Мама умерла в больнице, когда девочка только пошла в школу. Умерла потому, что в ходе какой-то пустяковой операции ей занесли инфекцию. Девочка осталась с отцом и перенесла на него, вечно занятого и куда-то бегущего, всю свою любовь. Когда в их доме появилась другая женщина, любовь эта стала еще отчаяннее, потому что девочка невольно начала ревновать, а ревность взвинчивает чувства порой до болезни.
После ареста отца она прожила два кошмарных дня. Все это время ее изводили звонками и чудовищными вопросами журналисты. Она уже не могла слушать новости, в которых отца подозревали в каких-то бесконечных преступлениях. Вдобавок она сама изводила себя упреками в том, что все произошло из-за нее - и страшная смерть Ани, и арест отца. Когда Ледников перестал отвечать на ее звонки, а по телевизору она услышала, что несколько российских депутатов считают необходимым физическое уничтожение отца, с ней случился глубочайший нервный срыв. Это был настоящий припадок.
К счастью, рядом был Сухоцкий. Он привез врача, сделавшего ей успокоительный укол. Женя была в таком состоянии, что возражать просто не могла - она не понимала, что происходит, а лекарства, которые прописал ей врач, подавили в ней всякое желание что-либо решать самой.
Когда ей стало чуть лучше, она решила выйти на свежий воздух. На улице к ней подошел мужчина в старомодных очках и по-английски сказал, что он друг Валентина Константиновича Ледникова и госпожи Разумовской. Так как Валентину Константиновичу угрожает опасность, он был вынужден на время покинуть Берн. Но очень просил, чтобы его друзья позаботились о ее, Жени, безопасности. Сейчас они просто отвезут ее в один дом, где она проживет несколько дней в безопасности. Тут же рядом очутилась машина, в которую Женя послушно села.
В доме, куда ее отвезли, было два этажа. Женю поселили на втором. На первом, объяснил господин Доусон, так представился мужчина в старомодных очках, будет охрана и сиделка, которая всегда сможет помочь, если Женя почувствует себя плохо. Он забрал у нее мобильный телефон, чтобы ее не беспокоили журналисты. По телевизору, который был в комнате, транслировались только развлекательные и научные программы, никаких новостей. Это сделано специально, объяснил господин Доусон. Обо всем, что действительно важно и нужно, то есть обо всем, что касается господина Абрамова, он будет рассказывать ей сам.
Еще Доусон сказал, что он американец, доктор психологии, приехал в Берн на симпозиум. С госпожой Разумовской они знакомы очень давно. А пока ей лучше принять лекарство…
Женя заснула, а когда проснулась, увидела Доусона - он сидел в кресле и сочувственно смотрел на нее.
- Что с папой? - спросила Женя. - Вам удалось что-то узнать?
Доусон кивнул.
- Сейчас я вам все расскажу.
Тут он замялся, словно не знал, с чего начать.
Женя с помертвевшим от дурных предчувствий лицом следила за ним.
- Ваш отец чувствует себя нормально. Во всяком случае, так говорят адвокаты, которым разрешают с ним встречаться. Пока к нему никого, кроме них, не пускают. Но, вероятно, уже скоро вы сможете с ним увидеться. Но проблема не в этом…
- А в чем? Что-то случилось?
- Видите ли, Женя… Вы разрешите мне так вас называть?
Женя торопливо кивнула в ответ.
- Так вот, дело в том, что в России против вашего отца возбудили уголовное дело.
- Уголовное дело? - ничего не понимая, переспросила Женя. - Но почему? С какой стати?
- Представьте себе! Признаться, я этого, например, представить себе не мог. Хотя госпожа Разумовская много рассказывала о том, что творится в России… С другой стороны, после призывов российских депутатов физически уничтожить его, вряд ли чему-то следует удивляться.
- За что? Его в чем-то обвиняют? Разве он в чем-то виноват!?.. - Женя изо всех сил сжала пальцами виски.
