Ну, Никлас - это Никлас! Мелькнувшая надежда на то, что горе их сблизит, уже погасла. Он словно спрятался в каком-то коконе. Конечно, он и прежде не допускал ее в святая святых своей души, но сейчас и вовсе превратился в призрачную фигуру, которая лишь украдкой и ненадолго появлялась в ее жизни. Каждый вечер его голова опускалась рядом на подушку, но, лежа бок о бок, они старались нечаянно не соприкоснуться из страха, как бы от неожиданного контакта не вскрылось то, чего лучше не трогать и не будить. Они уже столько всего пережили вместе! Вопреки вероятности им удалось сохранить хотя бы внешнее единство, но сейчас она подумала, не пришел ли конец и ему.
Шаги на лестнице оторвали ее от тяжких дум. Она подняла голову и увидела Никласа. Одного взгляда на часы было достаточно, чтобы понять: до конца рабочего дня, когда он обычно возвращался домой, оставалось еще несколько часов.
- Здравствуй! Ты уже вернулся? - спросила она удивленно, приподнимаясь ему навстречу.
- Не вставай. Нам нужно поговорить.
У нее упало сердце. Что бы он ни вознамерился сказать, едва ли ей будет приятно это услышать.
~~~
Фьельбака, 1928 год
Жить в городском доме оказалось не настолько хорошо, как она ожидала. Нынешнее положение Агнес по-прежнему не шло ни в какое сравнение с тем, что она утратила. И с каждым годом она все больше озлоблялась, все больше кляла выпавшую ей долю, а былая жизнь в отцовском особняке все более превращалась в давно прошедший сон. Неужели она действительно носила когда-то изысканные платья, сидела за роялем на роскошных праздниках, неужели толпы поклонников наперебой добивались права пригласить ее на танец, а главное, неужели у нее тогда было, сколько душа пожелает, еды и разных вкусностей?
Она навела справки о том, как живется ее отцу, и с удовлетворением узнала, что судьба сокрушила его и он уже не тот. Он обитал теперь один в своем большом доме и нигде не бывал, кроме службы. Агнес этому очень обрадовалась, и для нее забрезжила искорка надежды, что, может быть, когда его существование станет совсем уж невыносимым, он простит ее и примет обратно. Но надежда оказалась тщетной: годы шли, а все оставалось по-старому.
Мальчикам исполнилось уже четыре года, они росли безнадежными оболтусами, уличными мальчишками, и у Агнес не было ни сил, ни желания их воспитывать. Андерс же пропадал на работе еще дольше и еще позже возвращался домой, тем более что теперь ему приходилось тратить больше времени на дорогу до каменоломни. Он уходил, когда мальчики еще не вставали, и приходил, когда они уже лежали в кровати. Только по воскресеньям он мог провести с ними часть свободного времени, а они от радости, что он дома, вели себя как ангелочки. Новых детей в семье не прибавилась, Агнес тщательно следила, чтобы больше этого не случилось. Андерс пробовал с ней заговаривать о том, чтобы вернуться на супружеское ложе, но она отказала ему без всякого сожаления. Влечение к нему у нее совершенно прошло. Теперь муж вызывал у нее одно лишь отвращение, и ее передергивало при мысли о том, чтобы его грязные, мозолистые руки прикоснулись к ее коже. Видя, что он даже не протестует против навязанного воздержания, она еще больше презирала его. То, что другие назвали бы добротой, она считала бесхребетностью, а его готовность по-прежнему делать почти всю работу по дому только укрепляла ее в этом мнении. Никогда настоящий мужчина не стал бы стирать одежду своих детей, сам готовить и собирать еду, чтобы взять с собой на работу, думала она, старательно закрывая глаза на то, что его вынуждает к этому ее отказ выполнять обязанности хозяйки.
- Мама, Юхан меня бьет! - прибежал к ней Карл.
