- Да уж, никак нельзя, чтобы человек, способный на такое, разгуливал на свободе. Отравление мышьяком вызывает крайне болезненные симптомы, прежде чем наступает смерть. Жертва испытывает большие страдания.
- Да, я уже знаю, - хмуро сказал Патрик. - Есть как будто и такая болезнь, которую можно спутать с отравлением мышьяком?
- Синдром Гийена-Барре, - подтвердил врач. - При этой болезни иммунная система начинает уничтожать нервные клетки организма и разрушает так называемую миелиновую оболочку. Ее симптомы очень напоминают картину мышьячного отравления. Если бы не ваш звонок, мы, скорее всего, поставили бы ему этот диагноз.
- Да, иногда требуется немножко везения. - Патрик улыбнулся, а затем продолжил уже серьезно: - Но как и договорились, следите за тем, чтобы к нему никто не входил. Тогда мы еще сегодня доведем это дело до конца.
Пожав руки, они расстались, и Патрик снова вышел в коридор. Ему показалось, что вдалеке промелькнула Шарлотта. Дверь за ним закрылась.
~~~
Гётеборг, 1958 год
Это был вторник - день, когда ее жизнь окончательно рухнула. Она навеки запомнила его - стояла холодная, пасмурная ноябрьская погода, моросил дождь. Впрочем, детали стерлись из памяти. Осталось только воспоминание, как пришли друзья отца и сказали, что мама сделала нечто ужасное, а ее заберет тетя из социальной службы. По их лицам она видела, что их мучает совесть, так как никто не предложил приютить ее хотя бы на первые дни, но никому из богатых друзей папы, как видно, не хотелось держать у себя такую противную толстуху. Поэтому, ввиду отсутствия родственников, ей пришлось, собрав самые необходимые вещички, отправиться с тетенькой, которая за ней явилась.
Все, что последовало далее, сохранилось только в ее снах. Не то чтобы кошмарных: в общем-то, у нее не было причин жаловаться на три приемные семьи, в которых она поочередно провела годы, оставшиеся до восемнадцатилетия. Но от этого времени осталось мучительное чувство собственной ненужности, поскольку для окружающих она представляла интерес лишь как некая диковина - ожиревшая до неприличия четырнадцатилетняя девчонка, притом дочь осужденной убийцы. Сменявшие друг друга приемные родители не выказывали никакого желания поближе узнать девочку, которую им передали на воспитание социальные службы, зато любили почесать языками насчет ее матери с друзьями и знакомыми, которые приходили поглазеть на Мэри. Всех их она ненавидела.
И больше всех - свою мать. За предательство, за то, что мать так мало о ней думала и готова была пожертвовать всем ради мужчины и ничем - ради дочери. Вспоминая, чем она сама пожертвовала ради мамы, Мэри чувствовала себя еще более униженной. К четырнадцати годам она наконец поняла и то, о чем должна была догадаться уже давно: мама ее никогда не любила. Раньше она сама себе старалась внушить, что из любви мама делает с ней все это - сажает в подвал, бьет и сует в рот ложки "смирения". Однако это было не так - мама наслаждалась, мучая ее, и презирала ее, а за спиной смеялась над ней.
Поэтому Мэри решила взять из дома только один предмет. Ей дали час на то, чтобы обойти дом и отобрать на память какие-нибудь вещицы, остальное решено было продать вместе с квартирой. Она бродила по комнатам, и в памяти всплывали картины: папа в кресле с очками на носу, погрузившийся в чтение газеты; мама за туалетным столиком, наряжающаяся для приема гостей; она сама, зашмыгнувшая в кухню ухватить что-нибудь съедобное. Картины былого мелькали перед ней, словно в каком-то безумном калейдоскопе, и она почувствовала, как из желудка поднимается волна. Она кинулась в туалет, и ее вырвало вонючей, горькой тоской, от едкого запаха заслезились глаза. Хлюпая носом, она отерла рот, села спиной к стене и заплакала, уткнувшись лицом в колени.
