Вилен Кудимов
Те, кто нынче рулит всеми делами, молодые, да ранние, – люди, как правило, бездушные и холодные, словно роботы. И невозмутимые, будто рыбы. Их только запах денег возбуждает. И ничего святого для них обычно не существует. Даже такой вещи, как корпоративная солидарность.
Так думал полковник ФСБ в отставке Вилен Витальевич Кудимов после встречи и беседы с действующим полковником, бывшим коллегой Антоном Петровичем Читовым. Нет, принял его Читов со всем возможным уважением. Долго жал руку, сказал комплимент по поводу того, как браво выглядит, невзирая на годы, Вилен Витальевич. Усадил за отдельный столик, велел принести чаю. Но при этом глаза его и лицо были лицом карпа или щуки – равнодушные и холодные-холодные, словно их с Виленом разделял не один полированный стол и пара метров воздушного пространства, а бесконечная даль во много-много галактик и световых лет. Высказался по поводу смерти Леры:
– От лица службы и от себя лично выражаю глубокие соболезнования по поводы кончины вашей супруги Валерии Фёдоровны Кудимовой. – Однако ни по лицу его, ни по глазам ни малейшего соболезнования не было видно и не чувствовалось.
А когда Вилен завёл речь о деле, о том, чтобы покарать фактическую убийцу Леры, девчонку Спесивцеву, хозяин кабинета высказал следующее.
– Я бы посоветовал вам, Вилен Витальевич, с помощью наших соседей, – то есть полиции, понял Вилен, – возбудиться, – то есть возбудить уголовное дело, – по статье сто восемнадцатой УК, а именно: причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности, повлекшего смерть человека. С доказательной базой будет сложновато, но можно получить показания официантки, правильно? Она установлена. Да и сама, – Читов заглянул в листочек-шпаргалку, лежавший перед ним, – обидчица ваша, Спесивцева Виктория Викторовна, не отрицает, что наносила вашей покойной супруге словесные выпады, которые можно трактовать как серьёзные оскорбления, унижающие честь и достоинство глубокоуважаемой Валерии Фёдоровны, что в дальнейшем повлекло инфаркт и последующую смерть.
– Чем это ей, девчонке Спесивцевой, грозит?
Читов снова заглянул в шпаргалку.
– Исправительные работы на срок до двух лет. Либо штраф до восьмидесяти тысяч рублей, или в размере её полугодовой зарплаты. Но для этого вам, Вилен Витальевич, следует обратиться в полицию по месту совершения преступления. Они проведут оперативно-разыскные мероприятия, а затем вызовут повесткой обвиняемую и, в случае необходимости, передадут дело в следственный комитет.
– То есть вы от дела отстраняетесь? – Вилен пристально глянул в глаза бывшему коллеге, юному и бо́рзому.
– Помилуйте, Вилен Витальевич, а мы-то что можем? – развёл руками Читов.
– И смерть бывшей сотрудницы, которая на вас и во благо своей Отчизны больше пяти десятков лет проработала, для вас пустой звук? – начал заводиться Вилен.
Хозяин кабинета даже в лице не переменился, ни одним мускулом не дрогнул.
– Мы с вами, дорогой Вилен Витальевич, живём, слава богу, в правовом государстве. И текущий сложный момент требует от нас постоянно находиться в правовом поле, невзирая на лица, должности и звания.
– Всё понятно, – тяжело молвил Кудимов и принялся подниматься, и тут на бесстрастном лице Читова впервые за всё время разговора мелькнуло нечто человеческое, а именно – облегчение и удовлетворение от того, что посетитель наконец уходит. Но вслух он проговорил: "Мы глубоко и всемерно сочувствуем вашему горю, уважаемый Вилен Витальевич".
