– Ты что, с ума сошла?! Сейчас же прекрати истерику! – Маленький огонек фонарика-брелока впился мне в зрачки. – Успокойся. Что ты себе навоображала? А? Что я тебя сюда завел, чтобы заживо замуровать? Да еще и вместе с собой? Не ожидал от тебя …
В тоне Крешина чувствовалось окончательное разочарование в умственных способностях женского пола.
– Вы можете открыть? – только и смогла выдавить я, передергиваясь от нутряного озноба.
– Конечно, могу!
Пятнышко голубоватого света перестало слепить меня, и переместилось на встроенный в стену железный рычаг, которого я в панике не заметила. Ухватившись за него, Крешин навалился сверху всем весом, и под терзающий уши скрип металлический прут с натугой двинулся вниз. А потом вдруг заупрямился, замер в секундной неподвижности, и под громкое ругательство напрягшегося олигарха обломился в пяти сантиметрах от основания.
– Мама дорогая… – прошептала я, прислоняясь к шершавой стене и покрываясь сакраментальным холодным потом. – Роди меня обратно…
Мы сидели у замуровавшей нас стены, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться в незаметно подкравшемся холоде. Сколько времени прошло с момента нашего пленения оставалось тайной не меньшей, чем тайна "золота партии". Сотовые давным-давно разрядились в тщетных попытках связать нас с внешним миром, ненадолго пережив фонарик-брелок. Чертовы китайские батарейки! И Крешин тоже хорош! Денег, что ли, на японские пожалел, миллионер хренов?..
– А нас точно не услышат? – наверно в сотый раз переспросила я, чтобы только избавится от тишины, давящей не хуже могильного камня.
– Точнее не бывает, – устало отозвался Крешин. – Здесь абсолютная звукоизоляция, можешь поверить…
– Верю. Как вождю всех времен и народов верю, Витенька. Но лучше бы ты ошибался…
– Конечно лучше, кто ж спорит.
Мы перешли "на ты" почти сразу. Как только поняли, что шансов выбраться отсюда, у нас нет никаких. Согласитесь, что перспектива совместного протягивания ног сближает куда сильнее, чем питье на брудершафт.
– Господи, и зачем только я…
Не успела я перечислить все то, что мне не следовало бы делать сегодня, и в течение последних нескольких лет, как почувствовала, что меня прерывают самым наглым образом. Ужом вывернувшись из крепких мужских объятий, я отбежала вглубь коридора, всего несколько раз стукнувшись о бетон, и с безопасного расстояния предупредила:
– Не доводи меня до греха, Витенька!
– В каком смысле? – Тихие шаги медленно, но верно приближались.
– В таком, что могу нечаянно шею тебе свернуть. Ненавижу, когда меня используют!
– Всех нас используют. Такова жизнь.
– В таком случае, предпочитаю, чтобы меня использовали по прямому назначению, – опрометчиво заявила я, все дальше углубляясь в недра невидимого коридора.
– Так я вроде и собирался, – чернота рассмеялась голосом Крешина.
– А по-моему, ты меня как лекарство от страха использовать собирался, – возразила я не сбавляя шага. Левая рука легко касалась стены, и только царапавшая пальцы шершавая поверхность убеждала, что это – не кошмарный сон.
– И куда ты собираешься убежать? Там тупик. Я же говорил…
– Говорил он… А на хрена тогда такой подземный ход, если он тупиком заканчивается?!
– Не знаю. Наверное, достроить не успели.. Думаю, здесь планировали сделать бункер на случай ядерной войны… Послушай, Ника. Кончай эти кошки-мышки. Я прекрасно знаю, что ты можешь меня морским узлом завязать. Так зачем эти гимназистские штучки? Врежь мне, если ты против. Только учти, что нам осталось от силы несколько дней. И совсем невеселых. А посему положительные эмоции ни тебе, ни мне не помешают.
Я уже открыла рот, чтобы высказать этому озабоченному типу все, что думаю, как мой лоб, издав металлический звук, врезался в возникшую впереди преграду. Надо же! Я-то думала что выражение "железный лоб" употребляется только в переносном смысле, а у самой… Однако быстрое ощупывание тупика убедило меня в том, что со лбом моим все в порядке. Просто я со всего маху врезалась в перекрывшую коридор от стены до стены металлическую дверь… Дверь?! Тогда какой же это тупик?
