Джамал изо всех сил замотал головой:
- Не… нет. Она ничего такого про второго не говорила.
- Им известно, что там на диске? Они о втором знают?
Глядя на Джека широко открытыми глазами, Джамал еще энергичнее замотал головой.
- Я им ничего не сказал, Джек, честное слово. Ничего.
- А они знают? - Голос был спокойный, вкрадчивый, похожий на болото, в котором притаился крокодил-убийца.
- Не-а, не знают они.
Джек откинулся на спинку кровати. Кажется, именно этого ответа он и ждал. Джамал почувствовал некоторое облегчение. Джек о чем-то напряженно думал. Потом заговорил:
- Нам ведь полиция здесь не нужна, правда?
Джамал молчал.
- Я прав?
Джамал вообще-то решил, что этот вопрос скорее риторический, но его, оказывается, вынуждали ответить. Он снова замотал головой.
- Конечно, не нужна, - подтвердил Джек. - А эти твои знакомые не знают, ни что на диске, ни кто с этим связан…
Он сложил руки на груди, посмотрел на потолок, вздохнул.
Джамал так и стоял перед ним молча, только с мокрой одежды капало на ковер.
Джек повертел головой и впился глазами в Джамала, который чувствовал себя под прицелом наемного убийцы.
Отец Джек растянул рот в улыбке:
- Что бы сделал ты?
Джамал уставился на него, не веря собственным ушам.
- Что?
Джек снова улыбнулся. Заговорил терпеливо и медленно:
- Как бы ты поступил?
Джамал посмотрел на него с опаской, чувствуя подвох.
Отец Джек вздохнул.
- Такой простой вопрос, Джамал. Ты же теперь один из моих ребяток, член семьи, - умасливал он мальчика. - Я ценю вклад в общее дело со стороны всех членов семьи. Так поступает всякий хороший отец. Будь добр, скажи. Что бы ты сделал?
- Я бы… еще раз встретился с Донованом. Вдруг бы он что-нибудь предложил. Тогда можно было бы посмотреть…
Джек кивнул, по-прежнему улыбаясь.
- Знаешь, Джамал. Наверное, ты прав. Дадим-ка этому Доновану еще один шанс. Посмотрим, сколько в свете последних событий он будет готов заплатить. Если ничего, ну тогда… - Он пожал плечами. - Как пришло, так и уйдет. И нечего расстраиваться.
Джамал испытал такое облегчение, что не мог ни двигаться, ни говорить.
- Ты молодец, Джамал. Все сделал правильно. А теперь можешь идти.
Джамал, не в силах поверить такому удачному повороту событий, быстро попятился назад, выскользнул из комнаты и закрыл за собой дверь.
Он прекрасно понимал: это далеко не конец. За ним будут неусыпно следить.
И вот он лежит на кровати и переживает очередной приступ тоски.
Он в ловушке.
Он точно знает, что Джек с ним забавляется. Специально, гад, так сладко с ним беседовал, чтобы затянуть в свои липкие сети. Правда, в тот момент он купился. Теперь же, когда он заново все проиграл в голове, ему совершенно ясно, что Джеку доверять нельзя. Это просто еще один способ закрепить прутья в клетке.
Он смотрел на решетки на окнах. Надо найти возможность сбежать отсюда. Оторваться от Сая. Договориться с Донованом.
Исчезнуть.
Он должен это сделать.
Джамал вздохнул и снова посмотрел на забранное решеткой окно. Тоска отступала.
Есть же какой-то выход - вполне реальный, а не придуманный, вроде грязно-коричневых островков на потолке.
Должен быть.
