– Да, и среди отечественных издателей тоже остались, – поддержал отца Юрий.
Говоря откровенно, и то и другое было враньём. На представителей зарубежной прессы в Москве, разумеется, он мог бы выйти – но большой вопрос, заинтересовала ли бы их история, начавшаяся с убийства, которое случилось давным-давно, во времена Хрущёва и Эйзенхауэра. А по поводу представителей российской журналистики Юра вовсе не питал никаких иллюзий. Он покинул мир советской прессы больше четверти века назад. С тех пор отечественные газеты и журналы сначала раскрепостились до самой последней отвязанности, а потом с большой охотой подставили свои шеи под новое ярмо, ещё пуще прежнего, и теперь главное своё предназначение видели в том, чтобы подмахивать и полизывать новой власти. Конечно, независимых журналистов, если хорошенько поискать, в Москве можно было найти, но они на то и независимые, что сами решают, о чём им писать, о чём нет. У него история была вроде бы, с одной стороны, общественно значимая – молодую девчонку ни за что, ни про что арестовали, закрыли в СИЗО. Но с другой: как докажешь связь девушки с Виленом, покойной Валерией Кудимовой, давней историей из пятьдесят девятого года? Однако попугать Вилена стоило попытаться.
– Давай так, – поддержал сына Владик. – Ты, Вилен, делаешь всё, чтобы Викторию Спесивцеву как можно скорее освободили. А мы, со своей стороны, не будем ради памяти Лерки эту историю раздувать, предавать огласке. Договорились?
Вопрос Иноземцева-старшего повис в воздухе. Кудимов не сказал ни "да", ни "нет". Он вовсе ничего не сказал. А спустя изрядную паузу вопросил:
– Вы изложили всё, что хотели?
Отец с сыном переглянулись, и Юрий за обоих ответил: "Да".
– В таком случае не смею вас больше задерживать.
Вилен попытался встать с кресла – и не смог, чуть приподнялся и рухнул обратно.
Владик подскочил к нему, проговорил шутливым, дружеским тоном: "Эх, старая ты развалина", – и подал ему руку. Кудимов подтянулся за неё и приподнялся, затем схватился за полированный стол, потом за стену – и таким образом дошкандыбал до прихожей.
– Может, тебе какая помощь по жизни нужна? – участливо спросил Владик. – В магазин там, уборка или что-то ещё? Мы можем устроить.
– Благодарю вас, у меня всё есть, – холодно ответствовал Вилен.
В современном лифте, с зеркалом и антивандальными кнопками, отец и сын спустились на первый этаж.
– Как ты думаешь, – спросил Юра, – пойдёт он нам навстречу?
– Пойти-то, может, пойдёт, если милиция не остановит, – загадочно ответил Иноземцев-старший.
– Что это значит? Я что-то совсем отвык от российских реалий.
– Это значит, что в судьбе Спесивцевой теперь не слишком многое зависит от Вилена.
Вилен Кудимов
Вилен Витальевич ровным счётом нисколько не испугался того, чем пугал его Юрий Иноземцев. И не устыдился, о чём просил его Владик.
Однако на следующее утро он проснулся в своей огромной и запущенной квартире на Кутузовском и понял, что всё, хватит. Он отомщён. И вина Виктории Спесивцевой не столь велика, чтобы закрывать её в тюрьме на десять лет. Она своё отстрадала, отмучилась. В СИЗО.
И тогда он позвонил когдатошнему своему ученику, а ныне начальнику управления Госкомитета по контролю за оборотом наркотиков, генерал-майору полиции Валерию Евстафьеву.
"Вот неугомонный старик, – подумал генерал, когда увидел звонок от Вилена. И ещё подумал: – Достал". Однако некогда, когда Евстафьев был желторотым лейтенантом в доживавшем свои последние дни КГБ, Кудимов являлся уже полковником, возглавлял отдел и учил юного Валеру уму-разуму, не требуя ничего взамен за свою науку. Евстафьев был благодарен ему за это, а чувство благодарности, как не раз подсказывала ему судьба, не только не следует скрывать, но и необходимо отплачивать по счетам, когда бы тебе их ни предъявили. Может, если б Вилен не принял участия в его судьбе на раннем этапе, генерал-майор не стал бы в итоге тем, кем стал.
