- Нет, - покачал головой Барманкулов. - Но Святослав ничего не рассказывал об отце. Только однажды заметил: "Мой отец был замечательным человеком. Мне до него…" Ну что еще? Когда окончилась война, Святослав некоторое время колебался: возвращаться ему в Москву или уехать в другой город жить. Он ведь москвич, но у него никого из родных там не осталось. Я предложил ему поехать ко мне на родину в Салтановск. Он согласился. Сначала Клычев преподавал физику в школе, а потом решил стать историком. Заочно окончил педагогический институт, исторический факультет. Святослав, конечно, был прирожденным историком. Любил работать в архивах. Его особенно интересовало все, что было связано с годами революции и гражданской войны… Вот, собственно, лишь это я и могу о нем сказать. Если так, вкратце. Да, пожалуй, еще одна деталь. Клычев был очень добросовестным человеком, знаете ли, до фанатичности добросовестным. И эта добросовестность брала верх надо всем, надо всем личным- я имею ч виду. Помню, как-то раз я здорово обиделся на него. У меня был день рождения, я пригласил его, а он отказался. Оказывается, договорился с кем-то о встрече, и ему было неудобно уже эту встречу переносить… Но потом я понял, что на него нельзя за это обижаться. Его надо было принимать таким, каков он есть. Простите, товарищ Шигарев, ваш интерес к Клычеву… Это связано с его трагической смертью?
- Да, - кивнул я. - Однако есть и другое обстоятельство. Дело в том, Хайрулла Жакенович, что в нашем городе произошло убийство. И кое-какие ниточки потянулись в Салтановск.
- К Клычеву? - уставился на меня Барманкулов.
- Похоже.
- Святослав не мог быть замешан в преступлении! - твердо возразил редактор "Маяка".
- В деле много неясного, Хайрулла Жакенович. Скажите, вам не доводилось когда-либо встречать эту женщину?
Барманкулов надел очки, положил фотографию Галицкой перед собой, потом встал и начал ее рассматривать стоя наклонившись. Вероятно, так же он рассматривает газетные клише.
- Нет, - ответил он. - Я эту женщину никогда не видел.
- Она убита, - сказал я, - а в квартире мы обнаружили два экземпляра вашей газеты "Маяк". Одну - с Указом о награждении Клычева Почетной грамотой Президиума Верховного Совета, а другую - с некрологом о смерти.
- Понятно, - пробормотал Хайрулла Жакенович.
- Простите, а как к Клычеву относились в школе?
- Он пользовался большим уважением и авторитетом.
- У всех?
- Ну, у всех - так нельзя сказать. Ведь Святослав был из числа людей, которых принято называть "конфликтными".
- А почему у него не сложилась личная жизнь?
- Я уже говорил - он очень любил свою жену, которая погибла во время войны.
- И что, у него никого не было за все эти годы? Я имею в виду женщин, конечно.
- Ну, почему же… - Барманкулову явно не хотелось говорить на эту тему.
- Это очень важно, Хайрулла Жакенович.
- Несколько лет назад он встречался с одной женщиной…
- Кто она?
- Это старая история. И притом эта женщина замужем.
- Хайрулла Жакенович!..
- Ладно, я скажу, - вздохнул Барманкулов. - Ее фамилия Пономарева. Ангелина Федоровна Пономарева. Она и сейчас работает в Салтановске. Преподавателем французского языка во второй школе. Их отношения продолжались, насколько я могу судить, несколько месяцев, потом между ними что-то произошло.
- Кто ее муж?
- Иван Алексеевич Пономарев. Он тоже одно время работал во второй школе. Преподавателем физкультуры.
- Работал?..
- Да… Это было три года назад… Пономарев только что женился на Ангелине Федоровне, а до этого давно за ней ухаживал… Ну, а на школьном вечере педагогов по случаю Восьмого марта выпил лишку, старая ревность и прорвалась наружу. И устроил сцену, даже полез драться. Скандал удалось замять, но Ивана Алексеевича решили перевести в другую школу.
- Почему именно Пономарева?