11
В полутемном баре было тепло и уютно. Приглушенный свет разноцветных лампочек на неоштукатуренных кирпичных стенах и арках придавал атмосфере удивительное очарование. Донован сидел на длинном кожаном диване и пил пиво из бутылки, изо всех сил стараясь не выдавать волнение. Рядом на краешке пристроилась Мария, держа джин с тоником. На ней было черное платье без рукавов с пуговичками впереди. За застежкой угадывалась дразнящая ложбинка на груди, которую подчеркивала нитка жемчуга. На ногах - высокие сапожки на каблуках. Замшевый пиджак она бросила на подлокотник. Темные волосы блестели и переливались. Донован тоже снял пиджак. Волосы он привел в порядок, насколько мог. Играла музыка - Крис Мартин пел о том, чтобы все начать сначала.
Бар и ресторан "Гершвин", куда они пришли, находился в конце Дин-стрит в районе, который когда-то слыл финансовым центром - буфером между георгианской пышностью старого Грейн-джертауна и кинематографическим шиком Дин-стрит до самого Тайна. Прежние викторианские коммерческие храмы превратились в монументальные бары и рестораны. "Гершвин" располагался в подвале - сводчатые потолки и толстые стены выдавали его прежнее назначение. Теплые красные стены, куполообразный черный потолок, усыпанный сотнями разноцветных лампочек, - искусственное черное небо, не знающее дневного света. Основной зал ресторана представлял собой длинное и довольно узкое помещение с небольшой сценой в глубине. Здесь когда-то хранили деньги, слитки золота и серебра, а теперь обедали посетители. Несколько ступенек справа вели вниз в небольшой бар с диванами. Там сейчас и сидели Донован и Мария.
Вообще-то пойти в ресторан предложила Мария - этакий выход в свет в субботу вечером. Результаты вскрытия будут готовы не раньше понедельника. Что касается диска, то дело теперь за Джамалом. Они никак не могут на это повлиять. Так почему бы не отдохнуть - в конце концов, они делают это за счет редакции! А еще можно заново познакомиться.
- Итак, - сказала Мария, ставя свой бокал на стол, - дела сейчас обсудим или потом?
- Ты ведь знаешь, что пока от нас ничего не зависит.
Мария кивнула. Она немного нервничала, опасаясь, что, кроме работы, им будет не о чем говорить.
- Что ж, ты прав, - сказала она.
После того как Донован согласился составить ей компанию, он прошелся по центру города. Странные ощущения - он как будто возвращался к жизни, хотя, глядя на витрины магазинов, чувствовал, насколько сильно от нее отстал. Какое-то время его даже занимала мысль зайти в парикмахерскую постричься, а то и костюм приобрести, но передумал: нет, к этому он пока не готов. Он вернулся в гостиницу, принял душ, переоделся в чистую футболку. Глядя в зеркало, с удивлением подумал, что хочется выглядеть как можно лучше. Он улыбнулся - прямо-таки решившая вернуться на сцену рок-звезда в гастрольном турне: есть о чем петь, но пальцы уже не так резво перебирают струны.
Револьвер, который он взял с собой в Ньюкасл, лежал не очень глубоко в дорожной сумке.
- Отдыхай, набирайся сил - они пригодятся, - сказал он, осушая бутылку и понимая, что пока ни она, ни он сам не чувствуют себя раскованно. - Может, еще выпить закажем?
К ним подошла официантка и сказала, что их столик готов. Они поднялись на несколько ступенек вверх и сели под искусственным ночным небом. Зазвучала другая мелодия. Кажется, Майлз Дэвис, решил Донован. По крайней мере, музыка подействовала на него как воздушный массаж и вместе с алкоголем помогла снять напряжение.
Они сделали заказ. Барашек с сырными клецками для Донована, морепродукты и птичья грудка для Марии. Еще джина с тоником, еще пива и бутылку мерло на двоих. Новый мир, новая жизнь.
Принесли вино. Донован поднял бокал, посмотрел на Марию:
- За что выпьем?
- За будущее, - ответила она, ни секунды не колеблясь.
- Потому что оно не может быть хуже, чем прошлое.
- А еще оно дает возможность что-то начать сначала, - сказала она, избегая смотреть ему в глаза.
Они чокнулись - в бокалах зажглись звездочки.
- Ты сегодня великолепна, - заметил он с улыбкой.