– Ничего не понимаю, – пробормотал Крешин после того, как все-таки довел меня до греха, и получил удар ниже пояса, сопровождаемый рассказом о моей находке. – Ничего не понимаю. Я прекрасно помню – тут была глухая стена. А теперь…
– А теперь не глухая. Значит, будем надеяться, что за ней люди тоже не глухие, – заявила я, и что есть сил забарабанила в дверь, наполняя коридор жутким грохотом.
Мы стучали. Стучали долго. А в ответ, как и положено, – тишина. Ни вопроса "Кто там", ни лязга открываемых замков, ни недовольного ворчания "ходят тут всякие"… Потом на мгновенье мне показалось, что тишина за дверью из равнодушной стала задумчивой, как будто решала впустить незваных гостей на эту сторону, или оставить умирать по ту. А в следующий миг дверь поддалась, и резко распахнулась. Яркий, ударивший по привыкшим к темноте глазам, свет ослепил, заставляя прикрыться отбитой о железо рукой.
– Виктор Николаевич? Вот так сюрприз! – Сухой старческий смешок заставил меня опустить руку.
Передо мной стоял невысокий, почти совсем седой человек; на первый взгляд – безобидный дедушка из тех, что с упоением забивают козла в городских парках. На первый взгляд. А второй я бросить не успела, потому что Крешин подался веред, как будто собирался закрыть меня от распахнувшего дверь пожилого мужчины. Наверное, он сам не осознавал что делает, но со стороны это выглядело именно так.
– Точно сюрприз, дядюшка. – В голосе олигарха удивление мешалось с настороженностью. – А я-то думал, что про этот ход только мне известно… Вот, Нику Валерьевну на экскурсию повел, да не сумел обратно вывести. Механизм сломался, и…
– Ясно, – отрезал странный дед.
Дед… А ведь Павла из ресторана тоже какой-то "дед" на разговор вызывал. Интересно…
– Пойдемте, я провожу вас, – сухо и равнодушно, как будто ничего необычного не произошло, приказал "дед". И, лишнего раза не обернувшись, пошел по залитому светом коридору. Быстро переглянувшись, мы с Крешиным поспешили за ним.
Ничего интересного, кроме немыслимого числа поворотов, изредка попадавшихся навстречу людей в белых халатах, а также массивных дверей (некоторые с круглыми как на подводных лодках вентилями), я не увидела. И кроме работающей вентиляции и приглушенных прорезиненным покрытием шагов ничего интересного не услышала. Пока наш невозмутимый проводник не нарушил молчание:
– Хотите знать, где находитесь, госпожа Евсеева?
– Не отказалась бы.
– Это лаборатория комбината. Как вы понимаете, секретная. Не так давно нам был сделан правительственный заказ, который в случае успеха повысит обороноспособность страны в десятки, если не в сотни раз. Верно, Виктор Николаевич?
– Верно, Анатолий Васильевич. – Крешин вымученно улыбнулся. – Я только не подозревал, что с другой стороны лаборатория примыкает к "моему" подземному ходу…
– О, мы совсем недавно поставили эту дверь. Площадей не хватало. Вот и пришлось у твоего коридорчика немного отхватить…
– Понятно.
– А вам, госпожа Евсеева, понятно… – Анатолий Васильевич резко остановился и уперся в меня тяжелым взглядом. – Что это – государственная тайна? И от вашего молчания зависит…
– А? Что? Где? – Я дико завращала глазами. – О чем это вы? Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не…
– Вот и отлично! – "Дед" снизошел до похлопывания моего плеча. – А теперь не пора ли вам на свежий воздух?
Возражений не последовало.
