Садо-мазохистские игры олигархов… Миротворцы в Москве… Смещение эпох… Немыслимые приключения влюбленной пары среди одичавших племен… Жизнь на грани гибели, и смерть как торжество любви… Что это: причуды художественной фантазии автора, или чудовищная реальность, которая в двух шагах от нас?
В новом романе Анатолия Афанасьева добро борется со злом в экстремальных условиях, и, как обычно, читательское напряжение не ослабевает до последней страницы…
Содержание:
-
АНАТОЛИЙ Афанасьев 1
-
ГЛАВА 1 - ГОД 2024. ПОИСКИ ПРЕСТУПНИКА 1
-
ГЛАВА 2 - ПАШИ ДНИ - ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ 2
-
ГЛАВА 3 - У ДРУГА В РЕДАКЦИИ 4
-
ГЛАВА 4 - ГОД 2024. ПОИСКИ ПРЕСТУПНИКА - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 5
-
ГЛАВА 5 - ВАШИ ДНИ. ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ 8
-
ГЛАВА 6 - ПОПАЛСЯ 10
-
ГЛАВА 7 - ГОД 2024. МИГИ И А ПРОМАШКА 12
-
ГЛАВА 8 - В ЛАГЕРЕ ИСТОПНИКА 14
-
ГЛАВА 9 - БЛИЗКОЕ ЗНАКОМСТВО - С ВЕЧНОСТЬЮ 18
-
ГЛАВА 10 - ШАГ В СТОРОНУ 22
-
ГЛАВА 11 - ГОД 2024. ОДИЧАВШИЕ ПЛЕМЯ 24
-
ГЛАВА 12 - ПАШИ ДНИ. ДОПРОС ДОЛЖНИКА 27
-
ГЛАВА 13 - ГОД 2034. ЛЮДИ И ЗВЕРИ 29
-
ГЛАВА 14 - ГОД 2024. ЛЮДИ И ЗВЕРИ - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 32
-
ГЛАВА 15 - НАШИ ДНИ - ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ 33
-
ГЛАВА 16 - ЛЮБОВЬ КУРТИЗАНКИ 35
-
ГЛАВА 17 - ГОД 2024. ПОЛКОВНИК УЛИТА 36
-
ГЛАВА 18 - ПАШИ ДПИ - ПРЕДЪЯВЛЕНИЕ СЧЕТА 39
-
ГЛАВА 19 - ГОД 2024. ОПОЛЧЕНИЕ 41
-
ГЛАВА 20 - ПАШИ ДПИ. ДОКТОР ПАТИССОН 42
-
ГЛАВА 21 - ДОКТОР ПАТИССОН - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 45
-
ГЛАВА 22 - ГОД 2024. МОСКВА В ЛИХОЛЕТЬЕ 46
-
ГЛАВА 23 - МОСКВА В лихолетье - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 50
-
ГЛАВА 25 - ГОД 2024. ДЕВЕРЬ 54
-
ГЛАВА 26 - ИЗ ДВОРЦА НА ВОЛЮ 56
-
ГЛАВА 27 - ИЗ ДВОРЦА НА ВОЛЮ - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 57
-
ГЛАВА 28 - ГОД 2024. ИЗОЩРЕННОЕ УБИЙСТВО 61
-
ГЛАВА 29 - В ПОМЕСТЬЕ ОЛИГАРХА 65
-
ГЛАВА 30 - В ПОМЕСТЬЕ ОЛИГАРХА - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 67
-
ГЛАВА 31 - ПРОРЫВ 70
-
ГЛАВА 32 - ГОД 2024. ЭРА ВОДОЛЕЯ 75
-
ГЛАВА 33 - СМЕРТЬ АГЕНТА 77
-
АНАТОЛИЙ Афанасьев
ГЛАВА 1
ГОД 2024. ПОИСКИ ПРЕСТУПНИКА
На центральной площади Раздольска народу тьма - человек сорок, пятьдесят набежало. Можно сказать, все трудоспособное население: женщины преклонных лет, инвалиды да и кое–какой молодняк. Две ярко накрашенные девчушки, Света и Зина, покуривали травку под навесом, к ним прибился Сашка Прохоров, двадцатилетний бездельник, недавно вернувшийся с лесоповала. В городке Сашку побаивались, он был бритоголовый, фашист. Вот и сейчас, средь бела дня, никого не стесняясь, сосал из горлышка "Клинское" и, матерясь на всю площадь, заманивал девушек в лесок. Света и Зина шутливо отнекивались. Обе были профессионалками, работали на трассе Раздольск - Москва, им бесплатные утехи западло, хотя бы и с Сашкой.
