– Раньше были, – пробормотал Павел, отворачиваясь для того, чтобы долить "Спрайта" в свой почти полный стакан. – Иногда мне кажется, что у него друзья в каждом населенном пункте. – И еле слышно добавил: – И не только друзья…
Я стояла в прихожей, на чем свет стоит ругая упрямые немецкие замки, не желавшие закрываться по-хорошему. Разумеется, я прекрасно понимала, что страна производитель здесь не причем, что виноваты мои плохо гнущиеся от напряжения пальцы, и все равно продолжала призывать на голову дойчен зольдатен все кары небесные. Полагаю, наши мужчины, вкупе с увязавшейся за ними Наташкой, одолели половину пути до ГУВД прежде, чем мне удалось справиться с таким обычным делом, как запирание трех замков.
Закрыла, вздохнула, и поплелась на кухню, где в косых лучах света плавают задумчивые пылинки. Пусто. В большой квартире сразу стало очень пусто. Совсем как в моей душе. Первый страх отступил, оставляя после себя сосущее чувство вины. Это я. Я должна была быть с ней рядом. Так ведь нет. На свиданку, видите ли, побежала к похитителю, только пятки засверкали! Не прощу. И Павла тоже не прощу. И отца. И Хуана не прощу! Не мог, что ли, без сигарет своих обойтись? Не зря Минздрав предупреждает, что курение опасно! Господи, что же делать-то?
Я схватила со стола первый попавшийся стакан, и высыпала в него неизвестно как очутившийся в кармане пакетик растворимого кофе, плеснув следом нагревшийся на солнце "Спрайт". Растворится, никуда не денется. На то он и растворимый, чтобы растворяться. Наблюдая, как прозрачная шипучка окрашивается кофейной грязью, я поймала себя на том, что по-отцовски верчу стакан в руке. И грустно усмехнулась. Хоть какое-то действие.
Тихие шаги за спиной, и теплые мамины руки, как в детстве обнявшие меня – слабое утешение, маленькая тихая бухта, вокруг которой вздымаются огромные девятые валы.
– А Наташка с отцом не спит, – не найдя ничего лучшего, ляпаю я. – Она сама сказала…
– Ну и хорошо. – Голос у мамы усталый, и пустой, как кувшин без дна. – Слишком много всего. Слишком.
– Ты устала, мам. Пойди, поспи. Вторую ночь ведь не спишь. А тебе просто необходимо отдохнуть – твоей дочери нужна здоровая мама.
– Я не засну. Лучше сама приляг. – Мама машинально начинает гладить меня по голове. – Хочешь, я тебе колыбельную спою?
– Хочу. Только я все равно после кофе не засну.
– А ты попробуй.
– Давай вместе попробуем, – предлагаю я. – Разложим диван, ляжем с тобой, укроемся одним одеялом… Как когда-то, помнишь?
– Ох, Нини. Где ты одеяло тут видела?
– Ну давай, мам! Я только с тобой засну, – честно пообещала я. И, к своему удивлению, обещание сдержала. Когда гули прилетели качать Нику, Ника уже провалилась в дрему, из которой серебристая дорожка увела ее в страну позабытых детских снов.
Задремала ли мама хоть на миг, допев колыбельную своей непутевой дочери, не знаю. Но ее голос, ответивший "Алло" на ударивший по нервам телефонный звонок, никто не назвал бы заспанным.
Без единого слова выслушав собеседника, мама положила трубку и сказала:
– Отцу в милиции с сердцем плохо стало. На "скорой" увезли. Ничего серьезного, но Леня говорит, что ему нужно недельку полежать. Он в своем центре лежит, из которого его пинком… Какая ирония…
– Поехали! – Меня подбросило над диваном, словно на пружинах.
– Нет, останься. Павел может прийти. Что ему, на пороге без ключей сидеть? Я и сама справлюсь. Леня же сказал – ничего серьезного. Нужно только кое-что в магазине купить. А восновном ему там дадут все. Леня говорит, что к Евсееву очередь из докторов выстроилась. Боится, что от большого старания они его до смерти залечат.