- Видимо, там готовы на все, лишь бы добиться его экстрадиции в Россию. Ради этого они обвинят его в чем угодно! Представляете, что его ждет там, если швейцарцы выдадут его России? Камера в Лефортовской тюрьме, этот, как его, Басманный суд, а потом…
- Господи, но что же делать?
- Есть только один выход.
- Какой?
- Ваш отец должен дать свое согласие на упрощенную экстрадицию в Америку.
- В Америку? Но ведь это американцы потребовали его ареста! Ведь это все из-за них, из-за американцев! Это они все начали! Это они хотят его уничтожить! Они хотят посадить его в тюрьму.
- Женя, вспомните друга и партнера вашего отца господина Сухоцкого. Он что - сидит в тюрьме? А ведь ему предъявляли те же претензии, что и вашему отцу? Но американский суд во всем разобрался и полностью оправдал Сухоцкого. Я уверен, что точно также оправдают и вашего отца, уверяю вас! Потому что суд в Америке - это действительно суд. Поэтому и сам господин Абрамов заявил, что готов предстать перед американским судом в любой момент и уверен, что защитит там свое доброе имя.
- А он что, это действительно сказал?
- Да, передал через его адвоката Яна Гитера. Об этом вчера написали все газеты.
- А про Россию он ничего не сказал?
- Разумеется, сказал. Вот газета…
Женя взяла газету. Невидящими глазами уставилась в полосу. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла прочитать подчеркнутый текст.
Что касается возбуждения уголовного дела в России и требования его экстрадиции на родину, то доктор Абрамов ясно дал понять, что он поедет в Россию только как свободный человек. Поэтому он ждет, что Россия откажется от его уголовного преследования и снимет свои требования экстрадиции…
Адвокат господина Абрамова Ян Гитер уверен, что отношение его клиента к экстрадиции в США будет зависеть от действий российской стороны. "В Россию он намерен вернуться только как честный человек, но не как преступник или подозреваемый", - передает его слова адвокат.
- И что же теперь делать?
Женя растерянно смотрела на Доусона. Тот улыбнулся.
- Вы же прекрасно понимаете, что в России уже не откажутся от уголовного преследования вашего отца. Раз они возбудили против него уголовное дело, то взять и просто прекратить его они не могут. Это будет саморазоблачение. К тому же в России, как вы знаете, у вашего отца много врагов и недоб-рожелатей. Причем весьма могущественных. В отличие от Америки… И потом. Я не хотел вам говорить, но… Он собирается объявить голодовку. С его здоровьем это очень опасно!
- Бедный папа! Мой бедный папа…
Доусон тактично помолчал, давая ей время как-то прийти в себя.
- Женя, я понимаю, в каком трудном положении вы оказались. Но вам надо не просто принять решение, вам еще надо при этом сохранить себя. Вы потрясены, ваш организм на пределе, а психика уже с трудом выдерживает нагрузку. Вам нужно беречь себя, потому что только так вы сможете помочь своему отцу… Если и вы заболеете, его положение станет и вовсе отчаянным. Самое опасное для вас сейчас - изводить себя сомнениями, страхами, упреками в свой адрес. Повторяю: ваша потрясенная психика может не выдержать.
- А что же мне делать? Не думать?
- Нет, надо просто принять решение.
- Какое?
- Это ваше дело. Но если вам интересно мое мнение… Видите ли, я не только слежу за тем, что происходит вокруг вашего отца, я еще и хорошо знаю Россию. Дело в том, что моя мать - русская.
- Да?
- Представьте себе, так что мы с вами в какой-то мере соотечественники. Так вот, убежден, если ваш отец согласится вернуться туда в качестве обвиняемого, его не ждет там ничего хорошего. Думаю, вы тоже прекрасно это понимаете. В Америке вы сможете быть рядом с ним, там его ждет непредвзятый судебный процесс, его будут защищать блестящие адвокаты… К тому же американское правосудие зиждется на прецедентах. А прецедент у вас перед глазами - господин Сухоцкий. Любой адвокат вам скажет, что ситуация для вашего отца весьма благоприятная.
Женя молчала. Доусон грустно улыбнулся.
