"Тося.
Я тебя уважаю, но ты должна меня понять, потому что человек не волен в своих чувствах. Знаю, ты давно Догадывалась, а теперь могу признаться открыто, потому что мы с Верой расписались, и скандалить тебе бесполезно. Но если ты беспокоишься, что девочка останется без отца..."
"Девочка останется без отца. Без отца... Значит, еще и это?! Ах, черт подери!"
"...то не беспокойся Я ее возьму с радостью, как только отнимешь от груди, и мы ее удочерим и оформим. Вера согласна. Тебе ребенок обуза. Уверен, что ты примешь мое предложение, когда спокойно обдумаешь.
Д. Куравлев".
И закорючка. И дата: 6/III.
Ну и денек!..
Это письмо Антипина получила седьмого или восьмого марта. И оно - да, оно стало последним толчком.
Вот как! Но какая мелодрама! Присяжные рыдали бы в голос. "Господа присяжные заседатели, я буду немногословен. Жили-были две сестры. У старшей был любовник, некто Д. Куравлев, который стал отцом ее ребенка. Антипина лелеяла надежду на замужество. Но неверный Д. Куравлев внезапно увлекается младшей, более красивой сестрой и бросает старшую. И вот, узнав, что непоправимое свершилось, что он женился на другой, разъяренная женщина мстит. Мстит страшно. Мстит на том моральном уровне, который доступен ее растленной душе. Она знает, что отец привязан к ребенку, - и она убивает его ребенка! Вот она сидит перед вами на скамье подсудимых, эта..."
- Алексей Станиславыч, идите чай пить.
- Иду.
"Благословенный Нефедов - ни единого вопроса!"
- Вы не волнуйтесь слишком-то.
- Я не волнуюсь.
"Попробуй тут не волноваться! Пожалуй, всю ночь не заснешь. Завтра получу со склада одеяло, соседка его опознает... А вдруг... Нет, не может быть! Одеяло то самое. Недаром все так плывет в руки, одно к одному... Надо заставить ее признаться. Сыграть на этом одеяльце. Она его бросила, она его боялась. Сделать, чтобы это вещественное доказательство ее ошеломило. У Шейнина есть рассказ "Пара туфель" о человеке, убившем двух жен и ребенка. Там следователь нашел грандиозный прием. А ведь можно сделать так же. Взять на допрос Антипиной зеленое одеяльце. Прикрыть его газетой на столе. И, говоря о посторонних вещах, медленно, будто машинально, сдвигать газету. А когда Антипина не выдержит и, вскочив, спросит: "Почему здесь это одеяльце?!" - ответить спокойно: "Потому, что это вещественное доказательство по делу об убийстве вами вашей дочери..." Еще раз прочту сегодня "Пару туфель".
У Стрепетова было старое, затрепанное издание "Записок следователя", еще с грифом "Для служебного пользования", и он этим слегка гордился.
* * *
Будь его воля, он не пошел бы к Вознесенскому после вчерашнего приема. Но конференция продолжалась, Головкина все еще не было на месте Ну что ж, пойдет. Пойдет и доложит, что ребятам в угрозыске придется разбираться с квартирной кражей без него...
...Та же приветливость, то же радушие. Ни сухой нотки, говорящей о неловкости за вчерашнее, ни подчеркнутой сердечности, которая выдала бы стремление загладить то, что произошло. Нет, всего в меру, ровно столько, сколько нужно, чтобы сделать эту встречу прямым продолжением прежних, минуя вчерашний день. Ладно, забудем! Вычеркнем. С кем не бывает...
- Рассказывай подробно, Алешка. Что ты мне выжимки подсовываешь?
Удивительно слушает Вознесенский. Хваткое внимание в глазах. Очень редкие, виртуозно нацеленные в шаткое местечко вопросы. Никакой почти мимики, никакого поторапливания, никакого специально выраженного интереса, но каждую твою фразу прямо уносит к нему. Он поглощает, оценивает, запоминает все, что ты говоришь, но какой отзвук родит это в нем - неизвестно. Потому что обратно - ни дуновения. Будто невидимая преграда опущена перед лицом, будто вся беседа идет на полупроводниках: в одну сторону ток проходит, в другую - нет.
Выслушал, впитал все с ненасытным вниманием, но только и сказал задумчиво:
- Советов давать не буду.
...С какой скоростью течет Москва-река? Как далеко может унести она тело маленького ребенка? Сидя над картой, он прикидывал самый дальний пункт вниз по течению, куда имело смысл посылать запрос. Потом он тщательно писал их, эти запросы, по всем деревням и селам вниз по течению, запросил и морги, городской и областной: "Возраст 6 месяцев... Пол женский... Предполагаемая дата смерти - 8 марта сего года..." Потом он заполнил и отослал повестку на имя Петровой Надежды Яковлевны, предлагая ей явиться в райотдел для опознания одеяльца. Потом еще раз от корки до корки прочел дело Антипиной, дабы удостовериться, что теперь уже не упустил даже микрофакта. И вперемежку со всеми этими делами звонил, звонил и звонил по заученному уже назубок телефону. Но между ним и складом непрошибаемо стояли короткие гудки.
