* * *
Все-таки, зря я не послушалась Наташку. Без куртки на улице показалось, мягко говоря, неуютно. Хорошо хоть от ветра не осталось и следа, а бежать до сквера, указанного передавшей Павлу странное приглашение администраторшей, было всего ничего. И почему я, спрашивается, так переполошилась? Уж кто-кто, а он-то может за себя постоять.
Однако он не стоял, а сидел на скамье, торчавшей почти посредине сквера Нефтяников, согнувшись в три погибели и обхватив голову руками.
– Что?! – Я едва не пролетела мимо Павла, и, чтобы затормозить, вынуждена была ухватиться за край скамейки. – Что случилось? Ты в порядке?!
– Да в каком, блин, порядке! – Резким движением он застегнул воротник куртки до самого подбородка. – Опять меня чертова агорафобия прихватила. Давно так хреново не было…
– Давай помогу. – Я перебросила его руку через плечо, и медленно побрела к ресторану, почти волоча на себе еле переставляющего ноги Павла.
Все это с нами уже было. Полгода назад я точно также тащила его на себе, боясь оступиться. А если еще вспомнить, чем закончился тот летний акт милосердия… Я не хотела вспоминать, но у памяти на этот счет было иное мнение. Сладко заныло сердце, а щека, согретая хриплым дыханием моего пациента, кажется, даже покраснела, несмотря на мороз. Чтобы изгнать бесов, заигравших в душе нечто отдаленное напоминающее "Эммануэль", я полузадушено спросила:
– А куда делся тот дедок, что стрелку тебе забил? Бросил, и ушел?
– Не было никакого дедка. – В отличие от меня Павел врал, и не краснел. Даже выругался несколько раз для достоверности, помянув недобрым словом все перепутавшую администраторшу.
Ладно. Я хоть юридических институтов не заканчивала, и в следователи не собиралась подаваться, но связать воедино кое-какие факты могла. У меня вообще с вязанием неплохо получается. Мама научила. Так что, насчет дедка все понятно, можно и к гадалке не ходить, – вербовал он нашего адвоката в двойные агенты. А вот чем этот разговор закончился спрашивать бесполезно – все равно он мне ничего не скажет. Партизан хренов. Псих безбашенный. Его уже сто раз убить могли! И что бы я потом делала?
Как что делала?! Освободилась бы от обнаглевшего мужика, который, даже будучи в полуобморочном состоянии, не забывал свободной рукой меня обнимать, мотивируя сексуальные домогательства заботой о моем неодетом теле. И я, в конце концов, освободилась. Правда, только когда втащила его в прокуренный холл "Бомбея".
– Оба на… – пробормотал мой пациент, наблюдая картину, от которой у меня второй раз за сегодняшний вечер зашлось сердце. Еще бы ему не зайтись, если мы ввалились в ресторан как раз в тот момент, когда Хуан, за спиной которого пряталась донельзя довольная Эля, со всем своим латиноамериканским темпераментом мутузил Иннокентия Бекетова.
Великий гуру и единоличный владелец "Нирваны" активно сопротивлялся, но мой кубинский братец работал кулаками настолько профессионально, что в душе у меня зародилось некое беспокойство. Ну никак не стыковались в моем представлении образ преподавателя высшей математики, и приемы восточных единоборств, которыми он основательно прикладывал Бекетова о ближайшую псевдомраморную колонну. А что, если он вовсе не…
Не успели мои подозрения оформиться в какую-нибудь более-менее членораздельную мысль, как в просторном холле стразу сделалось тесно. Из возмущенно хлопнувших дверей зала на место побоища вылетела четверка разъяренных лакшми, и тут же, как по команде, из-за ближайшей пальмы посыпались охранники, живо растащив драчунов в разные стороны.
– Стоять! – рявкнул Великий гуру на своих телохранительниц, собирающихся набросится на Хуана и удерживающих его секьюрити. – Остыньте, девочки.
"Девочки" замерли буквально в прыжке, и я поразилась, какую власть имел над ними глубокий голос Великого Кеши.