Она курила сигарету, сидя на крылечке. Эту дурную привычку Агнес приобрела в последние годы и упорно требовала у Андерса денег на курево, почти надеясь, что он ей наконец откажет.
Холодными глазами посмотрев на плачущего мальчика, Агнес выдохнула ему в лицо облако дыма - тот закашлялся и стал тереть глаза. Он прижался к ней, ожидая утешения, но она, как уже бывало не раз, не пожелала отвечать на его нежности. Пускай этим занимается Андерс. Достаточно того, что он забаловал детей, а уж она не будет растить из них маменькиных сыночков. Она резко оттолкнула его и еще шлепнула.
- Не реви, а дай ему сдачи! - спокойно сказала Агнес и выпустила в свежий весенний воздух новое облако дыма.
Карл бросил на нее огорченный взгляд, в котором отразилась вся обида отвергнутого ребенка, и понурившись поплелся назад к брату.
Вскоре после того, как они въехали, хозяйка дома однажды имела наглость сунуться к ней с советами, чтобы она получше присматривала за своими мальчиками, а то она-де застала их без присмотра играющими на мостках грузового причала. Агнес посмотрела на толстуху без всякого выражения и спокойно сказала, чтобы она занималась своими делами: не ей, мол, учить Агнес, как надо воспитывать детей, когда ее старшая дочь, которая переехала в город, по слухам, зарабатывает себе на жизнь тем, что красуется перед людьми в чем мать родила.
Она запрокинула голову, подставив лицо солнцу, и напомнила себе, что, как ни приятны его лучи, слишком долго ими нельзя наслаждаться. Загар ей не нужен, если она хочет сохранить белизну кожи, которая отличает женщин высших слоев общества. Единственное, что осталось у нее от прежней жизни, была ее наружность, и она пользовалась ею, как только могла, чтобы хоть немного скрасить свое печальное существование. К примеру, у лавочника удавалось раздобыть поразительно много за то, чтобы позволить себя обнять или нечто в этом роде. Таким образом она получала сласти и другие вкусные вещи в дополнение к обычной еде, но с домашними не делилась. Тем же способом она разжилась даже отрезом на платье, который благоразумно припрятала подальше от глаз Андерса, до поры до времени довольствуясь тем, что только иногда вынимала его потрогать и приложить к щеке, чтобы ощутить шелковистую нежность материи. Мясник тоже подъезжал к ней с намеками, однако всему есть границы, и надо понимать, чего можно требовать даже за самый лучший кусочек отборного мяса. В то время как лавочник был молодой еще мужчина, целоваться с которым в кладовке было даже довольно приятно, мясник был жирный, расплывшийся шестидесятилетний мужик, и Агнес никогда не позволила бы ему всего лишь за какой-то несчастный кусок вырезки залезть себе под юбку толстыми, как сосиски, пальцами с засохшей под ногтями кровью.
Она знала, что за спиной о ней судачат. Но, поняв, что ей уже никогда не вернуть своего прежнего статуса, она перестала обращать внимание на такие вещи. Пускай говорят! Если можно было урвать от жизни что-то хорошее, она не собиралась отказываться от этого из-за оглядки на мнение ограниченных работяг. А если это вдобавок причиняет неприятность Андерсу, до которого порой доходят слухи о его жене, то тем лучше. В глазах Агнес он был виноват в том, что с ней произошло, и если она могла ему чем-то досадить, ее это только радовало.
Но в последние недели ее мучило какое-то беспокойство. У нее было такое ощущение, будто за спиной что-то происходит. Несколько раз она заставала Андерса, когда он с отсутствующим видом смотрел в пустоту, словно задумавшись о чем-то важном. Как-то она даже спросила его, не размышляет ли он о чем-то особенном, и он ответил, что нет, но прозвучало это довольно неубедительно. Она была уверена: он что-то задумал. Что-то касавшееся ее, о чем он почему-то пока не хотел ей сообщать. Агнес это доводило до бешенства, однако она уже достаточно хорошо изучила своего мужа и знала, что бесполезно добиваться от него правды, пока он сам не решит ее открыть. Иногда он становился упрям как осел.
