- С какими еще показаниями? - вздрогнула Вера Федоровна.
- Сегодняшними. Перепугался наш Сергей Петрович и сам явился к следователю. А что ему теперь скрывать? Зачем вас выгораживать? Любовь-то, как я понимаю, давно прошла. Так, Вера Федоровна? А вы знаете, что Листов платил Кувалдину за молчание? Это ж какой позор! Девушка, на которой он женился, квартиры грабила! Не в тюрьму ж ее? А сын как же? Ведь тогда еще непонятно было, кем вырастет Эдуард Оболенский.
- Как это платил? - заволновалась Вера Федоровна. - Какие деньги?
- А вы думаете, он из благородства вас столько лет не трогал, рецидивист Кувалдин? Не трогал, потому что денежки регулярно получал. До последнего времени. Георгий Эдуардович был человек наивный, беспомощный, давить на него было легко. А теперь Кувалдин понял, что ничего этого больше не будет. И что мы докопаемся насчет того, что у него был мотив убить Листова, и дело на него повесим. Были они знакомы? Были. Листов мог отказаться платить шантажисту, тот его и убил в запальчивости. Вот Кувалдин и поспешил алиби свое сообщить. Мол, есть свидетели, что был в тот день дома, спал, напившись, на пару с приятелем.
- Георгий Эдуардович платил… - Вера Федоровна словно зациклилась на этой мысли.
- Да бросьте! После того, как Нелли Робертовна поссорилась с Георгием Листовым, она поднялась наверх, в свою комнату. А вы спустились по лестнице, потому что хотели с ним отношения выяснить. Насчет наследства, которого он собирался лишить вашего сына, Эдуарда Оболенского. Слово за слово, и Листов, видимо, сказал, что знает правду, и скрывать ее больше не намерен. Вы испугались, схватили пистолет и выстрелили в него. Ольга Сергеевна Старицкая, кстати, рассказала о своих подозрениях насчет Эдика. О том, что Маруся Кирсанова может быть у него, и эти двое собираются пожениться. Ведь так, Оболенский? Собирались?
- В нашей стране что, запрещены законные браки между влюбленными?
- Не запрещены. Но о любви тут и речи нет. Конечно, мать знала о ваших планах. Зачем делить наследство на двоих, тем более что Георгий Эдуардович Листов все уже решил насчет старшего сына? Вы, Оболенский, сами хотели убить его, потому и послали Настю в кабинет за пистолетом. Хотели на нее свалить, да? Но Настю спугнули, она спряталась в студии, подслушала разговор, а потом побежала в гараж, реветь. Передумала красть для вас пистолет, поскольку узнала, что он и так ворованный. А тут Вера Федоровна появилась в кабинете. После того, как вы выстрелили в бывшего мужа, Вера Федоровна, вы через студию вышли в сад, потому и появились в кабинете последней. Пытались успокоиться, прийти в себя. Да и шаль, которую забыли на лавочке, пригодилась. Кровь-то, поди, брызнула на блузку?
- Ложь!
- Кстати, куда вы ее дели? Пока все суетились, да по дому бегали, вы успели быстренько переодеться. А под шалью никто этого и не разглядел. Я уверен, что блузку уничтожить вы не решились, пятна замыли холодной водой, и все. А где перчатки? На них должны были остаться следы пороха, потому вы их сразу сняли. В саду бросили?
Вера Федоровна побледнела.
- Вот вам и улика,- торжествующе сказал капитан Платошин. - Теперь прочешем все, не переживайте. Да, Вера Федоровна. Столько лет разыгрывать из себя светскую даму, это знаете ли… А меж тем вы на дому платья и костюмчики дамочкам перешивали из старья, чтобы концы с концами свести, возились с линялым барахлом своими собственными аристократическими ручками. Пригодилось швейное ПТУ, Вера Федоровна? А?
- Вера, ты занималась перелицовкой? - взялась за сердце Олимпиада Серафимовна. - Ох!
- Клевета!
- Вас что, с клиентками свести? Им-то вы уж точно ничего не говорили о своих аристократических предках.
