V
Профессор Битюгин заболел. Поначалу он скрывал свое странное заболевание, но как-то, лежа в постели, поглаживая ладонь мужа, Людмила нащупала на тыльной стороне ладони твердое пятнышко.
– Что это? – и подтянула упорствующую руку мужа к ночному светильнику.
– Интересно: "черепашка", – сказала она, мало задумываясь над точностью и смыслом сказанного. – Давно это у тебя?
Определение Люды было на столько точным, что Битюгин растерялся и переспросил: "Что ты сказала?"
– Да вот, роговое пятнышко, оно так походит на панцирь черепахи, что у меня, невольно, вырвалось такое сравнение, – пояснила супруга.
Пришлось Льву Петровичу все рассказывать обстоятельно, в том числе и о том, что месяц тому назад он почувствовал жжение после рукопожатия Лялькина.
– Немедленно покажись дерматологу, хотя бы Пичугину: ты же с ним знаком, Заразу какую-то Лялькин занес тебе.
На этот раз она была как нельзя близко к истине. Лялькин, действительно, "занес заразу", только эта "зараза" не имела никакого отношения к известным науке вирусам, грибкам, микробам, а была связана с изменением энергообмена в клетках эпителия кожи. Об этом, сказал ему ни кто иной, как Пичугин, и порекомендовал, как всегда, радикальное средство – хирургию.
– Был, был я у Пичугина. Полюбопытствовал он, порассуждал о подобных случаях, да и выпалил, что "ни хрена его наука не знает, отчего точно такое бывает. А тут и тем паче: локальное ороговение. Я уж подумывал вырезать эту хреновень, да все откладывал.
– Действительно, любопытная хреновень. – согласилась жена, внимательно разглядывая "черепашку" в свете ночника и неожиданно для мужа спросила: – Лева, а лупа у нас далеко?
– Да я уж её рассматривал в бинокулярную лупу в лаборатории, – ответил муж. – Странный орнамент, напоминающей виньетку арабской вязи.
– Вот и я смотрю, что на обычный папиллярный узор не похоже. Ты знаешь что, сходи к Давлатову, он сделает снимок и отсканирует в компьютер. Интересно. – Может, какая-нибудь новая разновидность рака кожи?
– Этого мне для полноты счастья не хватает. – Пробурчал Битюгин.
На следующий день у Льва Петровича поднялась температура, он не пошел на работу, остался дома под присмотром Людмилы. К вечеру стало хуже, хотя всё, что предписано медициной в таких случаях, было предпринято. И в этот же вечер в квартире Льва Петровича раздался телефонный звонок, от благочинного отца Василия.
Об этом священнике в тот год писали многие газеты. Дело в том, что этот помимо обычных служб, он служил еще одну, редкостную в христианстве. Её называют "отчиткой", или изгнанием бесов из ими одержимых. В католичестве эта процедура называется экзорсизмом. Существует она и в других, не европейских культурах.
К телефону подошла Люда:
– Прошу прощения, это священник, Василий, мы знакомы с Львом Петровичем, С ним все в порядке?"
– Как раз и нет, он очень болен.
– Вот и я, почувствовал беспокойство. Вы, как я понял супруга Льва Петровича?
– Да, – коротко ответила Людмила, не понимая, что побудило священника позвонить и почему он "почувствовал беспокойство".
– Не знаю, скажет ли вам что-то тот факт, что я крестил Льва Петровича.
– Ну и? – уже не скрывая раздражения спросила Люда.
– Я хотел бы видеть его завтра с утра в своей церкови.
– Не знаю, вряд ли возможно это, – сухо ответила Котова и добавила: – Я передам ваше предложение Леве.
Когда Люда вошла в спальню, Битюгин, приподнявшись с постели спросил: "Кто звонил?"
– Какой-то священник, назвался Василием.
Она не захотела сказать, что он пригласил Битюгина назавтра в церковь. Почему? Она и сама не знала. Наверное, потому, что не видела пользы для здоровья супруга от этого посещения, а беспокойство явное. Битюгин же, напротив, пришел в состояние крайнего возбуждения:
– Как же мне в голову-то не пришло раньше!