– Возвращайтесь в зал. – Он попытался пошевелить плечами, на которых висели охранники; не сумел, и смачно сплюнул кровь на натуральный индийский ковер. Прежде чем беспрекословно подчиниться, лакшми дали очередь ненавидящих взглядов по всем присутствующим, и молча двинулись к дверям, из которых как раз выбегали мои родители, вместе с перепуганной Наташкой.
– Милицию будем вызывать? – Подошел к Бекетову секьюрити в ладно сидевшем пиджаке, делая знак своим подчиненным отпустить основателя "Белозерского братства".
– Зачем? – криво усмехнулся Бекетов.
– Ну-у… – задумался охранник. – Он же вас избил.
– Вот именно. Избил, – охотно согласился пострадавший. – Но на нашу милицию я не надеюсь. У меня другие заступники.
При этих словах Иннокентий Бекетов многозначительно уставился в лепной потолок, а потом подошел вплотную к Хуану, уже переставшему вырываться из профессионального захвата охраны.
– Ты понял, сука? Ты еще ответишь за это. По закону Кармы ответишь. И мало тебе не покажется, слово даю! – Хмель слетал с Бекетова, как по волшебству. – И вам, охраннички, мать вашу, тоже не поздоровиться. Я в ментовку, конечно, заявлять не буду, но вашему директору звоночек сделаю. Завтра вы уже здесь работать не будете!
– Это почему? – невинно поинтересовался старший из секьюрити.
– Потому что позволили меня избить. Вы все отлично видели, но не торопились вмешиваться, пока мои девочки не появились. А тебя я узнал. Твоя сестра недавно стала одной из нас, вот ты и решил чужими руками со мной рассчитаться!
– Зачем же чужими? – переспросил охранник. – Сейчас приложу свои!
И с разворота влепил Великому гуру кулак в переносицу. Подслушивающие под дверью "лакшми" снова вылетели в холл, и началась всеобщая свалка. Только благодаря какому-то чуду, и взвывшей неподалеку милицейской сирене, мне удалось предотвратить участие в общей буче Хуана, и воспрявшего духом Павла.
– Когти рвем! – возопила я, стараясь перекричать визжащих телохранительниц Великого гуру. – У Хуана документов нет! Скорее, пока менты не заявились!
Похватав свои вещи, мы едва успели завернуть в ближайший двор, как к "Бомбею" подлетели два "воронка", десантировав на освещенную вычурными фонарями площадку не меньше десятка парней с демократизаторами.
– Что-то быстро они, – пробормотал Павел, оценивающе разглядывая влетающих в ресторан милиционеров. – Все самое интересное только началось. Кто их вызвал? Не "лакшми" же?
– Я вызвала, – честно ответила бледная, как северная луна Наташка. – Увидела, что Хуан этому "Великому" врезал, и вызвала. Думала, что Бекетов от Хуана мокрого места не оставит. Он ведь в прошлом боксер неплохой…
– Господи, и откуда ты только все знаешь. Везде свой нос суешь! – раскаленной лавой вырвалось из меня раздражение, под которое тут же попал разлюбезный братец. – И ты, Хуан, тоже хорош! С какого перепугу ты этому сектанту нос расквасил?
– Вот еще! Я совсем не испугался. – Хуан не понял моего оборота. – Я только очень разозлился. Когда увидел, как он Элю за руку схватил.
Услышав такое чистосердечное признание, мама охнула, а отец с шумом выдохнул, только пар белесый заклубился.
– Та-ак… – протянула я, мрачно воззрившись на свою подопечную. Язык не поворачивался назвать ее бывшей.
– И чего ты на меня так смотришь? Не виноватая я! – Похоже, Эля хорошо усвоила, что лучший способ обороны – нападение. – Ты же куда-то испарилась, вот и пришлось мне одной с этим чокнутым разбираться. Полный псих. Как понес какую-то муть о нирване на земле. А потом говорит: мол, еще когда я танцевала, понял, что в этот ресторан привела его сама судьба, дабы узреть земное воплощение какой-то небесной Урваши.