Покидая квартиру, она уносила с собой одну-единственную вещь. Голубую шкатулку, полную смирения.
~~~
Никто не возражал, когда он сказал, что хочет взять свободный день. Айна только пробормотала что-то вроде "давно пора" и отменила всех назначенных на прием пациентов.
Никлас ползал по полу, гоняясь за Альбином, который носился по комнате как заведенный, все еще одетый в пижамку, хотя часы показывали уже первый час пополудни. Но не беда! Такой уж сегодня день. Он и сам все еще был в майке и тренировочных штанах, в которых спал ночью. Альбин хохотал так, как Никлас никогда раньше не слышал, и отец принимался ползать еще быстрей и еще больше шалить с сыном.
Сжалось сердце при мысли, что он не может вспомнить ни одного раза, когда бы он вот так ползал на полу с Сарой. Он же был так занят, так преисполнен сознанием собственной значительности и мыслями о том, что ему надо сделать и чего он хочет достичь! С каким-то высокомерием он считал, что все эти игры и прочая ерунда - дело Шарлотты и она отлично с этим справляется. Но тут Никлас впервые задумался - не прогадал ли он?
Внезапно его осенила новая мысль, которая заставила его замереть и перевести дух. Он не знал любимой игры Сары! Не знал, какую передачу она предпочитала смотреть, каким карандашом больше любила рисовать - синим или красным, какие уроки в школе ей особенно нравились, какую книжку она любила слушать перед сном. Он не знал о своей дочери ничего из того, что важно, совершенно ничего. С таким же успехом Сара могла быть соседской девочкой. Он знал только то, что она трудный ребенок, что она упряма и агрессивна. Что она обижала младшего братика, разбрасывала свои вещи по квартире и дралась в школе с одноклассниками. Но ведь все это - не сама Сара. Это лишь то, что она делала.
От этой мучительной мысли Никлас скорчился на полу. Он опоздал узнать свою дочь! Ее больше нет.
Альбин словно почувствовал: что-то не так. Он вдруг перестал кричать, подполз к Никласу и прикорнул рядом, как зверек. Так они и лежали вместе на полу.
Через несколько минут раздался звонок в дверь. Никлас вздрогнул, а Альбин беспокойно оглянулся.
- Не бойся, там ничего страшного, - утешил его Никлас. - Просто какой-нибудь дядя или тетя пришли за чем-нибудь.
С ребенком на руках он пошел открывать и увидел на крыльце Патрика, а за ним каких-то незнакомых людей.
- Что вам опять? - спросил он устало.
- У нас ордер на обыск, - ответил Патрик и протянул в доказательство какой-то документ.
- Вы же здесь уже были, - удивился Никлас, одновременно просматривая бумагу. Дочитав до середины, он округлившимися глазами с недоумением взглянул на Патрика. - Что за черт! Покушение на убийство Стига Флорина? Вы что, шутите?
Но Патрик не засмеялся:
- К сожалению, это так. Сейчас он находится на лечении по поводу отравления мышьяком. Он едва не умер сегодня ночью.
- Отравление мышьяком? - глуповато переспросил Никлас. - Но как…
Он все еще не понимал происходящего и стоял в дверях, заслоняя проход.
- В этом мы сейчас и собираемся разобраться. Так что будьте добры впустить нас в дом.
Не говоря ни слова, Никлас отошел в сторону. Люди, явившиеся с Патриком, взяли свои сумки и снаряжение и со строгим выражением на лицах вошли за ним.
Патрик остался с Никласом в прихожей и, немного поколебавшись, сообщил:
- У нас также есть разрешение на вскрытие могилы Леннарта. Там уже приступили к работе.
Никлас чуть не разинул рот. Все происходившее казалось таким невероятным, что он вообще перестал что-либо понимать.
- Почему? Что такое? Кто? - еле вымолвил он, запинаясь.
- Сейчас мы не можем всего объяснить, но у нас есть немало оснований предполагать, что он тоже был отравлен. Хотя, в отличие от Стига, ему не повезло с установлением истинного диагноза, - добавил Патрик хмуро. - А теперь я буду очень благодарен, если вы не станете мешать и дадите специалистам спокойно закончить их работу.