В ходе самой первой встречи Евстафьев получил от Кудимова заказ на Спесивцеву. Во время второй, состоявшейся через две недели на том же самом месте на Воробьёвых горах, благодарный Вилен передал генерал-майору гонорар: конверт со ста тысячами американских долларов. Евстафьев небрежно зашвырнул его в бардачок своего "Лексуса". Тридцать тысяч он взял себе, остальное раздал исполнителям: майору Голавлёву и оперу Тюкину из столичного управления. Они, в свою очередь, подогрели людей из М-ского управления, которые подставляли Ярослава Новгородова. (С людьми из концерна "Карибиэн" Кудимов уславливался самостоятельно и проплачивал им сам.) Благодарность благодарностью, но делать грязную работу за одни лишь красивые глаза нынче никто не будет. А того, что полковник в отставке – подсадная утка и налетят архангелы из УСБ, Евстафьев не опасался. Надо верить в порядочность хоть кого-то, иначе придётся признать, что мир окончательно сошёл с ума.
Но взяв конверт и тем самым по-новой и по-деловому завязавшись с Виленом Витальевичем, генерал-майор молчаливо согласился с тем, что Кудимов теперь – его крест. И отныне он обязан отвечать на его звонки, пусть даже они окажутся вздорными, и встречаться с ним по первому требованию.
В третий раз они условились сойтись на том же месте поздно вечером – генерал-майор полиции подолгу засиживался на службе, вдобавок после десяти улицы Москвы разгружались, и можно было нормально проехать. С мигалкой Евстафьев носиться не любил и прибегал к ней лишь при крайней служебной необходимости.
На взгляд Евстафьева, Вилен со времени прошедшей со дня их последней встречи постарел ещё сильнее – хотя, казалось, куда больше. Он долго выбирался из своей машины с инвалидским знаком, потом ковылял до припаркованного генеральского "Лексуса", опираясь на трость, затем тягостно влезал, подтягиваясь, а затем забрасывая ноги внутрь авто. Генерал ему не помогал, считал, что своей помощью может старшего товарища оскорбить, унизить. Наконец Кудимов угнездился, дышал тяжело, с присвистом. "Недолго ему осталось", – против воли подумал генерал.
Зимней ночью Москва на Воробьёвых горах представала во всём своём великолепии. Мелкие снежинки кружили на фоне подсвеченного здания университета – роскошного свидетеля сталинских времён, некогда возведённого заключёнными. Величие былых, державных памятников всегда приятно волновало кровь Евстафьева, они доказывали, что он наследник славы былых времён, а не Иван, не помнящий родства.
После пары незначащих приветственных фраз в тёплом салоне "Лексуса" Вилен Витальевич вдруг твёрдо сказал, назвав генерала по имени:
– Я прошу тебя прекратить операцию против Спесивцевой.
Евстафьев немедленно переспросил:
– А что случилось?
Вилен был готов к вопросу, поэтому сразу ответил:
– За неё впряглись разные силы.
– Кто такие? Откуда взялись? Фобосы? Полисы? Депутаты?
– Журналисты. Общественность.
Евстафьев только пренебрежительно махнул рукой: "Это чепуха. Эти у нас давно ничего не решают".
– И всё равно, – упёрся полковник в отставке. – Я хочу, чтобы операция была прекращена, а Спесивцева отпущена.
"Старики – как дети, – с неудовольствием подумал генерал-майор полиции. – Хочу, не хочу, потом опять хочу". И он терпеливо, словно ребёнку, принялся излагать:
– Вы должны понимать, уважаемый Вилен Витальевич, что наш госкомитет – это вам не девочка по вызову, – раздражение, против воли, прорвалось в этой его фразе. – Нас нельзя сегодня вызвать, а через полчаса сунуть купюру в зубы и отправить обратно домой. Если механизм однажды запущен, он начинает работать, помимо моей, вашей или чьей-то ещё воли и желания. Машина обладает огромным моментом инерции, и остановить её крайне непросто, практически невозможно.
– И тем не менее, – упрямо повторил Вилен, – я хочу, чтобы вы свернули операцию. И освободили девчонку.
– Как вы себе это мыслите?! – уже не скрывал своего неудовольствия генерал. – Представьте: вы бросили первый камень в горах – и понеслась лавина. Теперь она мчится сама по себе, и её просто так не остановить!
– Я не прошу возвращать мне деньги.
– Да при чём здесь деньги?! – воскликнул Евстафьев, словно деньги были незначащей малостью, хотя они всегда были при чём, и сейчас нелишними. – Я пошёл вам навстречу, уважаемый Вилен Витальевич, исключительно ради своего к вам глубокого уважения и признательности за дни совместной службы. Но и тех людей, которые, по моему приказанию, выполняли связанное с вами поручение, я глубоко уважаю и ценю как подлинных профессионалов и мастеров своего дела. Задействованы могучие силы на разных уровнях нашего госкомитета, дорогой Вилен Витальевич. Люди провели оперативный эксперимент, добились раскрытия, получили нужные показания, затем закрепили их. Они, как и следовало, получили за свою работу не только вещественные знаки материального поощрения, но и моральные стимулы от своего непосредственного начальства. Дело Спесивцевой включено во все отчёты, о нём упоминалось на коллегии. И вдруг вы мне тут говорите, что всё надобно отменить!
