- Со ста метров, - уверил дружинник и оставил его одного. У Мити тоска помягчала, но он по–прежнему оставался в человеческом воплощении, потому мысли накатывали грустные. Он не радовался спасению, хотя совсем недавно всеми силами сопротивлялся погружению в растительный мир. Он действовал, подчиняясь естественному инстинкту, хотя разум, пробужденный, как хотелось надеяться, на короткое время, подсказывал другое. Двадцать два, двадцать три года - прекрасный возраст для мужчины, чтобы уйти. Он уже испытал все, что предназначено руссиянину в этом мире, но еще не так стар, чтобы пускать слюни у порога богатых домов. Уходить надо красиво. Что ждет его дальше, кроме скучных повторений? Поиски добычи, маленькие радости от спиртного и наркоты и постоянные, с утра до ночи, пинки и унижения. И в конце все равно - "Уникум". Тем более он уже объявлен в розыск.
Ужас просветления как раз в том, что оно ясно прорисовывает контуры завтрашнего дня.
Хлебной корочкой Митя подобрал остатки супа, потом, как положено, досуха вылизал миску. Собрался вздремнуть, надеясь, что во сне сама собой произойдет обратная мутация. Но только расположился под теплой батареей, как вошел Истопник. Махнул Мите рукой, чтобы не вставал, и уселся напротив на железный табурет. Под его испытующеприветливым взглядом Митя почувствовал себя лучше, как будто зудящую душевную рану полили марганцовкой.
- Помнишь ли, Митя, наш школьный хор? - мечтательно спросил Истопник.
Митя кивнул, глаза его увлажнились, и он тихонечко напел:
- То березка, то рябина, куст ракиты над рекой, край родной, навек любимый, где найдешь еще такой. Детство наше золотое…
- Хватит! - прикрикнул Истопник. - Чересчур не расслабляйся. Объясни, как влип в передрягу?
Митя рассказал коротко: нарвался на шептуна в парке, наговорил лишнего - вот и все.
- Давно в обратной стадии?
- Со вчерашнего дня, учитель.
- Как это случилось?
- Не знаю. Скорее всего, результат психошока. Дашка Семенова меня слила. Вы ее, наверное, помните, рыженькая такая. Сейчас в "Харизме" пашет.
- Она не сливала. Наоборот, если бы не она, ты бы сейчас торчал на грядке…
Истопник задал еще несколько вопросов, которые касались Митиного преображения, неожиданного возврата в человеческую сущность, а также его пребывания в Москве. Митя отвечал как на духу, понимая, что понадобился учителю для какого–то поручения, сознавая при этом, что мало на что пока способен. И все же от сердца отлегло: спокойная речь Димыча действовала лучше всякого лекарства. Пожалуй, он впервые так охотно поддавался гипнозу более сильной личности.
- Похоже, дружок, - улыбнулся Истопник, - ты из категории неусмиренных. Я на это надеялся. Это очень важно.
- Чего тут хорошего? - возразил Митя. - Я теперь для них как мишень. И для вас только обуза.
- Ошибаешься, Митя. Как раз такой ты мне нужен. Мутантов пруд пруди, сам знаешь, а раскодированных единицы.
- Зачем нужен?
Учитель смотрел с сомнением: говорить или нет?
- Куда хотел бежать? На Кубань?
- Ну да. Оттуда морем в Турцию. Маршрут известный.
- А придется пойти на Севера. Конечно, отдохнешь, подучишься кое–чему. Но времени мало. Боюсь, Анупряк- оглы направит петицию в Евросовет, получит разрешение - и возьмется за меня всерьез. Против коалиции мне не устоять. Придется мигрировать в глубину, в дикие места… А ты, Митя, наперед смотаешься порученцем к одной важной персоне.
- К какой еще персоне?
- Так сразу все хочешь узнать… Про кудесницу Марфу что–нибудь слышал?
- Нет. Кто такая?
- Говорят, замечательная личность. В печорской тайге обитает. Там у нее скит. Вернее, раньше был скит, а теперь, по слухам, целый таежный городок. Ополчение она собирает. Газет не читаешь, дружок, телик не смотришь, а зря. За ее голову Евросовет объявил награду десять миллионов.
Митя был поражен.
- Разве такое бывает, учитель?
- Что именно?
- Десять миллионов за какую–то лесную бабу?
- Не какую–то, Митя, не какую–то. - Истопник загадочно улыбался. - Хранительница она. Говорю же, ополчение собирает.
- Какое еще ополчение?
- Вооруженное, Митя, а ты как думал! На Печору второй год тайными тропами караваны идут. Не строй рожу, будто у тебя запор. Я сам к ней в том месяце пару "стингеров" забросил.
- Не верю, - сказал Митя. - В сказки не верю.
