- Сидни! - Возвратившись к тарантасу, он похлопал Валентину по шелковистой морде. - Сид, поди-ка сюда. Сядь с Джошем, а то он нас отсюда и не вывезет. Тут глаза требуются поострее. - И верно, переулок погрузился в непроглядную темень, нигде, до самой дороги, пролегавшей ярдах в двухстах от берега, ни огонька.
Стритер занял указанное место слева от возницы, а Джиттинс направился к коляске. Проходя мимо Остерли и уже открыв дверцу и поставив ногу на подножку, он взялся левой рукой за крышу, а правую опустил в карман, где лежал "смит-и-вессон". Вынув револьвер, Джиттинс повернулся и одним выстрелом вышиб мозги Стритеру, сильно напугав лошадей.
- Давай, Джош, избавься от него!
Остерли подхватил светившееся на землю тело и оттащил к реке. Джиттинс нырнул в кэб.
Было почти полвосьмого, и в эту самую минуту Альберт Спир собирался известить профессора Мориарти о смерти Сэл Ходжес.
Глава 8
У ПРОФЕССОРА ДОМА
Лондон:
17 января 1900 года
Теперь, когда Терремант почти все время проводил вдали от дома, Мориарти пригласил на его место Дэниела Карбонардо, который охранял Профессора и в доме, и во время нечастых прогулок. Под одной с ними крышей обосновался и Уолли Таллин, шустрый конопатый парнишка с рыжеватыми волосами, успешно справлявшийся с обязанностями порученца. Утром в среду Мориарти отправил Уолли за Беном Харкнессом, проживавшим в комнате над конюшней, где стоял экипаж Профессора.
Выехали уже ближе к полудню. Дэниел устроился в коляске, как всегда бдительный, с оружием под рукой, готовый в любой момент принять меры, если кому-то взбредет в голову поднять руку на его хозяина.
Пунктом назначения стал Главный почтамт на Сент-Мартинз, откуда Мориарти послал телеграмму некоему Карлу Францу фон Херцендорфу, проживавшему, судя по адресу, в престижном венском квартале Стефансдом.
ПРИЕЗЖАЙТЕ КАК ТОЛЬКО СМОЖЕТЕ ТЧК СООБЩИТЕ ДАТУ И ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ ТЧК ВАС ВСТРЕТЯТ ВСЕ БУДЕТ ПОДГОТОВЛЕНО ТЧК С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ ДЖЕЙМС
Телеграмма обошлась отправителю в семь шиллингов и девять пенсов, что соответствовало стандартному тарифу - три пенса за слово для сообщения за границу. Затем они, без всяких происшествий, возвратились домой, потратив на вылазку примерно один час. Поведение Дэниела Карбонардо - его внимательность, сосредоточенность, поза - произвело на Мориарти столь сильное впечатление, что он даже задумался о том, не включить ли мастера пыток в состав своей преторианской гвардии.
Поднявшись к себе в комнату, Профессор налил стакан сухого шерри, большим почитателем которого сделался с некоторых пор, и отправил Уолли, паренька расторопного и надежного, в трактир "Герцог Йоркский" - за пирогом с кроликом от миссис Белчер. Пирог прибыл еще горячим - Уолли принес его наверх на двух тарелках, прикрыв полотенцем, - и к этому времени Мориарти уже освободил место на столе и приготовился к трапезе: перелил в графин бутылку "Оспис де Бон" и заткнул за воротник белейшую салфетку.
Пирог у Ады Белчер получился, как всегда, хороший - не восхитительный, но вполне съедобный, хотя тесту определенно чего-то недоставало, возможно, потому что в правильном пироге тесто должно впитывать соки подливы и, насыщаясь таким образом, буквально таять во рту. Данного кролика приготовили в полном соответствии со вкусом заказчика - нежное мясо сдобрили гвоздикой, луком и чесноком, добавили нарезанного кубиками картофеля и моркови, щедро полили нежным, ароматным соусом, - так что оставалось только немного посолить подливу, а мясо помазать английской горчицей. Горчицу Профессор готовил сам - раз в неделю, используя порошок мистера Коулмана и добавляя, на французский манер, белого винного уксуса.
