РЕПРОДУКТОРНЫЙ МАРШ
Коммунизм - это молодость мира,
И его возводить молодым…
Из песни эпохи развитого социализма
На свежеокрашенном подоконнике весёлый солнечный лучик. Он смело разгуливает по гладкой поверхности, слегка задерживается на блестящих незатвердевших пузырьках масляной краски, словно ощупывает каждую ложбинку и выпуклость, пока, наконец, не натыкается на прилипшую столовскую тарелку из серебристой фольги, в которой стоит горшок со столетником.
За спиной репродуктор натужно выдавливает в ленивую, застоявшуюся тишину гнусавые звуки многоголосого далёкого хора:
Сегодня мы не на параде -
Мы к коммунизму на пути.
В коммунистической бригаде
С нами Ленин впереди…
Резкие звуки не очень вписываются в обстановку и мешают наблюдать за первой весенней мухой, сонно перебирающей лапками возле цветочного горшка. Муха неловко поводит узкими, с прожилками крылышками, но взлететь у неё пока не получается - нужно погреться в первых майских лучах.
- Тарам-тарам, тарам-тарам-пам-пам, - вместе с хором напевает Галина Павловна, и золота дужка очков на её мясистом носу искрится от разыгравшегося солнечного лучика. - Денёк-то сегодня какой, а? Чего молчишь, Витёк?
- Нормальный денёк, - откликаюсь я и даже представить не могу, для чего ей понадобился перед самым обеденным перерывом.
Наверняка Ленка уже маячит у столовой. Лишь распахнутся двери, в числе первых она рванёт к раздаче и будет искать меня взглядом. А меня нет - я стою по стойке смирно в парткоме, любуюсь на солнечные лучи и дохлых мух, слушаю гнусавое завывание репродуктора и наслаждаюсь вокальными упражнениями нашего парторга.
- Как дела у опалённого в боях комсомола? - шутит Галина Павловна. Похоже, настроение у неё прекрасное, казнить меня не за что. Конечно, можно подхалимски похихикать с непосредственным начальством, глядишь, что-то обломится с барского стола нищему, как церковная мышь, заводскому комсомолу. Только мне даже хихикать сейчас лень.
- Всё нормально, - заученно бубню я и перехожу на казённо-административный язык, без которого невозможно изложить то, чем мы занимаемся: - Последнее комсомольское собрание прошло на высоком идейно-политическом уровне при почти стопроцентной посещаемости. Идею субботника, посвящённого Дню защиты детей, заводская молодёжь восприняла с энтузиазмом…
- Так уж с энтузиазмом! - не доверяет Галина Павловна. - Ты у нас прямо-таки Иоанн Златоуст - сказал, и они тебя послушались, твои комсомольцы!
Откуда она знает про Златоуста?! Что-то раньше такой широты кругозора за нашим парторгом я не замечал. Она и художественную литературу вряд ли читает, а газету "Правда" - для отвода глаз.
Ах, да, тут же припоминаю я, эта наверняка результат общения с Петром Полынниковым, пресвитером местной общины евангельских христиан-баптистов, который работает на нашем заводе кузнецом. Хочешь не хочешь, а вести атеистическую работу парторг обязан, как бы ей это ни было противно. Вот Галина Павловна и ведёт. Только кто кого в свою веру перетаскивает - ещё вопрос.
- А куда они, мои комсомольцы, денутся с подводной лодки? - беззаботно машу я рукой. - Пускай попробуют не явиться на субботник!
- Ну, а не явятся, что ты с ними сделаешь? - Галина Павловна поднимает глаза от бумаг и сквозь толстые стёкла очков разглядывает меня ласковым взглядом сытого удава. - Ты уж того, Витёк, без фанатизма. А то приходили ко мне на днях девчата из формовочного цеха, жаловались на тебя.
- На меня?! На Иоанна Златоуста?