- Напрасно, - огорчился Истопник. - Без веры жить нельзя, особенно в подлое время. Марфа существует на самом деле, и ты установишь с ней контакт. Он мне нужен позарез. Ладно, на сегодня хватит с тебя. Отдыхай, поспи. Детали обсудим в другой раз…
Следующие несколько дней Митя прожил как в горячке. Бесконечные тренировки, чтение древних книг, долгие беседы со старцем Егорием. Не хватало ни времени, ни сил, чтобы задуматься о том, что происходит. Опытные спецы натаскивали его, как охотничьего пса. Разминали, укрепляли мышцы, обостряли до предела интуицию, зрение, слух. Старец Егорий внушал мысли, которые вступали в вопиющее противоречие со всем опытом его предыдущей жизни. Алик Петерсон (это большая часть) обучал хитрым рукопашным приемам. Димыча Митя в эти дни не видел, тот куда–то отъехал на неделю. Как намекнул Алик, заручиться поддержкой казанской группировки. Митя не знал, где правда, где ложь. Состояние мутации к нему так и не вернулось.
Старец Егорий повторил слова учителя, повернув их на свой лад:
- Человек до той поры живет, Митяй, покамест верует, а коли усомнится, тут и погибель.
- Во что верует, дедушка?
Они сидели на двух кочках посреди трясины, но старец все равно цепко огляделся по сторонам. Неподалеку двое поселенцев выуживали из зеленой воды тритонов нитяной сеткой. Больше никого не видно. Старец изрек кощунственные слова:
- В Святую Троицу, Митяй, и в Господа нашего Иисуса Христа. В кого же еще?
Прежний Митя, закодированный, услыша такое, ломанул бы через лес куда глаза глядят, а нынешний, вочело- веченный, лишь передернулся, как от укола.
- Аннигиляция, дедушка. Сектантство в особо опасных размерах.
- Не дури, Митяй. Не так ты глуп, как кажешься. Или очко сыграло? А еще к Марфе собираешься. Марфа трясунов не любит, на деревьях их вешает.
Может, играло у Мити очко, когда слышал от старца провокационные откровения, но вместе с тем опускалась на душу тишина, как при вечернем закате.
Алик Петерсон показал удар открытой ладонью, оглушающий противника, и два способа перекрытия кислорода - "шланг" и "тихую пристань". При этом добавил, что дело не в приемах. Главное - эмоциональная насыщенность. В каждом ударе боец должен выкладываться целиком, умирать в нем, превращая во вспышку всю свою энергетику. Пока этого не постигнешь, все рукопашные приемчики, даже проведенные искусно, не сильнее комариных укусов.
- Запомни, Митя, в каждом ударе умираешь. Алгоритм взрыва. Вот, смотри…
Алик Петерсон подобрался, сощурил глаза, уставясь в какую–то точку в бетонной кладке, и, коротко выдохнув, шарахнул в стену кулаком. Мите показалось, рука Алика хрустнула сразу в нескольких местах, но это был обман слуха. Петерсон показал неповрежденную кисть, зато в бетоне образовалась вмятина с неровными краями, какая могла быть следствием разве что попадания фугаса. Митя глазам своим не верил. Подошел, понюхал кладку, с горечью сказал:
- Так я не смогу никогда.
- Сможешь, если поймаешь пружину. Представь себя заряженной базукой и нажми на спуск, только и всего. Не такая хитрая штука.
- Димыч тоже умеет?
- О том, что умеет Димыч, нам лучше не думать. Чтобы спать спокойно.
Старец Егорий внушал то же самое - как не пропасть задаром, но заходил с другого бока.
- Вон те людишки в хижинах, видишь их сколько, сынок. И все живут после смерти. Они и не похожи на живых, приглядись получше. Каждый прошел через ад, поднимался к небесам, потом вернулся на землю. Теперь собрались здесь все вместе и ждут знака Господня. Многие даже не подозревают, что они бессмертны. Ловят тритонов, жуют кору и молча благодарят Его за лишний прожитый денечек. Учись терпению, Митяй. Через великие муки лежит путь к Престолу. Другого пути нет.
Поучения старца пропадали втуне, Митя не понимал, о чем он говорит, но мягкие, сочувственные слова действовали умиротворяюще.