Кудимов выполз из-за стола и побрёл к выходу из кабинета, опираясь на палку. "Плохо быть старым, – думал он. – Когда ты стар и вышел в тираж, ты перестаёшь быть нужным. Всем – и бывшим коллегам тоже". Он даже не стал прощаться с Читовым, жать ему протянутую руку. Но в момент, когда открывал дверь, ведущую в предбанник, в голове Вилена выкристаллизовалась мысль, которую он, как оказалось, лелеял и нянчил всё то время, что минуло с тех пор, как не стало горячо любимой жены. А именно: "За смерть Леры я должен отомстить сам".
Чего греха таить, когда-то, сто лет назад, он женился на Лерке Старостиной совсем не по любви. Скорее, конечно, по расчёту. Она была далеко не красавицей: высоченной, сутуловатой, с лошадиным лицом. Зато она была, в отличие от Вилена, москвичкой. И у неё имелся влиятельный и сиятельный отец, Фёдор Степанович Старостин, в прошлом генерал МГБ, а в пору Виленова жениховства – освобождённый секретарь парткома крупного столичного завода. И, как следствие, у Старостиных имелись пятикомнатная квартира на Кутузовском проспекте, дача в Барвихе, персональный автомобиль с шофёром и прислуга. С тех пор как в конце пятидесятых пятикурсник Вилен посватался к Лере, утекло множество рек и вешних вод. Лера в роли спутницы жизни оказалась умнейшей и преданнейшей женщиной. И вместе, рядом, за пятьдесят с лишним лет брака и совместного проживания, чего они только не испытали. Было и убийство, которое совершила из ревности Лера и которое Вилен вместе с генералом Старостиным успешно покрыл и прикрыл. Была Лерина многолетняя работа в качестве двойного агента на американскую разведку – в течение многих лет им вдвоём удавалось водить за нос своих коллег-противников из Лэнгли, скармливать им мегабайты дезинформации. Но главное, они оставались вместе – делили горести и радости, невзгоды и достижения.
И вдруг какая-то писюшка, провинциальная хипстерша, возомнившая себя посланцем Господа Бога, набрасывается на Валерию Фёдоровну, которая старше неё в три раза, с дикими обвинениями. В буквальном смысле доводит её до смерти. Да, Лерочка Кудимова была далеко не молода, да, ей было под восемьдесят, но она была ещё для своих лет относительно здорова и могла бы жить ещё и жить! Он ведь, Вилен – живёт! Несмотря на свой артроз и титановые пластины в тазобедренных суставах! Живёт, оставшись один, совсем один в этом мире, без ставшей за минувшие десятилетия столь привычной, близкой и родной, как дыхание – без своей Лерочки!
О ней, ушедшей, напоминало всё вокруг и каждую минуту. Он просыпался – они давно уже спали в разных комнатах – в своей одинокой квартире и не слышал теперь – она всегда вставала раньше него, – как она возится на кухне, готовит ему завтрак, печёт сырнички или оладушки, варит кофе, слушает на кухне вполуха новости по старорежимной трёхпрограммной радиоточке. А теперь он открывал глаза – и лишь тишина огромной и пустой квартиры на Кутузовском была ему ответом. И огромный фотографический портрет Леры в траурной рамке. Немолодой, но улыбающейся и красивой. И постепенно испаряющаяся рюмка водки перед карточкой, покрытая кусочком бородинского хлеба.
А Вилену стало даже не с кем поговорить. Перемолвиться словом. Он может теперь сколько угодно шептать, звать, даже кричать: "Лерочка, Лерочка, Лерочка!" – но она не ответит.
Ему, Вилену, тоже было под восемьдесят. Тоже жизнь подходила к концу. Но он не допускал даже мысли о том, что уйдёт, а она – та, которую он любил, как выяснилось, больше жизни, так и останется не отомщённой.
Некогда Вилен Витальевич Кудимов был действующим сотрудником и полковником, а Валера Евстафьев – молодым лейтенантом.
