- Нет, что вы! Пальто сбросили. Там же кровищи должно было быть… целое море. Поэтому пальто сбросили в кухне. Я в рубахе остался, а Пётр даже рубаху снял, пошёл в исподнем. Кстати, прав оказался. Я-то свою рубаху испортил, а он потом свою одел и ходил как ни в чём не бывало. Молодец, конешна-а, - Ванька вздохнул, - дошлый, хитрый каналья! Обо всём успевает подумать… Н-да, так вот, тихонько пошли по коридору, совсем без звука. Ни одна паркетинка не скрипнула. Барклайка сидела к нам спиной за маленьким столиком в кабинете и чегой-то писала. Пётр Кондратич быстро подошёл к ней сзади, хвать за горло и волоком в гостиную, в большую, значит, комнату. Она даже пикнуть не сумела. Меня увидела - я следом шёл, и она могла меня видеть - и только на меня таращилась… Ничего сказать не могла. Ну, а в большой комнате Кондратьич её завалил на ковёр и - хвать ножом по горлу! Она только задёргалась, затрепетала вся так… описать не умею, но закричать уже не смогла. От удара кровь брызнула фонтаном… я даже не знаю какой высоты… с аршин, наверное, а может и больше. Кровь залила мне лицо и рубаху. Пётр Кондратьевич ругнулся только: "Черт!.. Приканчивай её скорее!" Он стал держать ей руки, которыми она пыталась размахивать, а я её раз ударил, но получилось не в шею, а в грудь. Ну, не попал!
- Нож принадлежал Петру или ты свой принёс? - уточнил Шумилов.
- Не-е… У меня ножа не было. Я схватил его нож и им нанёс удар. Ну и вот, только после этого она затихла. Мы её живёхонько завернули в ковёр, ковёр - в чулан. Из чулана вытащили другой. Я быстренько пол замыл, потому что кровь просочилась через ковёр. Не успели мы покончить с этим и как следует осмотреться, как слышим - отпирается парадная дверь. Кондратьич мне шепчет одними губами, мол, горничная идёт. Мы спрятались в гостиной. Она вошла, дверь за собой затворила, разделась. Тут-то мы и показались! Она как нас увидела, сразу обомлела, видно поняла всё. Пётр Кондратьевич шваркнул её по горлу, да видно недостаточно глубоко, она давай бороться. Ну чисто кошка. Не схватить её было. Наконец, навалились на неё вдвоем. Держали её точно свинью, она брыкалась и крутилась, кровища лилась струёй. Толпыгина за палец укусила меня, зараза! Да больно так! Даже к фельдшеру пришлось идти, рану показать: она загноилась и ужасно болела.
- Это она тряпицей замотана?
- Именно. Пришлось всем сказать, что собака укусила.
- А куда ты обращался? - продолжал задавать уточняющие вопросы Шумилов.
- В больницу у Калинкина моста. В фелдшару подошёл, сказал, можно ли сделать без записей в больничной книге? Он за полтинник и сделал. Ну, а мамаше сказал, что в церковь ходил.
- Ну, с укусом понятно. А что же было потом, в квартире?
- Ну, решили было, что со всеми покончено и дело, значит, сделано. Пётр Кондратьевич пошёл в комнаты, а я вернулся в кухню, голову охолодить. Что-то не по себе мне было. Не то, чтобы дурно, а не по себе… Кровища, возня вся это, тяжело с непривычки. Вдруг слышу - колокольчик у парадной двери трезвонит - пришёл кто-то. Что за напасть, никого ведь не ждём! Я обратно в гостиную на цыпочках, в валеночках, а там уже Пётр Кондратьевич стоит и к колокольчику прислушивается. А дверь-то из гостиной в прихожую открыта, и слышны голоса на лестнице: какой-то мужчина с дворником разговаривает и удивляется, что никто ему не открывает.
- Когда это было?
