- Говорю же тебе: первый раз! - Римма отхлебнула из чашки в надежде, что пиво забьет неприятный привкус во рту. Это действительно немного помогло. - Пройдет, - повторила уже увереннее.
Но она ошиблась. Миновала неделя, а ее продолжало тошнить чуть ли не каждый день. Однажды вырвало прямо в школе, и она просто чудом успела укрыться в туалете. После этого случая Римма перестала ходить на большой перемене в столовую, а Светлана поглядывала на нее со смешанным чувством раздражения и сочувствия. Римма же внушала себе, что у нее какое-то расстройство, возможно, аллергия или что-то еще. Хотя с каждым новым днем все явственней осознавала, что занимается самообманом. Но самое ужасное случилось дома.
Была суббота. Они с мамой сели обедать. И тут Римма ощутила, как неумолимо подкатывает новый приступ. Но что хуже всего - она не может сдержать его. Выскочив из-за стола, она метнулась к умывальнику и только тут осознала, со всей жестокой действительностью, как сильно она вляпалась.
- Риммочка! Что с тобой? - Мама уже стояла рядом, заглядывала через плечо.
Она повернулась, отчаянно борясь с заполнившими глаза слезами. Раиса Петровна лишь взглянула на нее - и все поняла.
- Догулялась?! Как ты могла?! - Ее рука взлетела вверх, разворачиваясь к удару, но так и замерла, а потом и вовсе безвольно упала вдоль тела.
Римма стояла совершенно опустошенная и растерянная, по щекам длинными непрерывными дорожками текли слезы.
- Как ты могла? - повторяла Раиса Петровна, не отнимая от лица рук, не поднимая головы. Она сразу как будто постарела. - Как ты могла?!
- Я люблю его… - тихо, но твердо сказала Римма и почувствовала вдруг, что от этих трех слов ей стало легче дышать. - Так получилось, прости меня, - уже почти без слез добавила она.
Мама наконец оторвала от лица руки, вскинула голову, произнесла резко, указывая глазами на дверь:
- Любишь?! Скажи спасибо, что отца дома нет. Он бы тебе показал любовь.
С отцом Римме на самом деле повезло: он заступил на смену. В противном случае разразился бы грандиозный скандал и одними слезами не обошлось.
- И где это ты уже успела полюбить? - продолжала Раиса Петровна, и тут догадка отчетливо отпечаталась на ее лице. - Чувствовало мое сердце - не надо было тебе эту путевку покупать. - Голос ее опять сорвался: - Что теперь делать? А? Ты же ребенок еще. Всю жизнь себе испортишь. А школа?
- Не знаю. Я ничего не знаю. - Римма опустилась на соседний стул, уронила голову на руки.
Мокрая ладонь матери коснулась ее волос, тихий, немного успокоившийся голос спросил:
- Долго тебя уже подташнивает?
- С неделю… чуть больше.
- Надо к бабке Прасковье идти. Пока не поздно.
Прасковья Ильинична Дубовая жила в конце улицы. Раиса Петровна повела дочь к знахарке вечером следующего дня. Звезды уже усыпали небо, облепив со всех сторон бледно-голубой полумесяц. Громко пели свои звонкие песни сверчки. Выбравшиеся на охоту летучие мыши проносились бесшумно и стремительно, и их крылатые силуэты казались заблудившимися на темном небе бабочками.
Дом бабки Прасковьи выступил черным пятном, старый, покосившийся и угрюмый. Свет над калиткой отсутствовал: на деревянном столбе не было лампочки, и Римма не помнила, чтобы она там когда-нибудь вообще была. Местная знахарка и гадалка жила замкнутой жизнью и редко появлялась на улице, словно пыталась отгородиться от людей темнотой и густыми зарослями сирени, росшей вдоль правой стороны забора, где тот граничил с соседями. Слева, сразу за домом, уже начинался лес.
Мама толкнула калитку внутрь, и та против ожидания не заскрипела. Даже сверчки здесь не трещали, словно боялись потревожить старую знахарку. И эта тишина вдруг показалась Римме особенно зловещей.