Поваром Ада Белчер была почти хорошим, но не отличным. До идеала она, по мнению Мориарти, все же не дотягивала. Те, кто соответствовал высшим критериям, остались в прошлом, прежде всего, Фанни Джонс. К сожалению, Фанни вышла замуж за Пипа Пейджета и стала Фанни Пейджет - до скончания его дней.
Вилка с наколотым кусочком мяса и теста, обмакнутого уже в густой соус, остановилась на полпути ко рту, роняя на тарелку капли подливы. Профессор задумался о несбыточном…
Но почему о несбыточном? Пейджет предал его и ушел - свободно, не откупившись. Однако же, если все тайное сделается когда-нибудь явным - а это случится, несомненно, в Судный день, - то Пейджет, стало быть, живет в ожидании расплаты за свой грех, и принудить его к полному расчету совсем не трудно. При мысли о вкуснейшей стряпне Фанни Профессор испытал волнение, сходное с сексуальным и даже ощутил легкую дрожь в теле.
Он откинулся на спинку кресла. Ах, каким чудом был бы этот пирог, если бы его приготовила Фанни Джонс! В эту минуту Профессор, пожалуй, отдал бы многое за возможность отведать мясной рулет Фанни или, что еще лучше, ее прелестнейшие запеченные яблоки, фаршированные тростниковым сахаром и кишмишем, да еще приправленные щепоткой имбиря. В голове Мориарти завертелся какой-то полузабытый мотив. Что-то из далекого прошлого…
Выпив за пирогом три стакана бургундского и пребывая в приятной послеобеденной неге, Профессор позволил себе расслабиться, уйдя мысленно к тем дням и часам, когда он лишил жизни своего старшего брата.
Много времени и усилий ушло на то, чтобы постичь искусство перевоплощения. Овладев профессиональными навыками и научившись достигать сходства с профессором математики, младший Мориарти перешел к финальной стадии игры. Прожив с братом много лет, он знал самые темные тайны его души и, разумеется, его главную слабость: при всех своих выдающихся математических способностях Джеймс Мориарти совершенно не умел обращаться с деньгами и постоянно залезал в долги. Младшему брату не составило большого труда выяснить, что профессор привязался к двум богатым студентам, и рассудить, что именно на этом пути его ждет гибель.
Молодые люди - Артур Боуэрс и почтенный Норманн Де Фрейз - не достигли еще и двадцати лет, но в их облике и манерах уже проступили явственно признаки вырождения: томная внешность, слабые, женственные руки, безвольный рот, покраснение глаз на следующий после обильных возлияний день, аффектированная речь, за которой с трудом угадывался быстрый, хотя и неглубокий, ум.
Младший Мориарти взял обоих молодых людей на заметку. Отец Боуэрса был крупным землевладельцем в Глостершире, отец Де Фрейза, баронет сэр Ричард Де Фрейз, и сам отличался склонностью к веселой жизни. Оба юноши к тому времени уже твердо ступили на стезю порока: проводили много времени с профессором математики, задерживаясь у него порой до самого утра и пренебрегая занятиями.
Выбрав подходящее время, младший Мориарти через надежных друзей распустил слух о разлагающем влиянии немолодого преподавателя на неокрепшие души и позаботился о том, чтобы слух этот достиг ушей их родителей.
Первым отреагировал сэр Ричард, озабоченный тем, что его отпрыск попал в паутину запретных удовольствий и порочных отношений, которые уже влекли его самого к вечному проклятию. Нагрянув внезапно в университет, он провел час или около того с сыном, после чего, кипя праведным гневом, пожаловал в дом вице-канцлера.
