Сева, так звали выигравшего, вытащил из Покровского все зеленые, заготовленные на этот вечер и предложил ему поставить на кон ее, Маланью, а Покровский и согласился, сказав ей, что они делают это так, ради шутки! Маланью больно резануло по самолюбию от предложения Севы и решения Покровского, хотя, самому ему, казалось, даже в голову не приходило, что она способна обижаться на такого рода шутки! Господи, да он совсем ее не знает, раз вообразил себе такое! А ведь он, Слава Покровский, ее любил! Во всяком случае, по своему, а не в такой тонкой степени, в какой виделась ей, Маланье сама любовь. - Любовь мужчины к женщине. Да и какой категорией тонкости мог обладать мужчина, подобный Славе Покровскому, - российскому бизнесмену, вылупившемуся из самых низов, и оперившемуся только внешне! Он, бывший посредственный ученик, выпускник профессионального автодорожного техникума, сын своего советского папы, занимающего когда - то выборную должность партийного организатора на крупном станкостроительном предприятии, и мамы, - заведующей столовой на этом самом предприятии, был приучен к совсем иного рода тонкостям. - Как и кому подмазать, где вовремя подсуетиться, каким образом держать нос по ветру, кому лишний раз улыбнуться, а кого и не заметить при случае! Категории любовных тонкостей его наставники-родители даже и не касались, считая, что с этим любой мужик и так разберется, а может и вообще ничего не считая, как знать!
Сам же Слава любовному самообразованию по части тонкостей время тоже не уделял. Некогда ему было. Он стремился к высокому под иным именем, - к высокому благосостоянию, живя по принципу, что при деньгах любая баба наша!
Внешне он был довольно интересен, подтянут, накачан, аккуратен. Одеваться любил с шиком, ездил на иномарках. Сейчас у него их было две. - Ауди и Мерседес. Одним словом, внимания женщин Слава был удостоен всегда! Жизнь баловала его в качестве самца-любовника, который, не имея счета самочкам, особо их и не уважал. Правда совсем уж безразличным и фамильярным его назвать было нельзя, и если какие-то интересы его любовниц особо не касались Славиных важных дел, так сказать, не задевали их
никаким боком, он с удовольствием потакал своим дамам сердца в мелочах. С Маланьей же получилось иначе. Она была чужой женой, - женой его партнера по бизнесу, в которую он безнадежно влюбился.
Мужу Маланьи, Катаеву Евгению Сергеевичу было пятьдесят, и она была его второй женой, - молодой, двадцатисемилетней! Слава впервые увидел ее на дне рождения Катаева, куда был приглашен почетным гостем. А потом, пошло, поехало! Между ними образовалась взаимная симпатия, появились недвусмысленные намеки на сближение, а вскоре и сама близость. Маланья приняла ее с легкостью, можно сказать, даже легкомысленно. Одним словом, пошла на поводу у своего влечения и оторвалась, ни о чем не думая. Однако это было только внешне, а если капнуть глубже, то Маланья давно уже была готова к подобному поступку. А причиной тому служило ее решение уйти от Катаева. Почему? - Да, было почему! Маланью, прожившую с ним четыре года, и надо сказать, хороших четыре года, как в материальном, так и в физическом плане, задавил моральный аспект происходящего! Ибо она, с самого первого дня, как только вошла в шикарную четырехкомнатную квартиру Катаева, стала ощущать, что занимает в ней чужое место! И ощущение это давило ее все четыре года, причем усиливаясь, а не уменьшаясь, с течением времени. Маланья знала, что Катаев разлюбил свою жену давно, еще до ее появления, и, конечно же, знала о том, что не жил он с ней уже около года, но! Но! Она постоянно ощущала присутствие этой женщины в Катаевской квартире. Да и не только Ольги, - так ее звали, но и Катаевских детей, - двадцатитрехлетнего Игоря и девятнадцатилетней Лены. И потом, Катаев поддерживал с бывшей семьей хорошие отношения, помогал материально. И это было по правилам! И, надо сказать, нисколько не раздражало Маланью! Мало того, такое Катаевское отношение к своей бывшей семье, в некоторой степени даже возвышало его в глазах Маланьи. Он не жлобничал, не предъявлял к детям никаких надуманных, удобных для отказа в помощи претензий, баловал их, как любой приличный отец. Что же касалось самой Маланьи, то она в этой связи причисляла себя к одной из четырех его подопечных, имеющей ровно столько прав на Катаевские материальные блага, сколько и все остальные. Если же по желанию самого Катаева, ей перепадало больше, то пожалуйста, она ничуть не возражала! И при таких вот обстоятельствах, вполне честно подкрепляемых ее принципиальными нормами, чего, казалось бы, не жить? Однако ей не жилось!