И, не дожидаясь ответа, Патрик вышел из дома.
Не зная, куда приткнуться, Никлас направился в кухню и сел там с Альбином на руках. Потом он усадил малыша в детский стульчик и сунул ему бутерброд, чтобы не капризничал. Голова Никласа гудела от нахлынувших вопросов.
Мартин знобко ежился: полицейская куртка плохо защищала от резкого холодного ветра, который дул на кладбище, а вдобавок вскоре зарядил мелкий дождь.
Все это мероприятие вызывало у него отвращение. Ему всего несколько раз довелось побывать даже на похоронах, а зрелище того, как из земли поднимают гроб, вместо того чтобы его опускать, вызывало такое же странное чувство, как если бы ему пришлось смотреть фильм задом наперед. Он понимал, почему Патрик на этот раз попросил присутствовать его: сам Патрик уже наблюдал однажды за такой процедурой всего несколько месяцев назад, и одного раза человеку хватит на всю оставшуюся жизнь. Как бы в подтверждение своих слов он услышал, как один из могильщиков бурчит себе под нос:
- У вас там в участке, похоже, придумали новый вид спорта: проверять, сколько мужиков можно откопать за самое короткое время.
Мартин ничего не ответил, но подумал, что в обозримом будущем, наверное, лучше не направлять больше прокурору такие запросы.
К нему подошел Турбьёрн Рюд и встал рядом. Он тоже не удержался от комментариев:
- Пожалуй, во Фьельбаке начнут опускать гробы на резиновых лентах. Чтобы легче было вытаскивать по первому требованию.
Мартин невольно усмехнулся, несмотря на мало располагающую к этому обстановку, а когда зазвонил телефон Турбьёрна, оба еле удержались от смеха.
- Да, Рюд слушает.
Выслушав собеседника, он опустил трубку и сказал Мартину:
- Они вошли в дом Флоринов. Мы отправили сюда троих, а туда двоих. Теперь, может быть, придется перегруппироваться.
- А что вам тут делать? В смысле, сейчас на месте? - полюбопытствовал Мартин.
- Тут действительно особо много не сделаешь. Сейчас мы проследим за тем, чтобы все было отправлено по назначению, по возможности нетронутым, а кроме того, возьмем на анализ пробы земли. Но главная задача, как уже сказано, это отправить тело к судебному эксперту, чтобы он мог взять нужные пробы. Как только гроб будет отправлен, мы поедем к Флоринам, чтобы помочь с обыском. Ты ведь с нами?
- Да, я вообще-то собирался, - кивнул Мартин и добавил, немного помолчав: - Сколько же тут, оказывается, всего припутано!
Теперь кивнул Турбьёрн Рюд:
- Да уж, что и говорить!
На этом темы для беседы иссякли, и они стали молча ждать, когда могильщики закончат свою работу. Вскоре над краем могилы показалась крышка гроба. Леннарт Клинга поднялся из-под земли.
Болело все. Смутные тени двигались над ним, но исчезли, едва он их заметил. Стиг попытался открыть рот и заговорить, но оказалось, что тело его не слушается. Ощущение было такое, словно он провел раунд бокса против Тайсона и потерпел жестокое поражение. На миг ему подумалось, что он, наверное, умер. Невозможно при таком самочувствии быть живым человеком.
Эта мысль привела его в панику, и он, собрав все силы, попытался извлечь из горла хоть какой-нибудь звук. Где-то очень далеко послышался хрип. Возможно, это был его голос.
Так оно и оказалось. Одна из движущихся теней склонилась к нему, по мере приближения обретая все более четкие контуры. В поле его зрения показалось приветливое женское лицо, и он заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд.
- Где? - только и выговорил он, надеясь, что она поймет, о чем он спрашивает.
Она поняла:
- Вы в больнице Уддеваллы, Стиг. Вы находитесь тут со вчерашнего дня.
- Жив? - просипел он.