Все-таки, мне никогда не удастся переупрямить маму. Я это поняла еще в далеком розовом детстве, а сейчас убедилась окончательно. И, колдуя над замучившими меня дверными замками, пообещала себе, что уж в следующий раз я обязательно настою на своем. Три пустые комнаты и кухня смотрели на меня недобрыми глазами, как собиравшиеся ко сну хозяева на позднюю гостью. Б-р-р. Вот уж примерещится, так примерещится. Я вернулась в спальню, чтобы повесить на место куртку, которой накрывалась, но вместо того, чтобы подойти к дивану, направилась прямиком в дальний угол комнаты. Пестрый цыганский платок на журнальном столике показался мне совершенно не к месту.
Только нависнув над причудливо изогнутой столешницей, я поняла, что ошиблась. Похоже, это уже вошло у меня в привычку. То, что я издали приняла за платок, оказалось колодой обыкновенных карт, брошенных в причудливом раскладе. Короли, дамы и валеты усмехались мне в лицо, приглашая поддаться голосу крови, и прочесть начертанное судьбой послание.
Ты все-таки решилась, мама… И где только карты прятала? В сумочке, наверное, все время носила… Не сложно догадаться, что заставило тебя пренебречь запретом. Неужели ты и вправду думала, что с помощью разрисованных картонок сумеешь отыскать следы Хуана и Эли? Да и зачем их искать? Все ведь и так яс…
Я помимо воли опустилась на стоящую у стола банкетку. Хм, какой странный расклад. Незнакомый. Тетя Роза мне такого не показывала. Карты разбросаны группами по всему столу. Где здесь прошлое? Будущее? На кого вообще гадали? А-а-а. Вот он, Хуан – благородный пиковый король, балдеющий в окружении всех четырех дам. Ну, это понятно. Крестовая дама – это я. Пиковая – мама. Червонная – Наташка. И бестолковая бубновая – Эля. Вот крестовый король хлопочет из-за бубнового интереса. Вот еще парочка королей – червонный с бубновым. Как сиамские близнецы срослись. А рядом с ними расклад из трех карт: Болезнь, смерть, слезы. Кому? Червонному? Бубновому? Обоим вместе?
Я смотрела на карты, и все больше погружалась в странное и не слишком приятное состояние. Казалось, они громко кричат мне, пытаясь о чем-то рассказать, предупредить… Но крик их вязнет в пушистой вате, которой наглухо забиты мои уши. Б-р-р. Такого со мной еще ни разу не бывало. И все-таки, бестолковый какой-то расклад.. Ну, выпал пиковый Хуан с нами, дамами, ну и что… Подумаешь, благородный кубинец! Ой, а ведь опять ошибочка вышла. Не может Хуан быть пиковым королем. Он же блондин. Не казенный человек, значит и не крестовый… Слишком молод, не женат – значит не червонный. Бубновый. Который рядом со смертью. Так… А кто же тогда благородный пиковый король, окруженный четырьмя дамами, словно телохранителями? Телохранителями? Не может быть!
Я неслась по лестнице семимильными шагами, не слишком хорошо представляя, что скажу уткнувшемуся в запертую дверь Павлу? Как объясню почему выскакиваю на улицу словно ошпаренная, и, подпрыгивая от нетерпения, машу рукой проезжающим машинам? Да никак не объясню. Все равно не поверит. Я даже звонить ему не стала. Раньше чем через два часа он здесь не появится, а к этому времени я уже вернусь. Вот, только, с какими новостями? Прежде чем гнать волну, мне нужно все основательно проверить, и я надеялась, что знаю способ расставить все по местам. Не идти же в милицию с показаниями карточной колоды?
– Куда едэм, дэвушка? – Улыбнулся мне в зеркало пожилой армянин, резво трогая с места.
– За реку. В "Нирвану". Знаете, где это?
Вместо ответа водитель затормозил также резко, как и тронулся.
– Туда нэ повезу.
– Да я заплачу. У меня деньги есть.
– Нэ повезу, и все! – Помотал головой армянин; потом поцокал языком, и заявил: – Такая красывая дэвушка должна дэтэй рожат, с мужем жит, а не у этого…
Тут он добавил что-то по-армянски, но смысл я уловила сразу. Пришлось приклеить к губам самую обворожительную улыбку из моего арсенала, и успокоить не на шутку разошедшегося водителя:
– Да что вы! Меня в "Белозерское братство" калачом не заманишь. Даже маковым. Просто, я журналистка.