Много времени Митя проводил, восстанавливая в памяти способы ненавязчивого контакта, подзабытые в городских скитаниях, но необходимые для предстоящего путешествия по зонам смерти. В их основе лежал сложный прием психологического саморастворения. У новых поколений руссиян, если в семье случайно рождался ребенок, этому приему начинали обучать с детства… Однажды Митя углубился в лес, покинув болотный поселок, уселся на поваленное дерево и замер. Примерно через час сосредоточенных волевых усилий почувствовал, как его тело, от макушки до пяток, окутала прозрачная серо–голубая аура, похожая на сигаретный дымок, с рваными краями, но достаточно устойчивая. Значит, получилось, не забыл. Отступили все мелкие мысли и страхи. Лишь приятно покалывало в кончиках пальцев, под ногтями. Постепенно аура приобрела более насыщенный, синий цвет, на котором изредка вспыхивали огненные крапинки. Аура словно сигналила лесным обитателям, что существо, окутанное ею, не несет в себе опасности: подойди и потрогай. Убедись самолично. Первыми решились на это шустрые желтые ящерки с нежными кристаллическими головками, затеявшие у его ног веселый хоровод, просеивающиеся между пальцами босых ног. Затем из чащи выглянул молодой волчонок, подкатился боком и смело ткнулся влажной черной пуговкой носа в живот. Митя сидел неподвижно, следя, чтобы в защитной ауре не возникло прорех. Толстая черная гадюка с золотой каймой на спине важно поднялась из травы, нырнула под штанину, щекоча, проскользила по туловищу и ласково обвила шею, будто хотела что–то нашептать на ухо. Лосенок–двухлетка с острыми рожками тяжело сопел за спиной, не решаясь на соприкосновение, пугливый, как весенний ветерок. Сверху, с сосновых ветвей черный старый ворон, истошно заорав, прицельно сбросил ему на макушку липкие шарики кала. Митя укоризненно покосился на него. От долгого неподвижного сидения затекла спина… Наконец на поляну осторожно высунулась взрослая волчица, крупная, со вздыбленной холкой, возможно мамаша малыша, который давно покусывал Митю за ноги, приглашая поиграть. Волчица не спеша пересекла открытое пространство, вытягивая морду, принюхиваясь. Подойдя, присела на задние лапы, задрала морду, открыв в оскале желтоватые клыки, способные раздробить бедренные кости. При этом издала звук, похожий на скрип дверных петель. Митя медленно опустил руку и почесал ее за ухом, как собаку.
- Благодарю за доверие. - Митя заговорил с характерным подсвистыванием: так зверю легче понимать человеческую речь. - Надеюсь, ты не собираешься напасть?
Волчица хрипловато прокашлялась. "Кто ты? - вкатилось Мите прямо в мозг. - Зачем пришел в мой лес?"
- Мне предстоит большая дорога, - объяснил Митя. - Хочу, чтобы лес помог мне.
В желтых волчьих глазах блеснула усмешка.
"Лес не верит людям, - ответила она. - Они всегда несут с собой зло".
- Это не про меня, - возразил Митя. - Я даже не помню, когда последний раз ел мясо.
"Вижу, - согласилась волчица. - И все–таки ты человек и поэтому способен на любое коварство".
- Почти человек, - поправил Митя. - Ты ведь тоже не овечка. Твои братья никого не жалеют.
"Волки убивают, когда голодные. Не для забавы, как люди".
Митя не собирался спорить, его пальцы добрались до нежной мякоти ее подвздошной артерии.
"Что ж, мне приятно, - проурчала волчица, валясь на спину. - Поостерегись, так можно далеко зайти".
- У тебя славный малыш, - польстил Митя. - Из него выйдет могучий охотник. Только он чересчур кусачий.
Волчица дотянулась и отпихнула волчонка лапой. Из ее пасти вырвался хрип: она смеялась. Это был полноценный контакт, чище не бывает. Митя остался доволен собой.
Чуть позже, когда звери заполнили всю поляну - белки, зайцы, какой–то перевозбужденный рысенок, видимо раздумывавший, присоединиться ли к общей игре или немедленно начать охоту, - появились две старухи–отщепенки из болотного поселка. Обе предельно изможденного вида, с берестяными туесками, наполненными клюквой.
Митю они не заметили - благодаря защитной ауре, скрывавшей его сущность, он был неразличим для их подслеповатых глаз, - зато с вожделением разглядывали живность, собравшуюся на поляне.
- Была бы у нас хорошая палка, Настена, - прошамкала одна, - можно бы настегать зайчат на ужин. Вона их ско- ко, и все ручные.
- Хорошо бы, - согласилась Настена. - Токо у нас силенок не хватит палку поднять.
- Может, сбегать за Потапом? Он где сейчас?
- Кака ты бегунья, известно, - отозвалась первая отщепенка. - Вчера с кочки соскользнула, едва не утопла. Куда тебе.
- Жить тяжельше, чем бегать, - возразила Настена. - Давай, говорю, Потапа звать.
- Ага, пока обернемся, пока то да се, пока его раскачаем, отседа все разбегутся. Тумаки нам достанутся. Потап с утра злобится, ему Химера отказала.
- Иди ты?! Дак он разве способный еще?
- А то! Химерушка не жаловалась, пока с Игнашкой- деревянным не спуталась…
Переговариваясь, старухи исчезли в кустах.
"Вот твои люди, - презрительно проронила волчица. - Жалкие, бессмысленные твари, думают только об одном".