- На тебя! - передразнивает Галина Павловна. - Ну-ка, расскажи, как ты с них взносы собирал? Нет чтобы подойти к человеку, поговорить по-хорошему, он тебе всё, что задолжал, до копеечки выложит, а ты, понимаешь ли, придумал! Перед зарплатой уселся рядом с кассиром и аккурат отсчитал сумму взносов из того, что на руки выдавать надо. За такое можно и загреметь!.. Да что я тебе рассказываю, будто сам не знаешь! Это что - недоверие к людям?
- Ну что вы, какое недоверие?! - бурно возмущаюсь я, а на душе уже кошки коготками заскребли. Значит, казнь не отменили, а только отсрочили. - Просто это своеобразный сервис: не нужно людям потом время терять, бегать в комитет комсомола. Да и нам хлопот меньше. За один день взносы собираем.
- Хлопот испугался? - Голос Галины Павловны всё ещё медово-ласковый, но в нём уже проскакивают знакомые металлические нотки. - Рано, дружок, лёгких путей ищешь…
Она снова опускает глаза в бумаги и замолкает. Замолкает и репродуктор на стене. Лишь башенный кран за окном, перетаскивающий по заводскому полигону только что отформованные панели и связки арматуры, на мгновение заслоняет солнечный лучик, и от этого в парткоме становится темно и неуютно. От грохота крана дребезжат стёкла. Затишье перед грозой.
- Ну, да ладно, думаю, ты учтёшь замечание, - великодушно прощает меня Галина Павловна. - Извинись перед девчатами, скажи, мол, больше такого не повторится, и вообще… Я тебя, собственно говоря, вызвала по другому вопросу.
Ага, значит, втык пока отменяется. А что там у нашего парторга дальше на повестке дня?
- Слушай меня внимательно. Нашему коллективу оказана высокая честь: мы должны выдвинуть кандидата в депутаты райсовета. Кандидат должен быть не старше двадцати семи лет, то есть комсомольского возраста. Улавливаешь?
Галина Павловна всегда изъясняется языком партийных документов. Думаю и дома, чтобы позвать мужа есть котлеты, она выносит соответствующую резолюцию. В этой канцелярщине она чувствует себя, как рыба в воде. Может быть, поэтому её, рядового экономиста из планового отдела, и избрали парторгом. А может, другой кандидатуры не отыскалось: кому охота возиться с парторганизацией из пятнадцати коммунистов на нашем маленьком домостроительном заводике, где трудится всего около четырёхсот человек. Ведь писанины от этого ничуть не меньше, чем в более солидной парторганизации, где парторг освобождённый и народу в сто раз больше. Впрочем, и у меня на комсомольском учёте немногим больше - тридцать два человека. Ни Галина Павловна, ни я не освобождены от основной работы, но у какого начальника, скажите, поднимется рука загружать нас, государевых людей, производственными делами?
- Как один, отдадим свои голоса народному избраннику! - с чувством декламирую я, но Галина Павловна моей иронии, кажется, не замечает и продолжает:
- Мы вчера посовещались на парткоме и решили, что наиболее достойная кандидатура - бригадир штукатуров из формовочного цеха Нина Филимонова. Как твоё мнение? Ты её лучше знаешь, она твоя комсомолка.
- Вам виднее, - пожимаю я плечами, - хотя…
- Что хотя? - Галина Павловна с интересом глядит на меня поверх очков.
- Взносы она четвёртый месяц не платит, вот что. А с ней за компанию ещё трое комсомолок из её бригады.
- Для этого ты и сидел вместе с кассиром во время выдачи зарплаты?
- И для этого тоже.
- Та-ак, - задумчиво тянет Галина Павловна и постукивает кончиком карандаша по столу. - Ну, и заплатили они взносы?
- Как бы не так! Увидали меня, сразу развернулись и ушли. Говорят, нам не к спеху, придём, когда тебя тут не будет.
- А остальные комсомольцы?
- Остальные почти все заплатили. Задолженность только по бригаде Филимоновой.
- А твоя красотка чем занимается?
