Интересно другое. Столь драматические события в жизни Ярослава происходили в квартире его родителей в городе М. глубокой ночью с пятницы на субботу, когда никаких наркотиков в жизни Виктории ещё не случилось. Когда она, счастливая, позировала перед объективами видео– и фотокамер рядом с новеньким "Гольфом" в разноцветных шариках. Когда Павлик вёз её вечером в столичную квартиру на Рижской. Поэтому если бы Ярослав не отрёкся от своей невесты сразу и безоговорочно, а показал бы, грубо говоря, что у него есть яйца не только для того, чтобы трахать проституток – если б повёл себя, как мужчина, и, для начала, позвонил в Москву Вике, рассказал о случившемся, он мог бы предупредить её, и наша история повернулась бы совсем иным боком. Но он не дёрнулся, не упредил, даже номер невесты не набрал, чтобы поинтересоваться, как она там.
Поэтому на следующее утро, в восемь утра, в компании другого предателя, Павлика, Вика, ни о чём не подозревая, отправилась верхом на только что подаренном ей троянском коне навстречу своей судьбе.
Юрий Иноземцев
Всё, что поведала Юрию Вика, он тем же вечером пересказал отцу, Владиславу Дмитриевичу Иноземцеву, как раньше сообщил о вновь обретённой дочери.
Сначала Юра воздел руки в свойственной эмигранту непонятливости: "Да как такое может случиться?! Чтобы человек заказал – как водку в ресторане заказывают – уголовное дело против другого человека?!"
– О-о, – протянул отец с чувством превосходства, свойственным жителям метрополии (по отношению к уехавшим и оторвавшимся от нашей действительности), – в России теперь очень многое позволительно. Были бы власть и (или) деньги. Поэтому данная история меня совершенно не удивляет. Странно только, зачем Вилен столь сложный способ избрал. Мог бы нанять отморозков, чтоб выстрелили Вике в спину, как Немцову, или избили, как журналиста Кашина.
Юра и про Немцова, и про Кашина знал – был подписан в Сети на русскоязычные СМИ и новостные сайты. Поэтому не стал далее сотрясать воздух своим возмущением, а перевёл разговор в деловую плоскость.
Они сидели на кухне в квартире папани на улице Дмитрия Ульянова и распивали чаи. Владик в силу возраста не употреблял больше спиртного – и Юра, зная собственную слабость к алкоголю, тоже себе не позволял. Америка – страна жёсткая. Пьющий, а тем паче эмигрант, ни на какой успех там рассчитывать не может. Поэтому Иноземцев-младший даже в отпуске не расслаблялся, не ослаблял поводья. Тем более что требовалось действовать. Как-то спасти Вику. Дочку. Наверное, дочку.
Старик отец припечатал: "Вилен всегда – а я с ним с пятьдесят третьего года знаком, с первого курса, с ума сойти, как долго! – был жуком, прохиндеем, карьеристом. Но я не думал, что он может так по-подлому мстить. Бросить невинного человека в тюрьму. И кого? Девчонку, которая ему во внучки годится! Нет, я с ним встречусь! Я всё ему выскажу!"
– "Выскажу"! И думаешь, батя, ты его этим проймёшь? Нет, надо найти что-то в его жизни, чего он испугается. Заставить его дать с Викой обратный ход.
– А чего может испугаться человек на пороге восьмидесятилетия? – резонно возразил отец. – Уже и смерти не так боишься, как в молодости, да и боли физической – знаю по себе.
– Может, что-то было в жизни такое, чего он стыдится, чего не хотел бы вспоминать?
– Вилен всегда был закрытым парнем, очень себе на уме. Он напрямую никогда не говорил, где служит, чем занимается. Но по каким-то намёкам, словечкам, я понимал: работает он в ка-гэ-бэ. Как тесть его, генерал Старостин. А такие люди порочащих их следов не оставляют – по крайней мере, на поверхности.
– А что, если я всю эту ситуацию сделаю достоянием гласности? И то, как Валерия Кудимова в пятьдесят девятом Жанну Спесивцеву убила. И то, как внучка Жанны Вика постаралась сейчас Кудимовой отомстить. И как, в свою очередь, попалась на месть Вилена. Я всё-таки по образованию журналист. И связи, наверное, сохранились, с кем я в восьмидесятые работал. И с иностранными корреспондентами, кто в Москве аккредитован, я знаком. Кое-кого даже в Штатах русской литературе учил.