- В городе французский язык только во второй школе, поэтому Ангелину Федоровну некуда было переводить. А за Клычева горой встал педагогический коллектив.
- У Пономаревых есть дети?
- Да. Сын Павлик.
- Хайрулла Жакенович, незадолго до смерти Клычева вы опубликовали отрывок из его повести…
- Да, - кивнул Барманкулов. - Святослав Павлович написал книгу, основанную, как он сам говорил мне, на документальных материалах. К сожалению, я не читал ее полностью, он не давал мне всю рукопись. Ну, а один отрывок я с удовольствием прочитал, и мы его опубликовали. Хотели напечатать еще несколько глав, но Клычев воспротивился.
- Это его первая подобная публикация или уже что-то было раньше?
- Первая.
- Странно!.. Я думаю, что любой начинающий автор…
- Да, да, - перебил Барманкулов, - разумеется… Но Клычев часто поступал не так, как, казалось бы, следовало поступить. Первая книга.. Другой бы на его месте с превеликой радостью отдал целиком повесть, только бы публиковали! А Клычев сказал мне: "Извини, Хайрулла, но больше ни одной главы не дам. Книга еще сырая…" Я же вам говорил, что он был крайне добросовестен!
- А когда был опубликован в "Маяке" отрывок?
- Второго июня… Я уверен, что книга понравилась бы читателям. У меня нюх на "читабельные" материалы. И не случайно сразу после выхода этой газеты мне позвонил из республиканского издательства товарищ Симаков, я, правда, с ним лично не знаком. Так вот, он сказал, что был проездом в Салтановске и случайно прочитал отрывок из повести учителя Клычева. И спросил: не собираемся ли мы публиковать и другие главы? Я ответил, что с удовольствием бы, но автор не дает согласия. Симаков рассмеялся и сказал: "Может быть, его не устраивает небольшая газетная площадь, а с издательством он согласится вести переговоры?" Я посоветовал ему самому связаться с Клычевым, дал его домашний адрес и телефон Святослава…
В дверь заглянула женщина, вероятно, сотрудница редакции. Барманкулов взглянул на часы и кивнул ей.
- Вы извините, Виктор Николаевич, - сказал он, - через пять минут планерка, Если что - звоните.
Я поблагодарил и вышел.
4
Майор Сенюшкин еще три года назад был, как и я, капитаном и занимал должность старшего инспектора нашего управления. Когда в Салтановске открылась вакансия на должность начальника отдела уголовного розыска, Полковник предложил Михаилу поехать туда. Сенюшкин, давно рвавшийся на самостоятельную работу, согласился.
С тех пор мы не виделись. Визит к нему я решил нанести под конец дня.
Я поднялся на второй этаж, прошел по коридору, остановился на секунду перед дверью кабинета, обитой дерматином, прочитал надпись: "Начальник отдела уголовного розыска майор милиции М.К.Сенюшкин" - и вошел.
- Разрешите, товарищ майор?
Толстые губы Михаила растянули улыбку на поллица, а глаза почти зажмурились.
- Входи!
- Не помешаю? - спросил я, стискивая его пухлую ладонь.
- Нет. Я скоро закончу.
- Слушай, у тебя подшивка "Маяка" за июнь найдется?
- Найдется, - удивленно ответил он, - вон она на столе лежит, в углу. А тебе зачем?
- Да почитаю пока на досуге, - улыбнулся я.
- Ну давай. - Он повернулся ко мне спиной и бросил: - Продолжим, Зинаида Гавриловна.
Его слова относились уже к женщине, сидевшей за столом. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, ее провалившиеся темные глаза почему-то испуганно смотрели на меня, Я направился к журнальному столику, сел и пододвинул подшивку к себе. Отрывок из повести Клычева был опубликован под рубрикой "Творчество наших читателей". Под фотографией учителя была редакционная врезка: "Предлагаем вниманию читателей отрывок из документальной повести учителя салтановской школы № 2 С.П.Клычева "Раскол". Святослав Павлович Клычев - участник Великой Отечественной войны, награжден несколькими боевыми орденами и медалями, Это первое литературное произведение С.П.Клычева".