Бережно хранящиеся как память удостоверение газеты "Веритас" перекочевало со дна сумочки в мою руку.
– Вот! – Я помахала корочкой в зеркало. – Так что можете спокойно везти меня в "Нивану". Я там надолго не останусь. Честное журналистское!
– Эх, дэвушка… – С сомнением покачал головой водитель. – Всэ вы сначала так говорыте…
Но мотор завел, и машина, набирая скорость, повезла меня по знакомым с детства улицам.
То, что Великий гуру Иннокентий Бекетов после спарринга с Хуаном заимел на кубинца острый акулий зуб, в доказательствах не нуждалось. Как и то, что на Элю он запал окончательно и бесповоротно. С его гипертрофированным эго отомстить обидчику и получить в руки живую игрушку абсолютно в порядке вещей. А если добавить явно неуравновешенную психику, то все сразу становится на свои места.
Моя высосанная из пальца теория, а точнее, вычитанная в карточном раскладе, выглядела примерно так: нас опять подвел случай. Если бы я не расчувствовалась, и не сунулась в "Бомбей" возвращать проклятую ложку, да еще прихватив Элю в качестве главного исполнителя, ничего этого не случилось бы. Я отлично помнила, что Бекетов пригрозил охранникам нажаловаться дирекции. Возможно, когда мы с Элей подошли к ресторану, Великий гуру уже был там. Возможно, он увидел Элю и, воспылав своей продвинутой душой, решил во что бы то ни стало получить желаемое. Возможно, он слышал, как Эля трижды переспрашивала у меня наш адрес. Возможно, он уже поджидал ее возле дома. Возможно, на глаза Кеше попался Хуан, и был прихвачен вместе с Элей, чтобы Великий гуру смог сполна расплатиться за расквашенный нос.
Возможно. Одни сплошные "возможно". И чтобы избавиться от этих "возможно", я должна попасть в "Нирвану". И выяснить все, что возможно.
Журналистское удостоверение, которым я размахивала перед носом водителя, послужит мне пропуском в цитадель "Белозерского братства". Такие люди, как Бекетов, неравнодушны к вниманию прессы, даже если эта пресса находится на другом конце страны. Что будет потом? А черт его знает. Уж коли случай загнал нас в эту ловушку, то и вывести должен. Нужно ему только немного помочь. Вот я и помогу. Ведь хмурый армянин уже остановил своего стального коня напротив красного кирпичного забора, окружающего коттедж… Нет, замок… Нет… "Нирвана" Иннокентия Бекетова, состоявшая из одних архитектурных излишеств, не подходила ни под одно известное мне определение. Башенки и колонны. Закругленные окна, забранные ажурными решетками даже на верхнем третьем этаже, и позолоченный купол в центре. Высокое крыльцо, ведущее на уровень второго этажа, и непропорционально-маленькая входная дверь с высеченными божествами, опознать которые не представлялось возможным. Похоже, сам художник до конца так и не понял, кого же все-таки изображал.
– Вот возьмите. – Я протянула смятые сотки водителю.
– Много даешь красавыца. – Покачал головой армянин, мельком взглянув на купюры. – Сдачу возмы.
– Так ведь от города далеко… – удивилась я, не спеша принимать сдачу.
– Лучше подумай, как обратно выбиратца будэш. – Снова покачал головой мой честный джигит. – Тут только до трассы двадцать киломэтров…
– А сотовый на что? – усмехнулась я. – Такси вызову. Или здесь не берет?
– Берот-берот… – Почему-то вздохнул армянин, и сунул сотню мне в карман. – Ни пуха тэбе, ни пэра, дэвушка.
Оставшись одна, я еще немного постояла, глядя вслед поднимающей поземку машине, и протянулась к звонку, снабженному глубокомысленной надписью "Чтобы попасть в Нирвану не обязательно звонить". Несмотря на боевой настрой рука, до упора вжавшая кнопку, немного подрагивала. А-а, ладно. Где наша не пропадала? Надеюсь, и в этом раю не пропадет.