- Вера, ведь это ты сказала мне про ампулу, - спохватилась вдруг Наталья Александровна. - Ты знала про нее. Значит, это ты, Вера, отравила… Ах, вот оно что!
- Нелли Робертовна узнала пистолет. Ведь именно от него и потянулся след. Такое оружие, с огромным прошлым! Нам и справочку подготовили. Вот.
Платошин достал из кармана бумагу, развернул:
- Ага. В конце девятнадцатого века юный наследник огромного состояния решил совершить романтический вояж на Дикий Запад. В Марселе сел на пароход и отбыл любоваться тамошними пейзажами. Через полгодика он вернулся с массой впечатлений и пистолетом "Деринджер", прихваченным так сказать на память о волнующих приключениях. Спустя долгие годы он унаследовал-таки свое состояние, но грянула революция. Граф уехал в Париж, а куда ж еще? А вот кое-что из его состояния осталось в России. И до шестьдесят четвертого года хранилось у его внучки, которую вы, Вера Федоровна, с Кувалдиным и грабанули. А заодно присвоили себе и ее аристократических предков и все эти милые словечки. Ма шер, кес ке се. Вы хотя бы знаете, что все эти слова означают?
- Да-да, я теперь вспоминаю, - наморщила лоб Олимпиада Серафимовна. - Недавно, за столом, Жора сказал точно такую же фразу, обращаясь, к Вере: "Ты хотя бы понимаешь значение всех этих слов?" О, Господи! Я все еще не могу поверить! Столько лет! Но почему мне ничего не сказал? Почему?
- Лучше бы сказал, - буркнул Платошин. - Короче, Эдуард Оболенский продал пистолет своему приятелю в частную коллекцию, а тому вдруг срочно понадобились деньги. Он перепродал "Деринджер" одному известному… Не будем говорить кому. А тот в свою очередь решил сделать презент к свадьбе сыну одного влиятельного чиновника. И вот этот-то молодой человек и есть родственник особы, на которой Георгий Эдуардович Листов собирался жениться. В той семье все уже рассчитали: и наследство Листовых, и громкое имя, которое будет весьма кстати, и связи. Георгия Эдуардовича взяли в оборот. А пистолет будущий родственник собирался продать, потому как вообще не коллекционирует оружие. Он бабочек коллекционирует, зачем ему какой-то "Деринджер"? Таким образом, описав круг, антикварное оружие вернулось в дом. И все это очень невесело. Вы, Вера Федоровна очень испугались, что будут раскручивать эту историю. Хотя до истины мы бы все равно докопались, с помощью Нелли Робертовны или без нее… Что, Ольгу Сергеевну очень хотелось с дороги убрать? Вы же понимаете, что, стань она хозяйкой, вы бы в этом доме вместе не ужились. Алевтина Васильевна старшую сестру очень уважает, она бы не стала менять установленные той порядки. Как, Вера Федоровна? Ну, воровать вам не привыкать. Ампулу-то стянули, признайтесь?
- Докажите.
- Я видел, как она заходила в комнату тети Нелли, - сопя, признался Егорушка.
- Ах, мы опять подглядывали! - презрительно сказал Эдик. - Я же тебя предупреждал.
- А у тебя мать воровка, - торжествующе сказал Егорушка. - И это она отравила тетю Нелли. Вот.
- Да чтоб вы все сдохли, - прошипела Вера Федоровна. - Все.
- Ну, зачем же так-то, - вздохнул капитан Платошин. - Значит, будем считать, что финита ля комедия. Кес ке се, Вера Федоровна?
- Шут. Комедиант.
- Да уж куда мне до вас! Однако, сумерки уже. День какой длинный, а? Давайте двигать до места. Леша, проводи даму в кабриолет.
- А сестра? - спохватилась Алевтина. - Ольга как же?
- Ольга Сергеевна завтра будет дома. Мы уж ее задержали для очной ставки. Про ампулу надо выяснить все до конца.
- Ох! Завтра? - напряглась Олимпиада Серафимовна. - И что ж будет?