– Что не пришло в голову? – переспросила Людмила, подготовляя шприц для инъекции.
– Да сходить к отцу Василию, посоветоваться с ним насчет этого… – он выразительно показал руку с багровой-красным пятнышком на тыльной стороне ладони. – Что он говорил?
– Просил, чтобы ты приехал завтра к нему в церковь, – она подошла к мужу со шприцом в руках. – Давай-ка поворачивайся на бочок и попку заголи…
Но Битюгин не собирался исполнить указание жены; он разволновался:
– А чего же ты мне не сказала?!
– Лева, у тебя температура под тридцать девять. Идет в организме воспалительный процесс…Головой нужно думать! Куда ехать? Да и зачем?
Но Битюгин не стал слушать никакие возражения супруги, даже встал с постели и вознамерился позвонить в больницу и вызвать на утро своего шофера.
– Лежи уж, все сама сделаю, – сдалась Люда.
Ажурная, бревенчатая вязь храма показалась на сером фоне горы, едва машина с Битюгиным миновала очередное железно-ангарное строение. Открылась панорама горно-лесистого ландшафта. По правую сторону склоны гор сплошь засаженны соснами, по левую – редкими домами-халупами, с извилистыми улочками к ним. На "взлобке" горы, рассекая надвое какое-то строение, и высился строящийся храм, с едва намеченными дугами и обводами будущих куполов.
Благочинный Василий встретил Битюгина у машины и обнял: "Вчера, после обеда нехорошо стало у меня на душе. Вспомнил о тебе: не случилось ли чего. Позвонил, супружница твоя, – он кивнул в сторону Людмилы, – худшие мои предчувствия оправдала. Вон ведь, горишь весь".
Василий, поддерживал под руку, Льва Петровича, тот беспомощно улыбался, стесняясь своей слабости. Рядом шла Людмила, с несрываемым любопытством рассматривая благочинного.
Священник был не высок ростом, ладно сложен, смугл, как многие выходцы из Западной Украины. То, что с Украины, Людмила определила по особому выговору, певучести гласных. Взгляд быстр, остр и надолго запоминается. Долю секунды глянул он на Людмилу, а взгляд запал в душу.
Показалось, что нет в человеке тайны от этого взгляда.
– Случилось вот… – Битюгин попытался высвободить правую руку, за которую держала супруга. Произошла заминка. Они остановились.
– Да не держи ты меня: – резко сказал Битюгин. – Я ведь еще на ногах пока что стою.
Людмила обиженно поджала губы, но руку отпустила.
– Вот, – Битюгин показал ладонь.
Василий с полминуты рассматривал пятно, а потом перекрестил себя и Битюгина:
– Кто же тебя так "отметил"?
– Был один. Кстати просил, чтобы я его с тобой познакомил.
– Не Лялькин ли?
– Так он тебе известен? – удивился Битюгин.
– Врагов своих в лицо зрю. Пройдем в храм.
– Он поглядел на Людмилу и сказал:
– Оставьте нас одних. Пожалуйста.
Котова вспыхнула, но промолчала и, резко развернувшись, пошла к машине, села, демонстративно хлопнув дверью.
Что происходило за дверями церкви, о том ведомо только двум: Бютюгину и благочинному отцу Василию, но более двух часов пришлось сидеть Людмиле в машине, и это ожидание издергало её.
Обратно ехали молча и дома весь вечер не разговаривали, к тому же Битюгин по приезду уснул, да так крепко, что супруга не стала его будить и поужинала в одиночестве.
Битюгин проснулся в десятом часу утра, и весь день его трясло, как в лихорадке. Вечером обильно вырвало чем-то склизко-черным, и после этого Битюгин уснул. Люда собрала слизь и отправила на анализ: она полагала, что Лев Петрович отравился или, того хуже, отравлен. Она не видела никакой связи между кожным заболеванием и, резким ухудшением здоровья, которое развивалась так бурно и стремительно.
Утром, следующего дня Лев Петрович попросил молока и с аппетитом съел сдобную булочку.