Ей и так стоило огромных сил согласиться на уговоры матери и пойти на ЭТО. В ней зарождалась новая жизнь, и частичкой этой жизни был Виктор. Но был еще и позор, и разрушенные планы на будущее, решись она оставить ребенка. И вот теперь, когда до дома бабки оставалось два шага, Римма запаниковала. Она уже не знала, правильно ли на самом деле поступает, но рука матери крепко сжала ее кисть и настойчиво увлекла за собой.
Бабка Прасковья стояла в тесной прихожей с керосиновой лампой в руке… Черный в белый горошек платок покрывал ее голову, оставляя открытым вытянутое морщинистое лицо, на котором казался совершенно чужим крупный, мясистый нос. Свет лампы лишь усиливал желтизну ее кожи, и даже длинные крючковатые пальцы казались вылепленными из воска.
- Входите, входите, - быстро заговорила она и двинулась в глубь темного дома. - В залу проходите, к столу.
Она пробыла в примыкающей к прихожей кухне совсем недолго. Вернулась с жестяной чашкой. Из чашки исходили пар и незнакомые горькие запахи.
- Сколько, говоришь, времени-то? - обратилась она к Раисе Петровне.
- Около двух недель.
- Это хорошо, хорошо, - быстро заговорила бабка Прасковья. - Очень даже не поздно. - И протянула Римме парующую чашку. - На-ка, деточка, выпей.
Римма приняла чашку и обнаружила, что руки у нее трясутся.
- Что это? - с трудом выговорила она.
- Пижма. Травка такая. - Знахарка участливо улыбалась, подбадривала: - Пей, деточка. Хуже от нее не будет, только лучше…
Римма прислушивалась к себе. Горечь, казалось, заполнила все внутри и обосновалась там надолго. Привкус этот не уходил и из горла. Постепенно тепло стало обволакивать все ее тело, делая вялыми и мышцы, и мысли… Она, возможно, сама внушила себе нечто ужасное и неприятное. И, возможно, поэтому мир внезапно превратился в размытые цветные пятна, в подобие сложной мозаики, которую не то что не хотелось, но и казалось невозможным собрать.
Хозяйка раскладывала на столе карты, масти прыгали у Риммы перед глазами, дрожали огоньки свеч, а женские голоса доносились как будто из далекого мира, покрытого густым, плотным туманом. Карты ложились ровными рядами, собирались в квадраты, разбирались в крестообразные формы. Римма следила за ними и руками хозяйки, исполнявшей теперь роль гадалки, отсутствующим, мало что понимающим взглядом. В какое-то мгновение ей почудилось, что картинки на картах ожили и загадочно улыбаются ей. А пиковый король и вовсе заговорщически подмигнул.
- Вот он! - не То сказала, не то прошептала бабка Прасковья.
- Кто? Что? - придвинулась к ней Раиса Петровна.
- Черный человек будет в ее судьбе, - пояснила та и, пожевав сухими губами, добавила: - Беду с собой несет.
Мама тяжело вздохнула, а Римма почему-то совсем не удивилась. Возможно, потому, что находилась не в том состоянии, чтобы воспринимать гадание, к которому, в общем-то, относилась серьезно.
- Вот еще отвар, - передала бабка Прасковья поллитровую баночку с коричневой жидкостью, когда они собрались уходить. - Нужно выпить перед сном. И все выйдет. Все будет хорошо.
- Спасибо вам, Прасковья Ильинична. - Раиса Петровна поставила в угол прихожей пакет с продуктами (денег бабка не брала).
Свежий воздух ударил так, что у Риммы, едва они вышли на крыльцо, закружилась голова.
- Не забывай… черный человек, деточка! - долетел из-за прикрывающейся двери стихающий старческий голос.
Часть третья МИЛЛИОНЕРША
1
Фотография девушки была показана родителям и троюродной сестре Реутова, родителям Ольги, Виталию Акиншину и еще нескольким знакомым супругов Реутовых, более-менее регулярно контактировавших с ними. Никто из них девушку с фотографии никогда не видел или, по крайней мере (учитывая, что она могла измениться), не помнил этого.
Через муровских знакомых фотографию "пробили" по общероссийской картотеке. Разумеется, оказалось, что это чудное виденье ни под судом, ни под следствием никогда не было. К сожалению для Гордеева.