- А это уж вам виднее, - пожал плечами капитан Платошин. - Разберетесь как-нибудь… Постойте? Это кто идет? Девушка какая-то.
- Господи, да это же… Маруся! - ахнула Алевтина Кирсанова. - Ну, я ей сейчас задам!
Увлеченные разговором, они и не заметили, как девушка подошла к дому. А Маруся Кирсанова легко взлетела на веранду и обиженно протянула:
- Никто не встречает… Ну, привет всем!
- Где ты была?! - грозно воскликнула мать.
- Гуляла. Ту ти, ту, ту, ту. Корнет, приветик! Может мне передумать и все-таки выйти за тебя замуж? Ты красавчик, честное слово!
- Постойте-ка, - спохватилась вдруг Наталья Александровна. - Если Маруся не дочь Эдуарда Листова, как же тогда быть с завещанием?
- Что-что? - фыркнула Маруся. - Не дочь? Ха-ха!
- Ну, насколько я в курсе, это теперь не имеет никакого значения, дочь или не дочь, - сказал капитан Платошин.
- Как это? Как это не имеет? - заволновалась Олимпиада Серафимовна, затрясла серьгами.
- Он признал ее таковой. И точка. Поскольку в семье нет инвалидов и малолетних детей, то даже на часть наследства никто претендовать не может. И, согласно завещанию, теперь все, что заработал Эдуард Листов, принадлежит Марии Эдуардовне Кирсановой, как единственной наследнице.
- А вообще, это справедливо, - заметила Вероника Юрьевна. - Правда, Майя?
Та ничего не сказала, виновато отвернулась к окну.
- О, и эти здесь! - прищурилась Маруся. - Какими судьбами?
- Отношения выясняем, - усмехнулся Эдик.
- А у вас здесь весело! Значит, я не дочь художника? А чья? Мать?
- Марусенька, я тебе все объясню…
- Уж постарайся. А вообще, это не имеет никакого значения. Я есть хочу. Нагулялась, проголодалась. Кто вообще в этом доме готовит еду?
И тут Настя первой поднялась из-за стола:
- Я пойду, поставлю самовар. Кто-нибудь еще хочет чаю?
Отъезд
Через неделю к дому подъехало такси, и Маруся Кирсанова пальцем поманила к себе топтавшегося на крыльце Егорушку:
- Парень, отнеси-ка в машину чемоданы. Быстро.
Тот метнулся в дом, а Маруся повернулась к Веронике Юрьевне:
- Зря такси вызвали. Мишка бы вас подвез.
- Нам ничего не надо, - устало сказала та. - Сами как-нибудь. Спасибо за гостеприимство, за неделю Майечка немного окрепла, поправилась.
- Да не за что! - махнула рукой Маруся. - Подумаешь, недельку в папашином доме погостила! А Эдуард Олегович Листов был не промах, честное слово! Зато я теперь не знаю, что со всем этим делать.
Она кивнула на огромный дом, где в окно второго этажа испуганно выглядывала Олимпиада Серафимовна.
- Что с ними теперь? - заметила ее и Майя.
- А, ничего, - зевнула Маруся Кирсанова. - Весело с ними. А хотите - оставайтесь и вы. Навсегда. Места всем хватит.
Она выразительно посмотрела на Майю. Та покраснела, покосилась на мать.
- Ну, уж нет, - отрезала Вероника Юрьевна. - У меня работа, а Майя будет жить со мной. Я никуда ее больше от себя не отпущу.
- А как же театральное училище? - хитро спросила Маруся.
- Мама, - просительно протянула Майя.
- Нет.
Егорушка вышел на крыльцо, нагруженный вещами, торжествующе посмотрел на Марусю: мол, и я на что-то гожусь.
- Что стоим? - спросила та. - Мужчина несет чемоданы в машину, дамы прощаются. Финальная сцена.
Осчастливленный обращением "мужчина", Егорушка потащил вещи в такси.
- Постойте-ка, сумку забыла! Сейчас вернусь. Майя, иди в машину.