Молча корпел он над картой, молча заполнял бланки, молча изнывал у телефона - горел в своей лихорадке без единого слова, боясь шума, гама, общего интереса.
Сколько он пробыл в буфете? Ну от силы двадцать минут. Когда вернулся, все что-то писали с серьезными лицами. Но Раиса метнула на него взгляд, который романист прошлого назвал бы коварным. И хотя Стрепетов его уловил, но, занятый своими мыслями, не оценил по достоинству и не понял, что ребята уже все знают и что за его скрытность ему готовится месть.
- Тебя просили позвонить в Прокуратуру Союза - мрачно сказал Кока.
- Зачем?
- Узнаешь...
И тут Кока вдруг всхлипнул и потащил из кармана необъятный носовой платок.
- Стрепетуша, не покидай нас...
С трубкой в руке Стрепетов в недоумении повернулся к Раисе.
- Кто кого покидает?
- Объясни, Светаев, я не могу. - Раиса уткнулась в свои папки и тоже издала подозрительный всхлипывающий звук.
- Ты... только что... назначен... следователем по важнейшим делам при... Генеральном прокуроре...
Кока рыдал вполне натурально. Зря он, что ли, в институтском драмкружке - кстати, под руководством Менглета - играл первые роли!
- Купили, черти! - понял наконец Стрепетов. - Пронюхали все-таки.
Раиса подняла лицо. Смех уже сбежал с него.
- Какая мерзавка! Я бы, не задумываясь, дала высшую меру!
Кока осушил слезы и взорвался серией вопросов. Тимохин по обыкновению пустился философствовать, понабежали из других отделов - словом, пошли разговоры, споры... Шутка ли - по делу о бытовом мошенничестве дополнительно вскрыто убийство! Кто хвалил, кто жаждал подробностей, кто рассказывал подходящие и не подходящие к случаю истории. А Стрепетов каждые пять минут звонил.
Наконец склад отозвался безмятежным стариковским тенорком. "Надоть поискать. Так что поинтересуйтесь попозже". Что значит попозже? Через полчаса - это попозже? Нет, и через час, и через три все еще было не попозже, и так оно шло до вечера, пока хранитель странного скопища бездомных, заблудившихся вещей не сказал тоненько и бодро: "Покамест нету. Авось завтра найду - утро вечера мудренее".
Но и завтра одеяльце не нашлось. Сгинуло оно за давностью, за незначительностью своей среди прочих бесхозных предметов. А так в него уверовал Стрепетов, так ему виделось мгновенное разоблачение Антипиной с помощью этого одеяльца, прикрытого чем-нибудь на столе!..
Теперь осталось найти труп. Криминалистика утверждает, что мертвое тело, где бы оно ни было скрыто, рано или поздно обнаруживается. Поэтому вполне вероятно, что тело он найдет. Но даже, если так, надо еще доказать, что это - дочь Антипиной. А как? "Поди докажи. Да, действительно, поди докажи... Докажи, докажи..." - бормотал Стрепетов. И вдруг он вспомнил фамилию эксперта, который делал интереснейшие анализы крови родителей и детей, точно устанавливая родственную связь. Через три часа он поймал его, выловил на телефонный крючок среди миллионов московских жителей. Уразумев суть дела, эксперт призадумался.
- Пожалуй, я берусь, - сказал он после долгой паузы. - Мы с вами проведем уникальную экспертизу. Единственную в своем роде! - заволновался он на далеком конце тонкой металлической жилки. - Можете даже не вызывать меня на эксгумацию. Только возьмите килограммчик земли из-под гробика, так на глубине трех-пяти сантиметров. И пожалуйста, оформляйте протокол очень тщательно: будет чрезвычайно обидно, если по процессуальным соображениям наше вещественное доказательство не будет принято. Желаю успеха, дорогой. До скорого!..
* * *
- Как дела?
- Средне, Олег Константинович.
- Докладывай, благо я пока начальство.
Стрепетовских новостей хватило минуты на три. Вознесенский долго пускал колечки дыма к потолку, провожая их умным прижмуренным глазом, изящно стряхивая пепел в разинутый клюв пузатого галчонка, играл коробкой спичек. Вздохнув, поднялся решительно.
- У меня есть дела в Таганке. Можем поехать вместе, посмотрю заодно твою Антипину.
