Включая систему кондиционирования на максимальный обогрев, чтобы оттаять запотевшее ветровое стекло, Паркс замечает вдали вращающиеся фонари колонны снегоочистителей.
Они разгребают снег на улицах, отчего на тротуарах вырастают огромные сугробы. Когда колонна доходит до перекрестка, три машины отделяются от нее и сворачивают направо, на дорогу, которая ведет к монастырю. Это последний выезд снегоуборщиков перед тем, как начнется главная буря. Каждая из этих машин – тридцать тонн железа на гусеницах, и буфера у них особо прочные. Поэтому ей лучше подождать, пока они спустятся обратно, и лишь потом подниматься в гору.
Молодая женщина замечает неоновые лампочки, которые мигают в ледяном воздухе, – вывеску бара для шоферов. Она паркует свою машину под углом к тротуару между двумя покрытыми снегом машинами. Оставив включенными двигатель и "дворники", она опирается затылком о подголовник и смотрит на синие цифры, которыми отмечают время часы на приборной доске.
20:00:07. Ей надо немного поспать, всего несколько минут, перед тем как ехать наверх в монастырь. Какое-то время она борется с этим сладостным искушением: пытается сосредоточиться на теплой струе воздуха из кондиционера, которая касается ее лица, цепляется умом за шум машины, которая проезжает мимо, бренча цепями. Потом она прекращает борьбу и погружается в глубокий сон.
89
Мария Паркс вздрагивает, открывает глаза и снова смотрит на светящие цифры бортовых часов: 20:00:32. Она проспала всего несколько секунд, но в горле так сухо, словно сон продолжался несколько часов. Она застегивает пальто и надевает перчатки, потом открывает дверь автомобиля. Уличный воздух проникает в салон машины, и Мария морщится от холода.
Идя к бару, она прислушивается к скрипу снега под сапогами. Воздух пахнет ментолом и замерзшей корой – запахами холода. Она открывает дверь бара. Внутри очень сильно пахнет жареным и кофе. Это один из тех длинных узких баров, где на прочных пластмассовых стойках стоят друг на друге маленькие ящики-витрины с сэндвичами и устройства для разливания соусов. Вдоль стеклянных стен выстроились в ряд скамейки, обитые искусственной кожей, и столы из огнеупорного пластика, на которых остались следы от горячего дна кофеварок. Несколько очень усталых клиентов жуют жирные гамбургеры и мелкими глотками отпивают кофе. В дальнем конце бара старый музыкальный автомат играет отрывок мелодии в стиле кантри-госпел. Мария узнает исполнителей. Если только ее уши не превратились в ледышки, это Бен Харпер и "Блайнд бойз оф Алабама". Паркс усаживается на скамью и ищет глазами официантку. Ее затылка касается струя воздуха и приносит с собой приятный запах – возможно, духи. Мария поворачивает голову и видит молодую женщину, которая только что села за ее столик. У новой соседки черные волосы, красивые серые глаза, очень белая кожа, губы красивого бледно-розового цвета и ослепительно-белые зубы.
– Что вы желаете?
– Пообедать с вами: я терпеть не могу обедать одна.
Голос молодой женщины, в котором звучат сразу ласка и настойчивость, хорошо сочетается с очаровательным изяществом ее движений. Незнакомка без приглашения снимает куртку. Под ней оказывается шерстяной облегающий свитер, который позволяет видеть ее формы. На ее шее блестят тонкое золотое ожерелье и крестик.
– Меня зовут Мария. Мария Паркс.
Молодая женщина пожимает ей руку, и Мария слегка морщится: ладонь незнакомки холодна как лед, словно та шла под снежной бурей без перчаток.
– А кто вы?
– Я монахиня и работаю для ватиканской Конгрегации Чудес. Я расследую убийства затворниц и следую за вами от самого Бостона, чтобы защитить вас.
Пальцы Марии сдавливают ладонь молодой монахини.
– Защитить от чего?
– В первую очередь от вас самой, во вторую от затворниц. Вы в опасности, Мария Паркс, хотя ничего не знаете об этом.
– Чего же вы ожидаете от меня?
– Для человека со стороны вероятность, что его впустят в монастырь затворниц, очень мала. Если только этот человек не монахиня, знающая коды, которыми пользуются в таких местах.
– Что вы хотите этим сказать?