– И тем не менее, – упорствовал Вилен, – я прошу тебя, Валерочка, по возможности это дело свернуть.
– Своими руками я разваливать дело не буду, – не менее категорично проговорил генерал. – Насколько я знаю, в ближайшее время оно будет передано в суд. Но поймите меня правильно, Вилен Витальевич, с моей стороны будет иметь место подрыв авторитета руководства и нашей службы в целом, если я начну давать своим людям взаимоисключающие команды. Сегодня просить их сделать одно, а завтра совсем иное, противоположное по знаку и противоречащее первому. Попросить их притормозить и прикладывать меньше рвения я могу. Но остановить их на бегу – нет, увольте.
"С самого начала надо было думать как следует, старый козёл!" – зло подумал про Вилена генерал-майор.
Виктория Спесивцева
Никакая кассационная жалоба об изменении меры пресечения успеха не возымела. Из "шестёрки" меня не выпустили. А пять месяцев в следственном изоляторе повлияют на кого угодно.
То, что от меня отказался Ярик, меня в итоге, на общем фоне, задело мало. Когда мне принесли насквозь фальшивое и лживое его письмо, я, разумеется, расстроилась. Но больше за него, чем за себя. Гнилая оказалась душонка у мальчонки. Быстро и мерзко он слинял. Оставалось только порадоваться, что с таким дерьмецом мне не придётся идти по жизни рядом.
Но когда ты торчишь, запертая в клетке, в компании нескольких десятков таких же несчастных, важными становятся совсем иные вещи. Становятся выше, чем Ярик. Существенней, чем Ярик. Например, более-менее нормальный, толсто-набитый матрац, чтобы шконка не отпечатывала синяки на теле. Тёплая вода в душевой, чтоб нормально помыться. Чтобы вывели на положенную часовую прогулку – пусть под небом в клеточку, в удушающем воздухе столичных Печатников. Чтобы в даче с воли оказались бульонные кубики, чтобы можно заварить лапшу и поесть подобие нормального супа.
Мой новоявленный отец отбыл к себе назад, в Калифорнию.
В то, что именно он, а не Шербинский, является моим настоящим папашей, я поверила легко и охотно. Потому что мамаша, хоть далеко не обо всём мне рассказывала, но я ничуть не сомневалась, что в молодости, в столице, в журналистской тусовке, она себе в поклонении разнообразных мужчин не отказывала. И я очень хорошо себе представляла, что она встречается в одно и то же время и с Виктором Ефимовичем (записанным моим папашей), и с Юрием Владиславовичем. Но шансов стать моим отцом при таком раскладе у Иноземцева было гораздо больше. Хотя бы потому, что у него, на тот момент молодого, двадцатилетнего, живчики, по определению, бегали гораздо более шустро, чем у Шербинского. Ясно, как божий день, было и то, почему мать записала в отцы того, кого записала: всё-таки Виктор Ефимович был собственным корреспондентом газеты во Франции, грандиозная сила по советским временам, а что тогда представлял собой Иноземцев? Да и потом, до самой своей смерти, Шербинский обеспечивал меня (и матушку) так, что дай бог каждой. Одна квартира подле метро "Рижская", которую я унаследовала, чего стоила! Понятно и почему в дальнейшем мама – мир её праху, она позаботилась обо мне и за крышкой гроба – перекинула меня под ответственность Юрия Владиславовича: живой отец, пусть и не такой богатый, как первый, все-таки лучше мёртвого.
Свою историю с двумя отцами я рассказала в камере в семье. В женском СИЗО и на зоне многие живут семьями – и в этом нет ничего лесбийского, как бы ни мечталось об этом тайным и явным эротоманам-мужикам. Просто сбиваются в кучку четыре-пять женщин, близких по духу, судьбе или статье, рассказывают друг другу обо всём, делятся друг с другом, и не только новостями, горестями, прошлыми радостями, но и дачами, и советами.
История с моей маменькой и двумя отцами, родом из восьмидесятых, прокатила в моей семье на ура. Девчонки, которым на четверых судьба выделила всего двоих папаш, вздыхали: "Счастливая ты, Вичка!" Имела среди них успех и подлинная история с убийством моей бабушки Жанны и с тем, как спустя полвека мне, пусть нечаянно, но удалось за неё отомстить.
Возможно, когда-нибудь я расскажу о своей тюремной семье, но пока это не мои тайны, не мои истории. И когда пришла моя пора выходить на суд, семья сделала всё, чтобы я на людях выглядела как можно лучше. Все собирали и отдавали мне наиболее подходящее из одежды, обувки. Помогали делать маникюрчик, накручивать бигуди.