– Вот, вырвало тебя, и пошел на поправку. Я тебе говорила, что нужно принять рвотное, что тебя кто-то траванул, а ты вечно никого не слушаешь. – выговаривала ему Люда, радуясь, что Битюгину стало лучше. – И незачем было тащиться к этому попу…
Она не договорила, потому что Битюгин посмотрел на неё страшными глазами, полными ненависти.
– Все, все! Молчу! – Людмила замахала руками, – не гляди на меня так, умоляю!
Через три дня, Битюгин уже один, без супруги, приехал в храм Иоанна Воина. Шла церковная служба обычным порядком, рядовая и он смешался с прихожанами, отстоял до конца. В обеденный перерыв Василий подошел к нему.
– Ну как? Вижу что лучше.
Битюгин показал ему руку. "черепашка" из багровой стала как черной.
– Видел я этого оборотня. Приходил он ко мне в тот день и говорил мне о тебе. Что ты, мол, с пониманием отнесся к его намерениям искать мощи святого Томского.
Битюгин удивленно посмотрел на Василия. Тот усмехнулся: "Не телесно приходил, а в духе. Очень на меня злобствовал. Это хорошо, что я успел тебя окрестить. Много он людей загубил, да Господь мне открыл, что будет положен предел его беззакония.
Он дотронулся до плеча Бютигина своей маленькой, сильной рукой и тот очутил даже через материю пиджака, как горяча была ладонь священника.
– Ты. живешь в миру осторожно с оглядкой нужно ходить в нем, когда храмы возрождаются к жизни: то Князю мира сего не по душе такое, и он начинает возопиять к Господу. Напоминает ему, что тот обещал в конце времен царствие его. Вот и светские люди говорят, что живем мы со времени Чернобыля в апокалипсическом времени. Господь и им, как Астафьеву, дает мудрость предчувствия. Сторонись мудрствующих о сокровенных вещах.
– Он, то есть Лялькин, много говорит о святых мощах…
– Лжет он. Слыхал я его бредни. Человек то Господом сотворен был нетленным и вечным, и только в первом человеке произошло повреждение этой нетленной природы его. Так святые отцы учат. У людей есть память об этом вот и по наущению дьявола начинают подрожать Богу, де и мы нетленного сотворим…
Он провел Битюгина до машины и благословляя профессора сказал:
– Я ежеутрене и ежевечерне молитву о тебе совершаю, но и ты потрудись, ибо без твоего встречного труда любые молитвы – тщета. – Отец Василий полез в карман и вытащил оттуда крестик:
– Тот-то, крестильный, вижу, снял, да и утерял поди? Вот и отметину получил, а кабы не снимал, так и ничего бы не было. Беспечные вы, все. Хотя в нынешние времена сатана как никогда силен.
Лев Петрович виновато развел руками, так как не нашел слов и подставил свою голову в готовности принять крест.
Вечером, ложась в постель, Люда заметила на груди мужа крестик, но ни чего не сказала. Анализ слизи, которой вырвало Льва Петровича, не подтвердил её версии об отравлении, но весьма озадачил лаборантов. Это был кал, но кал не человеческий, а свиной. Котова была потрясена таким выводом лаборантов, но Битюгину ни чего не сказала.
Через три недели, Лев Петрович еще раз приехал к отцу Василию, "черепашка" усохла и смысла сфотографировать узор, уже не было ни какого.
К Новому 2000-му году отметина отпала, а на её месте осталось только белое пятнышко с тонкой молодой кожицей.
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Семен Адамов вернулся в свой кирпичный особняк, пустой и гудящий от пустоты, в сентябре. На двух клумбах перед высоким крыльцом, засыхали неухоженные цветы, а в огороде похозяйничали любители поесть и попить на дармовщинку. Удивительным было то, что ничего не было тронуто в самом доме. Уезжая в отпуск, он оставил ключи от дома теще и тестю, но по всему было видно, что они сюда не заглядывали. Маленькие паучки успели затянуть паутиной углы комнат, настроили ловчих сетей у шкафов, над шифоньерами – словом, хозяйничали так, словно жилые помещения остались навечно в их владении.