Владислав Дмитриевич развёл руками.
– Зыбкая история получается, неосязаемая. Никаких доказательств, что Вилен в деле Вики замешан, кроме тех слов конвойной, а их ни к протоколу, ни к статье не подошьёшь.
Так ни до чего и не договорившись, разошлись по комнатам спать.
Квартира, хоть и содержал её аккуратист-отец в идеальном порядке, без присутствия женщин хирела. Пахла казармой и старостью.
Юра полночи проворочался в своей комнате, неотступно думая о Вике и её судьбе. Не спалось, было душно, шпарили батареи, и воздух в центре Москвы был несравним по чистоте с его калифорнийским городком. Едва забылся – под утро приехала мусорка, загремела во дворе баками.
Но проснулся он с готовым решением: надо идти к Вилену Кудимову и не пугать его, не шантажировать – напротив, взывать к старой дружбе, милосердию и добрым чувствам.
Он поделился своей идеей с отцом. Владислав Дмитриевич просыпался обычно рано, варил в турке бесконечный кофе. Он сразу же подхватил: "Правильно! Тем более я тоже кое-что вспомнил".
Виктория Спесивцева
В то же самое время мне доставили в камеру распечатанное на бумаге электронное письмо Ярика – есть теперь в СИЗО такая услуга. Но лучше б её не было. Равно как и Ярика в моей жизни.
Потому что письмо его было витиевато, словно змея, и холодно, как лёд. Оно гласило:
Дорогая Вика,
надеюсь, что я покуда могу называть тебя "дорогой" – в память о наших встречах, которые длились, с ума сойти, более пяти лет. Я очень сожалею, что с тобой случилось то, что случилось. Если б ты со мной посоветовалась перед тем, как приниматься за то дело, за которое ты взялась, я бы твёрдо и однозначно сказал тебе: "Нет, ни в коем случае! Не надо связываться с наркотиками". Но ты – не знаю, по глупости или по неосторожности – взялась за то, за что взялась. Что ж, очень зря.
Срок, который тебе грозит, слишком громадный, даже с учётом возможного УДО. А вероятность того, что тебя оправдают на суде, слишком, исчезающе мала – в наших судах, к сожалению, выносится не более двух процентов оправдательных приговоров по уголовным делам. Поэтому я не могу позволить себе и дальше связывать свою судьбу с тобой. Я совсем не похож на жену декабриста, и глупо рассчитывать с твоей стороны, что я поеду за тобой в Сибирь (или куда там тебя отправят). Поэтому давай будем считать это письмо нашим прощанием. Согласись, у нас с тобой было в жизни немало хороших моментов, поэтому давай не помнить зла, а хранить в памяти только их. Могу заверить тебя, что вряд ли я тебя забуду – а теперь:
ПРОЩАЙ!
Сидя на шконке, я яростно скомкала бумажный листок.
В первый момент больше всего меня задело, что он, негодяй, словно мало было ему обычного шрифта, слово "прощай" выделил, мерзавец, капслоком.
1964
Владик
После того как они наконец в начале шестьдесят четвёртого официально расстались с Галей, Владислав Иноземцев начал вести восхитительную жизнь одинокого холостяка. В двухкомнатную квартиру в Подлипках привезли замечательный румынский полированный гарнитур, который Галина Иноземцева достала "по блату" (это словечко тогда только начинало становиться популярным), пользуясь своими связями в космонавтской среде. Чуть ли не сам Гагарин бывшей жене помог его купить.
Не надо было каждодневно сидеть с маленьким Юрочкой – как это было почти весь шестьдесят второй год и половину шестьдесят третьего, когда Галка готовилась в космонавтки. Теперь она ушла из полка подготовки космонавтов и забрала Юрочку к себе. Лишь по воскресеньям (суббота тогда ещё была рабочим днём, хоть и коротким) Владик нянчился с сыночком: в цирк, зоопарк и в кино его водил. А на лето шестьдесят четвёртого мальчика отвезли к Владиковой маме Антонине Дмитриевне и отчиму Аркадию Матвеевичу в Энск.