Минуло с той поры почти тридцать лет, и Кудимов давно в отставке, а Евстафьев сделал карьеру – правда, у соседей – и стал генерал-майором полиции и начальником управления в государственной службе по контролю за оборотом наркотиков (ГСКН). Но когда они встретились, былая, тридцатилетней давности, субординация меж ними сохранялась, и генерал-майор был для Кудимова "ты" и "Валерой", а тот, полковник в отставке, для Евстафьева – "вы" и "Виленом Витальевичем".
Они съехались в начале осени, в субботу. Договорились встретиться на Ленинских горах, на свежем воздухе – подобного рода разговоры в служебных кабинетах, да и вообще в закрытых помещениях, включая автомобили, не ведутся.
Много ходить Вилену с его возрастом и суставами было тяжело. Поэтому присели на лавочку. Стояла тихая и солнечная осень, золотились деревья, и на солнце было даже жарко.
Все годы, прошедшие с момента, как Вилен вышел в отставку, связь между ним и Евстафьевым не терялась. Тот, несмотря на прошедшие годы и служебный рост, относился к Кудимову подчёркнуто уважительно. Поздравлял с праздниками, общегражданскими и профессиональными, передавал приветы Валерии Фёдоровне, пересылал при случае гостинцы: то кусман мяса после удачной охоты на лося, то байкальского омуля, то белорусского сальца. Но достаточно ли было впитанного в молодости уважения и признательности за когда-то данные уроки мастерства для того, чтобы совершить то, о чём он генерал-майора попросит?
Кудимов первым делом рассказал о Лере и о том, как молодая проглядушка её фактически убила. "Соболезную вам, Вилен Витальевич, – откликнулся Валерий. – Сочувствую вашему горю".
– Сочувствовать мало. Надо помочь.
– Чем могу?
Вилен поделился своими соображениями.
Генерал-майор, разумеется, на встречу прибыл не в форме, а в гражданке; виски его начинали седеть; далеко не мальчик, конечно, каким его помнил Вилен. Он внимательно выслушал эскиз операции, крупными чертами набросанный Виленом, и лицо его дрогнуло.
– Зачем так сложно, Вилен Витальевич! – воскликнул он. – Хотите поквитаться? Что ж, глубоко вас понимаю. И даже одобряю. И готов помочь. Но к чему огороды городить? Давайте найду вам пару отморозков, они за тысячу "зелёных" – да что там тысячу, за дозу – ухайдокают вашу обидчицу, надругаются в особо циничной форме, так что она потом до конца жизни под себя ходить будет.
– Я думаю, – убеждённо проговорил Кудимов, – одних только физических страданий девчонке явно мало будет. Я хочу, чтобы она страдала ежедневно, ежечасно, физически и морально, в течение долгого ряда лет.
– Что ж, понимаю.
– Понимать – мало. Помочь готов?
– Для вас – всегда, дорогой Вилен Витальевич. Но понимаете, я-то, конечно, ради вас, во имя всего, что вы некогда для меня сделали и научили уму-разуму, буду действовать совершенно бескорыстно. Однако людей, которым придётся выполнять задуманную вами оперативную комбинацию, я считаю, просто необходимо будет материально простимулировать. Чтобы у них имелась определённая заинтересованность в успешном осуществлении мероприятия. И у следователя, ведущего дело, и у оперативников, обеспечивающих сопровождение.
Генерал-майор слегка лукавил, но только самую малость. Если Вилен Витальевич такой упёртый и такой богатый, что готов будет это дельце проплатить, то почему бы самому не погреть слегка на этом руки? Ведь, в конце концов, ему, Евстафьеву, придётся весь процесс организовывать и направлять.
– О какой сумме может идти речь? – деловито осведомился старик Кудимов.
– Думаю, – негромко молвил генерал-майор, – в сотню у.е. можно уложиться.
– Сто тысяч американских долларов? – уточнил Вилен.
– Полагаю, хватит.