Мария поставила бокал на стол, опустила глаза. Взяла джин с тоником, улыбнулась в ответ и почему-то вздохнула.
- Благодарю.
- Что-то случилось?
- Не знаю, как сказать. - Она покачала головой. - Может, это просто необъяснимые страхи и ни на чем не основанные подозрения, но у меня какое-то ощущение… что меня дергают за ниточки.
- Что?
- Какое-то предчувствие… удара, что ли…
Донован глотнул пива.
- Что ты имеешь в виду?
- Мне кажется, Шарки темнит. По крайней мере, он сделал все, чтобы я уехала из Лондона. А сыграл на том, что Джон Грин хочет вернуть себе кресло главного редактора, а один из замов открыто претендует на мое место. Он, дескать, именно поэтому настоятельно рекомендует уехать. С глаз долой. Не нравится мне это. - Она снова вздохнула. - Не знаю. Наверное, нельзя быть такой мнительной. В конце концов, я несу ответственность за газету.
- Возможно, - Донован пытался найти слова, которые бы ее успокоили. - А ты не подумала, что тебе дают возможность делать то, что тебе лучше всего удается? Как бы я ни относился к Шарки, он, очевидно, считает, что, поскольку здесь происходят настолько значительные события, необходимо твое присутствие. Он и Грин пока заменят тебя в Лондоне.
Мария ответила не сразу:
- Вообще-то я и сама собиралась приехать. Просто они слишком быстро все это провернули, и самое главное - у меня за спиной.
- Тебе не кажется, что это все-таки не повод, чтобы выстраивать теорию заговора?
- Конечно, но… - Она допила джин с тоником и перешла на вино. - Трудно объяснить. Журналистика меняется. Профессия перестала быть исключительно мужским клубом, но стереотипы остаются. Наверное, это избитая фраза, но женщине гораздо труднее занять в журналистике кресло руководителя. Не только занять, но и удержаться в нем.
Срывающимся от волнения голосом она вдруг принялась рассказывать о женщинах-редакторах, которые пытались переиграть мужчин, следуя мужским правилам. Это заканчивалось тем, что они либо становились еще более жесткими, чем мужчины, и превращались в автоматы, либо проигрывали самой системе. Фантазии, вызванные подозрительностью, и истории об амазонках от журналистики смешивались, разрастались и наконец иссякли. Она отхлебнула вина.
- Извини, - произнесла она сконфуженно и покачала головой, - что-то меня понесло. Может, вино в голову ударило?
- Здесь для этого место вполне подходящее, - улыбнулся Донован.
Она снова печально покачала головой. Донован заранее переживал, как пройдет этот выход в свет; он не представлял, что говорить, как себя вести. Но ему и в голову не приходило, что Мария может чувствовать себя так же.
Она сидела, опустив глаза. Что-то в ней было такое, что заставило его почувствовать волнение глубоко внутри - то, что он не позволял себе чувствовать в последние два года. Он инстинктивно, не думая, потянулся через стол и накрыл ее руку своей.
Она вздрогнула, как от электрического разряда, распахнула глаза и испуганно на него посмотрела.
Несколько секунд они сидели и смотрели друг другу прямо в глаза. Именно тогда он понял, что они оба пересекли разделявшую их, пусть не очень значительную, границу. Ему показалось, что Мария тоже об этом подумала.
И назад пути нет.
Принесли закуски. Они ели, нахваливали поваров, делились друг с другом особенно вкусными кусочками. Вино кончилось, они заказали еще. Им принесли, и они снова остались наедине.
- У тебя есть кто-нибудь? - спросил Донован, отхлебнув мерло из бокала. - Я, честно говоря, думал, что ты вышла замуж.
Легкости, с которой он хотел задать вопрос, не получилось.
- Замуж? - Мария делано засмеялась. Ей тоже с трудом давались слова. - Зачем? Я успешная независимая женщина. У большинства мужчин с этим не все в порядке. Переспать они готовы, но упаси бог связываться с женой и детьми.
- Но можно выбрать журналиста.
