Проблемы начались, как только мы добрались до "офиса". Эта стерва прекрасно знала, что там проходная с охраной. Что на предприятие так просто не пускают. Они делали то ли пластиковые окна, то ли панели из пластика. А он оставался директором комбината, хотя вот уже пять лет как должен был находиться на пенсии.
Мы толклись у проходной в замешательстве. Эта работа стоила дороже. Мы не могли проникнуть на территорию. Видимо, блондинка хотела узнать, не состоит ли ее благоверный в связи с хорошенькой секретаршей.
- Да пошло оно все к черту! - махнул рукой Сгорбыш и развернулся спиной к воротам.
Но я сдаваться не привык. Эту стерву надо поставить на место. Как она сказала? У вас в фирме работают одни идиоты? Ну, я ей покажу идиота!
Я оставил Сгорбыша у проходной и отправился на переговоры с охранником. Журналистское удостоверение не произвело на него впечатления.
- Съемка на территории завода запрещена, - забубнил он.
Чему тут удивляться? Их главная труба так сильно дымила, что сюда давно уже должен был сбежаться "Гринпис" в полном составе!
- Кто выписывает пропуска?
- Надо личное распоряжение директора! - заявил охранник с ненавистью. Я отнес ее на счет удостоверения журналиста. - Вот если Сидор Михалыч разрешат… - Он ухмыльнулся.
Сидор Михайлович и был тем человеком, которому мы готовили незабываемый подарок. Выражение лица охранника мне было понятно: а ну-ка, отними! Есть дело директору комбината до каких-то пройдох журналистов?
- Хорошо, - кивнул я. - Позвони ему и скажи, что его хочет видеть Леонид Петровский. Леонид Андреевич.
Я еще не представлял, как выкручусь. Но мне нужно во что бы то ни стало проникнуть на территорию комбината. Тварь я дрожащая или Петровский?
- Еще чего! Буду я ему звонить! - хмыкнул охранник.
- А кому?
- Секретарша все решает.
Есть! Жена его подозревает в связи с секретаршей! И правильно!
- Ну так соединяйся с секретаршей!
Он неохотно набрал номер телефона внутренней связи:
- Викуся, тут какой-то Петровский. Леонид Андреевич. К директору ломится. Чего говоришь? Ха-ха! - И мне: - Ждите. А лучше вали-ка ты отсюда, парень, вместе со своим напарником. Никто вас сюда не…
В этот момент запищал телефон. Охранник снял трубку, и лицо его вытянулось. Потом и сам он вытянулся в струнку:
- Есть! Так точно! Слушаюсь!
Он уставился на меня и подобострастно сказал:
- Проезжайте, пожалуйста. Сидор Михайлович вас ждут.
Я был в недоумении. Что такое? Мое имя так широко известно, что открывает любые двери?
- Нас впускают, - сказал я Сгорбышу. - Будь начеку. Я попытаюсь обольстить директора и вытащить его из кабинета. А ты сделаешь снимки. Если фирма не отдаст нам пятьдесят процентов от того, что им заплатила блондинка, я порву фотографии на мелкие кусочки.
- Все понял, сынок. Ты - гений! - восхищенно произнес Сгорбыш.
Я еще не осознал, гений я или идиот. И как теперь выкручиваться? В это время ворота перед нами открылись, и мы въехали на территорию комбината. Охранник махнул рукой, показывая, где можно припарковаться.
Мы шли к зданию, где был расположен офис, и Сгорбыш на всякий случай сделал несколько снимков. "Умно, - подумал я. - Если мы не натянем на фотоальбом, дополним портреты пейзажами. И пусть она докажет, что юбиляру это не приятно".
В приемной нас ждала взволнованная секретарша. Я подумал, что так встречают министра, в крайнем случае, его зама. Что произошло?
- Леонид Андреевич? - спросила она.
Я кивнул.
- Вас ждут. Проходите, пожалуйста.
Я понял, что в кабинет директора войду один. Моя задача выманить хозяина оттуда и ненавязчиво подставить под объектив. Сгорбыш - мастер своего дела. Он изловчится, и нужные снимки будут у нас в кармане. Надо лишь вытащить директора из кабинета. Я решил придерживаться тактике "помолчишь - за умного сойдешь". Сидор Михайлович сам мне расскажет, почему он так рад меня видеть.