Глава пятая
На свежий воздух мы выбрались, поднявшись по железной лесенке, миновав пост бдительной охраны и проскользнув через несколько металлических дверей разной степени ржавости. Двери Анатолий Васильевич отпирал самыми обыкновенными "амбарными" ключами, болтающимися на общей связке. С последней дверью возни было куда больше. Электронный замок, встроенный в стену, дождался пока тонкие пальцы "деда" наберут десятизначный шифр, и с легким щелчком отворил нам путь к свободе. Очутившись в старом заброшенном цеху, я закашлялась, захлебнувшись морозным воздухом, и едва не подвернула ногу в кромешной темноте. Зимняя ночь глядела на меня сквозь дырявую крышу равнодушными звездами, рождая единственную членораздельную мысль: "Мама дорогая, я же опоздала на поезд! Теперь Павел меня точно убьет…"
С этой мыслью я тряслась на заднем сидении знакомого джипа, поглядывая на затылок угрюмого шофера, одной рукой вертевшего баранку. Ну, как я им все объясню?.. Особенно если поклялась молчать про секретную лабораторию…
Вот и почти родной подъезд. Одолев три последние ступеньки, я замерла перед нашей квартирой, и робко поскреблась в дверь.
– Кто?
По голосу Павла запросто можно было предположить, что он стоит перед дверью с АКМом и готов пристрелить любого, чей ответ ему не понравится.
– Это я, Павел. Ника…
"Точно убьет", – обреченно думала я, пока лязгали замки, и распахивалась дверь, являя напряженную фигуру Павла Челнокова. Оказывается, я была не так уж далека от истины, представляя себе его вооруженным и очень опасным. С той только разницей, что за неимением автомата Павел сжимал в руке неизвестно откуда взявшуюся монтировку.
Глядя на его перекошенное лицо, я ожидала чего угодно, только не этого. Ухватив воротник куртки, Павел втянул меня в прихожую, и с пушечным грохотом захлопнул дверь. А потом сгреб в охапку, прижал к себе, и долго-долго матерился.
– Ты чего? – пробормотала я, когда хватка омоновца немного ослабла.
– Элю и Хуана похитили. Мы думали, что тебя тоже.
Отлепившись от Павла, я увидела полные слез глаза мамы, осунувшееся лицо отца, и даже застывшую со стиснутыми на груди руками Наташку.
– Как похитили? – Все происходящее вдруг показалось продолжением кошмарного сна начавшегося в гулком бетонном коридоре.
– Хуан за сигаретами в киоск пошел, – дрожащим голосом поведала Наташка. – И Эля за ним увязалась. Мы ждали-ждали, а их нет и нет… А потом твой папа пошел к киоску, и ему сказали, будто кто-то видел, как их в машину запихивали… Мы тебе на сотовый звонить, а ты не отвечаешь…
– Это я виноват… – Голос у отца был абсолютно безжизненным. – Я… Это из-за меня… Хорошо хоть ты…
Он отвернулся и на прямых, как циркуль, ногах пошел на кухню.
Того, что произошло через несколько секунд, не ожидал никто. Что-то сместилось в моем сознании; прямые углы стен и потолка потеряли четкость, смазались очертания прихожей и черты человека, которого я, кажется, любила. Еще бы им не смазаться, если я прыгнула на отошедшего в сторону Павла и, вцепившись в плечи, затрясла его как грушу.
– Это ты, сволочь, виноват! Ты! Думаешь, я не поняла, что тебе предложили сделку? Не такая уж я дура, как тебе кажется. И дедок, который тебя из ресторана вызвал, администраторше не привиделся. Это ему ты сегодня ночью из ванной звонил. Я слышала!
– Что ты слышала? – Павел не сопротивлялся, а только внимательно смотрел поверх моей головы в никуда. – Все слышала?..
– Что ты уже дал ответ, и чтобы тебя больше не беспокоили! – Я продолжала трясти Павла, пытаясь движением выгнать страх, поселившийся в каждом сантиметре моего существа. Страх за пятнадцатилетнее беззащитное создание, виновное только в том, что родилось в этой ненормальной семейке. – Ты им гордо отказал! А о других ты подумал?! Все вы мужики такие. Идеи! Великая цель! Победа любой ценой! А счастьем, здоровьем, даже жизнью близких можно и пожертвовать! Неужели тебе в голову не приходило, что в случае отказа в заложники возьмут самого близкого тебе человека? Что молчишь?