- Ну, начало одиннадцатого… Мы замерли под дверью - ни живы, ни мертвы. А ну сейчас начнут полицию звать, да дверь ломать? Наконец, визитёр сказал дворнику, что скоро вернётся опять, а пока оставляет записку для хозяйки - если появится, так чтоб дворник, значит, передал. Потом он ушёл и всё стихло. Пётр Кондратьевич заволновался, говорит, надо сейчас уходить. Тайники искать и всё прочее - сие может и подождать, для этого время надо, и чтоб всё спокойно было, без дерготни, значит. Неровён час, визитёр этот шум поднимет. Конечно, вероятнее всего, что он придёт, опять позвонит, просто постоит под дверью да и уйдет восвояси: мало ли, куда хозяйка могла отлучиться. Вот тогда-то мы вернёмся и спокойно довершим начатое. И все ценности будут наши. Короче, договорились мы с Петром Кондратьичем той же ночью вернуться в квартиру, чтобы заняться разборкой мебели. Ну, а чтобы совсем пустыми не уходить, он решил письменный стол хозяйки осмотреть, прихватить что найдёт.
- А когда была похищена диоритовая статуэтка?
- Ну, пока Пётр в столе ковырялся, бумаженции перекладывал, я шмыгнул в библиотеку к знакомому шкафчику. Уж больно мне эта статуэтка глаз муляла. Такая она интересная, ни на что не похожая, никогда таких дивных тварей не видывал. Не мог я её оставить. Пётр, вообще-то, категорически запретил мне что-либо брать кроме денег и ценных бумаг, ну, то есть, ни мехов, ни постельных принадлежностей, ни каких-либо украшений дамских. Но мне эта статуя прям сердце жгла, думаю, не оставлю я её здесь. Никто пропажи не увидит, одну её только возьму. Ну и взял, в мешок со сменной обувью бросил. Пётр Кондратьевич даже и не заметил, как я в библиотеку сбегал.
- То есть, Пётр Кондратьевич стол обчистил, а ты статуэтку из диорита заныкал…
- Ну да.
- Дальше что?
- Потом Пётр Кондратьевич достал пачку кредиток - вот, говорит, нашёл, в секретере почти что на виду лежали, - да, толстую такую пачку, - Ванька пальцами показал толщину; получилось примерно с вершок. - Отсчитал, значит, мне несколько кредиток, остальные завернул в тряпицу и сунул к себе за пазуху, сказал, что отдаст специальному человеку, который поменяет их на нормальные деньги.
- Что за "нормальные" деньги?
- На серебро да золото, значит. На монеты. Потом я в кухне вымыл руки и Пётр Кондратьич дал мне платок обмотать палец. Мы одели свои одежды и обувь, так что и кровь-то стало совсем не видно и спокойно пошли через парадный вход.
- Дверь затворили?
- Нет, просто прикрыли.
- Скажи-ка, Ваня, а сам-то Пётр Кондратьевич испачкался в крови?
- Я ж говорю, он разделся в кухне до исподнего, так что ни на рубахе, ни на поддёвке крови не было.
Шумилов некоторое время обдумывал услышанное, потом задал новый вопрос:
- Ты, Иван, сказал, будто Анисимов решил позднее прийти, чтобы в спокойной обстановке взяться за разборку мебели…
- Ну да, ночью. Он мне сказал к одиннадцати явиться.
- И что было дальше?
- Я явился. Анисимов мне рассказал о том, что полковник увидел незапертую дверь в квартиру Барклай, вошёл туда, ну и конечно же, увидел труп. Вызвали полицию, труп забрали, да только тела самой Барклайки так и не нашли. Обыска не делали, оставили квартиру опечатанной. Ну и Пётр Кондратьич был этим очень доволен, поскольку все ценности, стало быть, всё ещё на своих местах остаются. Печати полицейские его не смущали, он сказал, что их клеили клеем, взятым в его конторе, а у него клей очень жидкий; так, одно название. Аккуратно отклеить бумажку, а потом обратно приляпать ничего не стоит. Никто и не заметит.
- То есть Анисимов решил снять бумажный полицейский "маячок"? - уточнил Шумилов.
- Ну да! Делов-то. Пошли мы с ним на чёрную лестницу, он аккуратно ногтём подцепил бумажку, потянул, она и отстала. Совсем неповреждённая! Он своим ключом открывает чёрную дверь - опаньки! - а там новый замок навешан. Полицейские, стало быть, побеспокоились. Тут-то мы и заскучали. Обидно, знаете как…
- И чем сердце успокоилось?
- Да ничем. Дверь закрыли, бумажку с полицейской печатью назад поклеили. На том и разбежались. Условились, что как только всё успокоится, Пётр Кондратьич обменяет облигации на деньги и пригласит меня к разделу.