- Только его уровень должен быть по крайней мере не ниже моего. А то знаю я вашего брата-щелкопера. Ковбои с ноутбуком вместо кольта.
- А ты не потеряла способность оригинально мыслить. - Донован улыбнулся.
Мария улыбнулась в ответ и, как ему показалось, чуть-чуть покраснела.
- Спасибо. Это дар божий. Но ты ведь понимаешь, что я имею в виду. У таких людей сплошное самомнение и сознание собственной значимости. - Она пригубила из бокала и продолжила: - Вообще-то у меня имеется кавалер. - Она посмотрела куда-то на скатерть, потом, чтобы чем-то занять руки, начала намазывать масло на хлеб.
- У вас это серьезно? - спросил Донован, следя за ее движениями.
Она слегка поколебалась, задумалась над вопросом, словно и сама себе его раньше задавала.
- Скорее нет, чем да, - сказала она и улыбнулась, будто удивляясь собственному ответу. - Надо же, я все-таки произнесла это вслух. Все встало на свои места.
- Значит, ты над этим уже думала? - сказал он без улыбки.
- Видишь ли… - Она разрезала намазанный кусок хлеба на две части, посмотрела на свою работу, потом разделила каждую половинку еще пополам. - Он хорошо ко мне относится, нам вместе хорошо, но…
- Что "но"?
- Он занят своим делом, я - своим. Две совершенно разные жизни, два мира, которые время от времени пересекаются.
- Чем он занимается?
С помощью ножа Мария начала перемещать кусочки хлеба по тарелке.
- Он зубной врач.
- Зубной врач?
- Тебя это как будто удивляет?
- А ты как будто оправдываешься.
- Я вовсе не оправдываюсь, - сказала она не очень уверенно. - Что здесь удивительного?
- Вроде бы ничего, - улыбнулся он. - Просто я ожидал, что ты скажешь, что он у тебя, скажем, юрист или там какой-нибудь газетный шишак.
Наступила ее очередь улыбнуться:
- Газетный шишак? Приятно слышать, что ты не растерял своей способности оригинально мыслить.
Донован слегка покраснел.
- Маэстро, туш! - сказал он смущенно, по-прежнему глядя на ее руки.
Она отложила нож.
- Я понимаю, что ты имеешь в виду, - продолжала она, - но мне пришлось проделать такой сложный путь, чтобы стать тем, кем я стала. Сплошные жертвы. Если бы я вышла замуж, мое замужество вряд ли могло продлиться долго или превратилось бы в некое удобство. Поэтому у меня есть Грэг. Он разведен, видится с детьми два раза в месяц по выходным. Мы бываем вместе, когда у меня есть время. Такие вот дела. Вариант, конечно, не идеальный, но и сама жизнь далека от идеала.
- А ты между тем стала настоящим ночным кошмаром для конкурентов вроде "Дейли мейл". Всемогущая дама, которая не знает своего места, да?
Мария улыбнулась:
- Судьба!
- Как родители?
Донован был с ними знаком, несколько раз даже бывал у них дома. Они ему по-настоящему нравились. Мать работала в сети дешевых магазинов, отец - в местном совете. Они экономили на всем, чтобы дать дочери хорошее университетское образование. Доновану всегда казалось - Мария работает за троих, чтобы доказать, что деньги потрачены не зря.
- Спасибо, хорошо. Мама уже на пенсии. Отец, как всегда, держится молодцом, ходит в паб, болеет перед телевизором за любимую команду.
Донован кивнул.
- Они, бедные, ждут внуков, но разве можно везде поспеть? Всего не охватишь.
- У тебя еще есть время.
Мария скроила гримасу, отпила глоток вина.
- А твои как?
Он рассказал, что отец умер, мать живет в Восточном Сассексе в Истбурне, а брат - где-то в Индонезии.
- Владеет там предприятием - точно не знаю, каким. Короче, работает капиталистом - эксплуатирует местных рабочих. Мы никогда не были особенно близки.