Маланья, будучи человеком тонким, проницательным от природы, ощущала мощнейший негатив, исходящий от Ольги! Как уж он вносился в ее дом, то ли в лице приходящих детей, то ли в лице самого Катаева, часто встречающегося с бывшей женой, она не знала, но ощущала его всем своим нутром. И этот негативный прессинг, всякий раз откладывался в ее подсознании, записывался на корочку, наслаивался, и, переполнив отведенное для него место, в конце концов, оказался ей просто не по зубам. Терпение иссякло, и однажды она призналась в этом мужу.
- Ну, какая же ты глупая! - улыбнулся на это Катаев. - До тебя я не прикасался к Оле почти год! И вообще, заруби себе на носу, - ты не занимала никакого ее места, по той простой причине, что вместо тебя в любом случае оказалась бы другая женщина, но только не моя жена! Я бы к ней все равно никогда не вернулся, понимаешь ты это?!
Она это понимала! Но негатива не становилось меньше! Он же не предназначался той, предполагаемой другой женщине! Он предназначался ей, Маланье, а жить с ним было все нестерпимей. Он, этот негатив, перекрывал все остальное, - и хорошее благосостояние, и чувства к Катаеву! Хотя, никаких таких особых возвышенных чувств Маланья к нему не испытывала. Она, как и все почти молодые женщины, выходящие замуж за мужчин, вдвое себя старше, руководствовалась, прежде всего, расчетом. Катаев занимался строительным бизнесом, возводил крупные столичные объекты, и тут, безусловно, было на что рассчитывать! Конечно, при всем при том, Катаев вызывал у нее определенную симпатию, да и спать с ним ей было не противно, в отличии от многих других, оказавшихся на подобном ей месте, но большего она к нему не испытывала.
Одним словом, Маланья, дошедшая до ручки от прессинга, однажды решила для себя, что ей все же лучше сдать позиции, чем продолжать жить с Катаевым.
Оставалось только найти подходящего претендента, место которого и подвернулось Славе Покровскому.
- А, что? - рассудила Маланья, - он тоже при деньгах, да к тому же молод и холост!
Славе было тридцать четыре года.
- Я ему нравлюсь, и он, похоже, намерен взглянуть на свои чувства всерьез. Чем не вариант на смену позиций? - решила она.
- Замуж за него пока можно и не выходить, повременить, приглядеться, а там, - будем посмотреть!
… - Вот и посмотрела! - зло сказала Маланья, и в очередной раз рьяно надавила на газ.
Солнце, восходящее, легкое, несущее на себе пока еще ночной, ленивый оттиск томной завесы, зажелтело, затеплилось, поигрывая несмелыми бликами на утреннем росистом шоссе, а потом любопытно скосило пару своих лучей к боковому оконцу ее автомобиля.
- Вот и утро настало! - иронически изрекла Маланья, когда любопытные лучи невзначай коснулись ее бокового зрения.
- И куда я в такую рань? - подумала она, до сих еще не удосужившись задать себе этого вопроса.
Она ехала в сторону Звенигорода, и даже не заметила, что до него уже рукой подать.
- Ну, надо же! Дорога сама завела ее в эту сторону! А ведь здесь, неподалеку находилась дача ее подруги Ани Кудриной. Маланья часто приезжала сюда одна и с двумя другими подругами, - Аней Зарубиной, которая в их дружной - по близкому четверке, именовалась Анечкой под номером 2, или, просто Нюркой, и Машей Разумовой.