Адвокат подумал немного и позвонил Турецкому:
- Саня, послушай, что скажу. Ведь в Шереметьево-2 много камер слежения, верно?
- И что с того?
- Если наш свидетель видел Реутова в здании аэровокзала с этой девушкой, то, может, она и на камерах есть?
- Юра, дело по Реутову закрыто, - напомнил Турецкий. - Нет ни малейших оснований на такие действия. С небольшими дополнениями можно сказать, что у нас все-таки не полицейское государство. Я не могу этого потребовать.
- Черт. - Гордеев помолчал. - Но… По Реутову дело закрыто, а по Шерстяку?
- Тоже закрыто.
- Саня, побойся бога! Ты же сам мне сказал, что забрал материалы к себе, у тебя склероз?
- Так, - сказал Турецкий, теряя терпение, - ближе к телу.
- А если представить все так, что эта барышня имеет отношение к Шерстяку?
Турецкий запыхтел. Видно, прикуривал сигарету. Наконец, отреагировал:
- Каким образом? Ты даже не знаешь, кто это!
- Вот и узнаю!
- Юра, ты сперва найди мне свидетеля, который видел ее с Шерстяком в день его самоубийства, которое, заметь, было в Сочи, и тогда…
- Подожди! - перебил Гордеев. - Ведь очевидно же, что Реутов провожал эту красотку на самолет, так?
- Не очевидно, - проворчал Турецкий, - ни хрена не очевидно, а только слегка допустимо.
- Вполне допустимо! Более чем допустимо! А если он провожал ее на самолет в Сочи? Мы же тогда все упустим! Ты лично все упустишь!!! Убийство Шерстяка было через два дня, а?
- Не убийство, а самоубийство, - механически поправил Турецкий, впечатленный пламенной речью.
- Один черт!
- И не в Сочи провожал, а в Адлер, в Сочи нет аэропорта, - задумчиво сказал Турецкий. - Ладно, я подумаю, что тут можно сделать…
У Гордеева немного поднялось настроение. Когда Турецкий говорит нечто подобное, это означает, что работать все будут засучив рукава.
А пока что Гордеев хотел побывать в офисе "Интертура" и для этого позвонил Виталию Акиншину.
- Я уже сам не рад, что с вами встретился, - сказал экс-вице-президент. - У меня совершенно нет времени на такие глупости… Но если вам это так необходимо, я могу дать команду секретарше, и она вас туда пустит. Хотите?
- Хочу.
Так и было сделано. В половине одиннадцатого на улице 1905 года в машину Гордеева подсела секретарша Альбина Андреевна с ключами от офиса "Интертур". Секретарша оказалась немолодой женщиной с пучком пегих волос. Она была немного взвинчена. По дороге она рассказала Гордееву, что обыск в офисе действительно был - через несколько дней после гибели Виктора Реутова и исчезновения Ольги. А также продиктовала по памяти список людей, которые были на приеме у Ольги Реутовой за последние две недели, исключая клиентов, покупавших путевки. Собственно, таковых было совсем немного: университетская подруга Оксана Петрушева и кредиторы из нижегородского банка (трижды).
Гордеев показал ей фотографию девушки, найденную у Реутова. Альбина Андреевна сказала:
- Знакомое лицо. Артистка какая-то, да?
- Кой черт артистка, - ответил Гордеев (а сам подумал: почему бы и нет, с такой-то внешностью?!). - Вы ее видели когда-нибудь?
Секретарша молчала.
- Может быть, в компании Виктора Анатольевича, мужа Ольги Витальевны?
- Виктор Анатольевич почти никогда не приезжал к нам в офис, - поджала губы секретарша. - Но знаете, она мне действительно кажется знакомой. Словно бы кого-то напоминает, а?
Это "а" разозлило Гордеева больше всего. Как будто он должен знать, кого девушка ей напоминает!