Мой адвокат тоже меня готовил, инструктировал. Впрочем, его мантра оказалась короткой: ни в чём не признаваться, и всё будет хорошо.
И вот однажды утром меня погрузили в "воронок" и отправили на суд. Заехала я в тюрьму, когда ещё не наступила зима, а теперь за решётчатыми окнами арестантской кареты назревала весна, виднелось высокое небо, и девушки-вольняшки на улицах, хоть и мёрзли, но многие обряжались в короткие юбочки и бежали по лужам на высоких каблуках.
А мне по вольному воздуху дали пройти три с половиной шага: от "воронка" до крыльца суда, руки за спину.
Из хроники процесса
Адвокат защиты Мирский выносит ходатайство о вызове в суд свидетеля Касымова – ходатайство отклонено.
Судом принято решение о том, что показания свидетеля Касымова, данные на этапе предварительного следствия, будут зачитаны в ходе судебного заседания.
На этапе предварительного следствия Касымов показал, что встретился с подсудимой, Спесивцевой В. В., в городе М., где в то время постоянно проживал. Впервые они познакомились в ночном клубе "Старый ворчун" 07 ноября прошлого года, и между ними завязались дружеские отношения. Второй раз они со Спесивцевой увиделись 10 ноября того же года в м-ском кафе "Тюлень". В ходе беседы Спесивцева пожаловалась на затруднительное материальное положение перед предстоящим бракосочетанием, на что Касымов предложил Спесивцевой простой и лёгкий (по его словам) способ заработка, а именно: ей надлежало перевезти из Москвы в М. наркотическое вещество героин в количестве, заведомо составляющем особо крупный размер наркотика. За это Касымов пообещал Спесивцевой выплатить, по выполнении задания, сумму, эквивалентную пяти тысячам американских долларов. Спесивцева согласилась с предложением Касымова. Тогда последний передал ей телефон своего знакомого в Москве, Струева, который должен был вручить ей наркотик.
Спесивцева, допрошенная в зале заседаний суда, в категорической форме опровергла показания Касымова. Она заявила, что никогда ранее с ним не встречалась и никаких сделок, ни по части транспортировки наркотиков, ни каких-либо других, с ним никогда не заключала.
Адвокат защиты Мирский выступил с ходатайством приобщить к делу и огласить справку, полученную от компании *** (места работы подзащитной). Суд удовлетворил ходатайство. Адвокат зачитал справку, из которой следует, что Спесивцева в период с 05 по 11 ноября прошлого года находилась в командировке в М-ской области и 05 ноября ночевала в райцентре К., расположенном на расстоянии 230 километров от М., а 10 ноября – в райцентре С., расположенном на расстоянии 315 километров от М. (Копии счетов на имя Спесивцевой из гостиниц в городах К. и С. прилагаются.) Как следствие, по утверждению адвоката Мирского, его подзащитная никак не могла в указанные даты встречаться с Касымовым в городе М. Суд принял сообщение адвоката к сведению.
Адвокат защиты Мирский выступил с ходатайством о вызове в суд гражданина Струева, выступающего в качестве свидетеля по данному делу. Ходатайство было отклонено, так как гражданин Струев в настоящее время осужден по статье 228 УК РФ. Приговор в отношении Струева вступил в законную силу, и он отбывает наказание в колонии общего режима. Суд принял решение огласить показания свидетеля по делу Струева, данные им на предварительном следствии.
Из показаний Струева, оглашенных в зале суда, следует, что 25 ноября прошлого года обвиняемая Спесивцева позвонила Струеву по мобильному телефону. Они договорились встретиться на следующий день в городе Москве, в кафе "Лампедуза" по адресу: улица Мясницкая, дом *** в 14 часов. В указанное время в указанном месте их встреча состоялась. В ходе неё Струев передал Спесивцевой пакет с логотипом магазина "Пятерочка", внутри которого содержалось запакованное в чёрный полиэтилен и перетянутое скотчем наркотическое вещество героин в количестве 273 граммов, то есть заведомо подпадающее под понятие "особо крупный размер". В ходе разговора Струев ясно и недвусмысленно сообщил Спесивцевой, что в пакете содержится наркотическое вещество, которое ей надлежит доставить в город М. и передать Касымову, который выдаст ей вознаграждение за транспортировку вещества в размере, эквивалентном 5000 (пяти тысячам) долларов США. Согласно показаниям Струева, Спесивцева отчётливо понимала, что ей предстоит совершить, и осознавала противозаконность своего деяния.
Затем в судебном заседании была допрошена обвиняемая Спесивцева. Она заявила суду, что со Струевым незнакома и никогда с ним не встречалась, ни 26 ноября в кафе "Лампедуза", ни в любом ином месте, в любое иное время. Как следствие, он ей ничего никогда не передавал.