- А ты не боялся что он тебя просто-напросто "порешит"? Зачем ему с кем-то делиться? Шваркнет ножиком по горлу и всё шито-крыто…
Мысль эта, видимо, не приходила в голову Трембачову. Он глупо захлопал глазами, будучи не в силах отыскать ни одного аргумента против высказанного Шумиловым предположения.
- Ладно, не ломай голову, - махнул рукой Алексей Иванович, убедившись, что Иван неспособен разумно возразить. - Лучше скажи, почему ты на меня напал? - полюбопытствовал Шумилов. Впрочем, ответ как раз на этот вопрос он знал.
- Вы очень напугали Петра Кондратьича. Он примчался ко мне вчерась с бешенными глазами. Схватил меня за грудки, трясёт, спрашивает, брал ли я статуэтку из чёрного камня? А я понять ничего не могу, ведь он ничего об этой статуэтке не знал… Растерялся я, в общем… Ну и признался. Он мне - хрясь! - кулачиной в сопатку, говорит, отыскался какой-то спирит, столовращатель, которому духи рассказали о статуэтке. Сначала он вам не поверил, но после того, как я признался, поверил безоговорочно. В общем, он, узнав, что вы хотите общаться с духом убитой Барклай, испугался, что она назовёт вам его имя. Поэтому решил грохнуть вас. Упредить, так сказать, неприятности.
- Как он узнал мой адрес?
- Пётр сначала сам прошёл за вами, а потом, увидев как вы зашли в "Вену" покушать, бегом помчался за мальчиком-посыльным. В "яковлевке", рядом с конторой домоправителя, живёт мальчик, которому Пётр порой поручает что-либо отнести или что-то отдать. В общем, малец на побегушках. Вот ему-то Пётр Кондратьич и сообщил ваше описание, и сказал проследить за вами после того, как вы из "Вены" выйдите. Ну, малец и проследил. Узнав ваш адрес, Пётр примчался ко мне и объяснил, что делать.
- То есть это он придумал сказать, будто меня ждёт женщина в пролётке?
- Он, он, истинный крест! - Трембачов вдруг перекрестился. Выглядело это святотатственно, и Шумилова увиденное покоробило.
- Хорошо, Ваня, а теперь скажи напоследок, куда вы с Петром подевали украденное?
- Пётр Кондратьич всё стыренное из стола припрятал на Волковом кладбище, в конце могильного ряда, где уже деревья растут, под корнями раздвоенной берёзы. Я потом могу подробнее описать и показать. А я статуэтку уничтожил. Сегодня утром. Признаюсь, очень не хотел, но Кондратьич приказал. Он так на меня вчера орал, что… думал меня самого порешит. Так что перечить я побоялся, откровенно скажу.
- Утопил, что ли? - уточнил Шумилов.
- Не-а, утопленную вещь со дна поднять можно. Я её расколол.
- Врёшь, сучий потрох, она из такого камня сделана, что ты её просто так молотком не расколешь! А парового пресса у тебя, полагаю, нет.
- Да, молотком не расколоть, это точно. Звенит и не колется. Я пробовал молотком - бесполезняк. Я проще поступил: кинул её в огонь, ну, то есть в печь на колосники положил, а потом прихватил щипцами и - в бочку с водой. Камень лопнул как стекло, только куски по дну бочки застучали.
- Что с бочкой сделал?
- Ничего, стоит где стояла, у нас на водопроводной станции.
- Ладно, потом полицейским покажешь, - Шумилов поднялся со стула. - Вставай, Ванятка, пойдём в часть сдаваться.
- Дай картошки пожрать с салом, а-а? - неожиданно попросил Трембачов. - Когда в другой раз доведётся?
Он повернулся к матери, сидевшей возле стенки и внимательно слушавшей всё, что говорилось в этой комнате.
- Мамаша, наверни-ка рабочему человеку, своему родному сынку плошку картошенки! Да сальца побольше…
- Ты мне не сын! - неожиданно ответила Евдокия Трембачова. - Мой сын сегодня умер. Вот прямо на глазах моих. А ты гадина двуногая, ублюдок, человекоубийца и богоотступник. Нет у тебя больше матери. И дома больше нет. Пошёл вон с порога, подонок!