- Я повторяюсь, но мне хочется, чтобы вы поняли положение.
- Вы не очень похожи на врача, - вдруг сказала Женя.
Доусон посмотрел на нее изучающе.
- А вы наблюдательны. Я действительно не действующий врач, а доктор психологии. Это разные вещи. И вам сейчас нужны не лекарства… Вам нужно, чтобы ситуация с вашим отцом благополучно разрешилась. Вам нужно снять с себя этот груз.
- А… - Женя запнулась. - А Валентин Константинович когда вернется?
- Господин Ледников? К сожалению, не могу сказать ничего определенного. Но, уезжая, он сказал: просто объясни ей ситуацию. Я вам ее объяснил. Выбор за вами. В ближайшие дни вам разрешат встретиться с вашим отцом, и вам нужно будет что-то сказать ему. Подумайте.
Безмерная усталость и отчаяние навалились на Женю и погребли под собою.
Глава 24
Dura necessitas
Суровая необходимость
Задержание подозреваемого производится в целях воспрепятствования его попыткам помешать установлению истины.
Кроме женщины, в доме еще трое. Два охранника и какая-то девка - вроде медсестры или сиделки. Охранники - здоровые амбалы. Судя по разговорам, не американцы. По-моему, албанцы. Итак, наша цель - войти в дом, договориться полюбовно с охраной, забрать женщину и отвезти в ее собственный дом. Если договориться с охраной полюбовно не удастся, придется их вырубить. А так как я уверен, что договориться не удастся, то буду отключать их сразу, без долгих разговоров. Медсестра не в счет.
Матвей склонил голову к одному плечу, потом к другому, как боец перед схваткой. Лицо его не выражало ничего. Только абсолютное спокойствие.
Накануне позвонил Гриб и сказал, что Матвей нашел Женю. Она находится в частном доме под охраной. Сказать, в каком состоянии она находится, никто не может. Кто знает, что ей наговорили Сухоцкий и Изобретатель, которых видели выходящими из дома. Судя по всему, здорово обрабатывают. Надо вырвать ее из их лап. Ни о каком насильственном похищении речи быть не может - это только повредит делу. Надо убедить ее вернуться домой. А сделать это может только Ледников. Скоро подъедет Матвей и всю подготовительную часть возьмет на себя. Ледникову надо будет только поговорить с Женей…
И вот теперь Матвей объяснял Ледникову с Немцем диспозицию предстоящего набега.
- Мы идем в дом все? - поинтересовался Немец.
- Нет, зачем? Я и со мной Валентин Константинович. Я обеспечиваю условия и безопасность переговоров, он их непосредственно ведет.
- А вы уверены, что справитесь с этими… албанцами? Может, мне стоит пойти с вами?
Матвей без всякого сомнения покачал головой.
- Ну, если это не Бэтмен с Суперменом, я их сам сделаю. А если это Бэтмен с Суперменом, то вряд ли вы сможете мне помочь… Вы будете ждать нас в машине. А если что-то пойдет не так и мы там застрянем, сообщите руководству. Нужно, чтобы оно все время было в курсе. И сразу приняло ответные меры.
Ледников посмотрел на совершенно спокойное лицо Матвея, его ловкую фигуру, словно заведенную изнутри на какую-то страшно тугую пружину, и решительно сказал:
- Все разумно. Надо двигать. Знать бы еще, как с ней разговаривать…
- Увидишь, сразу поймешь, - успокоил его Немец.
Ледников не стал спорить. Он чувствовал себя довольно неприятно в малопочтенной роли некоей фигуры, которую направляют в ту или иную сторону, отводят ту или иную роль. В своей следовательской и журналистской работе он привык к другому, к полной самостоятельности. Но в нынешней ситуации у него не оставалось выбора, этот чертов Гриб выстроил все так, что не соглашаться с ним было глупо.
- Так, приступаем, - деловито сказал Матвей и расстегнул молнию большой дорожной сумки, которая у него была с собой. Оттуда он извлек серо-синюю куртку, на рукаве которой красовался шеврон с надписью "Post" и такого же цвета фуражку военного образца с эмблемой почтового рожка.