- Да, вы живы, - улыбнулась сестра всеми ямочками круглого, открытого лица. - Но все висело на волоске, скажу я вам. Сейчас худшее уже позади.
Он бы захохотал, если бы только мог. "Худшее позади". Конечно, ей легко говорить! Она не знает, как у него все горит в каждой клеточке тела и от боли ломит все кости. Однако в том, что он жив, не было никакого сомнения. Непослушными губами Стиг с трудом выговорил одно слово:
- Жена?
Произнести ее имя он не решился. На секунду ему показалось, что на лице сестры промелькнуло и тут же пропало какое-то странное выражение. Должно быть, это боль сыграла с ним шутку.
- Сейчас вам нужен только покой, - сказала сестра. - Еще успеете напринимать гостей.
Он удовольствовался этим ответом. Накатила усталость, и он покорно поплыл на ее волнах. Он не умер, это главное. Он в больнице, но живой, а не мертвый.
Медленно, медленно они прочесывали здание, готовые потратить на это целый день, лишь бы ничего не упустить. Когда все закончится, дом будет выглядеть так, словно по нему пронесся ураган, но Патрик знал, что искать, и был уверен, что где-то эта вещь есть. Без нее он не собирался отсюда уходить.
- Как дела?
Он обернулся на голос Мартина, стоявшего в дверях.
- Осмотрели приблизительно половину нижнего этажа. Пока, кстати, ничего не нашли. А как у вас?
- Ну, гроб уже в пути. Между прочим, очень сюрреалистическое впечатление.
- Да уж! Приготовься к тому, что эта сцена рано или поздно всплывет у тебя в каком-нибудь кошмаре. Со мной это бывало: костлявая рука, высовывающаяся из гроба, и тому подобное.
- Перестань, - скривившись, попросил Мартин. - Так вы еще ничего не нашли? - полуутвердительно уточнил он, в основном ради того, чтобы избавиться от картины, которую нарисовал ему Патрик.
- Нет, ничего, - расстроенно ответил тот. - Но оно непременно должно быть здесь, я это чувствую.
- Я всегда знал, что в тебе есть какая-то феминная черта - должно быть, женская интуиция, - засмеялся Мартин.
- Иди ты! Чем высказывать оскорбительные сомнения насчет моей мужественности, займись лучше делом.
Приняв распоряжение буквально, Мартин пошел выбирать себе участок для поисков.
Возникшая было на лице Патрика улыбка быстро исчезла, стоило ему вообразить тельце Майи в руках убийцы. И в нем вспыхнула такая ярость, что даже потемнело в глазах.
Через два часа он почувствовал, что теряет надежду. Они прошлись по всему первому этажу и подвалу, но так ничего и не нашли. Зато поняли, до какой степени Лилиан любила чистоту и порядок. Техники, конечно, отобрали ряд емкостей, найденных в подвале, но их нужно было еще отвезти в лабораторию и подвергнуть анализам. Неужели он все-таки ошибся? Но тут он вспомнил содержание многократно просмотренной вчера ночью видеозаписи, и к нему вновь вернулась решимость. Он не мог ошибиться, исключено. Эта вещь где-то здесь. Вопрос только в том - где.
- Будем продолжать наверху? - спросил Мартин, кивая в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
- Давайте продолжим там. Здесь, мне кажется, мы ничего не упустили. Мы же обыскали все до миллиметра.
Всей компанией они отправились наверх. Никлас ушел с Альбином на прогулку, и можно было работать, ни на кого не оглядываясь.
- Я начну со спальни Лилиан, - сказал Патрик.
Он зашел в правую дверь и остановился, чтобы внимательно оглядеться по сторонам. В комнате все было так же аккуратно прибрано, как в остальных, гладко натянутое покрывало на кровати выдержало бы инспекцию самого придирчивого армейского начальника. Впрочем, в спальне царил ярко выраженный дух женственности, и вряд ли Стиг, до того как перебраться в отдельную комнату, чувствовал себя здесь уютно. Гардины и покрывало были украшены воланами, на ночном столике и комоде красовались кружевные салфетки, повсюду стояли фарфоровые статуэтки, а на стенах были развешаны керамические ангелочки и картинки с изображением ангелов. Выдержанная в розовых тонах обстановка производила такое приторное впечатление, что Патрику сделалось нехорошо. Он подумал, что это похоже на комнату в кукольном домике. Вот так обставила бы мамину спальню пятилетняя девочка, если бы ей дали волю выбирать все на свой вкус.