Если старик такой дурак, подумал Евстафьев, что готов ради своей прихоти бросать на ветер настолько большие суммы (и они у него есть), то он не станет ему препятствовать. Наоборот, поможет. Однако генерал-майор всё-таки не сразу даже поверил своим ушам, когда услышал:
– Да, я соберу деньги. Все целиком.
– Предоплата, как говорится, сто процентов.
– Передать лично тебе?
– Да, конечно.
Деньги у Кудимова имелись. Ещё когда жива была Лера, они реализовали старую дачу тестя, генерала Старостина. Дача, полученная ещё при Сталине, сразу после войны, счастливо располагалась в модной нынче Барвихе. Деревянный домик на четыре комнаты, разумеется, никого в нынешние времена не интересовал, но вот тридцать соток земли в столь престижном месте котировались. Покупатель (дело было до кризиса) нашёлся сразу же. За громадный участок, унаследованный Кудимовыми, он выложил миллион американских баксов.
Детей у Вилена с Лерой так и не появилось. Врачи говорили, надо лечиться, да Лерка всё откладывала. Она считала, что её жизнь и судьба двойного агента не позволяет брать на себя ответственность перед будущим поколением. А супруг молчаливо понимал это и не настаивал. Может быть, проявил малодушие. Может, оказался слишком опасливым. Но что сейчас судить? Время давно упущено, поезд ушёл. Все последние десятилетия Лера с Виленом жили вдвоём, жили друг для друга. Порой схватывались между собой, собачились, не разговаривали по несколько суток. Потом мирились. И всё больше времени проводили вместе – работы становилось меньше, уходили в немыслимые дали знакомые и родственники. Поневоле оставалось тереться друг о друга: отправлялись гулять в парки и в магазины, ездили в санаторий или выбирались на экскурсию в Петербург.
Деньги, полученные от продажи дачи, потихоньку тратили на себя, лелеяли мечту съездить в кругосветное путешествие. Но теперь, когда Кудимов остался один, финансы потеряли для него всякую ценность. Сколько там ему ещё осталось – год, два, пять? Лучше вложить ненавистные американские дензнаки в организацию мести за супругу. Хорошей мести, качественной – такой, чтобы всю жизнь той девчонке поломать и искалечить.
После предварительной договорённости с генералом Евстафьевым разработать операцию Кудимов решил сам. Хвала Всевышнему, теперь появились социальные сети, в которых молодые охотно сидели – и этим сами на себя собирали и обнародовали оперативный материал. Исходя из анализа соцсетей, Вилен довольно быстро узнал, что постоянно проживает убийца его жены в областном городе М., работает – занимается продажами, и помолвлена с неким Ярославом Новгородовым. Сначала по соцсетям, а потом с помощью другого своего ученика он пробил по базам ФСБ этого жениха. Выяснилось: он никто и звать его никак. Юнец, восемьдесят восьмого года рождения – даже младше Спесивцевой, – окончил университет в М., работает торговым представителем. И нет у него в семье или среди близких никого из силовиков, от которых, в случае чего, можно ждать хоть какого-то отпора. Как нет таковых и в среде, связанной непосредственно со Спесивцевой – да у той и вовсе никаких родственников не имелось. Мать скончалась в десятом году, человек, числившийся отцом – Виктор Шербинский, – отправился в мир иной двумя годами позже.
Исходя из анализа личности объекта, а также из возможностей своих друзей, учеников и прочих связей, у Кудимова выкристаллизовался план. Для его осуществления не понадобилось особенно многое.
Очень удачно получилось, что компания, где служила Спесивцева, продвигала в городе М., М-ской области и сопредельных регионах товары X, Y и Z. Производил их концерн "Карибиэн", в котором до главы российского представительства дослужился ученик Вилена по имени Ваня Зайцев. И при помощи генерала Евстафьева, служившего в ГСКН – Государственном комитете по контролю за оборотом наркотиков, – была составлена оперативная комбинация, в которой фигурировала автомашина марки "Фольксваген-Гольф" в качестве ценного приза от концерна, а также пакет героина под обшивкой в багажнике.