– Кого черт принес? – совсем не по райски прозвучал грубый голос из-за железной дверцы.
– Свободную прессу, – обреченно ответила я, теребя приготовленное заранее удостоверение. – Я бы хотела взять интервью у Великого Гуру и основателя "Белозерского братства" Иннокентия Бекетова.
– Погодь малость, пресса. Сейчас шефа спрошу, – донеслось из-за двери вместе со скрипом удаляющихся шагов.
Притоптывая на морозе, я приготовилась к изматывающему ожиданию; но не прошло и трех минут как дверца, ведущая в "Нирвану", гостеприимно распахнулась.
– Заходь, пресса, – хмыкнул здоровенный привратник в зэковской телогрейке, заросший до глаз рыжей всклокоченной бородой. – Иннокентий Семеныч тя примут.
Сделав шаг мимо скалящего зубы мужика, я с содроганием услышала скрип запираемой двери. И наконец-то осознала, что попала в рай. Не потому, что была поражена сверкающей красотой ледяных изваяний богов всех мировых религий, заполонивших тщательно расчищенный от снега двор. А потому, что из этого рая будет также трудно вернуться, как из настоящего. Или – еще труднее.
* * *
– Ну, как ты? – Леонид Михеев присел на кровать старого друга Валерия Евсеева, и озабоченно окинул взглядом его восковой бледности лицо.
– Нормально, – вымученно улыбнулся в ответ бывший главврач диагностического центра, помещенный в палату для VIP-персон этого элитного лечебного заведения стараниями бесконечно уважавших его сотрудников. – Но если ты меня сейчас же не заберешь отсюда, Леня, я за свою жизнь не ручаюсь. Слава богу, до инфаркта дело не дошло, но они меня чуть до него не довели своими консилиумами. Еще и сунули в палату для помирающих от скуки олигархов. Сестренки через каждые пять минут забегают, самочувствием интересуются. Обед уже два раза приносили… Я тебя, как друга прошу, Лень, достань мне одежду, и отвези домой!
– Даже не проси Валера! – Михеев отрицательно покачал головой. – Пока полное обследование не пройдешь, и я не услышу от каждого работающего здесь санитара что ты вне опасности, о побеге даже речи не заводи.
– Ну, тогда хоть Маришку мою забери. Ей выспаться надо. Не девочка уже, по три ночи не спать. Сама ведь не уйдет, точно говорю. Тебя только и послушает. Не меня. Никакого доверия собственному мужу!
– Она и меня не послушает, если не уверится, что тебе действительно стало лучше, – усмехнулся Михеев. – Повезло тебе, Валерка, с женой. Я бы такую на руках носил всю жизнь… И за что тебя только бабы любят, кобеля старого? Взять, к примеру, Наташку – твою медсестричку…
– А ты не бери, – нахмурился Евсеев. – К примеру не бери. Просто так забирай. Ей тоже отдохнуть не помешает…
– Думаешь, они просто так уйдут? – с сомнением проворчал Леонид Всеволодович. – Они, по-моему, тут ночевать собрались.
– Этого еще не хватало! – возмущенно фыркнул Валерий Евсеев. И, приподнявшись на кровати, попросил: – Помоги-ка мне встать, Леня. Сейчас я им покажу, кто в доме хозяин. А заодно продемонстрирую свое превосходное самочувствие.
– А не боишься, – поддел Михеев друга, подставляя ему плечо, – что твой зам тебя в коридоре увидит? И пропишет тебе клизмы, за нарушение постельного режима?
– Боюсь, – совершенно серьезно кивнул Евсеев. – Так что, придется тебе на стреме постоять, и вовремя свистнуть. Не разучился еще, старый соловей-разбойник?
– Да уж справлюсь как-нибудь, – фыркнул Михеев, открывая дверь. – Но на все переговоры даю тебе десять минут. А потом самолично затащу в палату, и к кровати привяжу.
– Согласен, – хмыкнул нарушитель постельного режима и, выйдя в коридор, сделал несколько бодрых шагов по направлению к своим добровольным сиделкам.