Уже в после десяти часов вечера в здании 2-й Адмиралтейской части, расположенной во дворах Галерной улицы, появился вызванный с Гороховой по телефону Агафон Иванов. Минут двадцать он разговаривал с Иваном Трембачовым, затем вышел к Шумилову, терпеливо дожидавшемуся его на скамье в коридоре. Внимательно выслушав рассказ Алексея Ивановича, отправился звонить начальнику Сыскной полиции Ивану Дмитриевичу Путилину. После этого Агафон Порфирьевич вернулся к Шумилову и сел на скамье подле него:
- Ну что, господин юридический консультант, похоже ночка сегодня будет бессонной… - обронил словно невзначай сыщик.
- Неужели Иван Дмитриевич собственной персоной пожалует? - предположил Шумилов.
- Приедет, приедет. Точку будем ставить.
- Точку - это пожалуйста! Главное, чтоб кляксы не получилось. Вы, конечно, ребята умные, даже очень, да только на вашем месте, я бы ещё и господина следователя пригласил, - заметил Шумилов, - чтобы сразу и протокольчики настрочить, и ордерочки выписать. Закрепить полученный результат, так сказать, юридически.
- Нет, Путилин желает покончить с делом до утра и времени не терять. Неровён час, Анисимов узнает об аресте Трембачова и тогда всё…
- Что "всё"? - не понял Шумилов.
- Внезапность будет потеряна, - важно ответил Агафон Порфирьевич.
- Экая у вас милитаристская лексика прорезалась, - улыбнулся Шумилов, - Да только мне кажется, что к Анисимову не следует подходить прямо, в лоб. Пока заявление Трембачова не задокументировано, ссылаться на его слова будет ошибкой. Тут надо пойти другим путём…
- Расскажите, пожалуйста, что вы имеете в виду? - попросил Агафон. Сыщик прекрасно понимал, что дело фактически раскрыто Шумиловым, поэтому от слов Алексея Ивановича не следовало необдуманно отмахиваться.
Шумилов подробно рассказал Иванову о своём посещении конторы домоправителя и той роли "писателя-спирита", которую он сыграл во время разговора с Анисимовым. Исходя из выбранной им легенды, Шумилов предложил план, с помощью которого можно было попробовать вывести домоправителя на чистую воду. Иванов слушал Шумилова почти не перебивая, лишь изредка уточняя некоторые детали; было видно, что план ему понравился. Во время их разговора появился Владислав Гаевский, подъехавший в часть из Управления Сыскной полиции. Он подключился к обсуждению, в результате которого идея Шумилова была дополнена и сделалась более реалистичной. В конце-концов, и Иванов, и Гаевский сошлись во мнении, что план представляется вполне исполнимым и потому может быть предложен Путилину.
Уже после полуночи в полицейскую часть подъехал сам начальник Сыскной полиции. Запершись в кабинете начальника части, он примерно с четверть часа разговаривал с Иваном Трембачовым. Затем пригласил к себе Иванова с Гаевским. Наконец, дошла очередь и до Шумилова.
Иван Дмитриевич принял его довольно добродушно, что, видимо, объяснялось общим успехом дела. Если Путилин и поругал перед тем подчинённых ему сыскных агентов за нерасторопность, то в присутствии Шумилова своего нерасположения уже ничем не показал. Напротив, даже пошутил:
- Вы, Алексей Иванович, напоминаете мне Фигаро, всегда успевающего вовремя. Я бы позвал вас служить ко мне, в Сыскную полицию то есть… Да только знаю, что вы ведь ко мне не пойдёте.
- В самом деле не пойду, - согласился Шумилов.
- Как это вам удалось уговорить каналью эту, Трембачова, то бишь, явиться с повинной? - полюбопытствовал Путилин. - Он вроде бы и не побит даже.
- А я его и не бил. Зачем же так грубо? Я ему просто выбора не оставил, - с улыбкой ответил Шумилов.
Он вкратце рассказал о своём посещении домоправителя Анисимова, который испугавшись "спирита", послал своего подельника на расправу с Шумиловым. Не забыл упомянуть о короткой стычке в проходном дворе, полученном по плечу ударе молотком, брошенном в подворотне чертёжном тубусе и необычных стихах на нём.