– Затворницы не похожи на остальных монахинь. Это очень древний орден, который был основан в Европе в самом начале Средних веков. Когда сестры этого ордена в середине девятнадцатого века поселились в Соединенных Штатах, они привезли сюда с собой те обычаи, которым следовали раньше. Это хранительницы принадлежащих Церкви запрещенных рукописей. Поэтому у них развился культ тайны, который вам очень трудно понять. С очень давних времен они учились всего остерегаться и потому не выносят, когда кто-то приходит со стороны и сует свой нос в их дела.
– Вы хотите сказать, что затворницы будут готовы убить меня, чтобы сохранить свою тайну?
– Вернее будет сказать, что, находясь среди них, вы будете полностью зависеть от их общины. Это они будут лечить вас, если с вами произойдет несчастный случай, они вызовут помощь, если вам будет угрожать смерть. Вы должны понять, что монастыри затворниц – старые постройки, подвалы там глубокие и о них известно очень мало. В этих монастырях нет ни электричества, ни водопровода. Затворницы живут в них так же уединенно, как жили в Средние века. Для них внешний мир и его законы ничего не значат. Они не знают ни телевидения, ни газет, ни Интернета. Поверьте мне, Мария Паркс, в таких местах может произойти все что угодно.
– И что вы мне советуете?
– Никогда не выходите из своей кельи после заката, потому что затворницы никогда не спят. Дождитесь, пока в церкви начнется служба, и войдите в запретную библиотеку. Там найдите книги, которые убитая затворница изучала перед самой смертью. Они находятся в тайном зале, который называется "Ад". В этих сочинениях вы найдете ключ к загадке.
– К какой загадке?
– В результате долгого и трудного расследования мы пришли к выводу, что Церковь в течение многих веков старается любой ценой скрывать какую-то ложь. Она связана с чем-то, что произошло во время Третьего крестового похода. И эта ложь так огромна, что, если бы стала известна, уничтожила бы христианство. Вот в чем настоящая задача затворниц – скрывать великую ложь и не давать Ворам Душ завладеть этой ложью.
– Ворам Душ?
– Мы – я и мои сестры – несколько недель назад вели расследование в монастыре Святого Креста возле Сент-Круа и обнаружили несколько страниц из Евангелия от Сатаны, над которыми работала та затворница, которая теперь мертва. Эти выписки были сделаны на пергаменте в Средние века, и монахини этого сверхсекретного ордена изучают их уже много столетий, чтобы попытаться найти подлинную рукопись. Вот почему то существо, которое убило нас в Геттисберге, убивало затворниц.
– Что вы сейчас сказали? – в ужасе переспросила Мария.
– Простите?
– Вы сейчас сказали, что это существо убило вас в Геттисберге.
– Так вы до сих пор не поняли, Мария?
Паркс поворачивается к стеклянной стене. На нее смотрит только ее собственное отражение, а скамейка напротив пуста. Она снова поворачивается к незнакомке. Та по-прежнему улыбается ей. И вдруг Мария вспоминает это лицо под темными волосами. Она видела его, когда листала дело об исчезновении женщин в Геттисберге. И это же самое лицо она видела изгрызенным и полусгнившим на кресте, в полумраке склепа. Лицо сестры Мэри-Джейн Барко.
– О господи! Это невозможно.
Улыбка молодой монахини становится более суровой, ее лицо и губы покрываются трещинами. Когда она снова начинает говорить, Мария замечает, что голос монахини меняется.
– Невозможно? Специальный агент Мария Паркс, ваш дар позволяет вам видеть не то, чего нет, а то, что не могут видеть другие. Вы понимаете разницу?
– Перестаньте болтать глупости, Барко или кто вы там. Я врезалась головой в ветровое стекло на скорости сто сорок километров в час, и с тех пор у меня бывают видения. Я вижу мертвецов и девочек с распоротыми животами в подвалах. Поэтому не доставайте меня своими теориями о видимом и невидимом. Вы лишь очередное видение, и, как только в моем мозгу рассеется электрический разряд, который вас породил, вы исчезнете.
– Можно задать всего один вопрос, Мария? Откуда, по-вашему, взялась струя воздуха, которая ласкает ваше лицо, пока мы разговариваем?
– Простите?
– Та легкая струя воздуха, которая шевелит ваши красивые темные локоны, – откуда она дует, как вы считаете?
Паркс внезапно замечает, что ее лицо обдувает струйка теплого воздуха. Она ищет взглядом кондиционер, но его нет. Монахиня снова начинает говорить, и теперь Марии кажется, что этот голос рождается внутри ее черепа.