У Адамова не было сил, а главное – желания обиходить помещения. В комнаты жены и сына он не входил: был какой-то суеверный страх, и всю свою жизнь он сосредоточил в собственной спальне и на кухне. Редко бывал в зале, потому что, усаживаясь на диван напротив телевизора, ощущал что будто бы рядом с ним сидит его погибшая жена.
Кажется, на третий день он написал объявление о продаже дома. Была мысль навестить тестя, но он не мог себя заставить куда- либо пойти.
Прошла неделя, потянулась другая. Однажды, Адамов все-таки осмелился и поехал к тестю, но тот, мягко говоря, встретил его неласково, буквально не пустил на порог, да еще крикнул вслед: "Убийца!"
Семен почти ничего не готовил и ел не больше, чем его бывший сынишка. Кажется, на этой, второй неделе он обнаружил, что имеющиеся в наличии деньги кончились, что нужно показаться в поликлинике и решать вопрос с закрытием больничного. Безжалостная, неумолимая жизнь подступила к Адамову и заставила его побриться, помыться и выйти на люди.
В начале октября врачебная комиссия дала вторую группу инвалидности и теперь ему нужно было увольняться с работы "по состоянию здоровья". Бывшее стройуправление, ООО "Строитель" как и многие предприятия в городе, жило двойной жизнью, с одной стороны видимой, а с другой тайной. Шла игра без правил с государством, с собственными трудящимися, с "наездами" преступных группировок, так что до Семена Адамова никому не было ни какого дела, тем более до его больничного листа.
– Жди, будут деньги на счету предприятия, – оплатим, – Заявили ему в бухгалтерии.
Беда, как известно, не приходит одна, а приводит за собой целую свору. Вернувшись из поликлиники, Адамов увидел, что его дом отключили от электроэнергии, обрезанные у верхушки столба провода о чем наглядно свидетельствовали.
На следующий день Адамов, прихватив новенькую пиджачную пару, отправился на ближайшую барахолку, чтобы продать, заплатить за электроэнергию, купить продукты. Покупатель на его пиджак нашелся сразу же – вернее, покупательница и тут произошло нечто такое, что требует подробностей.
– Пиджачек-то ничего, – сказала женщина, – рассматривая подклад, на котором красовались нашивки фирмы изготовителя. – Вот только не разберу: чешский, что ли?
И в этот момент рука женщины коснулась внутреннего кармана. Адамов мог бы поклясться в том, что когда он снимал пиджак с вешалки из шкафа, в кармане было пусто.
– А что же Вы это, карманы не освободили? – и женщина вытащила пачку денег. Это были доллары.
Они остолбенело смотрели друг на друга. Адамов потянул пиджак на себя, а женщина непроизвольно потянула к себе.
Адамов гмыкнул и проглотил, подкатившейся к горлу ком.
– Да вот, забыл, – сказал он, словно обычное дело забывать деньги в пиджаках, выставленных на продажу.
А женщина визгливо закричала:
– Батюшки, грабят!
Стоящие рядом люди моментально отреагировали на этот крик и, поскольку пачка долларов была в руках женщины, то посчитали грабителем Адамова. Двое мужчин ухватились за него, один особенно старательно пытался завернуть Семену руку.
Произошло все выше описанное в течении минуты, не больше. Женщина одной рукой держала пиджак Адамова, а другой пыталась засунуть в нагрудный карман пиджака только что вытащенную оттуда пачку долларов. Кто-то из окруживших женщину и Адамова сказал:
– Пиджак-то мужчины, он его мне предлагал купить.
Это замечание несколько изменило первоначальную очевидность. Адамову перестали выкручивать руку, хотя продолжали крепко держать. Женщина все-таки ухитрилась засунуть деньги в карман пиджака и прижимала его к себе.
– Что случилось-то? – спросил кто-то.
Но ни женщина, ни ослабевший от борьбы Адамов не ответил.
– Пиджак-то чей? – повторил все тот же голос.