Дружба Маланьи и Нюрки имела самые древние корни. Они произрастали с четвертого класса. Аня тогда перевелась к ним из другой школы по причине перемены местожительства, и с первого дня, как только села за одну парту с Маланьей, они не переставали дружить до сих пор. С Машей Разумовой и Аней Кудриной Маланья подружилась через Нюрку. Девочки все втроем учились в Менделеевском, в отличии от Маланьи, закончившей институт иностранных языков.
Итак, дорога вела Маланью к даче Ани Кудриной. А точнее сказать, Маланья сама завела себя туда в силу подсознательной привычки мозга, давно уже изучившего этот маршрут, и теперь, в момент расстройства Маланьи, взявшего на себя роль ее автоматического путеводителя.
- Ну, что ж, к Кудриной, значит к Кудриной! - сказала себе Маланья. - И хорошо, что так получилось! Прежде всего, хорошо потому, что Слава не знал, где находится дача ее подруги, и вообще он понятия не имел, что у Ани есть эта самая дача. Теперь, по крайней мере, если ему и вздумается искать Маланью, то сделать этого он не сможет!
Маланья вздохнула с некоторым облегчением впервые за этот путь, и, сбросив напряжение, расслабилась, уменьшив скорость и откинувшись на спинку сидения.
Однако мысли о вечерних событиях ее не отпускали, и теперь ей вспомнился момент побега, заставив ее ухмыльнуться со злорадным удовольствием.
После того, как Слава поставил ее на кон, а Сева с блеском выиграл, Маланья, дождавшись такого позорного завершения своей участи, сказала Покровскому, что немедленно отправляется к себе домой спать.
- Ты мне противен после таких дурацких шуток! - резко сказала она Славе, наклонившись к его уху. Однако тихо сказать у нее не получилось, и Сева, услышавший эти слова, воскликнул.
- А кто тут шутил? Я не понял?!
Маланья метнула на него уничтожающий взгляд, и резко отстранившись от Славы, направилась к выходу. Она вышла из казино, достала из сумочки ключи, подошла к своей Пежо, затерявшейся на стоянке среди других машин, села за руль и, спокойно выехав на трассу, отправилась по знакомому маршруту к себе на Масловку. Однако не прошло и пяти минут, как машину с двух сторон оккупировали две БМВ Севиных шавок, и стали ее притормаживать. Благо, что в этот поздний час на дороге почти никого не было!
- Вот сволочи! - в сердцах воскликнула Маланья, и, показав правый поворот, для избежания столкновения, направилась к обочине, решив не доставлять удовольствия Севиным шавкам и не устраивать на дороге никаких разборочных игрищ.
Она остановилась, и те на БМВ тут же пристроились к ней, один сзади, другой спереди, после чего из задней машины вышли двое и направились к Маланье.
Она приоткрыла оконце, небрежно удостоив их вниманием.
- Чем обязана?
- Шеф велел тебя к себе доставить, - сказал бритоголовый головорез с необъятного размера плечами, и осклабился, бросив наглый взгляд на Маланью.
- Перебьется твой шеф! - зло крикнула Маланья, - и, достав из сумочки мобильник, принялась звонить Славе.
- Алло, Покровский, - воскликнула она. - Это что еще за фокусы устраивает твой дружбан - придурок Сева, а?
- Маль, не сердись! - с бархатистой лаской в голосе ответил ей Слава.
- Что? Что, значит не сердись?
- Маль, ну, съездила бы ты к нему, а? - нерешительно простонал Слава.
- Что? Покровский, что ты такое сказал сейчас, а? Ты соображаешь, вообще, что ты сказал?
- Маль, понимаешь, если ты не поедешь, он выставит меня на десять штук баксов.
- Господи, Покровский, вы там видно совсем спятили со своей игрой! Да пусть он выставит тебя хоть на сто штук, мне - то до всего этого какое дело?
- Маленький! Ну, пожалуйста, ради меня, сгоняй к нему в гости, а? Он обещал, что не будет к тебе приставать, если ты сама этого не захочешь! Ты, главное, съезди туда, понимаешь, ему просто важна твоя поездка, сам ее факт!