Я углубился в чтение…
"…Только отъехали от бородинской станции верст пять, как отряд обстреляла банда "поручика Викентия". Бой длился недолго, минут пятнадцать. Бандиты разобрали путь и устроили засаду. Деповский рабочий Михейкин не зря предостерегал. У чекистов была одна потеря: погиб Миша Петров, двадцатилетний веселый, славный парень Захваченный в плен тяжелораненый бандит сказал, что "поручик Викентий" был предупрежден об отряде, знал, какой груз он сопровождает. Сначала он хотел напасть на станцию, но потом прибежал лазутчик и сообщил, что эшелон уже вышел в путь. Комиссар Орел спросил раненого, кто такой "поручик Викентий". Бандит, кривя губы от боли, прошептал: "Ирод он… блаженный. На пальцы напялит…" И умер на полуслове.
До Петрограда приключений больше не было, доехали благополучно. На вокзале эшелон встречал сам Максим Горький. Подозрительно сморкаясь, заговорил басом: "Примите, дорогие мои товарищи, сердечную благодарность от имени всей петроградской интеллигенции. Вы привезли нам не только хлеб, но и свою храбрость. Низкий вам поклон!.."
Побывав а Петросовете, комиссар Орел передал слова Бонч-Бруевича, Теперь можно было возвращаться в Москву и доложить Бончу и Дзержинскому, что их задание - доставить в голодающий Петроград состав с продовольствием - выполнено.
На обратном пути комиссара Орла ошеломила весть о трагической смерти Бородина, которого схватили головорезы "поручика Викентия". Так он отомстил начальнику станции за то, что тот пропустил большевистский продовольственный состав.
Комиссар думал о смерти Бородина, и чувство острого стыда сдавливало сердце. Как же он мог усомниться в честности этого уже немолодого человека? И все тверже вызревало в нем: он должен сделать все для того, чтобы банда "поручика" была уничтожена, а сам он понес справедливое наказание Он, комиссар Орел, никогда не будет чувствовать себя полностью спокойным, пока не сдержит этой клятвы, данной над могилой большевика Ивана Григорьевича Бородина.
В Москве комиссара Орла ожидал сюрприз да еще какой!.. Едва он вошел в квартиру, как раздался телефонный звонок, и комиссар Орел сразу же узнал резкий голос академика Лазарева. Петр Петрович попросил срочно приехать к нему.
У Лазарева комиссар Орел застал иностранца, Петр Петрович познакомил их. Оказалось, что это немецкий журналист Браун, о котором комиссар Орел уже кое-что слышал в ЧК. Академик представил комиссара Орла как своего бывшего ученика! это полностью соответствовало истине, он действительно учился у Лазарева. Академик и журналист продолжили разговор. Они спорили о положении интеллигенции в революционной России. Поначалу комиссару Орлу не хотелось вступать в их разговор, и он молчал. Когда Браун заявил, что многие писатели и ученые мечтают сбежать из России, все же решил возразить. Но его опередил сам Петр Петрович.
- Все, кому дорога честь и слава русской культуры и науки, - резко сказал он, - никуда не собираются уезжать. Я, как и большинство других ученых, раньше гордился тем, что далек от политики А теперь, представьте, горжусь тем, что целиком в ней. Мы в России - все в политике, ведь Россия строит новое, социалистическое общество.
- Но согласитесь, - воскликнул Браун, - чтобы построить социализм, нужна цивилизация! Ваше правительство и не скрывает того факта, что три четверти населения страны неграмотны. Как же вы намерены строить социализм?
- Ликвидируя неграмотность! - Комиссар Орел все-таки не выдержал.
- Это легче сказать, чем сделать, - пожав плечами, ухмыльнулся Браун, но тем не менее записал его слова в блокнот.
Комиссар Орел невольно - они сидели очень близко - заглянул в блокнот и прочитал: "Завтра быть у проф. Г.Остальского". Комиссар Орел вздрогнул. Боже, кажется, прошла целая вечность с тех пор, как он видел Верочку Остальскую, племянницу профессора.