- Установил автора стихов, узнал, что он учится в Горном институте. Отправился туда, установил владельца тубуса. Оказалось, он был соседом Трембачова. Так я и вышел на Ивана. В общем-то всё просто, - подытожил Алексей Иванович.
- Ну да, конечно, просто. Особенно когда знаешь, чем дело кончится, - Путилин улыбнулся ещё раз и сделался серьёзным. - Господа Иванов и Гаевский рассказали мне о вашем плане изобличения Анисимова. Я всегда был и остаюсь ныне принципиальным противником привлечения к розыскной работе посторонних лиц. Но… в данном случае, я склонен принять предложенную вами комбинацию. Если мы всё сделаем правильно, то получиться может изящно и даже красиво. Но есть важная оговорка, которую вы должны будете принять. В противном случае, к Анисимову вы этой ночью не поедете…
- Что за оговорка?
- С вами поедет Агафон Иванов. Это не обсуждается. Сыграете с ним в четыре руки.
13
Пётр Кондратьевич Анисимов проживал в той же самой "яковлевке", домоправителем которой являлся. Правда, квартира его находилась в другом крыле дома, нежели контора, и выходила окнами на Вознесенский проспект. В видах предстоявшей полицейской операции это было даже неплохо; во всяком случае члены семьи Анисимова не могли слышать его разговор с визитёрами и, соответственно, никак не могли повлиять на возможные действия преступника.
Ровно в три часа ночи Агафон Иванов в одиночку отправился на квартиру Петра Анисимова. Задачу он имел самую простую: используя свой статус официального лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей, разбудить домоправителя и заставить того явиться в контору. Разумеется, не объясняя цели его прихода и по возможности вообще ничего не объясняя. Алексей же Шумилов должен был дожидаться обоих перед дверями конторы; согласно выработанному сценарию, Анисимов не должен был видеть Шумилова раньше времени.
Ожидание в пустом тихом подъезде, растянувшееся почти на четверть часа, могло бы вызвать в Шумилове какие-либо философские или просто отвлечённые размышления, но только не в эту ночь. Мысли о предстоящем разговоре не шли из головы, вытесняя все остальные переживания. Даже боль в плече хотя и ощущалась, но где-то на периферии сознания и почти не беспокоила, что было совсем уж удивительно.
Когда Пётр Кондратьевич Анисимов, поднимаясь по лестнице в сопровождении Агафона Иванова, увидел Шумилова, то лицо его отразило целую и притом весьма богатую гамму чувств, подобную той, что можно видеть на физиономии схваченного за руку карточного шулера. Тут было и недоверчивое изумление, и трусоватая опаска, и готовность взорваться благородным негодованием. Переживания домоправителя можно было понять: буквально прошлым вечером он посылал своего подельника убить Шумилова, а теперь его приводят на встречу с ним!
Алексей Иванович, однако, с самым невинным видом поздоровался с Анисимовым и даже извинился за беспокойство. Эта вежливость, судя по всему, ещё больше сбила с толку преступника, совершенно не понимавшего, чего ему ждать дальше. Дождавшись, пока домоправитель трясущимися руками отопрёт дверь своей конторы, Шумилов и Иванов прошли внутрь, причём. первый сел на стул, а второй, не присаживаясь, потребовал клея.
- Извините, а для чего вам клей? - озадаченно спросил у сыщика Пётр Кондратьевич.
- Чтобы опечатать двери, - флегматично ответил Агафон, извлекая из кармана толстую стопку бумажных полосок с оттисками гербовой печати.
- А что вы хотите опечатывать? - тут же полюбопытствовал домоправитель.
- Квартиру Барклай, разумеется, - по-прежнему спокойно ответил Агафон и безо всяких эмоций брякнул, - Мы ведь туда заходили, спиритический сеанс устраивали…
На лицо домоправителя в эту секунду стоило посмотреть: он был близок к панике, в глазах его стоял ужас. А Агафон, делая вид, будто не замечает эффекта своих слов всё также флегматично продолжал:
- Да вам господин Шумилов сейчас всё расскажет. Я покамест, сбегаю вниз, поклею свежие "маячки".
И вышел за дверь.
Пётр Кондратьевич повернул своё стремительно бледневшее лицо к Алексею Ивановичу.