Приговаривая "Это он, ваш швейцарский почтальон!", он облачился в куртку и водрузил на голову фуражку. Потом достал из сумки довольно объемную картонную коробку, обклеенную скотчем, и молодцевато сказал:
- Ihre Wertpaket, bitte!
- Посылка, значит, - усмехнулся Немец. - А вы уверены, что именно так выглядит швейцарский почтальон? Корпоративный цвет швейцарской почты - желтый. У швейцарцев этот цвет ассоциируется с надежностью, - наставительно сказал он. Его раздражало, что Матвей ведет себя как главный, он такого не переносил.
- Для доставки почты они нанимают и всякие мелкие транспортные фирмы, у которых нет особой униформы, - невозмутимо объяснил Матвей.
- А зачем этот маскарад вообще? - поинтересовался Ледников.
- У них перед входом камера наблюдения. Довольно примитивная, с узким полем обзора. Я в своей фуражке и ящиком в руках стану прямо перед ней, закрою им весь обзор. Вы встанете в нескольких шагах сбоку, чтобы они вас не видели. Фуражка классная - на албанцев произведет неизгладимое впечатление. Ну и коробка подействует - они ребята жадные. Один из них откроет дверь, я суну ему в руки коробку. Он ее возьмет. Ну а с коробкой в руках он как младенец. Я отключу его без шума, чтобы второй ничего не заподозрил…
Ледников вдруг вспомнил про двух аферистов из России, которые на швейцарских дорогах грабили иностранцев, нарядившись в полицейских, и подмигнул Матвею:
- Фуражкой-то в магазине игрушек обзавелись?
Тот засмеялся.
- Точно. Там еще бляха с рожком была. Я и ее хотел нацепить.
- Ну, вперед, сыны Отечества? - осведомился Немец. И сам ответил: - С Богом!
В машине Матвей вдруг задумчиво сказал:
- А ведь Серегу Мальцева я знал. Мы с ним одно училище заканчивали и потом пересекались… Он из-за бабы пропал. Их у него было - вагон и маленькая тележка, а потом вдруг попалась тварь, и… Пропал казак, пропал для всего казацкого рода! Всего ей было мало, а он из кожи лез - доказывал, что все для нее может сделать.
- Ну и что он, танк что ли продал? - хмыкнул Немец.
- Да нет. Его один бизнесмен попросил помочь с конкурентами, которые на него сильно наехали, разобраться. Ну, Серега и разобрался. Те дураки пушки достали, ему пришлось отработать по полной… В результате два трупа и трое покалеченных. Бизнесмен от него отрекся, от следствия откупился, и вдруг оказалось, что это Серега вымогал деньги у честных предпринимателей. А все знали, что ему деньги на эту сучку нужны. Ее, кстати, тоже потом купили, и она показала, мол, он хвастался ей, что скоро у них денег будет немерено…
Матвей вздохнул.
- В общем, его взяли, и когда он понял, какой срок ему отпустят, сбежал… Вроде бы на Украину сначала, потом в Турцию, а потом попал в наемники… И главное, в бабе той, из-за которой он пропал, ничего особенного не было. Она о нем и не вспомнила никогда. Погубила мужика и забыла.
Еще одна Нина Гладыш, подумал Ледников. Ничего особенного, а мужики с ума сходят и жизни свои ради них калечат. Но все дело в том, что ничего особенного в них не видят другие, а те, обреченные, вдруг увидели…
- Остановимся на углу, - сказал Матвей.
- Дальше мы пойдем вдвоем вон к тому красному дому. Ждите нас здесь.
- Сколько? - осведомился Немец.
- Мне понадобится несколько минут. А сколько уйдет на переговоры с женщиной…
Немец посмотрел на Ледникова.
- Ты уже знаешь, что скажешь?
- Знаю, - отмахнулся Ледников.
Хотя ничего такого он не знал. Даже не думал об этом. Что-нибудь придет в голову, когда он ее увидит.
