Лифт снова коротко проехал и встал. На этот раз она попала в знакомый холл. В нем никого не было. Она быстро забежала в палату, выхватила из шкафа сумку, из-под подушки достала распотрошенный телефончик и заторопилась назад, к лифту. Нажала кнопку, и вдруг сзади послышался возглас: "О, мадемуазель!" Аня оглянулась: от запертой утром деревянной двери к ней спешила сестричка-мулатка с большими удивленными глазами, что-то быстро тараторя по-французски. Аня, не раздумывая, шагнула в лифт и нажала кнопку G. Двери начали сдвигаться, сестричка не успела добежать, и Аня услышала ее последний вопль: "Мадемуазель!"
Она прижала сумку к груди и упрямо наклонила голову: было ясно, что здесь помощи и правды она не получит. Значит, надо выбираться отсюда. Она выскочила из лифта и промчалась мимо стеклянной будочки. Темнокожий сторож только ошеломленно привстал и протянул к ней длинную руку, но Аня, не останавливаясь, полетела по знакомой улице вниз, туда, где утром ее потрясла встававшая из густого сиреневого тумана Эйфелева башня. Сейчас ей казалось, что это единственное родное ей место здесь, в городе Париже.
Убегая, она услышала, как негр в наушниках набирает номер на телефоне, – цифры под пальцами попискивали, как будто их душили.
– Ну и ладно, стучи-стучи, шоколадный заяц! – Аня засмеялась, вспомнив глупую песенку, и помчалась дальше. Она не знала, куда бежит, знала только, что от этого места сейчас надо быть как можно дальше.
20 августа 2008 года, среда, день
Рабочий день после разговора с Ларисой пошел кувырком. Илья звонил куда-то, составлял нужные к завтрашнему процессу бумаги, но из головы не выходил прерывистый голос, какие-то униженные интонации Ларисы.
Что же это делается! Он отшвырнул очередную страницу с холодными юридическими формулировками. Нет, он должен разобраться в этом чертовом деле!
Он взял чистый лист бумаги и бисерным четким почерком набросал план – пока первое, что пришло в голову.
"1. Издательство. Кто из авторов имел конфликты с Л.? Директор? Главный бух-р? Подчиненные?
2. Аня. Школа – директор, кл. руководитель, подруги? Был ли мальчик?
3. Институт? Поступление? Как сдавала экзамены? Не было ли конфликтов?"
Четвертый пункт был самым трудным, и он не знал, где и от кого можно получить недоступную ему информацию. Но, посидев над листом еще минут пятнадцать, решительно дописал:
"4. Личная жизнь? Любовники? Финансовые дела – долги?"
Илья всегда с трудом планировал свои действия, стремясь к исчерпывающему результату: тратил много времени, сил и терпения, черкал, менял последовательность, дополнял, разветвлял пункты на подпункты, объединял параграфы… Но когда детальный план был готов, проработан до хрустальной ясности, он выполнял его с бестрепетностью запущенной из шахты баллистической ракеты.
Пока наспех набросанный план не нравился ему своей неконкретностью, расплывчатостью. Но другого все равно не было, как и времени на его шлифовку и доработку. И он набрал в компьютере строчку "Издательство "Тетра-пресс", адрес, телефоны…".
Секретарша в приемной директора издательства – седая дородная женщина, не Барби в мини-юбке – с порога просветила его рентгеновским взглядом. Он поздоровался, положил на стол визитку. Он знал, что на секретарш его солидный вид, подчеркнутая корректность всегда производят нужное впечатление.
– Вам назначено? – с легкой иронией спросила дама, прекрасно зная, что на самом деле никакой встречи с владельцем адвокатской конторы "Вагнер и партнеры" в расписании ее начальника нет.
– Нет, но дело, к сожалению, не терпит отлагательства, – склонил безупречно причесанную голову Илья. – Пожалуйста, доложите господину Чересову, что я настоятельно прошу принять меня. Не задержу его более десяти минут.