Народ третий час топтался на площади; ждали гуманитарную помощь, но фургон, как всегда, запаздывал. Мог и совсем не приехать. Последний раз продукты подвозили месяц назад, да и то - выдали на рыло по пакету ячневой крупы, по пачке черных галет и по упаковке корма "Педи- гри" - смех и слезы. Однако уже стало доброй традицией по вторникам, в день выдачи, всем, кто еще вставал с постели, собираться на площади. Все ж таки какое–никакое общение, соборность. Да и где еще было встречаться? Школы позакрывали в связи с окончательным падением рождаемости, церковь оборудовали под приют для наркоманов, а в ночной клуб "Харизма" аборигенов не пускали. Там на дверях висела табличка: "Вход - 100 долларов". Шутка, конечно. С тех пор как перестали выдавать пенсию (пенсионная реформа!), деньги в городе превратились в фантом.
Далеко за полдень, когда разочарованный народец уже собрался было расходиться, на площадь, чихая простуженным движком, влетел знакомый фургон, опоясанный по бортам рекламными плакатами. Но не успели люди выстроиться в гомонящую цепочку, как следом выкатился автобус "Мицубиси" с миротворцами. Толпа обреченно замерла.
Высыпавшие из втобуса вооруженные бойцы споро взяли в каре гранитное возвышение, где в незапамятные времена стоял батюшка Владимир Ильич с воздетой к небесам рукой. На постамент поднялся Зиновий Германович Заши- балов, бессменный в течение двадцати лет мэр Раздольска. Правда, в последние годы горожане видели его редко, разве что в день всенародных выборов, когда Зиновий Германович обращался к ним по местному телевидению с пламенной речью. Поговаривали, будто Зашибалов давно перебрался на постоянное место жительства в Ниццу, что, впрочем, только усиливало к нему народную любовь. Разумеется, все сразу поняли: произошло что–то чрезвычайное, если посреди мертвого сезона мэр бросил все свои дела и примчался в город вместе с миротворцами.
Перед самым выступлением Зиновия Германовича случился неприятный инцидент. Среди миротворцев выделялся красивый, могучий негр, на две головы выше своих товарищей. Со своей верхотуры он разглядел девчушек и парня, распивающих пиво под навесом, сделал знак другому миротворцу, из тех, кого не так давно пресса именовала не иначе как "лицами кавказской национальности", и вдвоем они ринулись через толпу, пинками расшвыривая не успевших посторониться старух и инвалидов. Приблизившись к молодняку, негр грозно потребовал:
- Аусвайс!
Забалдевший Сашка Прохоров не понял, чего от него хотят, и вместо того, чтобы предъявить справку о временном освобождении, протянул с улыбкой недопитую бутылку.
- Выпить хочешь, земеля? На, держи.
Негр забрал бутылку и ею же хряснул Сашку по башке, кавказец добавил прикладом автомата. Следующие несколько минут упавшую на площадь тишину нарушали лишь хруст ломающихся костей да утробные повизгивания девчат. Окончив экзекуцию, негр по–отечески их пожурил:
- Ай–яй–яй, такой симпатичный девочка связался с террористом.
- Маму, папу не слушал - и вот результат, - поддержал кавказец.
- Мы не знали, не знали, - взволнованно оправдывались Света и Зина. - Он сам подвалил.