– Ника, я…
– Заткнись! Тоже мне, борец за добро и справедливость! Эгоист хренов! Тебе ведь плевать на отцовскую борьбу. Ты просто выпендриться хотел. Передо мной! Вот и довыпендривался. Ненавижу!!
Я так сильно дернула Павла, что замок на вороте его свитера разошелся. Какое-то время мне понадобилось, чтобы переварить поступившую от глаз информацию. Я смотрела на свежий порез обхватывающий горло, который он, как мог, прятал за высоким воротником, и безмолвно открывала и закрывала рот. Мама дорогая, да ему чуть голову не отрезали! И чтобы я без него делала, если бы… Душившие меня слезы хлынули на изрядно потрепанный мною свитер, к которому была бережно прижата моя помраченная голова.
– Следователь ты мой… – Павел гладил меня по волосам, не обращая внимание на застывших родителей. – Сыщик… Двойка тебе с минусом за расследование. Неужели ты думаешь, что я хоть на миг оставил бы Элю или тебя одну, если бы не был уверен в вашей полной безопасности? Эх, Ника-Никита. Вся хреновость ситуации в том, что я согласился. Понимаешь, согласился провалить дело "Евсеев против химкобината". Да, да, Валерий Павлович. Согласился. И сообщил им свой ответ по телефону сегодня ночью. Теперь можете обвинить меня в трусости, равнодушии к здоровью нации, и других смертных грехах. Не важно, почему я это сделал. У меня были причины. Важно, что им взбрело в голову, будто я решил сыграть двойную игру, и припрятали в рукаве козырного туза. А теперь я очень хочу перекинуться с ними парой ласковых и послушать, что они мне скажут в ответ.
Окажись я на месте таинственных похитителей, то, услышав последнюю фразу бывшего омоновца, не только отпустила бы Элю и Хуана целыми и невредимыми, но еще и сделала все возможное, чтобы успеть добежать до канадской границы.
* * *
– Ну, что. – Анатолий Васильевич Меранский прикурил "беломорину" от протянутой племянником зажигалки. – Не ожидал здесь такого?
– Да уж, дядюшка! – Виктор Крешин восхищенно крутил головой, так и не погасив зажатой в аристократической руке зажигалки. – Умеешь ты, мягко говоря, огорошить. А я-то думал, что в своей вотчине каждый уголок знаю. Но это!.. Даже представить себе не мог. Когда ты успел такое отгрохать? И так, чтобы я не узнал?
– Я? Боже меня от такого сохрани, Витюша. Я чист перед тобой, аки младенец. – Довольный дядюшка жестом гостеприимного людоеда распахнул перед Крешиным очередные двери. – Это даже не "застойное" наследство. На здешнем объекте еще во время оттепели зэки вкалывали. И все подрасстрельные. Построили, и тут и остались. Точнее, их оставили. На некоторое время. Точнее, кто сколько выдержал. Я всего лишь организовал здесь небольшую перепланировочку. И представляешь, когда одну стену ломали – гильзу от снаряда нашли. А в ней записка: ЗК номера такие-то строили этот долбаный бункер…
– Надеюсь, мои рабочие, делавшие перепланировочку, здесь не замурованы? – криво улыбнулся слегка побледневший олигарх. – Я, знаете ли, квалифицированными кадрами разбрасываться не привык… Хоть и капиталист проклятый.
– Пустое беспокойство! – Отмахнулся Анатолий Васильевич и, глядя как краска возвращается на лицо племянника, добавил: – Твоих рабочих я не привлекал. А какое тебе дело до остальных?.. Шучу-шучу, не вздрагивай.
– Теперь я понимаю, какой у тебя в моем комбинате личный интерес, – пробормотал Крешин.
– Нет, племянничек, ничегошеньки ты еще не понимаешь, но – обязательно поймешь. Объект, как говорится, полностью готов к эксплуатации, и кое-какие проекты мы уже начали проворачивать. Но для дальнейшего развития нам необходима твоя помощь.
– Так вы хотели объяснить, какая роль во всем этом отводится мне? И что я буду иметь с этой головной боли? – пробормотал Крешин, основательно подавленный увиденным.