– Теперь посмотрите в сторону парковки. Вы почти приехали на место.
Паркс снова поворачивается к стеклянной стене и щурит глаза, чтобы разглядеть свой автомобиль через завесу из хлопьев. Вот он. Из выхлопной трубы идет белый дым. "Дворники" скользят из стороны в сторону по ветровому стеклу, и сквозь него Мария видит в машине себя, спящую на сиденье. Ее голова лежит на подголовнике кресла, белые лучи потолочной лампы освещают лицо.
– Вы сейчас спите, Мария. А струя воздуха, которую вы чувствуете, идет от кондиционера вашей машины. Это она раздувает ваши волосы. Теперь вам надо проснуться. Не теряйте ни минуты: буря приближается.
Мария вздрагивает и просыпается. Она в своей машине, ее затылок лежит на подголовнике кресла. Она хватается за руль. За окном продолжает бесшумно падать снег. За стеклянной стеной бара она видит занятых своей работой официанток и посетителей, которые кончают обедать.
Она едва не всхлипывает от страха: в воздухе салона чувствуется слабый запах розы. Мария бросает взгляд во внутреннее зеркало заднего обзора. Сзади нет никого.
О боже, что со мной происходит?
90
Дорога в гору до монастыря Святого Креста оказалась медленной и трудной. Вцепившись в руль, чтобы не трястись от порывов ветра, под которыми дрожит ее машина, Мария смотрит на свой навигатор системы GPS. Свет его экрана выглядит умиротворяюще среди всей этой белизны. Судя по цифре на пульте управления, до монастыря осталось всего три километра. Еще несколько виражей по краю оврага, и она будет на месте.
Не сводя глаз с дороги, Паркс зажигает сигарету и освежает в уме все, что ей известно о затворницах. Их день начинается в три часа утра с заутрени; затем они долго учатся и предаются размышлению – до следующей службы. После нее затворницы съедают по миске супа и по куску черствого хлеба. Затем они принимаются за чтение и реставрацию запрещенных рукописей, принадлежащих Церкви. В этой работе они делают два перерыва для молитв – в шесть часов утра (первый час после рассвета по церковному счету времени) и в девять часов (третий час после рассвета). Примерно в десять часов они снова принимаются за учебные занятия и отрываются от них только для молитв шестого и девятого часа, затем для вечерни и повечерия. Как много утомительных молитв читается во время движения солнца к закату и в ночном мраке! Одни и те же обряды триста шестьдесят пять дней в году, без отдыха, без перерыва, без отпуска. И никакой надежды на то, что хоть один из будущих дней пройдет иначе. Затворницы дают обет полного молчания. Они никогда не разговаривают между собой, не глядят одна на другую. Ни одна из них не делится с другой своими чувствами и ничем не проявляет свою привязанность к другой. Словно призраки, они ходят в тишине по своим старым как мир монастырям. При таком образе жизни нередко случается, что какая-нибудь из них сходит с ума, услышав вой ветра в своей келье. Ходят слухи, что таких сумасшедших переселяют в подземелья монастыря, в кельи, где толстые стены, обитые тканью, заглушают их крики.
Среди затворниц есть такие, которые дали еще и обет не видеть света. Эти живут в подземельях, куда никогда не проникает ни один луч. Сорок лет провести в темноте, ни разу не увидев даже огня свечи! Говорят, что их глаза оттого, что лишены света, становятся такими же белыми, как их кожа. Худые и грязные старые женщины терпеливо ждут смерти в темноте своего укрытия, пока не вздохнут в последний раз. Вот к кому она едет! Тревога сжимает желудок Марии Паркс.
91
GPS-навигатор издает несколько коротких звуков, объявляя о прибытии. Паркс замечает, что дорога заканчивается тупиком. Она паркует свой "кадиллак" и смотрит на ворота, которые возникли перед ней в свете фар. Тяжелые деревянные двери и окружающий их крытый каменный проем. Кажется, он прорезан в толще стены. Молодая женщина поднимает взгляд к вершине утеса и различает за волнами налетающего снега стены монастыря.
К воротам, должно быть, ведет лестница, и, чтобы попасть в монастырь, нужно по ней подняться. Дверь с маленьким зарешеченным окошком – единственный выход в мир, от которого отреклись затворницы. За этой дверью начинаются Средние века.