– Кого-кого? – в один голос переспросили Хуан с Павлом.
– Урваши – главная апсара в индийской мифологии, – сообщило человеческое воплощение Большой Советской Энциклопедии, носящее в этой жизни красивое русское имя Наталья. – Апсары – что-то вроде небесных гейш. Красотки, которые богов ублажали. Ну и праведникам некоторым перепадало.
– А-а-а, – протянула Эля. – Это он, значит, Богом себя возомнил. – И задумчиво предположила: – А может, и праведником…
– Почему? – не сразу сообразила я, ныряя вслед за отцом под арку, ведущую на одну из центральных улиц.
– Потому что я должна была его ублажить. Желательно прямо там, в ресторане. Точнее – в мужском туалете.
Выданное Павлом ругательство ясно дало понять, что, узнай он об этом чуть пораньше, от Великого гуру, – Бога или праведника, не осталось бы даже мокрого места.
– Хорошо, что Хуан оказался в нужном месте в нужное время, – констатировала Эля, благодарно захлопав ресницами, и с чувством положила ладошку ему на запястье.
Этот жест, подсмотренный маленькой шпионкой в моем арсенале общения с упрямыми лицами мужского пола, окончательно вывел меня из себя. Это надо же! Ей еще шестнадцати нет, а она уже двадцатишестилетнего мужика охмуряет, в присутствии его родной сестры! Глазки ему строит… А братец тоже хорош! Ишь, растаял… Я такой глупой улыбки отродясь не видела.
– Ну ладно, хватит телячьих нежностей, – пробурчала я, вкладывая все недовольство в один короткий тычок локтем, угодивший Хуану как раз по больному месту. – Давайте машины ловить. Я и Наталья выходим на большую дорогу, а вы ждите за тем рекламным щитом. Так быстрее остановятся.
И, поскольку возражений не последовало, мне оставалось только подхватить школьную подругу, и устремиться к проезжей части.
Мой обманный маневр полностью себя оправдал. Не прошло и пяти минут, как мы с Наташкой поймали сразу две машины; и, подозвав остальных, приступили к трудному делу распределения в них нашей сплоченной в боях компании.
Очевидно, выпитого виски мне все же хватило для того, чтобы частично утратить бдительность, и наплевать на свои телохранительные обязанности, подточенные тайной неприязнью. Иначе я просто не могу объяснить тот факт, что в первой машине компанию мне составили родители, и приставший банным листом Павел. А во вторую, естественно, погрузились Наташка, Хуан и Эля. Всю дорогу до нашей новой квартиры я корила себя за совершенную глупость. Нельзя было кубинца с Элей наедине оставлять! Скромница Наташка в счет явно не шла.
Так что, выбравшись на вольный воздух и расплатившись с водителем, я не спешила присоединиться к зашедшим в подъезд предкам, а осталась на улице поджидать вторую машину. И была бы крайне удивлена, если бы со мной не остался Павел.
– Как бы нас во всероссийский в розыск не объявили, – попыталась я пошутить, чтобы оторвать его от сосредоточенного разглядывания моей, слегка заиндевевшей, фигуры. – Мы же удрали, по счету не заплатив…
– Заплатив. Сразу после того, как все заказали, я пошел и расплатился. На всякий случай. А может, интуиция сработала.
– Что вы, мужчины, в интуиции понимаете? – хмыкнула я. – Вот женская интуиция – это да… А в вас ничего, кроме инстинктов с рефлексами условными и безусловными, природой не заложено.
Словно в подтверждение моих слов о рефлексах и инстинктах Павел, не долго думая, сгреб меня в охапку.
– Ну и что сможет твоя интуиция против моих инстинктов?
Похоже, он не на шутку разошелся, вздернутый вечерними событиями, и мне оставалось только благодарить судьбу за то, что сейчас не лето. Иначе…
– Ты же уедешь завтра, – его шепот отзывался в каждой клеточке моего тела. – Уедешь, и я опять тебя потеряю! Давай, поедем в гостиницу. Слышишь, Ника? Прямо сейчас. Черт тебя побери, да перестань ты недотрогу из себя корчить! Было бы перед кем…
Я опустила веки, чтобы не видеть его блуждающего, почти невменяемого взгляда. Мама дорогая, что же мне делать? Как собака на сене ей богу!