Агнес задумчиво взяла пачку сигарет и встала, собираясь уйти в дом. Лениво подумала, куда запропали дети, но тут же пожала плечами и решила, что никуда они не денутся. Пожалуй, надо пойти немножко вздремнуть.
~~~
День тянулся медленно. Патрик слишком много времени провел, читая и перечитывая медицинские карточки Альбина, и теперь спрашивал себя, правильно ли он поступил, решив пока не подключать к делу социальное ведомство. Однако что-то подсказывало ему собрать побольше информации, прежде чем принимать окончательное решение. Когда завертятся бюрократические жернова, этот процесс уже трудно будет остановить, а он знал, что как полиция, так и медики всегда предпочитают быть осторожными, когда предстоит сообщить свои подозрения о плохом обращении с детьми. Поводы для сомнения имелись, поскольку травмы можно было объяснить обычными житейскими причинами, но как только колесо покатится, никто уже не станет ничего слушать. Кроме того, со времен переезда семейство Клинга во Фьельбаку инциденты прекратились. По-видимому, ситуация стабилизировалась. Однако это нельзя было утверждать с уверенностью, и он понимал: если с Альбином опять что-то случится, то ответственность ляжет на него.
Звонок телефона прервал его тяжелые мысли.
- Патрик Хедстрём.
- Здравствуйте. Это Ларс Карлфорс из гётеборгской полиции.
- Да? - вопросительно отозвался Патрик.
Собеседник, очевидно, предполагал, что здесь его знают, но Патрик слышал это имя впервые и даже не догадывался, по какому делу тот звонит.
- Так вот. Мы передавали вам информацию о деле, которым занимаемся. Я подумал, что вам она пригодится.
- Да? - теперь Патрик удивился по-настоящему. - Вот так сразу я что-то не могу припомнить, чтобы мне на стол ложилась какая-то информация из Гётеборга. Когда она должна была к нам прийти и о чем идет речь?
- Я связывался с вами три недели тому назад. Я работаю в отделе по борьбе с сексуальной эксплуатацией детей, и мы занимаемся сетью, распространяющей детскую порнографию. В ходе расследования мы наткнулись на фигуранта из вашего округа, поэтому я и связался с вами.
Патрик почувствовал себя полным идиотом, но он действительно не понимал, о чем говорит собеседник.
- С кем из наших вы тогда общались?
- Вас не оказалось на месте, так как у вас был свободный день по уходу за ребенком, и я связался с неким… Сейчас проверю… - Стало слышно, как на том конце провода перелистывают еженедельник. - Ага, нашел! Я говорил с неким Эрнстом Лундгреном.
У Патрика от злости потемнело в глазах. Перед внутренним взором встала картина, как он обеими руками хватает Эрнста за глотку и начинает душить, однако он ответил с напускным спокойствием:
- Очевидно, у нас в участке случились какие-то неполадки со связью. Может быть, вы могли бы повторить мне эту информацию, и тогда я проверю, что с тех пор было сделано.
- Да, разумеется, я могу повторить.
Ларс Карлфорс рассказал в общих чертах, чем занимается его отдел и с чего началась работа по борьбе с распространением детской порнографии, которая сейчас стояла у них на первом месте. Когда он подошел к тому, какую помощь мог бы оказать в этом расследовании участок Танумсхеде, Патрик чуть не задохнулся. Он заставил себя спокойно дослушать все до конца, пообещал заняться этим делом в первую очередь и завершил беседу обычными вежливыми фразами. Но затем он вскочил, не успев еще положить трубку, в два прыжка очутился у двери и рявкнул на весь коридор:
- Эрнст!