Вероника Юрьевна ушла, девушки молчали с минуту, потом Маруся сказала:
- Послушай, я это серьезно. Приезжай в следующем году. Мать поворчит немного и остынет. Родители - они такие. Ты же не ребенок, в самом деле!
- Но я все равно не поступлю в театральное училище, - пожаловалась Майя. - Там же огромный конкурс! А у меня таланта нет.
- Кто сказал?
- Эдик, - упавшим голосом произнесла Майя.
- Ах, корнет сказал, что у нас нет таланта! Вот он-то все и устроит. Ты, главное, не нервничай так. Побольше уверенности в себе, и…
- Майя? - Вероника Юрьевна вышла на крыльцо, поправила на плече ремень сумки.
- Да-да, иду, мама.
- Смотри осторожнее, не споткнись, не упади…
Маруся подмигнула ровеснице карим глазом, потом спохватилась:
- Да! Чуть не забыла! А прощальный подарок?
- Подарок? - напряглась Вероника Юрьевна.
- Секундочку.
Вероника Юрьевна переглянулась с дочерью, а Маруся вскоре вынесла из дома завернутую в белое полотно картину:
- Это ваше.
- Что мое? - удивилась Вероника Юрьевна.
- Портрет. В розовых тонах.
- Нет, я не возьму. Это же такая ценность, такая…
- Да бросьте! С деньгами прижмет - продадите, - пожала плечами Маруся. - А нет, так пусть в доме висит.
- Мама, давай возьмем, - попросила Майя.
- Хорошо, - кивнула Вероника Юрьевна. - Пусть будет память.
- Ну, все. Целоваться не будем, - прощально махнула рукой Маруся Кирсанова. - Всем пока, родному городу привет. Егорушка проводит вас до вокзала, у него инструкции.
- Зачем же? - замялась Вероника Юрьевна. - Не стоит, Маша.
- Надо, - отрезала Маруся. - Ему пора расти. Все, пока, пока!
Женщины пошли к такси, Маруся осталась на веранде. Через несколько минут на веранду выскочила Алевтина Кирсанова:
- Уезжают уже? Ой! А я с Оленькой заболталась! Как же? А котлетки-то домашние забыли? Котлетки-то?
- Все у них есть, - поморщилась дочь. - Чего нет - на вокзале купят. Ну что ты суетишься? Все взрослые.
- Нехорошо как-то, - пожаловалась Алевтина. - И не посидели на дорожку. Не по-людски.
- Как вышло, так вышло, - отрезала Маруся. - Это что, конец?
И, развернувшись, она пошла в дом, в свою комнату за мольбертом, красками и кистями. На летнем небе разливался июльский закат.
Мария Кирсанова, "Весна, яблоневый сад". Холст, масло
- Эдик, ту ти, ту, ту, ту.
- Что? Наконец, перерыв?
Эдуард Оболенский, уже часа три сидевший в саду, в гамаке подле Маруси, которая работала над картиной, захлопнул толстенную книгу, облегченно вздохнул. Все, хватит на сегодня. Стоял удивительный, по-летнему теплый май, заневестившиеся яблони стыдливо прикрывали черные, корявые сучья белыми вуалями. Но Маруся Кирсанова добавляла в яблоневый цвет чуть-чуть розовой краски, и карамельная сладкая дымка придавала ее пейзажу нечто неземное, волшебное.
Маруся отошла на минутку, полюбовалась своей работой, удовлетворенно кивнула:
- Да, прервемся. Ну, как, интересно?
- Ни черта.
- Изучай, изучай, корнет. Тебя ждет встреча с искусством.
- Почему я должен пропихнуть в театральный вуз какую-то провинциалку? Объяснять ей систему Станиславского, натаскивать ее по предметам?
- Во-первых, не какую-то, а собственную тетю. Во-вторых, потому что в приемной комиссии много женщин. Ты, главное, найди ходы.
- А когда мы поженимся?
- После.
- Когда?
