки.
Потом эти строения облюбовала новая власть, и вместо партийно-угольного генералитета там собирался окружной и московский криминалитет. Словом, история этого комплекса зданий была насыщенной и однажды, в своих стенах принимала рабочую вольницу со всех концов "великого и могучего".
В холе одного из строений случайно встретились Лялькин и Анатолий Валерьевич со странной фамилией Гаран. Глава города был в легком костюме с неизменным галстуком вокруг сильной шеи бывшего физкультурника. Роста выше среднего, плотно сбитый, имел голос зычный, говорил акцентированно и темпераментно, обычно в обличительном, разносном тоне. Особы, приближенные к телу, рассказывают, что в узком кругу, за бутылкой хорошего коньяка, он умел шутить и любил петь старые комсомольские песни, целиком погружаясь в свою молодость.
Лялькин вошел в холл почти одновременно с Анатолием Валерьевичем, и Мымриков познакомил их. После обычных ничего не значащих реплик он оставил своего шефа в креслах один на один с Лялькиным. Наступила пауза, так как по неписаной субординации первым должен был заговорить хозяин этих мест. Тот же внимательно разглядывал собеседника, стараясь понять, "кого же ему подсунули".
Нельзя сказать, что Геннадий Петрович безучастно смотрел на главу города. Отнюдь нет, напрягшись и приведя в действие свои паранормальные способности, попросту говоря, подключив к себе демонические силы, он видел Анатолия Валерьевича несколько в ином свете, чем это видят обычные люди. Помимо физического тела, он видел и его энергетического двойника – так сказать, ауру, и по цвету, насыщенности этого "тела" делал куда более точные и емкие заключения. Как и предполагал Лялькин, самым характерным в собеседнике была ницшеанская "воля к власти". Это был тот информационный канал, сквозь который Лялькину ничего не стоило проникнуть в подсознание собеседника – в то место, откуда как бы всплывают на поверхность сознания мысли и желания. Что он и сделал, осторожно коснувшись этого багрового сгустка энергии, исходящего от точки надбровных дуг, причудливым образом оплетавших тело, и уходящий в пупочную "чакру".
Анатолий Валерьянович вздрогнул, словно ему за шиворот положили кусочек льда, и сказал:
– Мы же с Вами знакомы? Кажется лет десять тому назад Вы приходили к нам на шахту читать лекцию?"
– Верно, Анатолий Валерьянович, так оно и было. У Вас отличная память.
– Что же вас, э…э… так сказать, подвигло на… – Он не знал как сказать. Слова, все, были из чуждого ему словаря.
– Занятие парапсихологией, – подсказал Лялькин и тут же ответил: – Загадочность и таинственность человеческой сущности. Но мы зря теряем время на обсуждение таких общих вопросов. Вы устали, я это вижу.
– Это и на самом деле видно? – Анатолий Валерьянович не скрывал своего удивления тем, что Лялькин вот так запросто понял, что ему от него нужно.
– Это несложно продиагностировать, – подтвердил Лялькин, – и не составит особого труда подключить ваш организм к вечному и неисчерпаемому источнику энергии, льющемуся из космоса на землю.
Чем еще больше озадачил и заинтриговал собеседника.
– Выходит, то не сказки, правда? – Разговор пошел не по тому плану, который наметил для себя Анатолий Валерьянович, что так редко бывало с ним. Он – лидер по природе своей любил и умел подавлять волю любого оппонента.
– Это нетрудно проверить, если, конечно, есть желание.
– Допустим. Что я должен делать?
– Ничего. – Удивил его Лялькин. – Разве что сесть по удобнее и расслабиться.
– Ну, сел. Что? – Анатолий Валерьянович поглядел в глаза Лялькину. Он терпеть не мог, когда собеседник отводит взгляд в сторону. Был такой случай, широко известный в устном городском фольклоре, когда Анатолий Валерьянович вызвал к себе одного предпринимателя, человека дерзкого, судимого ранее, и, дабы сломить его волю заорал так, что секретарша чуть было не упала со стула, хотя двойная дверь заглушила наполовину его рев: "Смотри мне в глаза! Смотри!!!"
Рассказывают, что тот предприниматель, не растерялся и не менее зычно выкрикнул: "Может, мне в жопу тебе посмотреть?!"
После чего Анатолия Валерьяновича увезла машина скорой помощи с приступом стенокардии.
Лялькин, этот эпизод знал и потому не отвел взгляда, а, напротив, постарался придать ему подобострастное выражение, даже испуг.