Эрика сидела одна, пытаясь привести в порядок мысли, и вдруг снова раздался стук в дверь. От неожиданности она вздрогнула и, уже догадываясь, кто мог прийти, пошла открывать. На пороге стояла Шарлотта - без верхней одежды, и, судя по ее виду, можно было подумать, что она всю дорогу бежала. На лбу у нее виднелась испарина, а тело сотрясала неудержимая дрожь.
- Господи, на кого ты похожа! - невольно воскликнула Эрика, но тотчас же пожалела о своих словах и поторопилась поскорей затащить Шарлотту с холода в дом.
- Я не помешала? - жалким голосом спросила гостья.
Эрика энергично помотала головой:
- Разумеется, нет! Я всегда тебе рада, ты же знаешь.
Гостья только кивнула. Она все еще тряслась от холода и стояла, обхватив себя руками. Волосы ее прилипли ко лбу от пота и уличной сырости, одна прядь свисала на глаза. Она была похожа на брошенного, мокрого и несчастного щенка.
- Чаю хочешь? - предложила Эрика.
В глазах Шарлотты ей почудилось что-то от затравленного зверя, добавившееся к мрачному выражению, которое не проходило у нее со дня смерти Сары, однако предложение она приняла с благодарностью.
- Посиди, я сейчас приду, - попросила Эрика и отправилась в кухню.
По пути она заглянула в гостиную к Майе и убедилась, что ребенок сидит довольный.
- Если я сяду, то промокнет диван, - сказала Шарлотта с таким выражением, точно речь шла о конце света.
- Ну и наплевать! Высохнет. Слушай, у меня чай только земляничный. Сойдет или для тебя это чересчур сладко?
- Очень хорошо, - пробормотала Шарлотта, но Эрика подумала, что она, наверное, сказала бы то же самое, если бы ей предложили вместо заварки сено.
Эрика скоро вернулась, неся поднос с двумя большими чашками чаю, банкой меда и двумя ложечками. Поставив его на диванный столик, она села напротив Шарлотты. Та осторожно взяла чашку и отпила глоток. Эрика молча сделала то же самое. Она не торопила Шарлотту начинать разговор, но почти физически ощущала, как тянет подругу поделиться накипевшим. Должно быть, она не могла придумать, с чего начать. Эрика не знала, сказал ли Никлас Шарлотте, что тоже побывал у нее. Посидев еще некоторое время в молчании, прерываемом только радостными возгласами Майи, Шарлотта сама ответила на этот вопрос.
- Я знаю, что он тут был. Он мне рассказал. Так что ты уже знаешь. У него была другая. И не первая, могу добавить. - У Шарлотты вырвался горький смешок, и тут наконец прорвались давно копившиеся слезы.
- Да, я знаю.
Эрика понимала, что подразумевала подруга, говоря "не первая". Шарлотта уже рассказывала ей о постоянных изменах мужа, но считала, что теперь с этим покончено. Переехав во Фьельбаку, они решили начать жизнь с чистого листа, и Никлас обещал ей, что в этом отношении все тоже пойдет по-другому.
- Он встречался с ней на протяжении нескольких месяцев. Ты можешь это представить? Несколько месяцев! Здесь, во Фьельбаке. И никто ничего не замечал. Такое вот необыкновенное везение!
Тут в хохоте Шарлотты послышались истерические нотки, и Эрика успокаивающим жестом положила ей ладонь на колено.
- Кто она? - тихо спросила Эрика.
- Разве Никлас тебе не сказал? - удивилась Шарлотта.
Эрика помотала головой, и она пояснила, махнув рукой:
- Какая-то двадцатипятилетняя девчонка. Что она собой представляет, я не знаю. Какая-то Жанетта.
Все это уже случалось в ее жизни, и неважно, кто такая эта девчонка. Просто переменился объект. Главное то, что Никлас опять ей изменил.