– Поедем, Ника! Сейчас вторая машина подъедет, на ней и рванем.
– Не рванем. – Подстегнутое интуицией сердце ухнуло в пятки с быстротой испуганной антилопы. – Они уже давным-давно должны были подъехать… Значит, что-то случилось.
– Женская интуиция в действии? – Павел нахмурился и, немного погодя, выпустил меня из объятий. – А ведь ты, похоже, права: что-то долго машины нет. Не через Сидней же их везут, в самом деле…
Меня всегда удивляло, как резко у него может меняться настроение. Только что рядом со мной стоял влюбленный мальчишка, а сейчас… Волчьи глаза Павла Челнокова нехорошо прищурились, а в голосе вместо хриплых нот зазвенел металл.
– У тебя мобильник есть? Звони на мой. Я его Эльке отдал, вместо сгоревшего. Номер-то помнишь?
– Да уж не забуду, – буркнула я, раскрывая "ракушку". – До гробовой доски.
– До гробовой доски? – чуть изменившимся голосом переспросил Павел. И, дождавшись, когда я наберу номер, проинструктировал: – Если не ответит, дашь мне. Я сам кое-кому позвоню.
Но не успела я поднести трубку к уху, как во двор, освещая фарами наши застывшие фигуры, въехала машина. Правда, совсем не та, в которую я собственноручно усадила Элю с Хуаном. Несколько секунд долгих гудков, отдававшихся в ухе тревожной сиреной, показались мне вечностью. А потом из затормозившей "Волги" выскочила растрепанная Эля.
Я едва успела перевести дух, прежде чем из распахнутой задней дверцы выбрался согнувшийся в три погибели Хуан. Да так и не распрямился. Мы с Павлом еще бежали к машине, когда Эля и Наташка подхватили Хуана под руки и помогли ему сделать несколько нетвердых шагов.
– Что?! – возопила я во второй раз за сегодняшний вечер. – Что с тобой, Хуан?!
– Ничего страшного… – Успокаивающая улыбка на перекошенном болью лице кубинца выглядела дико.
– Они его ножом! Ножом пырнули, сволочи!! – всхлипнула Эля, у которой я, как эстафетную палочку, переняла Хуана. – Его в больницу надо, а он!..
– А у меня документов нет, – пробормотал кубинец. – Может, и так обойдется…
– Стойте! Не тащите его. Дайте мне посмотреть, – прикрикнула я, и осторожно расстегнула на брате куртку.
Темное пятно, расплывшееся на светло-сером свитере, оказалось совсем небольшим. Странно. Ну и что, что странно! Зато обнадеживающе.
– Давайте домой! – распорядилась я, немного успокаиваясь. – Отец разберется, что к чему. Если надо в больницу, он Хуана и без документов устроит.
Мы как могли быстро затащили кубинца на четвертый этаж, и под мамины охи положили на диван в гостиной.
– Ножом, говорите? – переспросил Валерий Евсеев, осторожно снимая с Хуана свитер и, вглядевшись в небольшую кровоточащую ранку в правом подреберье, отрицательно покачал головой. – Скорее, шилом. Или даже тонкой заточенной спицей.
– Это опасно? – Как всегда после первого приступа эмоций, голос у мамы стал абсолютно спокойным.
– Пока не знаю. Все зависит от того, насколько глубоко его пырнули. Так больно, Хуан? А так? А вот так? Хорошо. Даже отлично!
– Он жить будет? – прошептала Эля, не отрывавшая глаз от пальцев отца, порхающих вокруг раны; или, я бы даже сказала, – ранки.
– А куда он денется? – усмехнулся отец, и я облегченно вздохнула, только сейчас сообразив, что дышала до этого едва ли в четверть глубины. – Это даже не ранение. Так, укол какой-то.
– Но ему было очень плохо… – Эля снова положила руку Хуану на запястье, вызвав во мне приступ праведного гнева.