Итак, я вошел, а Сгорбыш остался в приемной. Из-за стола навстречу мне поднялся высокий жилистый старик. Песок из него не сыпался, а по крепкому рукопожатию я понял, что эта рука в ладах не только с удилищем, но и с теннисной ракеткой. Предложить ему партию в теннис? Я умею красиво проигрывать, ничто не ценится больше.
- Рад, очень рад, - сказал Сидор Михайлович, крепко пожав мою руку. Я ожидал, что он спросит: "Какими судьбами?" Но он поинтересовался: - Как здоровье отца?
- Спасибо, он в добром здравии.
Сидор Михайлович посмотрел на меня с любопытством и сказал:
- А не похож! Нет! Не похож!
- Я похож на мать, - сдержанно ответил я.
- Как же, как же! Наслышан! Нуте-с?
Я растерялся. Надо бы объяснить причину моего визита. Он принял меня лишь потому, что знает моего отца. А кто ж его не знает? И что теперь делать?
- Я хотел бы пригласить вас в гости. Поддержать так, сказать, знакомство.
- А! - возбужденно сказал он. - А почему Андрей Валентинович сам не позвонил?
Андрей Валентинович Петровский, как вы уже догадались, мой отец. Я напряженно раздумывал, как объясню ему визит директора комбината и его жены. Особняки на Рублевке в десяти километрах друг от друга - это еще не повод для дружбы взасос. К тому же наш гораздо ближе к светилу. Но Сидор Михайлович не дал мне ничего сказать. Вскочил и возбужденно прошелся взад-вперед по своему огромному кабинету:
- Понимаю. Все понимаю. Какой умнейший человек! Талантливый бизнесмен! А руководитель? Какой размах!
Он принялся нахваливать моего отца. Я согласно кивал. Потом рассыпался в ответных любезностях. Мол, комбинат процветает, на территории порядок, а секретарша - прелесть. Он осклабился:
- Что есть, то есть. Хорошо, жена не знает.
- Есть вещи, о которых женам знать не положено, - выпалил я.
- А сам-то? Женат? - подмигнул Сидор Михайлович.
- Нет.
- Что так?
- Жду подходящую партию.
- Это правильно. С женитьбой спешить не надо. Я вот тоже, по молодости да по глупости. Поспешил. Сейчас вторым браком. Молоденькую взял.
"За каким же чертом ты ей изменяешь?" - подумал я, ослепительно улыбаясь. Потом слегка подлизался:
- У вас скоро юбилей. Я слышал: семьдесят. Ни за что не скажешь! Отлично выглядите! Я бы даже предложил вам партию в теннис, несмотря на то что моложе в два раза.
- За чем же дело стало? - оживился он. - Конечно, сыграем!
Я понял, что это приглашение. Вот будет весело, если на юбилее мы встретимся с блондинкой!
- Ну, пойдем, - сказал Сидор Михайлович и первым направился к дверям.
Я не верил своему счастью. Он что, хочет показать мне комбинат?! Какая удача! В приемной друг против друга сидели хорошенькая секретарша и мрачный папаша Горб. Фотограф угрюмо молчал, а она бойко стучала по клавиатуре. Увидев нас, и он, и она одновременно вскочили.
- Это Викуся, девочка моя, - ласково отрекомендовал Сидор Михайлович.
- Сопровождающий, - представил я Сгорбыша.
Директора комбината это ничуть не удивило. Я ж персона! Мне положена свита. Викуся призывно смотрела на меня и мило улыбалась. Но я был на работе. Меня сейчас интересовали не хорошенькие женщины, а дымящиеся трубы. Сидор Михайлович лично показывал мне комбинат, заостряя внимание почему-то на теплосети. Уж не думает ли он продать львиную долю акций моему отцу?
- Все разрешения имеются, трубы заменили, котельная может дать больше мощностей, - соловьем заливался Сидор Михайлович.
Сгорбыш беспрепятственно сделал нужные снимки. Когда директор заметил это, он даже поощрил:
- Вот правильно. Надо снимать. Все в полном порядке, зачем мне лукавить?
В общем, я едва от него отделался. На прощание Сидор Михайлович долго тряс мою руку. Пришлось повторить приглашение:
- Ну, так мы вас ждем.