- Сколько же таких гадостей было за эти годы! Я все прощала и надеялась на лучшее, обещала простить и забыть и что мы останемся вместе. И на этот раз все действительно должно было измениться. Мы решили уйти от всего, что там произошло, переехать в другое место, собирались, кажется, сами измениться.
И снова она засмеялась тем зловещим смехом, но в то же время по щекам у нее по-прежнему катились слезы.
- Мне так жаль, Шарлотта, - сказала Эрика, поглаживая ее по спине.
- Мы столько лет прожили вместе. У нас родились двое детей, мы пережили такое, что другим людям даже трудно себе представить, потеряли ребенка, а тут вот это!
- Почему сейчас он решил тебе об этом рассказать? - спросила Эрика и поднесла к губам чашку.
- Разве он тебе не сказал? - удивилась Шарлотта. - Ты, наверное, не поверишь! Но он рассказал это, потому что полиция сегодня забирала его на допрос.
- Да что ты? - воскликнула Эрика.
Хотя Патрик не докладывал жене обо всех служебных делах, Эрика удивилась, что не замечала до сих пор никаких признаков особого интереса полиции к Никласу.
- И почему же?
- Он сказал, что толком так и не понял. Но они разузнали про его связь с этой девушкой и, может быть, поэтому решили прощупать как следует. Хотя там все выяснено, сказал он. Они знают, что он ни в коем случае не причинил бы вреда собственной дочери, и просто хотели задать ему несколько вопросов.
- Ты уверена, что дело только в этом? - Эрика не смогла удержаться, чтобы не задать этот вопрос.
Эрика достаточно хорошо была знакома с работой Патрика, поэтому ей показалось, что такое объяснение служило лишь прикрытием истинного повода, из-за которого Никласа в сопровождении полицейских отвезли на допрос. Тем более что он являлся отцом жертвы. В то же время у нее появились сомнения относительно мотивов, приведших Никласа к ней. Все-таки она была не только подругой его жены, а еще и спутницей жизни того полицейского, который возглавлял следствие.
Шарлотта посмотрела на нее растерянно:
- Ну да! По крайней мере, он так сказал. Но в то же время что-то…
- Да?
- Ну, я не знаю. Но сейчас, после твоих слов, мне кажется, он чего-то недоговаривал. Когда я его слушала, я была так поглощена тем, что у него, оказывается, есть любовница, что ничего другого не замечала.
В словах Шарлотты слышалось столько горечи, что Эрике хотелось обнять ее и баюкать, как маленького ребенка. Однако у нее всегда появлялось чувство неловкости от слишком близкого физического контакта с другими людьми, поэтому она довольствовалась тем, что продолжала гладить подругу по спине.
- У тебя нет догадок, какие тут еще могли быть причины?
Показалось ей это или на лице Шарлотты действительно промелькнула на миг черная тень?
Ее ответ последовал быстро и уверенно:
- Нет, у меня нет никаких догадок о том, какие тут могли быть причины.
Умолкнув, Шарлотта пригубила чай. Сейчас она выглядела спокойнее, чем при первом своем появлении, и перестала плакать. Но вид у нее был по-прежнему мрачный, и если действительно по внешности можно узнать человека с разбитым сердцем, то именно это сейчас отражалось на лице Шарлотты.
- Как вы с Никласом познакомились и решили пожениться? С чего у вас все началось? - спросила Эрика скорее из любопытства, нежели из стремления выступать в роли психоаналитика.
- Ой, это была такая запутанная история, скажу я тебе! - Впервые с тех пор, как Шарлотта ступила на порог к Эрике, она искренне рассмеялась. - Мы учились в одной гимназии, и он был классом старше. Вообще-то я не обращала на него внимания, а заглядывалась на его приятеля, но тут Никлас почему-то почувствовал ко мне интерес и стал его проявлять, и вот потихоньку я тоже увлеклась им. Мы с ним сошлись, а через месяц или два мне это как-то надоело.
- Ты порвала с ним?