...Допрос вел Стрепетов. Вознесенский только присутствовал с вялым, сонным видом. Но Стрепетов научился уже понимать его и чувствовал, что тот внимателен до предела. Антипина обнаглела окончательно: она бессмысленно врала, то и дело меняла показания. Стрепетову уже омерзело уличать ее на каждом слове, когда Вознесенский сделал знак: кончай.
Стрепетов ходил по кабинету - три шага вперед, три назад. Вознесенский присел к столу, складывал из спичек колодец.
- Нет! - сказал он неожиданно.
- Что нет?
- Дорогой Алексей, давай откровенно. Не вижу убийства, не вижу убийцы.
- Как не видите?! - остолбенел Стрепетов. - На ней написано крупными буквами!!!
- Написано. Согласен. Очень крупно. Слишком крупно! Как на симулянте написано, что он болен. Помолчи! Слушай. Ты знаешь, что она делает? Ловит тебя в твою же сеть. Думаешь, ты за ней охотишься? Нет, теперь уже она за тобой. Она сует прямо в нос все, что заставляет верить в детоубийство! Ей нужно, чтобы ты поверил.
- Что за бред! Зачем?!
- Линия защиты на будущем суде.
Стрепетов в изнеможении сел.
- Ничего не понимаю...
- Расскажу тебе одну историю. Все старые следователи ее знают... Берут с поличным известного вора-домушника. По почерку вменяют ему - не помню точно, - предположим, десяток старых краж. Он с ходу признается и называет еще пяток ограбленных квартир. Дает адреса, даты, описывает вещи. Проверяют - были нераскрытые кражи! Радость, успех! Так, с пятнадцатью кражами отправляют его в суд. А там скандал. Ничего, говорит, знать не знаю, меня милиция силком заставила подписаться. Если не верите, наведите справки: во время таких-то и таких-то краж я вообще в тюрьме сидел. Поглядели - батюшки мои! - действительно сидел... Дело разваливается, следователя вон из органов, начинается все по новой. Теперь уж он от всего отпирается, остается в конце концов при одной краже, на которой засыпался. А когда новый следователь заканчивает дело, тот ему и говорит: "Дураков учить надо! Сидел я с ребятами, которые те квартиры чистили, время идет медленно, вот и рассказываем друг другу из своей жизни. А вашему брату в чем ни признайся, все от радости ушами хлопаете!" - Вознесенский осторожно уложил последнюю спичку. - Так-то, Алешка... Сначала она, конечно, испугалась, а потом сообразила, что ты ей сдал козыря. И пошла другая игра...
Стрепетов тупо следил, как Вознесенский разламывает коробок и мастерит к своему колодцу крышку. Рассыплется или устоит? Устоял... А внутри горело и рушилось стройное здание улик, трещали по швам доказательства, хитрые замыслы лопались как мыльные пузыри. Но вот из хаоса выплыл устойчивый обломок, и он ухватился за него.
- Но ребенка нет! Где же тогда ребенок?! - И заспешил, захлебываясь. - Она его не регистрировала, она лгала о нем, она мечтала отомстить любовнику, она унесла его, а вернулась одна, она бросила на набережной одеяло - ведь было же оно, было! - только потерялось.
Вознесенский затеял было улыбнуться, но раздумал.
- Ты следователь. Веди дело. Но пока я замещаю Головкина, предъявить Антипиной обвинение в убийстве не разрешу.
- Я вам пока такого постановления на визу не давал!
- И не давай! - стукнул по столу Вознесенский.
Всю обратную дорогу Стрепетов сверлил глазами крепкий, с гладким зачесом затылок Вознесенского, сидевшего рядом с шофером. "Докажу, докажу! Сдохну, а докажу!.."
* * *
- Тебя просили позвонить, - сказал Кока. - Вэ один, восемь пять, двадцать два. Из Дома младенца.
Стрепетов схватился за трубку. Занято. Внутри какое-то поганое колыхание... "Почему мы сидим вчетвером в одной комнате? Тесно, накурено. На столе треснувшее стекло. Кока противно скрипит пером. Тимохин разводит философию с очередным уголовником. Тоже мне, архимандрит! Стул жесткий. Или ноги слишком длинные? Пить хочется... Наконец освободилось".
- Алло!.. Говорит следователь Стрепетов. Не понял вас. Повторите.
Не понял, не мог, не хотел понять - готов был уши заткнуть. Но девушка повторила, помолчала вопросительно, опять повторила.
- Сейчас я приеду! - крикнул он.
Но поехал не сразу. Вышел, сел на лавочку в сквере. Медленно падали последние листья и прилипали к земле. Старушка везла детскую коляску, тянулись две бороздки от колес. "Вот и все, - сказали на соседней скамейке. - Скоро зима". Вот и все. Вот и все! Вот и все... Как высоко он вознесся! Возомнил невесть что! Сам себе противен... Стыдно. Но как было похоже, как все изумительно выстраивалось!.. И дождь этот проклятый! Никуда не денешься - надо ехать!...