Юрий Владиславович Иноземцев
Когда появились социальные сети, Юра не стал их фанатом и активным пользователем, но аккаунты в самых популярных завёл. Вроде считалось, что профессору американского университета, человеку публичному, так положено. Благодаря соцсетям его отыскала пара друзей – давно забытых, из России, школьных и с факультета. Ничего, кроме обмена фотками и краткими сведениями, как сложилась жизнь, это не принесло, и новой дружбы не вспыхнуло.
Но однажды, году этак в две тысячи девятом, он получил письмо, которое его взволновало. Точнее, сначала в одну из сетей пришло личное сообщение – от его старой любви Валентины Спесивцевой, из России. Она хотела написать ему и запрашивала электронный адрес. В её аккаунте имелась, конечно, фотография, и Иноземцев её посмотрел. С карточки смотрела на него немолодая, усталая, полноватая женщина. Какие-то осколки, обломки былой привлекательности ещё блистали в её глазах, но в целом это походило на руины некогда прекрасного замка: ты понимаешь, каким он был блестящим, и сожалеешь, что его лучшие годы давно позади. Да и тот факт, что она на пять годков его старше – тогда, когда им было около тридцатника, мало играл роли, а теперь, когда она перевалила за пятьдесят, сказывался. Понимая, что и сам он за истекшие двадцать лет, конечно, изменился, и далеко не в лучшую сторону, Иноземцев послал Спесивцевой свой мэйл. Пришедшее в ответ письмо поразило его.
После обычных расшаркиваний – "как дела, как жизнь?" – былая возлюбленная сообщала Юре следующее. Живёт она вместе со своей двадцатилетней дочерью Викторией в областном российском городе М. Работает фрилансером, пишет и переводит книги, получает достаточно; дочка Вика – умница и красотка, скоро заканчивает местный университет по модной специальности "маркетинг".
"Словом, всё у нас хорошо, – повествовала она дальше, – и мы ни в чём не нуждаемся, и я бы никогда не побеспокоила тебя, когда бы не одно "но", которое заключается в следующем. Дело в том, что я больна. Серьёзно. Неизлечимо. У меня рак. Четвёртая стадия. И я скоро умру.
Повторяю: для тебя, Юра, это ничего не значит. И я не хочу и не собираюсь у тебя ничего просить. За исключением одного. Дело в том, что человек, которого моя Вика считает своим отцом, – при словах "считает отцом" внутри Иноземцева тихонько прозвонил звоночек, – ты его знаешь, по крайней мере, понаслышке, – Виктор Ефимович Шербинский – он очень стар, гораздо старше меня. Он, конечно, заботится, по мере сил и возможностей, о моей Вике, но ему за восемьдесят. И обычный порядок вещей свидетельствует, что – дай бог, конечно, ему долгих лет жизни – он скоро последует вслед за мной в края, откуда нет возврата. В итоге моя бедненькая Вика останется на этой земле круглой сиротой.
Я, конечно, постаралась подготовить её к жизни и всячески обеспечить. У нас хорошая трёхкомнатная квартира в центре города М., у Вики есть своя машина, – тут Юрий усмешливо подумал, что Валентина не изжила извечную советскую привычку мерить благосостояние машинами и квартирами. – Однако слава богу, что ты не испытал сиротства – а вот я росла без отца и без матери, и поэтому очень хорошо представляю себе, каким одиноким и незащищённым перед лицом всевозможных невзгод является сирота. Но дело в том, что – открою тебе тайну – даже после того, как покинет этот мир Шербинский (дай бог ему долгих лет), моя Викуся фактически окажется не совсем сиротой. Потому что у неё останешься ТЫ.