- Покровский, ты либо ненормальный, либо просто меня не понял! - взревела в трубку Маланья. - Я не хочу иметь ничего общего ни с твоим придурком Севой, ни с тобой! Теперь уже! Ты понял, да?
- Я понял, понял, Маленька. Ты думаешь, я этого хочу? Но, понимаешь, так получилось…
- Покровский, ты просто скотина! - перебив его, воскликнула Маланья. - И если ты сам этого не понимаешь, то я сообщаю тебе об этом! - и отключила телефон.
Те двое стояли возле ее машины и молча слушали разговор, а после того, как она отключила мобильник, один из них моментально выхватил его у нее из рук.
- Это для того, чтобы ты больше никому не звонила. - Издевательски произнес он.
Маланью от возмущения кинуло в жар.
- Ладно, придурок, ты еще об этом пожалеешь! - воскликнула она, хотя в данный момент понятия не имела, каким образом он сможет об этом пожалеть.
- Пожалею, пожалею! - пообещал ее обидчик и нагло ухмыльнулся, а потом быстрым движением открыл дверцу ее машины.
- Мадам, прошу подвинуться, - сказал он и, наклонившись, бесцеремонно принялся вытеснять ее с водительского сидения на соседнее, пассажирское.
Маланью захлестнула необузданная волна возмущения и она, еще не успев подумать о возможных последствиях, со всего маха ударила наглеца по лицу.
- Сука! - воскликнул тот, и его физиономия сделалась багряной от злости. - Будь моя воля, я бы руку тебе сломал! - и он резко, последним усилием, спихнул ее с сидения.
- А ну, быстро перебрось туда ноги. - Жестко скомандовал он, повернул торчащий в замке зажигания ключ, и, грубо отодвинув ее колено, включил передачу.
- Ладно, черт с тобой, скотина! - подавляя рвущуюся слезами обиду, воскликнула Маланья, и, вознамерившись выйти из машины с другой стороны, быстро перебралась на соседнее сидение. Однако только, было, она ринулась к двери, как в оконном проеме тут же возник мужской силуэт.
- Давай, садись! - громко скомандовал ему тип, разместившийся у руля, и тот, второй, открыл дверцу, после чего уселся на заднее сидение.
- Подстрахуй ее! - снова скомандовал рулевой, после чего сзади сидящий, железной хваткой схватил Маланью за плечи.
После этого машина вырулила на шоссе и покатила вперед, набирая скорость.
Маланья, изо всех сил запрещая себе разрыдаться, следила за дорогой.
- Позвони Севе и спроси куда ее, в квартиру или на дачу? - обернувшись к Заднему, сказал Рулевой.
Тот вытащил мобильник и принялся нажимать на кнопки.
- Алло, шеф, ее куда, на дачу? - спросил он.
- Угу! Угу! Ладно!
- Велел везти в квартиру. С дачи, говорит, ему выбираться завтра будет неудобно, потому, как с самого утра у него какая-то важная встреча намечается. - Сообщил он о результатах переговоров рулевому. - Сказал, что позвонит сейчас консьержке, предупредит о нашем приезде и скажет, чтобы та дала тебе ключ от квартиры. Он будет через час.
Рулевой тут же, не по правилам, резко развернулся, и машина покатила в противоположном направлении.
Как только Маланья услышала про консьержку, в ее голове родился план, - увидеть ее и закричать, попросить, чтобы та вызвала милицию. Но потом, подумав, она оставила эту мысль. - Ну, что подумает про нее эта самая консьержка? - Да, ничего хорошего. Наверняка скажет про себя, - как оказалась в обществе этих головорезов, так и разбирайся. Ее ведь предупредит о их приезде жилец, и наверняка уважаемый этой самой консьержкой, и она вряд ли захочет портить с ним отношения.
Они подъехали к дому Севы через двадцать минут.
- Вякнешь что-нибудь консьержке, пеняй на себя! - предупредил ее Рулевой, и, не дождавшись ответа, потянул из машины за рукав свитера.