Секретарша выплыла из-за стола, аккуратно открыла дверь в кабинет директора, через пару минут вернулась.
– Алексей Юрьевич просит вас.
В дальнем углу большого кабинета за простым столом светлого дерева Илья увидел мужчину, которого без колебаний счел сверстником – лет сорока или около. Пока тот вставал и выходил навстречу, пока коротко и энергично жал руку, жестом пригласив за другой стол – для переговоров, Илья уже успел составить себе о нем некоторое впечатление. Деловой, хваткий, своими интересами никогда не поступится, с подчиненными строг, с партнерами остер – пальца в рот не клади, но серьезное предложение оценит сразу…
– Алексей Юрьевич, сожалею, что отрываю вас от дел, но ситуация серьезная. Речь идет о вашей сотруднице Ларисе Николаевне Северцевой. Она на отдыхе в Турции, там у нее похитили дочь восемнадцати лет. Пока обстоятельства неясны, никаких требований не выдвинуто, но сама Лариса в состоянии шока. Мне необходимо понять, не было ли у нее на работе конфликтов, участники которых могли бы таким образом свести с ней счеты.
Чересов, все это время спокойно и слегка иронично смотревший на нежданного посетителя, поднял брови.
– А вы, простите… э-э-э, Илья Эдуардович, представляете интересы Ларисы Николаевны?
– В какой-то степени. Я юрист, но к тому же Лариса Николаевна и Аня – близкие мне люди. И я полагаю, что мое вмешательство может оказаться полезным во всех смыслах.
– А консульство в Турции уведомлено? Наше посольство в Турции?
– Да, Лариса… Николаевна сама была в консульстве в Анталии, написала заявление в полицию аэропорта, поскольку девочка пропала там. Но пока никакой новой информации не получено. И я хотел бы повторить свой вопрос: не было ли у нее на работе конфликтных ситуаций с сотрудниками или авторами, которые… могли бы вызвать желание отомстить ей?
– Видите ли… – Чересов побарабанил пальцами по столу. – Я, пожалуй, не очень надежный источник информации в этом случае. Конфликты в редакциях, если и бывают, до меня доходят редко. Помимо тех случаев, когда дело приобретает юридический оборот. Ну, вы понимаете, судебные иски, плагиат и прочее. Но с Ларисой Николаевной за все годы, что я здесь работаю, ничего подобного не происходило.
– Финансовые проблемы? Гонорары авторам? Отклоненные рукописи? Возможно, я преувеличиваю, но не могло ли быть конфликтов на этой почве?
– Хм… Ничего такого я не помню. Возможно, вам лучше поговорить с главным бухгалтером и сотрудниками ее редакции. Я сейчас распоряжусь, вам уделят время.
Чересов подошел к своему столу, нажал кнопку интеркома:
– Лидия Ивановна, зайдите.
Дородная секретарша вошла, кивнула в ответ на указания и снова бесшумно вышла.
– Извините, что оказался так мало информативен. – Чересов протянул руку. – Какая помощь нужна Ларисе Николаевне? Может быть, деньги?
– Да нет, с деньгами как раз проблем нет, благодарю, всего доброго! – Илья ответил на рукопожатие, пошел к двери.
– Вы держите меня в курсе, звоните, если будет информация, – в спину ему проговорил Чересов.
Илья обернулся, коротко поклонился.
Разговор с главным бухгалтером оказался еще короче: никаких претензий по договорам авторы не высказывали, жалоб не писали, документы редакция Ларисы всегда сдавала исправно, без нареканий, планы выполнялись…
Заместительница Ларисы, пожилая, кутавшаяся в вязаный платок Земфира Павловна, тоже ничего особо конфликтного не вспомнила. Она долго и невнятно бормотала себе под нос речь, из которой Илья улавливал лишь отдельные пассажи:
– Авторы всегда недовольны, конечно, бу-бу-бу… но Лариса Николаевна умеет находить общий язык, да и как тут быть довольными – авторские гонорары небольшие, хоть и в других издательствах платят примерно так же, бу-бу-бу… разве что авторам "первого десятка" больше, но их и есть десяток, таких авторов, а где ж их больше взять, если приносят и присылают такую белиберду, прости господи, бу-бу-бу… что приходится не редактировать, а переписывать…
– Калараш! – вдруг хрипло прокаркало из-за стеллажа, у которого притулился столик Земфиры Павловны.