– Вот она – гримаса капитализма, – глубоко вздохнул Анатолий Васильевич. – Все на деньги переводишь, Витюша? А как насчет продвижения прогресса и бескорыстного служения человечеству? Ладно, не оправдывайся. Будет тебе барыш за твою головную боль – лекарство от этой самой головной боли. И не только. Согласен?
– Согласен, только с условием… Не трогайте ее. Она не будет болтать. Я знаю.
– Ба, племянничек, с чего ты взял, что я собрался трогать твою новую… – Анатолий Васильевич Меранский скривился, будто только что спровадил в рот горсть клюквы.
– Не трогайте. Я очень прошу. Очень. – В голосе племянника зазвенела непривычная дядюшке сталь.
– Ну-ну. Не надо дуться. Я уже и забыл о ней. – Меранский шутовски замахал руками.
– Но я не забуду, – глядя прямо ему в переносицу, отчеканил олигарх. – И о вашем обещании – тоже.
* * *
Утро застало нас бодрствующими. Никто не ложился. Все упорно ломали головы, кроме всего прочего, пытаясь понять, почему Крешин отпустил меня – еще один козырь в своей жестокой игре? Голова у меня шла кругом. Я никак не могла логически объяснить его действия. Но все это могло подождать. Сейчас важнее всего было найти ответ на другой вопрос: что делать? В обсуждении вечного вопроса российской интеллигенции приняли участие все присутствующие, и даже спешно вызванный на подмогу дядя Леня, которого мы полчаса продержали под дверью, задавая каверзные вопросы, дабы убедиться, что это действительно он.
В результате ночных препирательств мы так и не пришли к единому мнению. Выходить на Крешина не имело ровно никакого смысла. Он сам выйдет на нас. Или не выйдет. Все ведь и так ясно, как божий день: жизнь своих детей в обмен на здоровье детей чужих. Судя по маминому осунувшемуся лицу, Эля однозначно была причислена к "своим детям". В отличие от Хуана, который никогда не станет для нее своим.
На отца я старалась не смотреть. Это была почти непосильная задача для сидящих вокруг круглого кухонного стола, за которым мы устроили военный совет. И все-таки мне удавалось почти до самого конца отводить глаза. Так что, поймав, наконец, отцовский взгляд, я была неприятно поражена его жестким, скорее, даже жестоким прищуром. На секунду показалось, что он стоит у рубильника электрического стула, к которому накрепко привязан Виктор Крешин, и рука, сжимающая деревянную рукоять, уже начала неизбежное движение вниз.
Помотав головой чтобы отогнать возникшее видение, мне пришлось наступить на ногу Наташке, по сотому разу запричитавшей над "несчастными детьми".
– Значит, поступим так, – подвел черту под разговором Михеев. – Я, Валера и Павел идем в милицию, и заявляем о пропаже гражданина Кубы, – Хуана Евсеева, и Эльвиры Челноковой. Причем говорим, что с момента исчезновения прошло уже трое суток. Иначе их даже искать не станут. А потом…
– Что толку обращаться в милицию? – Отец крутил в руке пластиковый стакан с чаем. – Там же все давным-давно куплены. Нас даже слушать не станут.
– И все-таки заявить нужно, – не сдавался дядя Леня. – Хотя бы потому, что когда Хуана отпустят…
– Ты хотел сказать "если его отпустят", – перебил отец.
– Когда Хуана отпустят, – с нажимом повторил дядя Леня, глядя на своего поседевшего однокурсника, – ему придется отвечать за нарушение паспортно-визового режима. А так ты заявишь, что наследующий день после приезда он пошел регистрироваться и пропал.
– Ну, хорошо, убедил. – Отец отодвинул стакан в сторону, и попавший под солнечный луч "Спрайт" засветился призрачным зеленоватым светом. – В милицию, так в милицию…
– Я не пойду, – покачал головой Павел. – Эля никакого режима не нарушала, так что заяву писать дело дохлое. Есть у меня координаты одного хорошего человека, а точнее, даже двух… Так что, я лучше к ним завалюсь – привет от бати передам. Может, помогут чем…
– Разве у вашего отца есть друзья в нашем городе? – удивилась мама.