Никого из горожан сценка не удивила. В Раздольске, как и по всему региону, второй год действовал комендантский час, но на мужчин моложе пятидесяти лет он не распространялся. С ними расправлялись на месте, если не оказывалось положенного допуска на передвижение. Меры суровые, но оправданные. Ничего беззаконного в них не было. Волны терроризма и фашизма, захлестнувшие цивилизованные страны, докатились наконец–то и до России, только–только укрепившейся на рыночных рельсах. Чтобы справиться с этой бедой, потребовались адекватные средства. После долгих дебатов и консультаций с Евросоюзом Дума приняла закон о так называемой "идентификации личности", по которому каждый гражданин, независимо от национальности и социального положения, не сумевший по первому требованию подтвердить свою лояльность, приравнивался к преступнику первой категории и подлежал уничтожению. Дабы новый закон не вступал в противоречие с незыблемыми основами демократии, Дума одновременно продлила на пятьдесят лет мораторий на смертную казнь.
Полицейским свистком Зиновий Германович успокоил загомонившую толпу и объяснил цель своего прибытия в Раэдольск. Оказывалось следующее. В городе, по сведениям Интерпола, скрывается некий Митька Климов, местный уроженец, подозреваемый в связях с экстремистской организацией "Крестоносцы". Организация известна тем, что не признает свободу слова и частную собственность. Митьку надлежит немедленно сдать в комендатуру. Только после этого начнется раздача продуктов.
- Сограждане! Братья и сестры! - торжественно возвестил Зашибалов. - Чем скорее мы покончим с этим маленьким дельцем, тем скорее разойдемся по домам с чистой совестью. Кстати, дорогие мои руссияне, хочу сообщить радостное известие. Сегодня в каждом пайке, кроме ячневой крупицы, банка тушенки и - внимание, мужики! - бутылка спирта. Ну!.. Кто знает про Митьку? Шаг вперед.
Сперва никто не откликнулся, толпа шушукалась, по ней пробегали круги, как от камешка по воде, наконец к возвышению, опираясь на суковатую палку, выдвинулся старец Иосиф. На вид ему было далеко за сотню, но многие из здешних помнили его молодым, шустрым секретарем райкома партии, а позже одним из учредителей офшорной компании "Монако", сгоревшей синим пламенем при правлении Кириенки.
- Отец родной, Зиновий Германович, мы бы со всей душой, - прошелестел старец в динамик, который держала у его губ старуха Матренушка, - кабы мы знали, кто таков этот самый Митька и что он есть на самом деле. Климовых в городе было много, цельных десять семей, но ото всех осталась одна братская могила. Последнего из Климовых, деда Пашу, в прошлом году туберкулез скосил. У нас тут есть к тебе встречное предложение.
- Какое? - заскучав, спросил сверху мэр.
- Мы твоего Митьку разыщем, ежели он где прячется. Но дай хотя бы пару деньков. А пока выдели покушать авансом, под наше верное стариковское слово.
Зашибалов хохотнул, и по взводу миротворцев тоже пробежал снисходительный смешок.
- Рад бы помочь, дедуля, да не в моей компетенции. Я ведь, как и вы, родимые, не вольный человек. Чуть оступлюсь - пожалуйте в международный трибунал. Но это справедливо. Только сообща можно одолеть эту заразу. Если бы не Америка, нам всем кранты. Разве не так, господа руссияне?
Толпа ответила одобрительным гулом, но старец Иосиф покачал головой.
- Побойся Бога, Зиновий Германович. Людишек осталось всего ничего, подкормить бы последний разок. На выборах голосовать за тебя некому будет.
Зашибалов оценил хитрость парламентера.
- Умен ты, дедуля, но за меня не переживай. Об земляках подумай. Говорю же, задеты международные интересы. Не сдадим Митьку, вообще получим шиш с маслом вместо жратвы. Ну да ладно, даю час времени, посовещайтесь, а я пока навещу кое–кого в городе.