Исправить что-либо было уже невозможно, поскольку преподаватель математики увяз в пучине греха сильнее, чем предполагал его младший брат.
Выяснилось, что для финансирования ночных кутежей профессор нередко занимал деньги у обоих молодых людей, в результате чего задолжал им крупные суммы. Когда все это вышло наружу, математик выплатил три тысячи фунтов Де Фрейзу и еще полторы тысячи Боуэрсу. Вице-канцлер был вне себя от гнева. Фамилию Мориарти вычеркнули из анналов почтенного заведения, а его самого попросили покинуть университет.
Между тем слухи росли и ширились. Говорили, что профессора застигли in flagrante delicto с коллежской прислугой; что он украл какие-то деньги; что оскорбил и даже ударил вице-канцлера; что употреблял свои математические таланты, дабы жульничать за карточным столом; что он наркоман, сатанист и связан с некоей бандой уголовников. Правдой из всего этого было лишь то, что профессор Мориарти ушел со своего поста.
Наблюдая за развитием скандала, младший Мориарти выбрал подходящий момент и однажды во второй половине дня появился неожиданно в доме старшего брата, выразив притворное удивление при виде коробок, тюков и чемоданов.
Опальный профессор являл собой жалкое зрелище: сгорбленный, растерянный, с глубоко запавшими глазами и трясущимися руками, сломленный и разбитый. Сбивчиво, медленно и абсолютно бесстрастным тоном он поведал брату историю своего падения.
- Если кто и поймет меня, то только ты, Джим, - вздохнул он, закончив печальную повесть. - Насчет Джейми я сильно сомневаюсь.
- Ты прав, но Джейми сейчас в Индии, так что никакой опасности пока нет.
- Но что мне делать? Публичного скандала не будет - никто не хочет чернить имя университета, - но слухи распространяются самые невероятные, и их не остановить. Вскоре весь мир узнает, что я ушел не по собственной воле, а был изгнан с позором. Мне конец. Конец моей карьере, моей работе. Я в смятении. Я не знаю, что делать, к кому обратиться.
Младший Мориарти отвернулся к окну, дабы не выдать ненароком своей радости.
- И куда ты собираешься? - негромко спросил он.
- В Лондон, а потом… - Несчастный воздел руки в жесте отчаяния. - Я даже подумывал о том, чтобы отправиться к тебе, на железнодорожную станцию.
Джим улыбнулся.
- Я уже давно там не работаю.
- Тогда чем ты?..
- Я многим занимаюсь. Думаю, сегодня меня направило сюда само провидение. Я могу помочь. Прежде всего, позволь мне отвезти тебя в Лондон, где ты, несомненно, найдешь какую-то работу. Смелее, брат. Доверься мне, а уж я открою для тебя кое-какие двери.
Вечером того же дня багаж профессора погрузили в кэб, и братья отправились сначала на железнодорожную станцию, а затем уже в Лондон.
Весь следующий месяц в определенных кругах говорили о том, что звезда знаменитого профессора закатилась. Говорили также о том, что, обосновавшись в столице, он занялся подготовкой будущих офицеров, поскольку в искусстве современной войны математика играет весьма значительную роль.
В течение шести месяцев бывший профессор усердно трудился на новом для себя и весьма нелегком поприще. Занятия проходили в небольшом домике на Поул-стрит, находившемся у ее соединения с Уэймаут-стрит, с южной стороны Риджентс-Парка, месте, довольно удобном для жизни, позволяющем кататься на коньках зимой, играть в крикет летом и посещать заседания зоологического и ботанического обществ круглый год. Но через полгода Джеймс Мориарти-старший внезапно прекратил все занятия и переехал в большой дом на Стрэнде.
Таковы общеизвестные факты, касающиеся перемещений профессора непосредственно после изгнания его из высших эшелонов академической жизни. Правда выглядит иначе, поскольку именно этот период отмечен решительными подвижками в карьере того профессора Мориарти, который известен нам как некоронованный король преступного мира времен королевы Виктории и короля Эдуарда.