Паркс гасит фары. В машине становится темно. Тишина снега, свист ветра… Она включает радио и начинает гонять регулятор настройки по станциям, ища чей-нибудь голос. За то время, что сканер прощупывает радиоволны, из громкоговорителей лишь несколько раз вырывается треск. Не отвечает ни одна станция, молчат даже крупные передатчики в Денвере и Форт-Коллинзе. Словно эти большие города погибли – утонули в этом снежном потопе.
Мария берет свой мобильный телефон и смотрит на его экран. Последняя полоска на значке передачи мигает и гаснет: нет подключения к сети. Конечно, это из-за высоты и бури. Мария выключает радио, проверяет, заряжен ли ее пистолет, и кладет его в сумку. Потом она застегивает пальто и выходит под снег.
До ворот сорок метров. Идя к ним по снегу, Мария все время испытывает неприятное ощущение, что затворницы глядят на нее через окошко. Нет, не то. Она уверена, что это сам монастырь, весь целиком, смотрит, как она приближается к нему. Как будто свет ее фар разбудил в нем злую силу, которая сделает все, чтобы не дать ей войти. Или даст войти, но не выпустит обратно.
Перестань воображать чепуху, Мария. Если они и смотрят на тебя, это всего лишь добрые старые дамы, которые вышивают, грызут при этом печенье и пьют мелкими глоточками чай из ромашки.
Паркс подошла к воротам, отступать уже поздно. В дверь вделано тяжелое кольцо с бронзовой круглой ручкой, которое висит на металлической подставке. Мария берется рукой за этот заменитель дверного молотка, морщится от жгучего холода, когда металл касается ладони, стучит по подставке четыре раза, прижимает ухо к двери и слушает, как звуки ударов затихают в глубине монастыря. Потом она ждет несколько секунд и стучит снова. После третьей попытки деревянная ставня открывается с сухим стуком и пропускает наружу дрожащий свет факела. Два черных глаза смотрят на Марию. Она прижимает к решетке свое удостоверение агента ФБР и говорит очень громко, чтобы заглушить шум ветра:
– Сестра, я специальный агент Мария Паркс. Мне поручили расследовать убийство, которое произошло в вашей общине. Я приехала из Бостона.
Монахиня смотрит на удостоверение Марии так, словно оно написано на незнакомом ей языке. Потом ее глаза исчезают, и на их месте появляется морщинистый рот.
– Здесь эти вещи не действуют, дитя мое. Идите своей дорогой и оставьте нас в покое.
– Простите мою настойчивость, сестра, но, если вы не откроете эту дверь сейчас же, я буду вынуждена вернуться завтра утром вместе с сотней агентов, вооруженных до зубов. И они с удовольствием обыщут ваш монастырь до самых глубоких подвалов. Вы этого хотите?
– Этот монастырь имеет дипломатический статус освященной земли Ватикана, и никто не может войти сюда без разрешения Рима или нашей настоятельницы матери Абигайль. Желаю вам доброй ночи, и пусть Иисус защищает вас на всех ваших путях.
Старая монахиня начинает закрывать окошко, и Мария решает выложить свои карты.
– Скажите матери Абигайль, что существо, которое убило вашу затворницу, умерло в Геттисберге.
Ставня замирает на середине пути, потом движется обратно. В окошке снова появляется старый рот.
– Что вы сейчас сказали?
– Калеб мертв, сестра. Но я опасаюсь, что его дух по-прежнему находится среди нас.
Несмотря на выходки ветра, до ушей Марии долетает звон металла о металл: кто-то лихорадочно трясет связку ключей. Потом один за другим щелкают замки, и тяжелая дверь со скрипом открывается. Мария смотрит на старую монахиню, которая, сгорбившись, стоит в дверном проеме.
О господи! Сколько ей может быть лет?
За дверью начинается широкая лестница, которая ведет куда-то во мрак. Она такая же старая и темная, как та, которая вела в склеп, где Калеб распял монахинь, пропавших в Геттисберге. Паркс закрывает глаза, вдыхает глоток ледяного воздуха, затем переступает порог и ставит ногу на песчаную землю монастыря. Входя, она чувствует себя так, как будто падает с большой высоты. Словно каждая клетка ее тела внезапно стала двигаться обратно во времени.
Внутри мрак еще темнее, чем ночь за стенами. Воздух здесь кажется прозрачнее, а огонь факела – светлее и ярче. Пахнет серой, огородом и навозной жижей. Это запах Средних веков. Когда дверь монастыря закрывается, снова со скрипом, молодую женщину охватывает панический страх. Она вошла в могилу.