В те времена Владик снова сблизился с Виленом и Лерой Кудимовыми. История с убийством в их квартире Жанны Спесивцевой к тому времени забылась, быльём поросла. Запамятовалась и другая ситуация, оставившая неприятный осадочек – с болгаркой Марией, после знакомства с которой (и, главное, после того как об этом узнали Кудимовы) Иноземцева на целый год сослали на полигон Тюратам.
Однако теперь Вилен и Лера сами теребили Владика, вытаскивали его, приглашали то к себе домой на Кутузовский, то на дачу в Барвиху. Разумеется, Владик по-прежнему не знал – и не узнал до конца жизни, – что Лера была двойным агентом: снабжала американскую разведку дезинформацией и хорошо дозированной информацией. Для Иноземцева они оставались радушными, себе на уме, но хлебосольными хозяевами.
А ближе к лету шестьдесят четвёртого вдруг вспыхнула идея: поедем вместе отдыхать! Дикарями! Слово "дикари" – и соответствующий образ жизни – тогда стало в передовых кругах советской интеллигенции остро модным. Только что вышел фильм "Три плюс два" (по пьесе Сергея Михалкова "Дикари"). Там молодые и очаровательные две Натальи – Фатеева и Кустинская, а также юные Андрей Миронов и Евгений Жариков (и ещё один товарищ с не запомнившейся фамилией) в комедийном, мало конфликтном стиле делят между собой бухточку на Черноморском побережье. Две девушки на "Запорожце"-"мыльнице", три молодых человека на новой "Волге" "ГАЗ-21".
Хоть фильм в кулуарах дружно ругали (это вам не Феллини!), идея дикарского отдыха, как отсвет шестидесятнического свободолюбия, овладел тогда передовыми массами – в основном научно-технической интеллигенцией, сотрудниками бесчисленных закрытых КБ и "почтовых ящиков". Долой профсоюзные здравницы со сметаной на завтрак и вечерним бегом в мешках под предводительством массовиков-затейников! Даёшь свободу, независимость и близость к природе!
Однако личные автомобили тогда ещё были колоссальнейшей редкостью. И именно после этой поездки Владислав Дмитриевич заболел мечтой о собственном транспортном средстве, которую ему удалось осуществить только в семидесятом году, когда завод в Тольятти стал выпускать новенькие "Жигули". А пока знакомых Иноземцева, у которых имелись в собственности колёса, можно было перечесть по пальцам одной руки. Да что там по пальцам! Из всех, кто с ним работал и был знаком хотя бы шапочно, машинами владели только двое товарищей. Во-первых, бывший сосед по Болшеву, ветеран войны, пожилой (как казалось тогда Владику) Евгений Фёдорович Смирнов (который некогда возил Галю в роддом Грауэрмана) содержал старый заслуженный "Москвич". Во-вторых, средством передвижения обладал Вилен, который благодаря своему владетельному и сиятельному тестю разжился новеньким "Москвичом"-"четыреста вторым". (На нём Кудимов некогда отвозил Галю после аборта в Звёздный городок, о чём Иноземцев не ведал.)
Вилен первым и бросил идею: а махнём-ка вместе к морю! Возьмём палатку, будем жить дикарями, вдали от шума городского, слушать плеск волн и крики чаек! Лера, выросшая в квартире с централизованным отоплением и канализацией, сначала отнеслась к этой идее скептически, но потом Вилен – он своим упорством, доходящим до занудства, мог сломить любого – её убедил. А позже Кудимов сманил и Иноземцева. То, что они собирались ехать втроём – семейная пара и молодой разведённый мужчина, – никого не смущало. Напротив, предполагалось, что Владик подцепит себе на юге такую же очаровательную дикарку. Или они будут раз-два в неделю надевать цивилизованные костюмы и выезжать в ближайший город, в рестораны – и знакомство с последующими отношениями случится там.
Как раз у всех троих совпали отпуска. Ситуация на службе, о которой никто никому, в силу повышенной секретности, не рассказывал, позволила всем вырваться. У Владика "на фирме" был готов корабль "Восход", переделанный из "Востока" под экспедицию трёх космонавтов. Леру (и Вилена) готовились на время убрать с передовой противостояния с ЦРУ, увести на несколько лет в глубокий тыл, в закрытый город Красноярск-26.