Красотка - это Ленка, мой незаменимый заместитель и одновременно заведующая сектором учёта. Все её ехидно зовут сборщицей налогов, потому что это её основная и единственная обязанность, а со всем остальным успешно справляюсь я. Галина Павловна её терпеть не может, наверное, из-за того, что Ленка человек независимый и может, разозлившись, выдать в глаза всё, что думает. В Галине Павловне она видит не мудрого и непогрешимого партийного божка, а простого экономиста из планового отдела, с которой, как и с остальными заводскими дамами, можно при случае поцапаться. Из-за Ленки у меня было в парткоме несколько крупных взбучек, но я упорно держусь за неё, ведь мы вместе работаем в конструкторском бюро, знакомы ещё со школы и во многом единомышленники. К тому же, у меня просто не было другого кандидата в сборщики налогов - должность не оплачиваемую и склочную, но позволяющую на законных основаниях некоторую часть рабочего времени бить баклуши.
При упоминании о Ленке я по привычке начинаю заводиться и становлюсь в позу:
- Между прочим, эта "красотка" каждый месяц без напоминаний обходит все бригады, и ни разу ещё не было задержки с отчётностью по взносам. Не вам объяснять, Галина Павловна, как нелегко выколачивать скудные гроши из наших комсомольцев. Уже четыре комсомольских билета вместо взносов вернули!
- Что же ты молчал до сих пор?! - Брови Галины Павловны лезут на лоб. - Почему об этом я слышу только сейчас? Это же ЧП! Представляешь, какой скандал будет, если это дойдёт до райкома?
Собственно говоря, никакого скандала не будет, я уже прозондировал в райкоме. Там на меня легонько поскрипят и оформят выбывших задним числом, повесив сей смертный грех на прежнего комсорга, с которого взятки гладки, так как он уехал в другой город. Галина Павловна это отлично знает, на её памяти не один такой случай, но пожурить меня для формы не мешает. Чтобы впредь не расслаблялся и подобных вещей не допускал.
Некоторое время она сидит надутая и изображает из себя человека, которому нанесли смертельное ранение, потом всё-таки идёт на мировую:
- Ты уж за своей красоткой приглядывай построже, пускай меньше хвостом крутит и не курит в комитете комсомола. А то вы мне скоро всю комсомольскую организацию разгоните. И так уже…
- Само собой, - согласно киваю я и поглядываю на дверь.
А Ленка уже наверняка стоит с полными подносами и ждёт меня. Обед - дело святое, и даже самые неотложные дела могут подождать, пока мы закончим поглощать скудные дары заводской столовки.
- Кстати, - вспоминает Галина Павловна, - на-ка, подпиши.
- Что это?
- Характеристика на Филимонову. Нужно срочно везти в райком партии. Мы же выдвигаем её кандидатом в депутаты, забыл?
- Ну, и выдвигайте на здоровье. Я-то причём?
- Она комсомолка, значит, характеристику должен подписать и ты.
- Какая она комсомолка, если взносов не платит?!
- Ох, и бюрократ ты! Молодой да ранний! По-твоему, принадлежность к комсомолу исчерпывается только уплатой взносов? Не сумел собрать у неё взносы, это твоя проблема, да и кого это вообще интересует в райкоме партии?.. Ты вот что, распишись, а я вызову её, поговорю, и она прибежит к тебе, как миленькая, заплатит. Сколько там у неё набежало - каких-нибудь рублей пять?
- Не в пяти рублях дело! Дело в том, что она плюёт на комсомол и заодно на партию. Разве это не понятно?!
- Но-но, поосторожней! - хмурится Галина Павловна. - Разговорился, понимаешь ли… Такими словами не бросаются!
- Это не я бросаюсь, это она бросается!
Вообще-то, с моей стороны некрасиво обвинять бригадира штукатуров в таком страшном богохульстве, за которое не так уж и давно можно было лишиться не только бригадирства, но и работы, только я на эту Филимонову страшно зол и притом не первый день. Если бы она просто не платила взносы, шут с ней, как-нибудь я пережил бы и не принимал всё так близко к сердцу. Но тут, выражаясь высокопарно, была задета моя честь, и ни на какие компромиссы идти я не собирался.