- Выходи! Слушай, и не артачься а? Ты же прекрасно понимаешь, что мы все равно своего добьемся!
Маланья молча вышла из машины, и в окружении Севиных головорезов, направилась к одному из подъездов высотки. Они взяли у консьержки ключи и поднялись на лифте на восьмой этаж.
У Севы была шикарная квартира. - Просторный холл, ведущий в комнаты, встретил их блестящим отполированным паркетом и пастельными с сиреневым оттенком обоями на стенах. Комнат было не то три, не то четыре, Маланья не разглядела. Да и не до того ей было!
- Надо что-то придумать! - беспрестанно стучало у нее в голове. - Надо что-то придумать!
Но, что она могла придумать в такой ситуации?
- Проходи в комнату, располагайся, - сказал ей у порога Рулевой, которого второй называл Лехой. - Можешь даже ванночку принять, подготовиться к приезду Севы! - издевательски пропел он.
Маланья прошла в комнату, судя по мебели, служащей гостиной, и присела на темно-синий кожаный диван.
- Что же делать? - мысли метались, как оголтелые, суетливо, спонтанно перескакивая с одной на другую, они даже больше были похожи и не на мысли, а на эмоции.
- Прежде всего, надо успокоиться! - сказала себе Маланья, а потом…
И тут она вспомнила, что Леха положил в карман своей куртки ключи, - и ее, от машины, и от входной Севиной двери, а потом повесил эту куртку на вешалку в прихожую.
- Вот! Вот единственный мой шанс! Другого, по крайней мере, не предвидится.
ГЛАВА 6
Молодчики сидели на кухне, и в данный момент подходить к двери не имело смысла. Но, как заставить их убраться оттуда? Да никак! Может отвлечь? И тут она решительно встала с дивана и направилась на кухню.
Увидев Маланью, парни вскинули головы и вопросительно уставились на нее.
- Я, пожалуй, и впрямь ванную приму. - Сказала Маланья. - Чего зря время терять? Быстрей начну, быстрее кончу. А то спать очень хочется.
- Ты чего, серьезно? - спросил Леха, недоверчиво глядя на нее.
- Серьезно! Или ты думаешь, что твой Сева меня на производственную беседу сюда пригласил? Ну, чего уставился? Показывайте, где тут у него ванная, чистые полотенца?
- Хм! - ухмыльнулся Леха. - Чистые полотенца! Да, откуда ж мне знать? Я тут у него не моюсь!
- Ну, тогда пойдите и найдите! Думаю, шеф вас за это не убьет.
Леха покачал головой и направился в комнату, а второй, которого Леха называл странной кличкой Киреда, заставив Маланью подумать, что это какая-то производная от его фамилии, или сама фамилия, остался сидеть на кухне.
- Вот, черт! - досадливо выругалась про себя Маланья. - Даже если Леха отправится на поиски полотенца, а этот не сдвинется с места, ей до куртки ни за что не добраться, она все время будет находиться в поле зрения этого Киреды.
Леха показал Маланье, где находится ванная, а сам направился в комнаты, искать полотенце.
Войдя туда и захлопнув за собой дверь, Маланья принялась медленно раздеваться, чтобы создать видимость, будто она и впрямь хочет принять ванную. Через пять минут Леха бесцеремонно открыл дверь, и, протянув ей полотенце, застыл в открытом проеме.
- Ты так и будешь стоять? - строго спросила Маланья, принимая из его рук полотенце.
- А что?
- Ничего, убирайся!
И в это время она услышала голос Киреды.
- Слышь, Лех, у тебя курить есть?
- В куртке посмотри! - крикнул ему в ответ Леха. - Только не вздумай на кухне курить, Сева не любит, иди на балкон.
- Так ты уйдешь или нет? - в очередной раз спросила Маланья, глядя на наглую, на глазах превратившуюся в сладостно-пахотливую, следящую за ее раздеванием физиономию Лехи.
- Я вот думаю, может, и мне дашь пока Севы нет, а? - спросил Леха.
- Может и дам, в рыло! Тебе, видно одного раза было недостаточно! - отрезала Маланья.