- Фу! - фыркнул, заглянув мимоходом, Мартин. - Прямо как будто тут стошнило птичку-фламинго.
- Да уж, вряд ли эту комнату сняли бы для "Красивого дома".
- Разве что для напоминания о том, какой она была до того, как в ней произвели полную смену интерьера, - согласился Мартин. - Кстати, тебе нужна помощь? Похоже, что тут почти нечего осматривать.
- Ладно, давай! Не хочу тут надолго задерживаться.
Они разошлись по углам и взялись за дело: Патрик уселся на пол, чтобы удобнее было разбирать содержимое ночного столика, а Мартин принялся за гардероб, который целиком занимал одну из стен.
Трудились молча. Едва достав до верхней полки гардероба, где стояли обувные коробки, Мартин потянул мышцы и, осторожно поставив добычу на кровать, стал массировать себе поясницу. Спина все еще не оправилась от таскания тяжестей во время переезда, и он подумал, что все-таки надо сходить к костоправу.
- Что там у тебя? - спросил Патрик снизу.
- Какие-то обувные коробки.
Он снял крышку и заглянул в первую, осторожно проверил содержимое, затем отставил ее и вернул крышку на место:
- Только куча старых фотографий.
Потом открыл следующую коробку и вынул потертую деревянную шкатулку голубого цвета. Крышку немного заело, и ему пришлось приложить усилие, чтобы ее открыть. Услышав, как Мартин фыркнул, Патрик вскинул голову.
- Бинго!
Патрик расплылся в улыбке:
- Бинго!
Шарлотта долго топталась в нерешительности перед автоматом с шоколадными батончиками, но наконец капитулировала. Если уж в таких условиях нельзя позволить себе кусочек шоколада, то когда, спрашивается, можно?
Она бросила в щель несколько монеток и нажала на кнопку, чтобы из автомата выскочил "Сникерс". Ладно уж, пускай это будет "Big size".
Шарлотта собиралась быстренько с ним расправиться прямо на месте, но подумала, что, если она съест батончик второпях, ей станет нехорошо. Поэтому она набралась храбрости и вернулась с добычей в комнату ожидания, где оставалась Лилиан. Так и есть - взгляд матери тотчас же устремился на шоколадку в ее руке, и затем она укоризненно посмотрела на Шарлотту.
- Ты знаешь, сколько в этой штуке содержится калорий? Тебе нужно сбрасывать лишний вес, а они сразу же отложатся на том месте, на котором сидят. Только что тебе повезло избавиться от нескольких килограммов, а ты…
Шарлотта вздохнула: всю жизнь одно и то же. Лилиан не позволяла держать в доме сладости, и сама, кажется, никогда не имела ни грамма лишнего веса. Может быть, поэтому сладкое так манило Шарлотту, и она стала лакомиться тайком: таскала мелочь из карманов родителей, бегала в киоск, покупала пирожные или конфеты и с наслаждением поедала все, прежде чем вернуться домой. Возможно, из-за этого лишний вес появился у нее еще в подростковом возрасте. Лилиан это бесило. Иногда она заставляла Шарлотту раздеваться догола, ставила перед большим зеркалом и безжалостно щипала за образовавшиеся жировые складки:
- Посмотри сюда! Ты похожа на жирного поросенка! Неужели ты хочешь быть как поросенок? Хочешь?
В эти моменты Шарлотта ее ненавидела. Лилиан осмеливалась делать это, только когда дома не было Леннарта - он бы ничего подобного не допустил. Папа всегда ее защищал. Когда он умер, она была уже взрослая, но без него почувствовала себя беззащитной маленькой девочкой.