Анатолий Валерьянович остался доволен: собеседник явно испытывал к нему почтение и даже толику страха. Так и должно быть, по мнению главы города: власть обязана внушать страх и почтение, иначе "на голову сядут".
Лялькин засмеялся:
– Как хотите, Анатолий Валерьянович, так и сидите, но лучше бы, если бы Вы, сели вот так, – он показал, как. – Руки на икрах ног, ладони рук, повернутые в верх на коленях, голова несколько опущена, а глядеть нужно в область своего пупа, где находится главный, связующий с космосом, энергетический узел, чакра.
Когда скептически усмехающийся Анатолий Валерьянович уселся, по образу и подобию сидящего напротив его Лялькина, тот попросил:
– Попробуйте мысленно представить себе звездное небо и мысленно же погрузиться в его глубины.
Все, что говорил Лялькин, в сущности, совершенно не требовалось делать: это был обычный туман для непосвященных людей. Лялькин давно уже выбрал для его энергетических доноров из тех, кто находился в здании, кто был меньше других защищен от его колдовства. Оставалось только подключить Анатолия Гарана к ним, по аналогии с тем, как переливается кровь от здорового к больному, и приступить к "прокачке".
Когда Анатолий Валерьянович почувствовал легкое тепло в области живота, постепенно поднимавшееся, с каждым вздохом, вдоль позвоночного столба, он не обратил на это внимания, но когда тепло коснулось области его сердца, он приподнял голову и посмотрел на сидящего напротив его Лялькина. Тот утвердительно качнул головой, и Анатолий Валерьянович вновь погрузился в блаженное состояние подпитки "космической энергией".
Горничная Даша, убиравшая номер, вдруг ойкнула, покачнулась и едва не упала на пол. Успела опереться на тумбочку, да так и замерла в нелепой позе, широко расставив ноги и задрав зад выше головы. С головой-то у Даши и случился непорядок: закружилась голова, через секунду – другую ослабли ноги, и она осела у тумбочки. Страх смерти сковал все её члены.
Нечто подобное испытал на себе и врач-физиотерапевт: внезапное головокружение, бессилие, перешедшее в сонливость, и все тот же страх внезапной смерти. Мысль о том, что сердце начинает барахлить, была не единственной у него. Понятно, что ни физиотерапевту Андрею, ни тем более Даше не пришло в голову, что они стали жертвами энергетического вампиризма Лялькина.
Когда сеанс лечения закончился, Анатолий Валерьянович был полон сил, как никогда в последние десять лет жизни. Ему казалось, что он может запросто согнуть подкову, хотелось действий и действовать. Он не сдержался от восторженного отношения к лечению:
– Это просто изумительно! Я силен, как бык!
Лялькин не мог сдержать усмешку, да и как ему было не усмехаться: посадить на "энергетическую иглу" такого высокопоставленного чиновника, подчинить его своей воле – разве этого мало? В Новокузнецке у него не получилось, а тут полная и окончательная победа! Теперь не Анатолий Валерьянович хозяин города, а он, незаметный, скромный, бородатый, простоватый… Как Распутин при царе Николае.
Эта мысль придавала ему силу куда большую, чем забавы с "перекачкой энергии" от "жертвенных баранов" к другим, не менее жертвенным и не менее бараноподобным существам! Именно так разделял мир Лялькин – на "посвященных" – касту жреческую – и тех, прообраз которых в агнце, возлежащем на жертвенном алтаре.
Случившееся в пансионате уже через неделю растеклось, распространилось в среде правящих элит города, что дало Лялькину, помимо власти, еще и немалые деньги. Открытый в "Углебанке" счет пух, как на дрожах. "Добровольные" пожертвования в "Фонд изучения отечественного наследия" – (так назвал Геннадий Петрович свою "контору"), патронировали не только Зинаида Яковлевна, но и председатель городского совета, Курасова Галина Николаевна.
Но настоящую, подлинную силу мага, чародея и колдуна Лялькин мог бы получить только тогда, когда самолично приобрел бы "дары святых мощей". Он прекрасно понимал, кому служит, и понимал также, что ТОТ не принимает приходящих с пустыми руками, ищущих его подлинной силы. Обретя "святые мощи", Лялькин получил бы более сильного "помощника" чем имел сейчас. Это облегчило бы ему доступ к тем людям, к кому вынужден искать обходные пути, или вламываться напрямую, используя человеческие методы интриг и власти.
Мечта Геннадия Петровича об организации экспедиции в район Осинового Плеса, обретала крепкую, финансовую основу.