– Что? Что Калараш? – возопила Земфира. – Что вы все со своим Каларашем?
– А то Калараш, что он тут чуть всю редакцию не разнес! – Из-за стеллажа выглянул старик с пушистой седой гривой а-ля Маркс, в накинутой на плечи потертой меховой жилетке.
– Ну что вы, Глеб Петрович, вечно все преувеличиваете! – Земфиру передернуло под платком. – Ну, он пошумел, но он такой и есть, Калараш!
– Пожалуйста, чуть подробнее, – как можно вежливее попросил Илья. – Кто такой Калараш?
Старик Маркс махнул изящной рукой, пальцы у него были похожи на тонкие бамбучины.
– Сумасшедший! Книжки пишет про самосовершенствование – бред помраченного сознания. Наговоры-установки, стишки-установки и прочее. "Мой дух окреп и тело укрепит, восстану я, дух тело озарит!" Лариса ему сто раз объясняла, что мы печатаем художественную литературу, а не псевдомедицинскую, так он куда только не жаловался, и ей угрожал, и к заму ходил.
– А что он собой представляет? – Илья насторожился на слово "угрожал".
– Целитель, черт его не знает! – Маркс отхлебнул из гигантской чашки с цветочками. – Бывший учитель физкультуры, что ли! Говорит: а у меня художественная литература, только не бесполезная, как простые стихи, а с пользой для здоровья! "Посильно укрепляй ты мускул, и в нем поселится корпускул!"
– А адрес его у вас, случайно, не сохранился?
– У нас нет! – пискнула Земфира.
– Мы его не печатали ни разу, – пробасил Маркс. – Зато его в издательстве "Темпора" пачками печатают, там наверняка знают.
– И между прочим, хорошие деньги делают, а вы говорите: сумасшедший! – еще раз пискнула Земфира.
– Так его ж такие же сумасшедшие и читают, – захохотал Маркс. – И цена его книжкам – двугривенный, и то в базарный день!
Илья не стал дослушивать творческий спор редакторов, поклонился и вышел. Первый пункт плана не принес никакого результата: ясно бы ло что безумный стихотворец вполне удовлетворен своей писательской карьерой в издательстве "Темпора" и не стал бы мстить недальновидному редактору, который сам отказался от своего счастья.
20 августа 2008 года, среда, день
Вернувшись в номер, Лариса обессиленно легла на кровать. Маша присела рядом, смотреть на изможденное лицо, мертвые глаза подруги не было никакой возможности. Но она решительно тряхнула короткой стрижкой, взяла Ларису за руку:
– Ты, знаешь что, не разваливайся! Давай-ка все еще раз мне расскажи как можно подробнее. Я же только от Нателки всю историю слышала, а может, там есть какие-то важные детали!
Лариса замученно прикрыла веки, из-под них блеснули слезы. "Прямо как больная собака – терпит молча, не жалуется", – кольнуло Машу в сердце.
– Давай-давай, рассказывай! – потрясла она ладонь подруги. Ясно было, что никакого толку от Ларки сейчас не добьешься, но невозможно было дать ей полностью погрузиться в свое горе.
– Я не могу, Маш, правда не могу, – еле слышно прошептала она. – Я уже столько раз рассказывала… И все напрасно…
– Нет, дорогая, родная моя, не напрасно, не напрасно! – Маша склонилась к лицу Ларисы взяла ее ладонями за щеки. – Ну, посмотри на меня! Мы найдем ее, слышишь? Обязательно найдем! Надо только понять, за какую ниточку дернуть! Ну, рассказывай!