На площади не было ни одного человека, который не знал бы, кого собрался проведать Зашибалов…
Митька Климов, недоучившийся студент двадцати двух лет от роду, уже сутки скрывался в подвале заброшенного дома на окраине. С этим домом у него были связаны приятные воспоминания. Семь лет назад тут располагалось общежитие ткацкой фабрики, где Митька провел много счастливых ночей. О благословенные времена! В ту пору весь пятиэтажный дом неумолчно звенел веселыми девичьими голосами, и во множестве потаенных уголков желанного гостя ожидали головокружительные приключения. Как сказано поэтом: "Будь смелым, мой милый, и будешь со мной…" Все кануло в Лету. Ткацкую фабрику приватизировали и закрыли, чудесные обитательницы общежития разлетелись в разные края, большинство, кто пошустрее, на панель, в доме на первых порах несколько фирм устроили свои офисы, потом кавказцы забрали его под перевалочную базу, а уж после того, как дом взорвали, снеся большую часть несущих конструкций, определили его на слом.
Прокололся Митя по–глупому. Последнее время в Москве он вел рассеянную жизнь мелкого добытчика. Подрабатывал то тут, то там, в основном на рынках и вокзалах - подай, принеси, толкни - на побегушках у хачиков, но не жаловался, на пиво и на плату за комнату хватало. Жил в полупьяной одури с утра до ночи, как и большинство его сверстников, не прибившихся толком ни к одной солидной группировке. Особенно и не жаждал прибиться, высоко ценя личную свободу. В тот день ему повезло: раскатал двух залетных пожилых бизнесменов на малолеток, подсунул им прыщавую тамбовскую Нюрку с подружкой и слупил стольник чистоганом. Зеленью, разумеется. Видно, у мужиков свербило, раз клюнули, ведь такие, как шалопутная четырнадцатилетняя Нюрка, на вокзале шли по двести, триста рублей за сеанс. Тем более что спидоносицы.
С деньгами Митя позволил себе плотный обедец в любимой харчевне близ Даниловского рынка, а ближе к вечеру заторчал в скверике с незнакомым, прилично одетым господином лет тридцати. Ему сперва померещилось, что опять поперла халява. Господин, назвавшийся Семеном, угостил его натуральным "Мартелем" и туманно намекнул на приятное для них обоих дальнейшее времяпрепровождение. По правде говоря, Митя был уверен, что наткнулся на бродячего педика, и уже прикидывал, как половчее вытянуть аванс, а потом крутануть динамо. Тут у Мити был богатый опыт. Обвести вокруг пальца распалившегося педика намного проще, чем стибрить подгнившую грушу у кавказца. Похоже, эта уверенность его и подвела. Он расслабился, дымил травкой, попивал сладкий коньячок, а когда педик завел речь о политике, охотно ему поддакивал и сам не заметил, как приблизился к опасной черте. Семен, яростно сверкая глазами, нещадно крыл и глобализацию, и поганых американосов, и весь миротворческий корпус, который распоясался и ведет себя в столице, как в борделе. "Надеюсь, Митя, ты патриот?" - сурово поинтересовался обличитель, и в ответ Митя обиженно ударил себя в грудь кулаком. Педик долил в пластиковый стаканчик остатки коньяка, подождал, пока Митя выпьет, и, оглянувшись по сторонам (уже темнело), тихо спросил:
- Про крестоносцев случайно ничего не знаешь?
Тут бы Мите спохватиться, уразуметь, что к чему, но в нем играл коньяк, вот он и нагородил с три короба. Ни про каких крестоносцев он, естественно, слыхом не слыхивал, решил, что речь идет о какой–то религиозной секте, но торжественно заявил, что эти самые крестоносцы ему как родные братья, и если Семену требуется рекомендация…
После этого заявления педик Семен изменился в лице, посмурнел, достал из кейса, где до этого у него был коньяк, штатовские браслеты и нормальным, не педерастическим голосом объявил:
- Все, парень, спекся… А ну, давай лапки.