- Попробуйте представить себе, ну хотя бы априори, на что способен раскрепощенный человек, и вы поймете, на чем базируется наша уверенность! Диктатура пролетариата. - Но комиссар Орел не успел закончить свою мысль.
- Вот, вот, - закивал головой Браун - Диктатура!.. Не будь ее, демократическая общественность Европы с большим пониманием и сочувствием относилась бы к нынешней России!
- Скажите, - уже еле сдерживая ярость, выговорил комиссар Орел, - скажите, господин Браун, почему эта ваша "демократическая общественность Европы" с большим пониманием и сочувствием относится к зверствам адмирала Колчака и прочих "спасителей России", а не к Советской власти, давшей крестьянам землю, рабочим - работу и школы - детям?
Браун что-то пробормотал в ответ, и на несколько секунд в комнате воцарилось молчание.
- Буду рад, господин Браун, если мы оказались вам чем-то полезны, - сказал Лазарев и встал, давая понять, что разговор окончен.
Когда за немцем захлопнулась дверь Петр Петрович, улыбаясь протянул две руки комиссару Орлу.
- Ну-с, здравствуйте еще раз дорогой мой комиссар ЧК! Сколько мы с вами не виделись-то, а?
- Да-а, - протянул комиссар Орел. - Давно не виделись, Петр Петрович.
- А я предлагаю вам встречаться почаще, - как-то странно поглядывая на комиссара Орла, многозначительно произнес академик.
Комиссар Орел, почувствовав какой-то скрытый смысл и в словах и в интонации Петра Петровича, выжидательно смотрел на Лазарева.
- Если мне не изменяет память, - продолжал между тем академик, - вы когда-то много занимались проблемами Курской магнитной аномалии. Верно ведь?
- Да, - кивнул комиссар Орел, еще не понимая, к чему этот вопрос.
- Прекрасно! - воскликнул Лазарев. - А вам известно, что мы сейчас хотим вплотную заняться этой аномалией?
- Известно, - улыбнулся комиссар Орел, - мир слухами полнится.
- Так вот, дорогой мой ученик, почему я попросил вас приехать… Как вы посмотрите из мое предложение принять участие в работе комиссии по аномалии?
- С радостью согласился бы, - вздохнул комиссар Орел - Но это невозможно, Петр Петрович. Я ведь работаю в ЧК.
- Ну и что? - удивился академик - Станете работать у нас.
- В ЧК не хватает людей. Меня не отпустят. Да я и сам не имею морального права уйти оттуда сейчас, когда вокруг столько дряни.
- Ах вот как! - вскипел Лазарев. - Вы не имеете права?! А мы имеем право не думать о железе, которое сейчас так необходимо России? В ЧК не хватает чекистов, а у нас не хватает физиков, инженеров, техников! Короче, да или нет?
- Да, - рассмеялся комиссар Орел, - но ведь мне будет не так просто уйти - сейчас, сразу…
- А я вас сразу и не приглашаю, - проворчал Лазарев и улыбнулся. - Мне нужно было получить ваше принципиальное согласие. Я лично переговорю с Дзержинским…
- И потом я должен завершить самые неотложные дела.
Комиссар Орел ушел от Лазарева в радостном смятении.
Неужели он снова займется своей любимой физикой? Неужели’! Но прежде он должен выполнить клятву данную покойному Ивану Григорьевичу Бородину.
Пока существует бандитский отряд "поручика Викентия", ему нельзя демобилизовываться…"
…Я с сожалением отложил подшивку "Маяка" в сторону.
Меня заинтересовало, чт я прочитал, но, увы, это не имело никакого отношения к жизни и смерти учителя Клычева.
События тех лет, героические, страстные, бурные, хранились лишь в анналах истории, в документах. И в памяти тех людей… Кому удалось остаться в живых, естественно. Но та жизнь поросла травой многих лет.