- Вот письмо из таганской тюрьмы.
"Прошу сообщить о моей дочери, которую я восьмого марта положила у дверей Детского дома, потому что такие были обстоятельства, и как ее здоровье? В настоящее время нахожусь в заключении..."
"Так готовится булыжник, который запускают потом в голову легковерного следователя на суде. Конечно, она не думала, что письмо попадет мне в руки".
- Записка, что была при ребенке?
- Вот.
- "Родилась второго сентября. Назовите Наташей". И все. Тот же почерк. Почерк Антипиной.
- Как же вы могли выдать мне ту справку?!
- Вас интересовало зеленое одеяльце. Я тогда спрашивала.
Да, что-то она говорила о других цветах. Он принял за кокетство. Самовлюбленный дурак!
- А одеяло было синее.
- Вот как...
Никакого зеленого одеяльца не было... Нет, это уже слишком! Даже его не было?! Не было. А соседка просто цвета путает. Очень просто... И никаких мелодрам. Обыкновенная мошенница, примитивная дрянь. Подкинула ребенка и скрывала, потому что знает, как люди на это смотрят. Особенно если судья женщина. А может быть, просто не хотела, чтобы девочку отдали отцу.
- Значит, девочка жива?
- Ну конечно. Чудесная девочка. Хотите посмотреть?
Машинально он пошел за ней и напялил кургузый халат, прикрывавший спину и руки до локтей, потом поднялся по старой лестнице и опять шел коридором, и потом ему показали крошечное создание, сосредоточенно сосавшее палец.
- Хорошенькая девочка, правда?
- Не разбираюсь в девочках такого возраста... Простите, сказал пошлость. Я, кажется, вообще не разбираюсь в людях...
Девочка уставилась на него с всепоглощающим интересом. Свои впечатления она резюмировала басовитым "да-да!".
- Она говорит: "Дядя".
- Весьма польщен.
Он наклонился, зачем-то стараясь ее рассмотреть. От нее пахло молоком и еще чем-то - младенчеством, что ли. "Значит, живешь себе? Сосешь лапу? А я, знаешь ли, пережил из-за тебя такую встряску..."
- У нее уже зубки режутся.
"Зубки режутся. Прелестно! Валяй живи. Требуй свое... Все как-то не верится, что тебя не убили. Но ты не думай, я рад".
- Будем считать, что визит вежливости окончен... Как вы догадались мне позвонить?
- В журнале было помечено, кому и зачем выдана справка. А тут это письмо - такое совпадение. Вот я и подумала...
- Хорошо. Спасибо. Если то одеяльце сохранилось, я должен его взять.
Вот и все.
...В коридоре райотдела Стрепетова ждала соседка Антипиной.
- По вашей повесточке, - сказала она и, увидя одеяльце, расцвела: - Нашлось мое зелененькое!
- Какое же оно зелененькое! - аж застонал Стрепетов. - У вас глаза есть? Синее оно, си-не-е!
- Это ведь, милый, как поглядеть! Вот так - зелененькое, а так - синенькое. Оно же шелковое, по-разному отливает.
"Отливает! Провалиться бы тебе с твоим одеяльцем! Видеть не могу!"
- А девочка как? Большая небось стала, а?
- Огромная...
Соседка ушла в обнимку с одеялом. Кока и Раиса осторожно шушукались. Тимохин деликатно покашливал в кулак...
- Ты правда видел девочку? - бережно спросила Раиса.
- Да, - сказал Стрепетов, не поднимая головы. - Она сказала мне "дядя".
И он сел писать заключение по делу Антипиной А. И., обвиняемой в мошенничестве.
ЛИЧНЫЙ СЫСК
В райотдельском коридоре Кока изображал Чугунова. Выпятил нижнюю губу, приставил ко лбу палец и немигающим взором уставился в пустоту. Сцена называлась: "Как Чугун получил "похоронку" на подследственного".
- Сидел часа два, - серьезно сказал Кока, - все размышлял. Так и не понял, как это возможно: он человека по всей форме на допрос вызывает, а тот помер. Взял и помер - никакого порядка! Изволь теперь из-за него дело прекращать!
Зрители смеялись. Видно было, что это Кока придумал на ходу, между двумя затяжками. Но уж очень натурально проглядывал за щуплой его фигурой старый монументальный капитан милиции.
Подходили другие. Кока повторил на "бис" уже с вариациями.
- Что вы здесь делаете, Светаев?
Кока нервно сморгнул, но быстро выправился. Щелкнул каблуками.
- С вашего позволения курю, товарищ начальник. - Он повернул сигарету бочком, разглядывая. - Если быть точным, "Шипка", первый сорт, номер двести два.
Это у Головкина любимая присказка: "Если быть точным..." Кока неисправим.