Месяц назад, когда я ещё не помышлял о сидении рядом с кассиром во время выдачи зарплаты, Ленка, как всегда, отправилась по бригадам собирать взносы. Но в бригаде Филимоновой - и не кто-нибудь, а сама бригадирша! - ни с того ни с сего демонстративно послали её на три весёлых буквы. Ленка в слезах прискакала ко мне и категорически заявила, что в цех она больше ни ногой. Дескать, с таким хамством она ещё не встречалась и впредь не собирается.
Что мне оставалось? Я поправил галстучек, одёрнул пиджак и бодро отправился в бригаду отстаивать честь и достоинство ленинского комсомола. Само собой разумеется, меня ожидала та же незавидная участь, только при большем скоплении народа, потому что коварная Нинка Филимонова верно рассчитала момент моего появления и устроила в цехе грандиозный спектакль. Вступать с ней в перепалку я не стал и под всеобщий хохот гордо удалился в заводоуправление красным, как рак, и злым, как тысяча гадюк.
Никому жаловаться на Филимонову я не стал, потому что это было бы признанием собственной неспособности улаживать конфликты, а какой я руководитель заводского комсомола после этого? Лучше сделать вид, что ничего особенного не произошло, а взносы - да чёрт с ними! - и так в ежемесячных отчётах постоянно фигурирует какая-то сумма по задолженности.
После всенародного осмеяния никакой активности Нинка Филимонова больше не проявляла, очевидно, считая, что цель достигнута, а лежачего, то есть меня и Ленку, больше не бьют. Можно было бы всё спустить на парах, ведь человек я отходчивый и долго злиться не умею, но решил я на всякий случай подстраховаться и во время следующей получки уселся рядом с кассиром, чтобы потрошить своих должников в момент получения денег. Тут уже не выкрутишься.
- Ну, чего раздумываешь? Подписывай, не тяни резину, - подгоняет Галина Павловна, - это же пустая формальность. Если партком решил, что она станет депутатом, то так оно и будет. Или ты возражаешь против мнения парткома?
Я неуверенно пожимаю плечами и беру ручку, чтобы подписать, но вдруг что-то толкает меня изнутри, и я хрипло выдавливаю:
- Не буду подписывать, и всё!
- Какая тебя муха укусила? - Галина Павловна уже не скрывает своего раздражения, и в толстых стёклах очков её глаза становятся ещё больше. - Тебе неприятности нужны?
- Сказал, не буду, значит, не буду! - повторяю я и выскакиваю из парткома.
А в спину бесстрастно лупит жестяной репродукторный баритон:
- Концерт по заявкам радиослушателей продолжает песня…
В конце рабочего дня ко мне забредает без цели шатающийся Юрка Шустиков, которого все на заводе зовут Шустриком. Он работает инженером в отделе комплектации и снабжения и, в общем-то, считается неплохим добывалой. Зарплата рядового снабженца его не устраивает, и он уже несколько раз пытался уйти на более хлебное место, но руководство этому упорно сопротивляется и, учитывая его выдающиеся коммерческие способности и умение выцарапать хоть из-под земли самый наидефицитнейший дефицит, перевело его на рабочую сетку с самым высоким тарифом, а по зарплате это где-то на уровне начальника отдела. Юрка удачно использует своё особое положение, ёрнически величает себя "авангардом" и "гегемоном", а посему косит под дурачка, но пуще всего любит выставлять дурачками окружающих. За это его терпеть не могут, но терпят, ибо снабженческая жилка в нём всё-таки от бога. Если бы не ядовитый язычок, быть бы ему коммерческим директором нашего заводика, только он к этому не стремится и безнаказанно издевается над начальством по поводу и без повода. Особенно достаётся Галине Павловне, которая платит ему той же монетой. Вылетел бы он уже давно с треском и волчьим билетом, если бы не его особый статус.
Как ни странно, но во мне, хоть я и принадлежу к классу его антагонистических противников, он нашёл задушевного собеседника и частенько является ко мне поболтать. О чём мы с ним только не чешем языки! На правах старшего по возрасту, он очень любит поучать меня, а я всячески стараюсь разгромить его замысловатые логические построения.