Михеев тактично отошел в сторону, и сосредоточил внимание на ординаторской, не теряя при этом из виду обтянутую больничным халатом спину Евсеева. Какие аргументы привел его друг в борьбе с женским упрямством, он не слышал. Но не прошло и трех минут, как верные "декабристки" под строгим конвоем бывшего главврача двинулись к выходу из отделения. В несколько прыжков догнав процессию, Михеев пристроился рядом с Валерием Павловичем, чтобы в случае чего успеть его подхватить.
Выйдя на лестничную клетку, Евсеев аккуратно прикрыл за собой двери в терапевтическое отделение, и порывисто чмокнул жену в висок.
– Только не беспокойся за меня. Два-три дня, и меня отсюда выгонят за слишком крепкое здоровье. Лучше постарайся выпроводить Нику из города. Я не знаю, какую игру затеял Крешин, почему отпустил ее, но рисковать не хочу. Хватит того, что он похитил Хуана и Элю…
– Вы ошибаетесь, Валерий Павлович! – Виктор Крешин, перешагивая через две ступеньки, стремительно поднимался по лестнице. Топавшие позади секьюрити едва поспевали за шефом, то и дело отирая пот с бритых висков.
– Какими судьбами, Виктор Николаевич? – предельно вежливо осведомился Евсеев, одной рукой крепко ухватившись за перила, а другой обняв за плечи подавшуюся вперед жену. – Что заставило такого большого и занятого человека совершить восхождение на пятый этаж, позабыв даже о лифте?
– У вас лифт не работает. – Не принял игры Крешин; и, затормозив на верхней ступеньке, повторил: – Вы ошибаетесь, Валерий Павлович. К похищению вашего сына я не имею никакого отношения.
– А как вы тогда узнали, что его похитили? – Выступила из-за спины Михеева дрожащая, но решительная Наталья. – Мы об этом объявление в СМИ не давали.
– У меня свои каналы, Наталья Петровна… – Крешин едва удостоил взглядом помощницу своего идеологического противника. – Поверьте, Валерий Павлович, я действительно здесь ни при чем.
– Я вам не верю, – четко произнес Евсеев. – Никому другому и в голову бы не пришло похищать Хуана. Не знаю, о чем вы думали, но вы сделали свой ход. Теперь очередь за мной.
Синие глаза Крешина расширились, на мгновенье приоткрыв гнездившийся глубоко внутри страх. Но – только на мгновение. По ровному голосу химического магната никто не заподозрил бы, что творится сейчас у него на душе.
– Если вы уже запустили механизм, советую переиграть все обратно, господин Евсеев. Если не ради себя, то хотя бы ради супруги и… дочери.
Правая рука Евсеева, лежащая на плече жены, сжалась в кулак, а левая стиснула перила так крепко, что белые лунки под ногтями посинели. Отстранив Марину, он сделал шаг к олигарху, и тут же был притиснут к стене, рванувшимися из-за спины Крешина охранниками. Их порыв был так стремителен, а желание показать, что они не напрасно едят свой хлеб так велико, что потерявшего равновесие Крешина развернуло на 90 градусов и унесло вниз, заставляя пересчитывать все девятнадцать высоких мраморных ступеней.
Последовавшую сцену можно было назвать немой всего несколько секунд. Тоненько вскрикнула Наташа, громко втянула воздух Марина, а опомнившийся раньше всех Михеев уже исчезал за распахнутой с грохотом дверью отделения. Растерянные секьюрити полными ужаса глазами обводили оставшихся на площадке людей, надеясь, что тело шефа, неподвижно лежащее на нижней ступеньке пролета, им только мерещится.
– Наташа, у тебя есть шприц?! – крикнул Евсеев, неведомым образом очутившийся внизу, и уже щупавший биение пульса на шее своего врага.
Скатившись колобочком по лестнице, Наташа выдернула из своей сумочки одноразовый пятикубовый шприц, и без долгих раздумий передала Евсееву, уже вытащившему какую-то ампулу из кармана халата. А потом молча наблюдала за тем, как умело он вводит лекарство прямо в сонную артерию Крешина, и начинает делать искусственный массаж сердца.