Митя не сопротивлялся, сознавая, что слишком пьян и выйдет только хуже. Новый знакомый, оказавшийся сексотом, отвел его в ближайший полицейский участок, где с него сняли показания, установили личность, адрес и слегка отволтузили для профилактики, выбив два передних зуба. После чего заперли в клетке до утра.
Среди ночи он почувствовал, что у него разрывается мочевой пузырь, и кое–как уговорил дежурного полицейского отвести его в сортир. И тут ему повезло: дюжий детина с медной американской бляхой на груди оказался еще пьянее, чем Митя был несколько часов назад, и, выйдя из сортира, Митя увидел, что тот уснул на табурете мертвым сном, свесив буйную голову на грудь. Поборов соблазн освободить мента от автомата, висевшего на боку, Митя на цыпочках прокрался к входной двери - и без препятствий вышел на улицу.
К полудню следующего дня он уже был на малой родине и вот теперь сидел в подвале заброшенного дома. Прокрался задами, кажется, его никто не заметил. Домой заходить не собирался, там его никто не ждал. Отца три года назад забрали на торфоразработки, откуда он так и не вернулся, пропал без вести, что было чрезвычайно распространенным явлением. Матушка Мити после исчезновения единственного кормильца запила горькую и в пьяном кураже завербовалась на два года на рисовые плантации в Китай. Изредка Митя получал от нее короткие весточки на Московский главпочтамт до востребования. В последнем письме мать сообщала, что у нее все хорошо, не голодает, и, хотя работа круглосуточная, братья–китайцы относятся к русским рабам милосердно, почти как к людям… Ключ от квартиры в Раздольске Митя однажды потерял вместе с паспортом, так что, можно считать, у него не было и родного дома, и все же, когда пятки прижгло, примчался именно сюда.
Он прекрасно понимал, какая ему угрожает опасность. Одно дело влететь на мокрухе или, скажем, на наркоте, и совсем другое, если потянут за политику. В лучшем случае, коли не станет финтить и запираться, получит от десяти до пятнадцати, в худшем грозило пожизненное.
Митя пока не отчаивался, у него был план спасения, который вчерне созрел еще в участке. Он собирался уйти на Кубань, оттуда в Европу, но для этого надо было сначала
разыскать Димыча, Диму Истопника, единственного человека, который, если захочет, сможет помочь.
…Только днем казалось, что Раздольск вымер. С приближением ночи в юроде начиналось утробное копошение, словно в туше зверя, оккупированной червями. Подтягивались людишки из окрестных лесов, оживали подвалы и чердаки, фантастическим цветком, разбрасывая неоновые радуги, распускался ночной клуб "Харизма", обосновавшийся в восьмиэтажном здании бывшего горсовета…
ГЛАВА 2
ПАШИ ДНИ
ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Здесь меня прервали. Зазвонил телефон, и я оставил строку недописанной. Кто бы это мог быть? В последнее время мне редко звонили, тем более в половине десятого утра… В трубке мужской голос, незнакомый, нейтральный.
- Господин Антипов?
- Да, с кем имею честь?
- Вы автор книги "Жизнеописания странников"? Я не ошибся?
- Не ошиблись… И в чем дело?
- Виктор Николаевич, - голос в трубке потеплел, обрел живые интонации, - у меня предложение, которое, надеюсь, вас заинтересует.
- Слушаю.
- Обсуждать по телефону не имеет смысла. Желательно встретиться.
- Вы не представились…
- Извините, меня зовут Гарий Наумович Верещагин. Юрист концерна "Голиаф". Слышали о таком?
Я напряг память.
- Который спонсирует телешоу "Жадность" и торгует итальянской сантехникой?
- Не только это, Виктор Николаевич. - Собеседник коротко хохотнул, словно услышал удачную шутку. - "Голиаф" - многопрофильная организация, но… все–таки проще встретиться. Как у вас со временем? Скажем, в районе двух–трех часов?
- Гарий Наумович, хоть намекните, о чем речь. Я ведь в сантехнике не разбираюсь.
- Вы остроумный человек, это приятно… Нет, Виктор Николаевич, вам не придется заниматься сантехникой. Вы же писатель?