К предстоящей поездке друзья готовились и экипировались серьёзно. Тогда в столице существовали пункты проката, где можно было получить в аренду самые разные вещи, нужные на время – от детских весов и колясок до пишущих машинок и радиоприёмников. Хозяйственный Вилен лично на своём "Москвиче" объехал множество пунктов в поисках наиболее свежих, наименее убитых палаток и спальных мешков.
Запаслись канистрами с бензином – кто его знает, как на маршруте обстоят дела с топливом – говорят, иной раз пятьсот километров проедешь, ни одной заправки не увидишь. Набрали продуктов – тем более что у семьи Старостиных имелись большие возможности по части дефицита, а в торговле именно тогда стали возникать перебои то с хлебом, то с молоком, то с макаронами. (Как потом объясняли, это заговорщики, Брежнев и компания, растравляли нехватки, подготавливали снятие Хрущёва, последовавшее осенью). Везли с собой целый ящик тушёнки, а также сухой колбасы, макарон и гречки. Удалось достать и наиболее дефицитные запчасти – вдруг авто сломается, как чиниться? Ни о каких сервисах, тем паче в провинции, ещё даже не слыхивали. С собой прихватили крестовину, бензонасос, масло, дистиллированную воду, ремень вентилятора, крышку трамблёра, свечи – словом, всё, что сумели достать.
Везли и другое новейшее оборудование, тоже в последнее время ставшее чрезвычайно актуальным и тоже под влиянием кино. Фильмов о Бонде с подводными съёмками тогда ещё не было, да и не показывали Бонда в советском прокате. Зато с громадным успехом прошёл документальный фильм Жака-Ива Кусто "В мире безмолвия", а также побил рекорды популярности нашенский фантастический боевик "Человек-амфибия". Подводные съёмки красавицы Гуттиэре-Вертинской и красавца Ихтиандра-Коренева волновали воображение всего молодого поколения. Даже таким зрелым людям, как Вилен и Владик (а им недавно стукнуло, с ума сойти, целых двадцать девять!), хотелось им подражать.
Однако никаких аквалангов в СССР, конечно, ни в свободной продаже, ни напрокат не существовало. (Шпиономания! А вдруг гражданин, вооружённый дыхательным баллоном, уплывёт под водой в Турцию!) Но продавались резиновые маски со стеклом, которое крепилось винтами, дыхательные трубки из дюралюминия, короткие и тяжёлые, как кандалы, ласты и даже – внимание! – ружья для подводной охоты, стреляющие гарпунами. (Именно они сыграют в их путешествии роковую роль.) Ещё в Москве троица приобрела на троих три пары ласт, масок, трубок и ружей – во всём, что касалось физической культуры и спорта, Валерия старалась от парней не отставать.
В итоге экипировались на славу. Взяли на своих работах отпуск – и покатили.
Когда Иноземцев, спустя почти пятьдесят лет, попадёт на Кубу, путешествие по социалистическому острову напомнит ему ту давнюю поездку. Никаких тебе дорожных карт – только чрезвычайно общая схема автодорог, на каждом шагу намеренно врущая. Зато никакого понятия о пробках. Даже слова такого в лексиконе не имелось. Где-то далеко-далеко чадит колхозный грузовик – обогнали его по встречке. Со второстепенной дороги не спеша выезжает телега. А больше никого – только перелески, лесополосы, колхозные поля.
Выехали они всё равно с утра, спозаранку, чтобы не тащиться по жаре. Кондиционеров тогда не то что в автомобилях – в домах и учреждениях не видывали. Первый в своей жизни "кондишен" Владик узрел в том же шестьдесят четвёртом в "маршальском домике" на Тюратаме (в Байконуре), где останавливались космонавты, и аппарат был дивом дивным.
"Москвичок", ведомый Виленом, бежал бодро. Первую ночёвку устроили в сосновом бору за Воронежем. Жгли костерок, грели чай в котелке, пекли картошку по-пионерски – в углях. Второй раз переночевали за Ростовом, на совершенно пустынном в ту пору левом берегу Дона. Купили у пацанов полведра раков и обожрались ими.
К концу третьего дня прибыли на море. От всесоюзного винно-шампанского погреба Абрау-Дюрсо шла тупиковая грунтовая дорога в приморский посёлок Дюрсо. Там – пара деревянных домиков турбазы, но, если отъехать чуть в сторону, начинались настоящие, как в кино, дикарские бухты, где ровным счётом никого не было.
Наши дни