Разговор Михаила Кузьмича с женщиной затянулся. И я невольно начал к нему прислушиваться. Голос Сенюшкина остался таким же: басистым и добродушным. Как и он сам. Мы в управлении над ним любили подшучивать:
"Тебе, Миша, в церкви, а не в уголовном розыске нужно бы работать! Больно задушевный ты человек…" Он не обижался:
"Нам всем у них обращению с людьми поучиться можно. В этом они артисты. И в нашем деле надо быть артистом!"
Женщина говорила о неурядицах в семье.
Да, Сенюшкин неисправим. Он и у нас все время разбирался в семейных историях. Вечно у него перед столом сидели какие-то мамаши, папаши пенсионеры. На расстоянии, что ли, они его доброту чувствуют!
- Я сначала, товарищ майор, не придавала значения тому, что Зикен - первенец мой, от первого брака - стал грубить. Думала, переходный возраст, пройдет. Возраст-то прошел, а Зикен таким же грубым и остался… Я его сейчас даже боюсь. Злой он какой-то. Пьет. Пьяным, почитай, каждый вечер домой приходит. На работах долго не задерживается - выгоняют. Шофером в таксопарке работал - выгнали. На почту устроился. И там не удержался. Где деньги достает, не знаю. А у меня еще двое, Гена и Боря. Они на него во все глаза смотрят и подражают. Вот тринадцатого июня, представляете, младший, Борька, пьяненький домой заявился. Всю ночь его рвало, а ему всего-то двенадцать годков, господи, горе-то какое!.. Спрашиваю, с кем был, - молчит. Помогите, товарищ майор! Люди говорят, что вы любите с мальчишками возиться. Уж хоть моих младшеньких-то спасите! Молиться за вас буду… - Женщина заплакала беззвучно, вздрагивая плечами.
- Не волнуйтесь, Зинаида Гавриловна, - мрачно произнес Сенюшкин, - займемся мы вашим Зикеном. Обещаю. Серьезно займемся. У вас кто участковый инспектор? Лейтенант Габибулин?
- Да…
- Ну вот и хорошо, - ободряюще произнес Сенюшкин. - Ему и поручу. Он человек ответственный.
- Только вы не говорите ради бога Зикену, что я была у вас! - испуганно попросила женщина.
- Не скажем, - пообещал Михаил Кузьмич.
Женщина поклонилась и робко выскользнула из комнаты. Михаил сделал пометку на листке перекидного календаря и встал.
- Ну, здорово! - Мы обнялись.
- А ты ничего, - заметил я. - Вроде бы и не похудел.
- Скажешь тоже! Два с половиной кило сбросил. Я ведь теперь по утрам бегаю. По немецкой системе.
- Ну, если у начальника уголовного розыска есть время бегать по утрам по немецкой системе, значит, в городе жители могут спать спокойно! Ты, главное дело, не переутомись!
Он захохотал. Потом спросил, как поживают наши. Я передал персональный привет от Вени Бизина. Михаил растрогался.
- А теперь, Михаил Кузьмич, к делу. Что там у вас получилось с учителем Клычевым, а?
- Мы же писали. - Он сразу потускнел. - И протокол присылали. И все такое. Значит, ты из-за учителя в гости пожаловал?
- Из-за него, Миша, - вздохнул я. - Так как же все случилось-то?
- В тот вечер у них банкет был, - начал Сенюшкин, - в педагогическом коллективе, По случаю награждения Клычева Почетной грамотой. Собрались они в ресторане "Весна". Выпили, конечно, как следует. Клычев, видно, хорош был. Пришел домой и уснул. Крепко. А ночью, очевидно, проснулся. Ну, может, закурить хотел. А запаха газа-то не почувствовал спросонья. Ну и закурил… Когда машины приехали, уже ничего нельзя было сделать…
- Кра-а-си-во!..
- Чего? - не понял Михаил.
- Рассказываешь ты красиво, Михаил Кузьмич. Сам-то хоть веришь в то, о чем так красиво говоришь?
Сенюшкин заерзал по стулу и виновато посмотрел на меня:
- Ты на что намекаешь?
- А разве я намекаю, Миша? Я думаю. Думаю вслух…
- Вам хорошо… сомневаться… оттуда…
- Э-э, Кузьмич, я тебя не узнаю! Ты что, обиделся?