- Голодные, - заступился Митя за отщепенок. - Что с них взять.
Возвращаясь в бункер, сигая с кочки на кочку, Митя издали заметил диковинный желтый шар, распустившийся среди пожухлой травы, и сердце у него заколотилось. Так и есть. Дашка Семенова сидела на корточках рядом с большой пластиковой сумкой, из которой что–то доставала, разглядывала и раскладывала вокруг себя. Митя неслышно подкрался к ней. Вокруг никого не было, дверь лифтового отсека в стволе дуба подмигивала фиолетовыми электронными глазками. У Мити возникло странное желание напасть на девушку, повалить и изнасиловать. Трудно предугадать, как Дашка это воспримет. Возможно, как месть за предательство, возможно, как вспышку любовного чувства. Она наводила порядок в
своем девичьем хозяйстве: на траве лежали упаковки прокладок, флакончики и баночки с косметикой, пачки сигарет "Манхэттен" (одна доза травки на пачку), мобильная трубка из самых дешевых (радиус охвата - сто метров, больше руссиянам не положено), какая–то мелочь непонятного предназначения. Пластиковая сумка еще битком набита.
- Эй, - окликнул Митя. - Ты как сюда попала?
Девушка среагировала адекватно: подпрыгнула, перекувырнулась через голову и, обернувшись к нему, заняла боевую стойку. Что ж, неплохо их натаскивают в "Харизме". Возможно, тесное общение с миротворцами само по себе повышает боевой дух "матрешек". Увидя, кто ее напугал, Дашка опустила худенькие кулачки и рассмеялась. О, Митя хорошо помнил, как в оные годы его умиляли эти звонкие, беззаботные колокольчики.
- Митька! Негодяй! Скотина! Так можно заикой сделать.
Никакого смущения в голосе, отчаянные ясные глаза с знакомой оранжевой искрой, без следов марафета. Ах, бестия рыжая!
- Как сюда попала? - повторил Митя. - Шпионишь?
- Ты что, пошатнулся, Митя? Я еле ноги унесла. У нас такой шмон был. Всех девчонок на детектор таскали.
- Почему?
- Как почему? Из–за тебя. Догадались, что кто–то из своих стукнул. Я на газон с третьего этажа сиганула. Коленки до сих пор не гнутся.
Смотрела жалобно и честно. Митя не верил ни одному ее слову. Она могла провести Димыча, который, несмотря на свою грозную репутацию, по–старинному чувствителен, но не его. Подлая красотка, конечно, нарушила священное табу. Непонятно только, как посмела явиться сюда.
- Ты что, Мить, правда думаешь, я тебя сдала?
- Кто же еще? Дядька незнакомый?
- Тебя робот засек. Они там повсюду и маскируются подо что угодно. На тебя напала холодильная установка, я сама видела.
ВО
- Ага. И как она догадалась, что я преступник?
- Говорят, у этих роботов какие–то особые датчики, улавливают импульсы… Точно не знаю.
- Ты не ответила, зачем сюда приперлась? Анупряк послал?
- Димыч пригласил. - Горделивость в голосе Даши тут же сменилась растерянностью: - Я уже часа три здесь торчу. Из двери никто не выходит, а как открыть или позвонить… Помоги, Митя.
- Бесов обслуживаешь, а врать так и не научилась. Как Димыч мог тебя пригласить? У него на "матрешек" аллергия, всем известно.
Даша обиделась.
- Спроси у него сам, раз мне все равно не веришь.
- Спрошу, конечно… - Митя подошел к дубу, нащелкал на панели цифровой код. Девушка поспешно побросала свое барахло в сумку, подбежала к нему. Из динамика донесся строгий голос:
- Пароль или пуля, пришелец.
- Курица не птица, - ответил Митя и добавил: - Видишь, кто со мной?
- Вижу… Ничего, ей можно. Входите.
- Но как же… (это может быть? - хотел спросить Митя, но вовремя осекся).
Щелкнули замки, Митя нажал потайной рычажок, и дверь вобралась внутрь. Вдвоем они вошли в лифтовую кабину, дверь сама собой задвинулась и лифт медленно, поскрипывая металлическими суставами, поплыл вниз. В кабине было тесно, они стояли почти прижавшись друг к другу. В смятении Митя вдыхал аромат женского тела. Припомнил, когда в последний раз занимался сексом: три месяца назад, и его партнершей была одноразовая проститутка с площади Макдоналдса, которая отдавалась с энтузиазмом резиновой куклы, зато высосала из горлышка сразу полбутылки сивухи.
В бункере укрывалось много людей, по Митиным прикидкам не меньше сорока, но мало с кем он успел познакомиться. Так здесь заведено. Ему отвели клетушку рядом с радиорубкой - железный столик, стул и деревянный ле