- Великолепно!
За проходной Сгорбыш усмехнулся и спросил:
- Ну и как ты теперь выкрутишься?
- Придумаю что-нибудь, - беспечно сказал я, а потом спохватился: а что, собственно, имел в виду Сгорбыш?
- Ты, должно быть, пообещал ему первую полосу в газете с многомиллионым тиражом, - пояснил тот. - Или телеэфир на халяву. А, сынок?
- Это моя печаль.
- Я ж говорил: все дело в твоей дьявольской улыбке.
Дело было в том, что я поступил нехорошо. И мне надо поставить в известность родителей. Мать, конечно, простит, зато отец не одобрит. Ладно бы я сделал это за большие деньги. Но гонорар-то копеечный! Мне предстоял серьезный разговор, который лучше не откладывать в долгий ящик. Но и этот день еще был не закончен.
Мы отъехали на безопасное расстояние и стали ждать. Вскоре Сидор Михайлович поехал обедать. Или на переговоры. Во всяком случае, он направился в ресторан. Благодаря безумному количеству машин в Москве нам удалось за ним проследить. Вот если бы я был на красном "Порше", появились бы проблемы. Такая машина в любой пробке заметна.
Сидор Михайлович отпустил "БМВ" с личным шофером и вошел в ресторан, а мы остались снаружи. Я все гадал: запомнил он Сгорбыша или же нет? Может фотограф войти внутрь и сделать пару снимков по теме: "Юбиляр за обедом"? Нет, это нереально. Никто не разрешит снимать в ресторане. Фешенебельное заведение, полно охраны. Оставалось ждать. Вскоре к ресторану подъехал новенький "Мерседес"-купе, и из него выпорхнула юная красивая шатенка. Я почувствовал толчок в самое сердце и шепнул Сгорбышу:
- Снимай.
- Ты думаешь…
Я молча кивнул. Что-то мне подсказывало: войдя в ресторан, шатенка направится прямиком к тому столику, за которым сидел Сидор Михайлович. На всякий случай Сгорбыш щелкнул и ее машину.
Я настроился на долгое ожидание. Если это любовница, то ворковать они будут долго. В отдельном кабинете, под хорошую закуску. Но к моему удивлению, обед не затянулся. Минут через сорок они вышли из ресторана вместе. Рука об руку. Сидор Михайлович сел в машину шатенки. Я был уверен, что они едут в уютное гнездышко, и гадал: как поступить? Надо нам это снимать или не надо? Мы все-таки двинули следом. К моему удивлению, они поехали не на квартиру к ней, а в магазин. И не в один. А выбирали… Мужскую одежду!
Сгорбышу удалось заснять через стеклянную витрину, как Сидор Михайлович примеряет костюм. Потом директор комбината долго выбирал ботинки. Галстук же тщательно подбирала шатенка. А потом они поехали в ювелирный. Видимо, она потребовала компенсацию за хлопоты. Я было подумал, что Сидор Михайлович нанял стилиста. Но он так нежно гладил ручку шатенки! И что-то ласково шептал ей на ушко, отодвинув каштановую прядь. А она так мило щебетала! И все время называла его "дорогой". Если они не спят вместе, то я монах! Ай да Сидор Михайлович! Ай да папаша! Семьдесят лет! Дай бог и мне иметь такую прыть в его-то годы!
В общем, мы сняли немало интересного. Домой к шатенке он так и не поехал. Часа через три пара вновь зашла в ресторан, откуда Сидор Михайлович вызвал служебную машину. Из ресторана шатенка поехала в неизвестном направлении, а он - на Рублевку. Часам к семи вечера мы все туда добрались. Я подумал: а не зайти ли домой? Какой смысл возвращаться в Москву, а потом вновь ехать сюда - объясняться с отцом? Я стал придумывать план, как мне отправить Сгорбыша в Москву, а самому остаться.
- О чем думаешь, сынок? - спросил он, словно подслушав мои мысли.
- Видишь ли, Горб… Есть одна женщина… Очень красивая…
- Я знаю, что ты бабник, сынок, - ласково сказал он. - Неужто и до Рублевки добрался? Ну и аппетиты у тебя!
Я говорил о матери, но не стал спорить.