Однажды прохладным осенним вечером, когда профессор, отужинав пораньше вареной бараниной с овсянкой и морковью, готовился лечь спать, в дверь громко и настойчиво постучали. Поспешив на стук и открыв дверь, он с удивлением обнаружил на пороге своего младшего брата - в длинном старомодном сюртуке и сдвинутой к бровям широкополой фетровой шляпе. За спиной у него профессор заметил стоящий возле тротуара кэб. Лошадка мирно кивала, возницы же видно не было.
- Дорогой брат, входи же и…
- Некогда. Нам нужно поспешить. Джейми вернулся в Англию вместе с полком. У нас большие неприятности. Семейные неприятности. Мы должны сейчас же встретиться с ним.
- Но где?.. Как?..
- Одевайся. Я позаимствовал кэб у знакомого. Не будем терять время.
Настойчивый тон подстегнул профессора. Торопливо собравшись и дрожа от волнения, он забрался в экипаж. Его брат устроился на месте возницы. Экипаж тронулся, лошадка перешла на бодрую рысцу, и в скором времени они уже свернули к реке, которую и пересекли по мосту Блэкфрай-арз.
Следуя по бесконечным боковым улочкам и переулкам, кэб углубился в Ламбет и наконец повернул к пустырю, огражденному длинной стеной, уходящей одним своим краем в мутные, бурлящие воды Темзы, заметно поднявшейся в это время года. Экипаж остановился шагах в десяти от края стены. Рядом шумела река, из какой-то таверны на другом берегу доносились смех, пение и время от времени отрывистый собачий лай.
Выйдя из кэба, Мориарти-старший растерянно огляделся. Ветер хлопал полами пальто, застегнуть которое он в спешке не успел.
- Джейми здесь? - взволнованно спросил профессор.
- Пока еще нет.
Встревоженный обманчиво мягким и зловещим тоном брата, Джеймс Мориарти обернулся - в свете выглянувшей луны блеснуло что-то длинное, серебристое.
- Джим? Что?.. - только и успел произнести он, потому что в следующий момент из горла его вырвался протяжный хрип - младший брат трижды ударил старшего в грудь, и тонкое лезвие трижды прошло между ребер, скрепив таким образом прошлое и будущее.
Профессор покачнулся, лицо его исказила гримаса боли, скрюченные пальцы вцепились в сюртук. Секунду-другую он еще таращился непонимающе на младшего брата, потом, словно осознав смысл случившегося, расслабился, и его глаза застыли в вечной слепоте.
Младший Мориарти стряхнул вцепившуюся в сюртук руку, отступил и посмотрел на тело человека, личность которого готовился принять. Казалось, в этот момент вся сущность мертвого уже старшего брата перешла по лезвию кинжала в тело младшего. Так родилась новая легенда Профессора.
В тайнике неподалеку лежали приготовленные заранее цепи и замки, но прежде Мориарти опустошил карманы убитого, сложив в небольшой мешочек из желтой водонепроницаемой ткани, называемой "американкой", его золотые часы на цепочке и носовой платок. Потом, перевязав тело тяжелыми цепями и закрепив последние замками, он столкнул его в темную воду.
Несколько секунд Мориарти стоял на берегу, всматриваясь вдаль через невидимую реку, наслаждаясь моментом триумфа. Потом взмахнул рукой и швырнул нож в направлении другого берега. Услышав негромкий плеск, он повернулся, забрался на место возницы и поехал домой, на Стрэнд.
На следующее утро в скромный домик на Поул-стрит пришел Альберт Спир с двумя помощниками. Все следы бывшего жильца были окончательно стерты и уничтожены.
Убив старшего брата и избавившись от тела, младший Мориарти выступал перед миром в его образе. Угрызений совести он не испытывал, вспоминал Джеймса редко и никогда о нем не говорил.