- Корнет, отстань. Я вся в работе. Скажи спасибо, что я разобралась с твоими кредиторами. Между прочим, ты недешево обходишься. И твоя маман, которой надо регулярно передачи носить. Я все записываю на твой счет, учти.
- Но это же форменное рабство! - пожаловался красавец. - Я даже из дома никуда выйти не могу!
- А ты как хотел? Человечество, между прочим, должно быть мне благодарно: я тебя от него изолировала. И ничего ты со мной не сделаешь. Я на всякий случай написала завещание.
- Да?
- На свою мать.
- Маша! А я?
- А кто ты такой? Ты мне даже не родственник. Успокойся. Какой же ты хорошенький! Люблю тебя.
Маруся нагнулась, звонко чмокнула Эдика в нос, поправила пальчиком светлую прядь на его лбу, стремительно пошла к дому, крикнула:
- Настя! Настя, обед!
- Ведьма, - прошипел Эдуард Оболенский. - Ну, ничего, сочтемся.
Неизвестно откуда взявшийся Егорушка неслышно подкрался к старшему брату:
- Что, съел? Она тебя не любит!
- Опять подглядываешь? Подслушиваешь? Бездельник!
- Я книгу пишу, - обиделся Егорушка.
- О чем?
- Пьесу.
- О, Господи! И этот туда же!
- А Маруся сказала, что это хорошо.
- Есть такая телепередача: "Забавные животные". Про тебя. Интересно, скоро ты ей надоешь?
- А ты? И не так она называется. Ты вечно все перевираешь.
Пока братья выясняли отношения, на веранде появилась Олимпиада Серафимовна, затрясла огромными серьгами, заворковала, увидев Марусю, растянувшуюся в кресле:
- Ах, опять работала! Устала, детка, измучилась. Что тебе принести?
- Себя донесите до стула. Бабушка.
- У меня остались кое-какие связи, - Олимпиада Серафимовна давно уже взяла за привычку не обращать внимания на Марусин жаргон. - Связи в театральном мире. Я употреблю все свое влияние, чтобы помочь нашей Майечке.
- Сделайте одолжение. А где мама с тетей Олей?
- Миша повез их по магазинам, - сказала, словно пожаловалась Олимпиада Серафимовна.
- Это хорошо. Люблю, когда в доме нет толпы.
- А я тут занималась подсчетом хозяйственных расходов…
- Это не ко мне.
- Но, детка…
- Сами разбирайтесь. А мне сегодня еще работать и работать. Настя! Где обед? Господи, и почему в этом доме ужин до сих пор называют обедом? Ведь уже половина седьмого! Настя!
- Иду!
…Вечером Маруся Кирсанова наслаждалась в саду одиночеством и хорошей погодой. Конечно, обитатели особняка Листовых иногда утомляют, но с ними так весело! Что хотели, то и получили. Теперь и Эдик на коротком поводке, и Егорушка с Настей при деле, и Олимпиада Серафимовна просто шелковая. Единственная, кого Маруся не может терпеть, это Наталья Александровна, но та появляется редко. Нет, эта женщина в доме жить не будет, даже летом. Пусть снимает себе дачу.
Маруся обмакнула кисть в нежно-розовый цвет, посмотрела на небо. Пора! Тот не жил, кто никогда не наблюдал эти закаты! Как играет небо, как волнуют краски, лежащие слоями, один необычнее другого! Надо во что бы то ни стало найти их на палитре, смешать, быть может, не два, не три, а несколько цветов… Работать, главное, работать, и все придет. Куда уходит вдохновение? Туда же, откуда пришло, в розовый дым костра, зажженного творцом всего сущего, в черное пространство бесконечной Вселенной… Но пока оно есть, ни в коем случае нельзя прерываться…
…Обитатели огромного особняка напряженно следили за девушкой: Егорушка из окна второго этажа, Олимпиада Серафимовна с веранды, бессмысленно переставляя на столе чашки, Эдик из беседки. Шофер Миша бродил по саду, ожидая Настю, та тихонько всхлипывала, лежа на кровати в своей комнате. А небо все больше багровело, и уже недалеко было то время, когда в этот сад опустится ночь.