- Да, она живет поблизости. Я хотел бы ее навестить, раз уж судьба меня сюда занесла.
- Ты бы ей позвонил для начала, - усмехнулся Сгорбыш. - А вдруг место занято?
- О! Для меня в ее сердце всегда найдется место! Меня там никто не заменит!
- Что ж. Раз ты так уверен. Конечно, езжай к ней.
- А ты?
- Доберусь как-нибудь. Не в пустыне же. К тому же у меня полно работы.
Он потряс камерой. Снимал упрямый Сгорбыш все-таки на пленку. Некоторые кадры, казавшиеся мне особенно интересными, я дублировал на цифру.
В это время мы подъехали к воротам особняка. Судя по всему, дом был не слишком большой. Но Сгорбыш присвистнул:
- Ого!
Интересно, что бы он сказал, увидев особняк моих родителей? А наш бассейн? Теннисный корт? Когда Сидор Михайлович подъехал к воротам и посигналил, из приоткрывшейся калитки выскочила собака. Должно быть, та самая. Любимица. Я закусил губу от смеха и сказал Сгорбышу:
- Возьми фотоувеличитель.
Она была размером с кошку. Абсолютно голая, розового цвета. На тонких паучьих ножках. Но у нее были уши, как у осла, длинные и покрытые густой белой шерстью.
- Что это? - в недоумении спросил Сгорбыш.
- Ты что не видишь? Собака! Тебе ее заказывали. Снимай.
Он пожал плечами и навел объектив. Дважды щелкнул существо. К нашему удивлению Сидор Михайлович шикнул на любимицу, чтобы не тявкала, а когда она не унялась, поддел ее ногой и, как мячик, зашвырнул на участок. Потом зарычал:
- Леля! Да закроешь ты, наконец, ворота! И убери эту дрянь! У меня был тяжелый день!
Появилась та самая блондинка. Выходит, ее зовут Лелей. Защебетала:
- Сейчас, сейчас! Мими! Иди к мамочке! Мими! Папа сердится!
- "Футбол" отдавать будем? - смеясь, спросил Сгорбыш.
- Себе оставим, - тоже улыбаясь, ответил я.
Ворота закрылись. Забор - в два человеческих роста. Если блондинка хотела, чтобы мы сняли семейный ужин, она должна была оставить для нас со Сгорбышем лаз. Но лаза не оказалось, и мы сочли свою миссию выполненной.
- Как думаешь, что она от нас хотела? - задумчиво спросил Сгорбыш перед тем, как мы расстались.
- Кто знает? - пожал плечами я.
- Оказалось, что его любовница - шатенка на "Мерседесе", а вовсе не секретарша, как мы думали. Телку сдавать будем?
- А как же? Пусть сами разбираются. Сделаем снимки с запасом. У нас ведь много дымящих труб. Впарим ей как можно больше производственных мощностей. А против шатенки поставим жирный знак вопроса. Она сама разберется, что выкинуть и чем дополнить. Может, она хочет развода? А может, наоборот. Но хочет знать наверняка, кто ее соперница. Логику женщин понять невозможно. Во всяком случае, мы свою работу выполнили.
- Грязная работа, - поморщился Сгорбыш.
- Ну, брось ее.
- А деньги? Послушай, почему именно нам все это достается?
- Что это?
- Грязь. Чистенькими, пожалуй, были только жених с невестой. И то без скандала не обошлось.
- А чего ты хотел? Бедному человеку не придет в голову выкинуть тысячу долларов за такой оригинальный подарок, как фотоальбом. Он купит что-нибудь полезное, для дома, для семьи. В крайнем случае, даст деньгами. Значит, мы имеем дело с людьми, которым все это уже приелось. Которые не пользы хотят от вещей, а развлечений. Хлеба у них завались, надо зрелища. И не абы какого. С перчиком. Подарок-сюрприз. Ну, и чего ты хочешь?
- На пенсию, - усмехнулся Сгорбыш. - Стар я уже для таких игр.
И мы разошлись в разные стороны. Он - домой, и я - домой. Только он поехал в однокомнатную берлогу на окраине Москвы, а я - во дворец с десятью спальнями здесь же, на Рублевке. Встретили меня с распростертыми объятьями. Когда я рассказал историю проникновения на территорию комбината отцу, он долго смеялся. Просто-таки хохотал. Заливался смехом.