Они вылезли из машины.
- Работаем, как договорились, - сказал Матвей, подбросив в руках коробку. - Вы ждете моего сигнала. Держитесь в метрах пяти позади меня. И не вмешивайтесь, пока я жив. Запомните - пока я живой, не вмешивайтесь. Ну если буду неживой, то уж действуйте на свое усмотрение.
Он двинулся вперед, Ледников чуть подождал и двинулся следом.
Дом отделяла от улицы металлическая ограда в человеческий рост, увитая плющом.
Матвей остановился прямо у калитки, обернулся. Ледников прислонился к ограде. Сквозь листья он мог видеть чистенький дворик и входную дверь дома.
Матвей позвонил и наклонился поближе к глазку камеры, чтобы в доме могли разглядеть его великолепную фуражку.
Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге появились два молодых мужика в темных галстуках и синих рубашках. Видимо, в доме они дохли от скуки, и появление почтальона стало для них каким-то развлечением.
- Post! - прокричал Матвей. - Ihre Wertpaket, bitte!
Мужчины переглянулись. Потом тот из них, что держал в руке телефон, пошел к калитке, а второй, с бритой головой, остался у двери, следя за происходящим.
Матвей таким образом оказывался в самой невыгодной ситуации - у него просто не оставалось времени добраться до второго после того, как он уложит первого.
Распахнув калитку, мужик с телефоном на ломаном немецком языке стал объяснять, что они не ждут никакой посылки. Матвей стал тыкать пальцем в адрес и говорить, что таскаться взад-вперед с тяжелым ящиком он не намерен. Больше того, ему придется сообщить в полицию, что по этому адресу отказались принять посылку. Потому что это выглядит подозрительно.
Конечно, реальный швейцарский почтальон вряд ли стал бы себя вести таким образом, подумал Ледников. Но эти двое, судя по всему, никогда с реальным швейцарским почтальоном не сталкивались и не представляли себе, что это такое.
Тот, что с телефоном, обернулся и сказал что-то бритоголовому. Язык был совершенно не знакомым, Ледников разобрал только слово "полиция". Услышав его, бритоголовый сбежал со ступенек и направился к Матвею. Лицо его не сулило ничего хорошего. Но, видимо, он сообразил, что лучше всего не поднимать шума. А может, и знал, что для настоящего швейцарца настучать в полицию самое разлюбезное дело. А визит полицейских явно не входил в их планы.
Изучив адрес на коробке, бритоголовый, который был то ли главнее, то ли умнее, что-то буркнул своему напарнику, и тот, наконец, взял коробку в руки. Матвей тут же объявил, что нужно расписаться в получении, достал какой-то блокнот, ручку и сунул их в руки бритоголовому. Тому ничего не оставалось, как приняться царапать ручкой по бумаге.
Его Матвей уложил молниеносным ударом по горлу. А того, что стоял с телефоном и коробкой в руках, вырубил страшным ударом по печени. Мужик постоял какое-то время с выпученными от боли глазами. Но боль, как всегда от удара в печень, накатывала все сильнее. Сначала он выронил коробку, потом телефон, сам бухнулся на колени, а затем уже головой в землю.
Матвей мигом скрутил охранникам руки за спину, достал пару наручников, и через секунду они лежали, уже прикованные спиной друг к другу. Потом он оттащил их волоком от калитки, выглянул, помахал рукой Ледникову, а сам направился к входной двери.
Ледников подошел к калитке, когда Матвей уже распахнул дверь. И тут же грохнул выстрел. Матвей споткнулся, потом схватился за ногу и осел на пол.
Рядом с ним возникла молодая женщина с пистолетом в руках. Она встала над ним и приставила пистолет к голове. Видимо, это была та самая девица, которую Матвей посчитал медсестрой.
Добраться до нее не было никакой возможности. Можно было только на мгновение отвлечь ее в надежде, что Матвей еще в состоянии этим воспользоваться.
И Ледников проорал вдруг выплывшие из глубин подсознания слова:
- Hande hoch! Polizai!