– Это потому, что они меня сначала ногами пофутболили, – пояснил Хуан. – До сих пор вдохнуть больно.
– Ничего, до свадьбы заживет, – хмыкнул отец, перехватив томный взгляд моей подопечной. – Как это случилось?
– Машина забуксовала на повороте, – встряла молчавшая доселе Наташка. – Водитель попросил Хуана подтолкнуть. Он вышел, а тут четверо в черных масках… Хуан как раз начал машину толкать, их даже не заметил. Все так быстро произошло… Водитель испугался, и газу. Мы с Элей еле-еле остановили его, и бегом назад. А этих уже и след простыл. Только Хуан в позе зародыша на дороге лежит. Хорошо, "Волга" мимо проезжала…
– Понятно, – кивнул отец. – С этим позже разберемся. А сейчас, Ника, сбегай в круглосуточную аптеку на Пролетарской. У нас тут даже йода нет. Ну и еще кое-чего купи; что – я напишу. А деньги…
– Не проблема, – подал голос Павел. – Проблема в том, что я не знаю, где тут аптека.
– А причем тут ты? – не поняла я.
– Притом, что ты никуда не пойдешь! Неужели не ясно, что это нападение – не случайно. Похоже, ваш химический магнат пошел ва-банк. Это – последнее предупреждение.
– Да, похоже… – Мама зябко повела плечами, и обратилась к бывшему омоновцу: – Но разве вам не опасно выходить? Вы ведь объявили себя нашим адвокатом. Не боитесь, что…
– Не боюсь, – усмехнулся Павел. – Я другого боюсь. Но это – уже мои проблемы.
– Я покажу аптеку, – вызвалась пионерка-Наташка. И, поймав мой взгляд, потупилась. – В этих переулках сам черт ногу сломит. Павел ни за что ее сам не найдет…
– Тогда уж я покажу. – Мои руки против воли уперлись в бока. – Я в этот район еще на бальные танцы бегала! Эля, куда ты мой шарф подевала?
– Ты никуда не пойдешь! – Павел ухватил меня за воротник у самой двери. – Только через мой труп.
С этими словами он стянул с меня шапку и, зло щуря глаза, приготовился пресечь мое сопротивление в зародыше. А я некстати вспомнила, как медленно гасли в этих глазах зеленые огоньки, когда пули, выпущенные в меня третьей женой бизнесмена Челнокова, вошли Павлу в спину. И не смогла возразить ни слова.
Наблюдавшие за инцидентом родители, несмотря на серьезность ситуации, имели жутко довольный вид. Господи, неужели они думают, что у меня с Павлом может получиться хоть что-нибудь путное?! Похоже, именно это они и думали. По крайней мере, мама. Она еле сдержала улыбку, когда Павел, отпуская мой воротник, безапелляционно заявил:
– Жена мне будет нужна живая, и желательно здоровая!
– А Наташка, значит, и мертвая сойдет, – ляпнула я, совершенно выбитая из колеи таким предложением руки и сердца.
– Типун тебе на язык, Ника! – Мама даже голос повысила, что случалось с ней крайне редко.
В результате ожесточенных дебатов было решено отпустить Павла одного, снабдив подробной схемой маршрута с самыми точными указаниями. Схему чертили все. И, как всякий коллективный труд она настолько запутала ушедшего в ночь Павла, что вернулся он только через полтора часа, доведя всю нашу женскую половину до состояния, близкого к панике. Когда же целый и невредимый господин адвокат наконец-то позвонил в дверь, то от желающих открыть ему в прихожей сделалось до невозможности тесно.
Вернувшийся Павел, как оказалось, прихватил вдобавок к медицинским лекарствам еще и общенародно проверенные временем лечебные средства. Естественно, сорокоградусные. А кроме того, кое-какие предметы первой необходимости, которые в пустой квартире пришлись как нельзя кстати.
– А он еще и хозяйственный… – как бы между прочим заметила мама, пронося мимо меня несколько рулонов туалетной бумаги. – А ты…
– А что я? Я спать пойду.