- Это старая фотография, - стараясь быть терпеливым, сказал адвокат. - Может быть, вы как раз видели именно ее, а не кого-то на нее похожего. Она могла измениться, потому что ведь времени много прошло с тех пор, когда фотография была сделана. Как вы думаете? Не торопитесь…
- Ну конечно, я вспомнила! - секретарша даже подпрыгнула на сиденье машины. - Она хотела о чем-то договориться с Ольгой Витальевной, а потом передумала.
- Так, это очень важно. Вспомните все подробности. О чем они говорили? Когда? Кто еще присутствовал?
- Это было за несколько дней до того, как Ольга Витальевна пропала. Эта девушка приехала с каким-то мужчиной. Они не были записаны на прием. Я сказала им, что Ольга Витальевна не принимает. Но тут она сама вышла, от нее как раз клиент ушел, и они быстро переговорили.
- Как вам показалось, они были знакомы прежде?
- Они разговаривали так, словно нет, но смотрели друг на друга, как давние… давние…
- Подруги? - подсказал Гордеев.
- Да вы что, совсем не это я имела в виду! Недружелюбно они обе смотрели, вот. Она сказала что-то в том роде, что передумала и не будет у нас тур заказывать.
- Ага. Сколько времени занял разговор?
- Да, пожалуй что, пару минут. Они повернулись и ушли.
- Эта дама ничего не говорила о том, что, может быть, собирается куда-то ехать, лететь?
- Не помню. Кажется, не говорила.
- На море? В Сочи, допустим?
- Нет, не говорила… Подождите, все же совсем не так было!
- Как - не так?! - У Гордеева упало сердце. Пока что хоть что-то вырисовывалось…
- А вот как! Она и не собиралась у нас тур покупать! Она сказала, что хотела предложить сотрудничество, а теперь сама увидела, что мы ни на что не годимся. Вот!
У Гордеева брови поползли вверх. Вообще что-то невероятное. Если предположить, что эта девушка, женщина, дама имеет какое-то отношение к Виктору Реутову, была, например, его любовницей, то на кой хрен ей сотрудничать с его женой?!
Гордеев вздохнул:
- А как понять, что она сама увидела, будто ваш "Интертур" ни на что не годится?
- Так ведь прямо перед ней же вышел клиент, с которым Ольга Витальевна договориться не смогла. Хуже не придумаешь.
- Да-да, вы уже говорили, я не сообразил. Это очень хорошо, они могли видеть друг друга. Мы можем их найти?
- Конечно, с ним ведь была предварительная договоренность, он с Ольгой Витальевной уже один раз встречался. Так что у нас все должно быть зафиксировано. Я даже помню, что это был заказ для большой группы куда-то в горы… Кажется… И только в самый последний момент все сорвалось. Ольга Витальевна очень на эту сделку рассчитывала, она мне так говорила.
- А из-за чего все сорвалось?
- Я не знаю. Она мне не объясняла. Хотя и так ясно: перехватил кто-то клиентов, и все дела. Это же бизнес. Зевать нельзя.
- А Ольга Витальевна, значит, зевала?
- Ну… - Секретарша сообразила, что сказала лишнее.
- Ладно. Теперь расскажите, как выглядел мужчина, который приходил с той дамой?
- Высокий, плотный, с рыжей бородой.
- У вас хорошая визуальная память, - похвалил Гордеев.
- Правда? - обрадовалась секретарша.
- Еще бы. - На самом деле приметы были - хуже не придумаешь. - А сколько ему лет?
- Лет тридцать, наверно.
- Очки?
- Нет.
- Он что-нибудь говорил?
- Вот не помню ничего конкретного. Кажется, между собой они переговаривались.
- По-русски? Чисто, без акцента?
- Да!
- Они на машине приехали? Может, вы видели ее?
- Да-да, я теперь вспоминаю. Такая серая машина.
- О, господи. Серая - и что? Марка какая?
Секретарша закрыла глаза. Так ей было легче сосредоточиться.
- Значит, она серая… Невысокая…
Невысокая, повторил про себя Гордеев. Просто отлично. Невысокая, блин.
- Фары такие… как бы сказать. Скошенные, что ли…
- Хм.
- Ну, не знаю. На акулу похоже.
- "БМВ", - сообразил Гордеев. - Очень хорошо. А задние двери есть? Или только передние?