Но сегодня особой охоты философствовать у меня нет. Испорченное перед обедом настроение к вечеру становится ещё хуже. Тем более, на обед я так и не попал, и Ленка напрасно прождала меня в столовой с полными подносами. Вместо того, чтобы извиниться, я неожиданно нагрубил ей и в придачу поссорился с начальником конструкторского бюро. Нужно было сделать какой-то срочный чертёж, а свободных чертёжников, как назло, кроме меня, не оказалось. Эта ссора была уже совсем ни к чему, но я пошёл в разнос. Просто удивительно, как мне в голову не пришла мысль отправиться в цех и выместить своё раздражение на Нинке Филимоновой.
Юрка усаживается на единственный стул в нашем крохотном закутке с табличкой на дверях "Комитет ВЛКСМ" и без разрешения принимается читать наваленные на столе бумаги.
- Тэк-с, - вместо приветствия провозглашает он, - чем это занимается наш комсомольский вожачок? Как всегда, груши околачивает?
В руках у него какой-то из многочисленных и абсолютно бесполезных отчётов, которых в райкоме никто не читает, но составлять их необходимо, чтобы там их подшивали в толстенные папки, а затем, отчитывались перед горкомом, обкомом и так далее в проведённой работе. Юрка с глубоким интересом изучает шедевр канцелярской письменности и при этом ехидно посмеивается.
Веселиться с ним за компанию мне не хочется, однако Юрка именно тот человек, который сможет хоть как-то развеять моё гнусное настроение.
- С чем пожаловал, гений снабженческого сыска? - невесело шучу, но Юрка, увлечённый чтением, оставляет мой вопрос без внимания.
- Слышал, тебе ГэПэ прокачку учинила? - краем губ улыбается он. - Отчитала за оппортунизм?
За глаза Галину Павловну все на заводе зовут ГэПэ, и эта кличка приклеилась к ней с незапамятных времён, но она об этом, вероятно, не подозревает. Или делает вид, что не подозревает.
- Откуда ты знаешь?
- Гению сыска да не знать! Би-Би-Си передавало.
- Было дело, - неохотно признаюсь я, - отчитала… за оппортунизм.
- Не умеешь ты, брат, ходить под начальством, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Или наоборот… - покровительственно изрекает Юрка. - Учись, студент, пока я жив. Начальству не нужны такие правдолюбы, как ты. Ему нужно лишь задницу прикрыть перед вышестоящим начальством, и ты это должен обеспечивать. Чтобы всё было шито-крыто.
- Ну, и как ты это предлагаешь делать? - Меня немного коробит от Юркиной фамильярности, но это его обычная манера общения.
- Проще пареной репы. Слушай внимательно и мотай на ус, а то и законспектируй для изучения.
Поудобней устраиваюсь за столом и достаю пачку "Стюардессы". Юрка косится на сигареты, но отодвигает их в сторону и достаёт свою "Приму".
- Аристократических по классовым соображениям не курю. Мы уж рабоче-крестьянскими подымим… Итак. На любом уровне начальник тем лучше, чем примитивней. Самое ужасное - когда он имеет собственное мнение и заражён вирусом инициативы. С таким трудно ладить, но не потому что его невозможно надуть, а потому что он всегда гнёт свою линию. Идеальный вариант - когда каждый начальственный шаг можно предугадать. Это верно и для тех, кто сверху, и для тех, кто снизу. Тогда всё складывается, как в шахматах, где послушная пешка неторопливо проходит в ферзи, а глупый конь или слон бесцельно прыгают по клеткам, и рано или поздно ими жертвуют во имя чьих-то хитроумных планов. Улавливаешь, студент? Скажешь, не мы выбираем начальника, а получаем готовенького? Верно, но тут уже следует его тактично воспитать и дрессировать под себя, чтобы не было мучительно больно за потраченные на него годы. Прикормленный дурак у руля - мечта умного подчинённого.
- Для твоих шахматных коней да слонов есть хоть какие-то правила, а для наших начальников… - разочарованно тяну я и чувствую, что настроение пока не улучшается.