Лариса нехотя, часто останавливаясь – перехватывало горло, – еще раз рассказала все с самого начала. Как они ссорились еще дома, как сели в самолет, как Аня пошла в туалет, а Лариса стояла в очереди и сердилась на нее… Потом рассказала про визит в консульство, про страшную старуху цыганку на улице…
Маша слушала и понимала, что так ничего добиться нельзя: Лариса помнила уже только то, что рассказывала другим. А ей надо было воссоздать всю картину полностью, даже с теми деталями, которых Лариса могла и не заметить, упустить, потому что ее ум был парализован страхом за Анечку, а мысли перескакивали с одного на другое. Маша не раз занималась журналистскими расследованиями и знала, что порой мимолетно оброненное в разговоре со случайным свидетелем слово, самая мелкая деталь могут привести к открытию очень важного – того, что, собственно, и делало всю работу успешной.
– Знаешь, нам надо поехать туда, и ты мне все-все покажешь прямо там, в аэропорту, ладно? А то я не могу себе представить это место: куда она ушла, куда ты потом пошла… А это важно! Вставай, поедем с тобой в аэропорт, заодно и в полицию наведаемся. Тут есть кто-нибудь – ну, гид, служащий какой-нибудь из наших, кто потурецки говорит свободно? Боюсь, по-английски нам с тобой многого не расскажут.
– Не знаю, – прошелестела Лариса. – Я же ни с кем тут не общалась… Только на ресепшне.
У стойки регистрации Маша быстро выяснила, что среди гидов есть несколько человек из России. Но по-турецки свободно говорит только Равиль. Худого чернявого Равиля они нашли возле пул-бара. Он вовсю флиртовал с двумя хорошенькими блондинками, видно, из нового заезда.
– Вы Равиль? – Маша решительно подошла к юноше, прервав какой-то веселый разговор. Блондинки недовольно замолкли. – Нам нужна ваша помощь! Отойдемте в сторонку.
Она быстро рассказала всю историю Равилю, тот все время испуганно косился на Ларису, безучастно стоявшую в стороне.
– Вы понимаете, нам без хорошего турецкого там, в аэропорту, ничего не узнать. Помогите, пожалуйста, я вас очень прошу! Поедемте с нами, я заплачу за услуги. Сколько вы хотите: сто долларов, двести?
– Я не знаю… Я же на работе. Мне надо согласовать с фирмой, я не могу оставить группу, у меня инструктаж в шестнадцать часов, – бормотал Равиль с мягким восточным акцентом. – Я должен спросить старшего…
– Давайте номер, я сама все объясню вашему старшему! – Маша решительно протянула руку, и он безропотно набрал номер на сотовом и подал ей трубку.
Старшим оказалась немолодая, судя по голосу, сильно курящая женщина, которая сначала долго кудахтала, что нельзя, порядок, расписание… Но когда Маша пообещала ей грандиозный международный скандал с упоминанием ее турфирмы, сдалась и разрешила Равилю сопровождать настырную русскую в аэропорт Анталии. Равиль заметно повеселел и побежал ловить такси. Маша удовлетворенно кивнула и потянула Ларису за ним.
20 августа 2008 года, среда, день
Аня во второй раз проделала знакомый путь и вновь оказалась на площади с недовольным всадником на позеленевшем коне. Куда идти, она понятия не имела, но сейчас это было совсем не важно – главное, подальше от больницы, в которой ее держали. Она еще раз полюбовалась панорамой Сены с высокой площадки – туристов с фотокамерами, галдящими на разных языках, на ней заметно прибавилось.
Потом обошла дом с колоннами сбоку, долго спускалась по каким-то извилистым улочкам и вышла к мосту. Великая башня теперь парила высоко в небе и отсюда казалась значительно более внушительной – просто железным монстром на раскоряченных ногах. Вода в реке играла солнечными бликами, по ней бегали туда и сюда теплоходы, похожие на московские речные трамвайчики.