- Задних нет, - уже уверенно сказала секретарша.
А что, подумал Гордеев, действительно невысокая машина.
- Это третья модель "БМВ". Ну, у вас и память!
- Хорошая? - обрадовалась Альбина Андреевна.
"Трешек" в Москве, конечно, сотни, если не тысячи, очень ходовая модель. Но это уже что-то. Тридцатилетний мужик с рыжей бородой на "трешке".
2
В офисе Гордеев пересматривал кипы документов, которые валялись по всему кабинету Ольги. Секретарша тем временем отыскивала в компьютере данные на несостоявшихся клиентов. Нашла и позвала Гордеева.
- Скопируйте мне на дискету, - попросил он. Остановился перед рабочим столом, ткнул пальцем. - А это что такое?
- Номера…
- Я вижу, что не буквы. А вот это что? - Колонки с цифрами были написаны на листе бумаги, который лежал на столе под стеклом. - Это не те же самые цифры? - Он сравнил. Они действительно совпадали. - Вы имеете представление, что это такое? - Он повернулся к секретарше. - Что они могут значить?
- Они ничего не значат. Это номера лотерейных билетов.
- Что они тут делают? Ольга Витальевна играла в лотерею?
- О, это было ее любимое занятие, - ухмыльнулась секретарша.
- Значит, она верила в удачу?
- Уже мы загибались, а она все твердила: "Мне должно повезти, мне должно повезти". Только она никогда не выигрывала. Пару раз какие-то плееры, что ли. И все…
- То есть она часто покупала лотерейные билеты? - уточнил Гордеев, лихорадочно соображая, насколько все это меняет портрет Ольги Реутовой. Немного меняет, в общем.
- Постоянно.
- И много?
- Десятки, если не сотни.
- Кто об этом знал? Акиншин знал?
- Нет. Она строго-настрого мне запретила вообще об этом рассказывать. Я думаю, она меня не отругает за то, что я вам…
- Похвалит, - пообещал Гордеев. - А где хранились ее лотерейные билеты?
- Текущие - здесь же, под стеклом, а остальные - в сейфе.
- Давайте посмотрим.
Секретарша молча открыла сейф, достала оттуда шкатулку каслинского литья. В шкатулке лежал всякий бумажный хлам, горка визитных карточек, а на самом низу - стопка билетов различных лотерей, перетянутых резинкой. Гордеев посмотрел на даты. Действительно, розыгрыш еще не скоро.
- А под стеклом ничего нет - значит, все билеты проиграли?
Секретарша наморщила лоб. Потом покачала головой.
- Там вроде был розыгрыш, когда Ольга Витальевна уже пропала.
- Как же тогда? Где билеты?
- Я не брала, - испугалась секретарша.
- Я и не говорю, что вы брали, Альбина Андреевна, - Гордеев стал терять терпение. - Но куда-то же они девались? Ладно, вы думайте пока.
Он поднял стекло и достал бумагу с цифрами. И тут в голове что-то щелкнуло. Разгромленный офис. Закрытые офисы в провинции… Она специально сама туда ездила незадолго перед исчезновением. В Петербург и Нижний Новгород… Нижний… Снимала деньги со счета… Гордеев вспомнил, как Турецкий говорил ему, что смотрит по телевизору сюжет про то, что обладатель колоссального выигрыша почему-то не собирается являться за выигрышем. Так-так. Он и сам читал нечто подобное. А счастливый билет был куплен в Нижнем Новгороде.
- Ольга Витальевна часто ездила в ваши офисы - в Нижнем и в Питере?
- Регулярно. - Секретарша явно радовалась, когда получалось отвечать определенно.
- Ясно.
Он включил компьютер и довольно быстро вытянул из Интернета то, что искал.
"Организаторы популярной лотереи "Русское лото" пребывают в состоянии легкою шока и прострации. И недаром: месяц назад на телеканале "Россия" состоялся очередной тираж лотереи, в ходе которого один билет выиграл весь джек-пот - 29 миллионов 548 тысяч 386 рублей…"
Ну и так далее. Комментарии давала пресс-секретарь лотереи Валентина Гнатюк. Номер выигравшего билета упоминался.