- И ты, говоришь, даже сделал снимки? - вытирая слезы, спросил папа.
- Да, - скромно опустил глаза я.
- Ох! Ну, ты мне, конечно, помог!
- Ты что, собираешься купить комбинат?
- Нужен он мне был! - усмехнулся отец. - Предприятие убыточное. Трубы гнилые, котельная скоро рухнет.
- То-то он ужом вился! Выходит, продать хотел? Но что же мне теперь делать! Ведь я его пригласил!
- Ладно, как-нибудь справимся. Я ему позвоню.
- Спасибо, папа! За мной должок.
- А что с тебя взять? - задумчиво спросил отец. - Оболтус ты, Леня. Ладно. Иди к матери. Ждала.
Вечер прошел в тихой семейной обстановке. Мы ужинали, пили бордоское вино десятилетней выдержки, говорили о политике и искусстве. Мама была счастлива. Я ведь долго не баловал ее своим вниманием. Под конец она спросила:
- Леня, а кто автор замечательного портфолио, которым я никак не могу налюбоваться?
- Ты имеешь в виду мои фотографии? - кисло спросил я.
- Именно.
- Один человек. Я с ним работаю. Он, действительно, гениальный фотограф.
- Может быть, он сделает и мой портфолио?
- Мама! Ты хочешь приехать к нам в студию?! Да ты знаешь, что это за место?!
Мать с отцом переглянулись. Я и не думал, что есть такая профессия: "светская львица". Оказалось, есть. Работа эта такая трудная, что им, светским львицам, надо молоко за вредность давать. Моя мать, к примеру, всегда занята. Она не появляется на публике дважды в одном туалете либо строго это дозирует. Если среди приглашенных ее видели в этом наряде двое-трое, в крайнем случае пятеро, то можно. Но после второго банкета или приема наряд можно списывать. В нашем особняке есть отдельная комната, где хранится только женская обувь. Мамин день расписан по минутам. Утро она начинает в бассейне, продолжает в салоне красоты, а заканчивает на светском рауте. Ее везде хотят видеть, и она всегда неотразима. Первое следует из второго. Она - законодательница мод, дама с безупречным вкусом. Я представил, как она приходит к нам в студию, потом позирует Сгорбышу под шушуканье "задника", и содрогнулся.
- Но можно ведь вызвать его сюда? - спросил отец. - Приезжает же к нам мастер маникюра и массажист.
- И парикмахер, который стрижет собачек, - кисло добавил я. - Но SPA-процедуры мама проходит в местах, для этого отведенных.
- У них специальная аппаратура, - улыбнулась мама.
- У фотографа тоже аппаратура. Если ты хочешь студийные снимки, то делаются они не дома.
- Мы создадим ему все необходимые условия, - заверил отец. Он безумно любит мою мать и во всем ей потакает.
- Зачем тебе эти фотографии? - спросил я у матери.
- У меня скоро юбилей, - улыбнулась она. Видимо, знаменитую улыбку я унаследовал от нее. Она тоже не умеет плакать, когда ей больно.
- Не скоро. Тебе только-только исполнилось сорок девять.
- Осталось меньше года. Я давно уже не видела таких хороших снимков.
В этот момент отец встал и отошел к окну. Потом извинился и удалился в другую комнату. Дела его надолго не отпускали.
- Мама, есть один тонкий момент. - Ей я мог открыться.
- Какой же, сынок?
Сынок! Я невольно вздрогнул. Ну, как ей объяснить?
- Этот человек - мой напарник. Но он не знает, кто я. Он не знает, что мои родители богатые люди, и я могу вообще не работать. Мы с ним так здорово ладим, потому что он думает обо мне, как о равном. Я не хочу, чтобы ты все испортила. Я дам тебе номер его телефона, если ты не скажешь, что я твой сын. Ты просто заказчица. Богатая клиентка с Рублевки. Но ко мне это не имеет никакого отношения.
- Хорошо, - улыбнулась мать и потрепала меня по волосам. - Я сохраню твою тайну. А папе мы вообще ничего не скажем. Он предоставляет мне полную свободу действий. У него своя работа, у меня своя. Снимки чудесные. Их можно разместить в глянцевых журналах. К тому же я щедро ему заплачу.