Аня перешла через мост, разглядывая все вокруг широко раскрытыми глазами. Голова слегка кружилась, хотелось есть. Она присела на скамейку, достала кошелек. Возвращаясь из редких зарубежных командировок, мама всегда отдавала ей в копилку неизрасходованные мелкие иностранные деньги. "Когда-нибудь пригодится на метро! – смеялась она. – Вот поедем с тобой в Париж, а ты будешь при деньгах!" Бедная мамочка, где она сейчас? Здорова ли она, жива ли, или ее вообще уже нет на свете?
Аня сдержала подступившие к глазам слезы: нет, нельзя раскисать, все будет хорошо! Маму она найдет обязательно и тогда скажет, как сильно ее любит, и как сильно скучает!
Пересчитала несколько купюр и монетки. Получилось восемь евро и шестьдесят пять центов и еще бумажка в пять долларов. Как это она сообразила достать их из синей керамической свиньи, в которую бросала мелочь, – ей нравилось, что при этом свинка довольно хрюкала. Ладно, спасибо хрюшке, вот увидит по дороге кафе, можно будет съесть круассан и выпить кофе.
Она долго шла вперед, поворачивала, спускалась вниз и поднималась. Становилось жарко, сильно хотелось пить, губы пересохли и даже потрескались.
Транспорта на широких улицах было много, сновали туда-сюда люди. Потом она вышла к просторному скверу, вдалеке был виден большой фонтан. Она добрела до фонтана, поболтала ладошками в холодной воде. Очень хотелось напиться прямо из тонкой струи, бьющей из-под гранитного парапета, но она постеснялась. Обтерла лицо мокрой ладонью, села на широкую скамейку. На другом конце расположилась дама с десятком ярких магазинных пакетов. Дама чем-то шуршала, разглядывая покупки внутри пакетов, потом достала сотовый.
– Дим? – вдруг громко заговорила она по-русски. – Ты где? Я? Я тут, недалеко от "Галери Лафайет". Да ну, цены – зашибись! И кто только говорил, что в Париже все деше-е-вле? Да не, не сильно! Ну, может, тыщи полторы, не больше. Ты где? А до меня дойдешь? Ну ладно, возьму такси, жди. Жрать хочу, подыхаю! Жди, закажи чего-нибудь! Только не фуа-гру эту, терпеть не могу, чего хорошего? Ну, давай, ну, пока!
Аня сидела замерев, сердце сильно билось, ей казалось, это даже было видно со стороны. Женщина русская, может, попросить помощи? Ну хоть позвонить маме! Неудобно, конечно, но неужели не поможет? Дама все шуршала пакетами, пихала один в другой…
– Простите, пожалуйста, вы не могли бы мне помочь? – Аня развернулась к женщине, прижав руку к груди. – Мне очень нужно позвонить, а у меня телефон не работает.
– Что? – испуганно вскрикнула дама. – Что надо?
– Понимаете, я потеряла маму, а телефон не работает… – Аня подвинулась ближе. – Позвольте мне, пожалуйста, позвонить, я вас очень прошу! Я не больше минуты, вот, у меня есть деньги. – Она поспешно порылась в сумке, достала бумажку в пять долларов. – Я заплачу, если нужно…
– Да, а кошелек тебе, случаем, не отдать? – Дама сурово сдвинула брови, подгребла к себе пакеты. – Чего тебе надо? Развелось тут попрошаек-нищебродов! Тебе телефон, а ты схватишь – и деру? Иди отсюда, наркоманка несчастная! Париж им подавай, а у самих ни гроша за душой. Иди-иди! Телефон ей отдай!
– Да нет, вы не так поняли, мне только позвонить! – Аня едва не заплакала, так обидно и грубо с ней никто еще не разговаривал. – Мне только маме сообщить, где я. Зачем вы…
– Иди, попрошайка! – Дама подхватила пакеты и быстро пошла в сторону широкой улицы, по которой неслись сверкающие на солнце автомобили. – Везде русских развелось, плюнуть некуда!
Аня растерянно смотрела ей вслед, потом слезы сами потекли из глаз, она хлюпала носом и вытирала щеки рукавом.