Лишь теперь, впервые за много лет, ему почему-то вспомнились обстоятельства смерти знаменитого родственника. Он тут же отогнал эти мысли и заглушил голос памяти, как будто у него и не было никогда никакого старшего брата.
Глубоко вздохнув, Профессор поднялся и прошел через комнату, чтобы налить себе стаканчик бренди, - съеденный кроличий пирог от Ады Белчер оказался тяжеловат для желудка. Вернувшись затем в кресло за столом, он некоторое время смотрел на Джорджиану, герцогиню Девонширскую, размышляя в это время о делах, куда более насущных, а именно о верности и преданности отдельных членов своей преторианской гвардии. Их было четверо.
Предателем должен быть один из них. Пробыв вдалеке от Англии долгих три года, он понял это сразу же, в тот самый момент, когда, сойдя с пакетбота, ступил на английскую землю в Дувре и сел на поезд, следующий в Лондон. Лишь четыре человека знали время его приезда. Не знала даже Сэл Ходжес, вернувшаяся десятью днями ранее. И тем не менее еще спускаясь по трапу, Мориарти понял, что за ним наблюдают, и что эти растворившиеся в толпе встречающих наблюдатели ничем не хуже его собственных.
Вокруг сновали десятки людей, смутно знакомых и не знакомых вовсе; они были на платформе, они проходили по коридору поезда. "Я же не параноик", - подумал Мориарти, примеряя на себя новый, недавно вошедший в употребление термин, обозначавший тех, кто боится самого страха; тех, кто боится быть замеченным в момент совершения самого невинного поступка. Видит бог, ему Джеймсу Мориарти, есть что скрывать, на нем много грехов - взять хотя бы то, что он сделал со своим братом, - но ведь не может быть, чтобы воображение рисовало этих незаметных, молчаливых наблюдателей только потому лишь, что его совесть обременена сознанием вины?
За ним действительно следили, и он знал это. Кто-то из приближенных, один из четырех, сообщил посторонним дату и время его прибытия. Quod erat demonstrandum. Но кто?
Может быть, Ли Чоу? Нет, вряд ли. Конечно, заглянуть в мысли китайца невозможно, а прочесть выражение лица очень трудно - как у всех представителей этой расы, за улыбающейся змеиной маской могло скрываться все, что угодно. Его натуре были свойственны безжалостность и жестокость, что отвечало нуждам и потребностям Профессора. Мориарти очень сомневался, что у китайца может быть достаточно сильный мотив для предательства.
То же относилось и к скользкому проныре Эмберу. Эмбер был вполне доволен своим нынешним положением и вовсе не стремился к каким-то улучшениям; в отличие от многих, он не предавался мечтам о больших успехах, о звездном будущем - ему хватало того, что есть. Если Эмбер и просил о чем-то, то лишь о том, чтобы и дальше иметь возможность служить Мориарти за умеренное вознаграждение. Говоря проще, Эмбер знал свое место.
Оставались двое, Терремант и Альберт Спир. Терремант тоже заметил слежку еще в Дувре, а потом обнаружил наблюдателей в поезде. Не ускользнули от его цепкого взгляда и некие темные личности, появившиеся у их дома на окраине Уайтчепела. Человек, склонный к обману и двуличию, предпочел бы не замечать постоянно, тенью следующих за Профессором и его прислугой шпиков. Терремант быстро обнаруживал все подозрительное и сразу же докладывал о всяческого рода переменах. Разве так ведет себя человек с нечистой совестью?
"Это кто-то из троих, или Спир", - так он сказал Дэниелу Карбонардо.
И что же Спир?
Альберт Спир был с Профессором с самого начала. Вместе с Пипом Пейджетом он годами составлял верную опору и хорошо знал - в буквальном, а не только фигуральном смысле, - где захоронены трупы.