Донован с детства жил с ощущением, что он в семье чужой. Он был вторым ребенком, все свои надежды родители связывали со старшим сыном, поэтому предоставили младшему полную свободу действий. Он всего в жизни добивался сам.
Они с Марией пришли в "Геральд" почти одновременно. Среди сотрудников газеты, помимо работников буфета и техперсонала, они были единственными выходцами с севера Англии, да еще из низших слоев общества, и не упускали возможности всем об этом напоминать. Это объединяло. У нее появилось лондонское произношение, но когда она слишком волновалась или уставала, то начинала произносить слова, как это делают у нее на родине в Солфорде. Он же и вовсе не потрудился избавиться от джорди - специфического говора жителей берегов Тайна.
Донован заметил, что на платье Марии расстегнулась еще одна пуговичка, чуть больше обнажив белый изгиб груди. Он старался туда не смотреть. То есть смотреть не слишком пристально.
- Ладно, хватит обо мне, - подвела итог Мария. - Ты-то как? Завел кого-нибудь?
- Нет, - сказал он просто.
- И нет на примете никакой пышнотелой молочницы? - лукаво спросила она.
Донован отрицательно покачал головой, даже позволил себе улыбнуться.
- Должно быть, тебе очень одиноко. Только ты и твои… - Она замерла, испугавшись собственной бестактности.
У него тут же испортилось настроение. Очарование вечера куда-то улетучилось, вернулась прежняя бесконечная боль. Он впился глазами в стол.
- Прости меня, пожалуйста, прости… - начала Мария и осеклась. Слова казались мелкими, незначительными. - Я подумала, что ты, возможно, уже начал…
У него внутри поднялась и требовала выхода горячая ядовитая волна. Хотелось наговорить гадостей, наказать ее за то, что она напомнила о его боли, за то, что позволила думать, что он может забыть эту боль, за ее безоблачную жизнь, за свою и ее слабость - за все.
- Возвращаться в привычную колею, хочешь сказать? Нет. Конечно, иногда становится очень одиноко. И знаешь, что я делаю? - Он говорил, а внутри все горело. - Приезжаю сюда, в Ньюкасл, снимаю какую-нибудь девицу, запираюсь с ней в гостинице. Это, видишь ли, не очень трудно сделать. Иногда, - он распалялся все больше, - иногда даже ей плачу. - Тяжело дыша, он подождал, удостоверяясь, что сказанное производит должное впечатление. - Тебя это шокирует?
Мария посмотрела на него с опаской.
- Нет… нет…
Он кивнул, чувствуя какое-то странное удовлетворение от того, что слова, растекаясь ядом, ранят их обоих.
- Да, Мария, вот так низко я пал. Мне не нужна ни чья-то любовь, ни чья-то привязанность. В половине случаев я даже мужчиной себя не чувствую - просто не хочу никого, и все тут.
- Чего же ты тогда хочешь?
Он увидел страх в ее глазах, и ему вдруг стало стыдно за то, что этот страх появился из-за него. Он поднял глаза к потолку, откуда на него смотрели искусственные звезды. Горячая ядовитая волна отступала.
- Хочу освобождения, - сказал он устало. - Избавиться от демонов, от призраков и духов, которые без конца меня терзают. - Он вздохнул и продолжил еще тише: - Найти что-то такое, что поможет мне справиться.
Принесли основное блюдо. Они с благодарностью за возможность сделать паузу налегли на еду. Оба в основном молчали. И думали.
Трапеза закончилась. Официантка убрала тарелки, предложила сладкое, от которого они отказались. Выпили кофе.
- Прости меня, пожалуйста, - произнесла наконец Мария.
- Нет, это моя вина. За многие месяцы ты первый человек, с которым я по-настоящему разговариваю. - Он покачал головой и вздохнул. Хотел что-то сказать, но не сумел. - Это я должен у тебя прощения просить. Мы ведь когда-то были… друзьями.
- Мы и сейчас друзья.
Они замолчали. В динамиках зазвучал саксофон Джона Колтрейна.