– Мой, – хрипло ответил Адамов и пояснил: – Продавать принес.
Женщина, опомнясь, зачастила:
– Верно, верно! Я ему пятьдесят долларов за пиджак хотела отдать…
– Ф-ю-ю! Долларов! – прокомментировал тот, что пытался выкрутить руку Адамову.
– Ага. ага! – подхватила женщина, – мы уже сторговались с ним, а когда я деньги вытащила, то он… – она закатила глаза и придала своему лицу выражение ужаса… – набросился на меня и хотел эти деньги выхватить.
– А где деньги-то? – спросил тот, кому раньше Адамов предлагал пиджак.
– Да вот я, от греха по дальше, сунула их в карман его же пиджака.
И женщина засуетилась, стала разворачивать вчетверо сложенный пиджак. Все с любопытством смотрели на её суетливые движения. Она вытащила из кармана две колоды игральных карт и уставилась на них с не меньшим недоумением, чем тогда, когда вытащила пачку долларов.
– Э, да ты вон какая штучка, – проговорил мужчина, который только что выкручивал руку Адамову. – Это не его, а тебя нужно в отделение сдать, аферистка!
На Адамова уже никто не обращал внимания. Он протянул руку к своему пиджаку, и женщина выпустила его из своих.
– Это твои карты? – строго спросил Адамова все тот же мужчина. Голос его выделялся на общем фоне разноголосицы.
– Нет, – растерялся Адамов.
– Да как же нет, если она из твоего пиджака вытащила? Это твои карты? – наступал он, обращаясь уже к женщине.
– Да кто ты такой, чтобы меня допрашивать? – взвизгнула та и, бросив карты, усиленно работая локтями, стала прорываться наружу кружка, охватившего её и Адамова.
– Подбери, – сказал кто-то Адамову, – и впредь рот-то не разевай! Вместо долларов всучат "куклу".
– Это не мои, – сказал Адамов, – а той женщины.
Он еще ни чего не понял из того что произошло.
– Ну не твои, так я заберу, – сказал мужчина и наклонился к земле, чтобы поднять две колоды.
Адамов отошел от этого проклятого места и закинул пиджак за спину.
Ему почудилось, что во внутреннем кармане что-то есть.
– Эй, мужик! – его окликнул тот, кто поднимал колоды карт.
Адамов оглянулся на крик. Мужчина шел к нему.
– Вот смотри, как нашего брата эти проходимцы обделывают, – он сунул почти в лицо опешившему Адамову разорванную упаковку карт, на землю полетели белые листочки резаной бумаги. – Вот твои доллары. Ты, это, того, не уходи, я сейчас кому нужно звякну, эту аферистку заловим.
Не дожидаясь согласия Адамова "не уходить" мужчина нырнул в толпу и исчез.
Адамов пощупал через материю внутренний карман пиджака, и ему показалось: точно, там лежит та самая пачка долларов. Адамов, как мог, быстро ушел с территории рынка на трамвайную остановку, не делая попытки посмотреть, что там в кармане, настолько был потрясен и ошарашен случившимся, и той скоротечностью, с какой все это произошло.
В трамвае он то и дело ощупывал карман и, уже подъезжая к конечной остановке не вытерпел и заглянул, приподняв полу лежащего на коленях пиджака. В кармане, действительно, была в банковской упаковке пачка, но не долларов, а десяток. От пережитого закружилась голова. Адамов, чтобы ненароком не упасть с сидения, лихорадочно уцепился за изголовку переднего. Вцепился судорожно, неосторожно и захватил в горсть волосы женщины, сидящей впереди него. Та ойкнула, и Адамов почувствовал, как пучок волос выскользнул из его пальцев. Он приподнял голову, и его взгляд встретился с разгневанным взглядом той самой женщины с вещевого рынка.
Адамов вскочил с сидения и бросился к дверям трамвая, женщина тоже вскочила и бросилась к другим дверям. Трамвай остановился, и люди могли видеть странную картину: из трамвая выскочили мужчина и женщина и опрометью бросились бежать, в разные стороны.