– Под конец нашего разговора с Делестром и его женой я показал им фотографию Франсуа возле бассейна, в "Валенсии Карфаген". Они его не узнали. Кристоф сказал, что у них похожее телосложение, цвет волос, глаз, но тем не менее это совершенно другой человек. Они ни разу в жизни его не видели.
Амелия встала, как будто бы отвергая все, что только что услышала. Она вошла в кухню, налила воды себе и Тому и протянула ему пластиковый стаканчик. Судя по ее лицу, сил говорить у нее пока еще не было, и Том решил закончить историю и изложить свои выводы так аккуратно, как только мог.
– Похоже, что в Париже каким-то образом узнали о твоем сыне – думаю, это произошло в последние годы. Затем было организовано убийство Филиппа и Жаннин.
Мало, а тебе подсунули агента… и поскольку у тебя не было причин ему не верить, ты приняла этого человека за Франсуа.
Амелия отпила воды. Она не могла не задать этот вопрос – он был неизбежен.
– А что с Франсуа? Что с моим сыном?
Тому захотелось подойти к ней и прижать ее к груди. За долгие годы знакомства с Амелией он никогда не позволял своей симпатии помешать их профессиональным отношениям. Сейчас ему понадобилась вся его внутренняя дисциплина.
– Никто не знает, что с ним. Судя по имейлам и сообщениям, которые получал Делестр, Франсуа еще может быть жив. Велика вероятность, что DGSE держит его в заложниках, возможно где-то в Лангедоке.
Внезапно звякнул лифт. Кто-то поднялся на пятый этаж. Двери разъехались в стороны, и на площадку вышел пожилой мексиканец, который тянул за собой пылесос. Том увидел, что в руках у него связка ключей и что он собирается открыть дверь офиса. Он быстро встал и подошел поближе.
– Что вам нужно? – крикнул он через закрытую дверь.
– Это просто уборщик, – пробормотала Амелия. Уборщик лениво помахал рукой и показал, что зайдет позже, когда офис освободится. Том вернулся к дивану.
– Держат в заложниках? – переспросила Амелия. Том видел, что она изо всех сил старается скрыть отчаяние.
– Ну, это было бы логично. – Он вдруг понял, что не знает, что еще сказать. Он не представлял себе, где находится Франсуа. Единственное, что было известно Тому, – это что человек, выдававший себя за него, попросил марсельского таксиста высадить его в некой деревне к югу от Кастельнодари.
Амелия надела туфли.
– Интересная история, – заметила она и наклонилась, чтобы смахнуть с колготок какую-то пылинку. Том молчал. Он по-прежнему не находил слов. – Но возникает один вопрос. Тебе так не кажется?
– Возникает несколько вопросов, – возразил Том. Она что, собирается уйти, подумал он.
– Например, вопрос "почему?". Или "зачем?".
– Почему ты? Или зачем похищать Франсуа? Она бросила на него слегка презрительный взгляд.
– Нет, при чем здесь это? Том на мгновение обиделся.
– Я имею в виду, зачем организовывать такую серьезную операцию? Убивать невинных граждан? Конечно, DGSE случалось производить аккуратные зачистки за пределами Франции, но что плохого сделали Жаннин и Филипп? Зачем DGSE идти на такой риск? Ведь у этого дела масштаб не меньше, чем у "Радужного воина"! И для чего? Чтобы меня опозорить?
– Ты никогда не слышала о сотруднике DGSE, который работает под именем Бенедикт Вольтер? – спросил Том.
Амелия покачала головой.
– Высокий, лет пятьдесят пять, курит сигареты без фильтра. Постоянно. Язвительный. Немного мачо.
– Под это описание подходит любой француз средних лет.
Он был слишком напряжен, чтобы рассмеяться.
– Черные крашеные волосы, – добавил он. – Возможно, его настоящее имя Люк.
– Люк? – Амелия пошевелилась.
– Думаешь, ты его знаешь?
– В DGSE, наверное, не меньше ста Люков, – осторожно сказала Амелия. В конце концов, это могло быть просто совпадением. – Перед Ираком у меня были кое-какие дела с человеком, который более или менее похож на того, кого ты описываешь, но не будем делать преждевременных выводов.
– Дела? Какого рода дела? – Романтические или профессиональные, подумал Том.
Амелия быстро развеяла туман:
– Помнишь, в 2002-м и 2003-м мы довольно агрессивно атаковали французов в ООН? После того как Ширак решил отвернуться от Блэра и Буша? – Том подозревал, что такая операция имела место быть, но, поскольку она была сверхсекретной, он никогда не слышал, чтобы о ней говорили вслух. – Так вот, в то самое время я завербовала источник в Елисейском дворце.
– Лично ты?
– Лично я. Ее кодовое имя было Денёв.
Том был впечатлен, но не удивился. Как раз на таких путчах Амелия Левен сделала себе имя.
– И Люк об этом узнал? Такие у вас были дела? Амелия встала и прошлась от стены к стене, как покупательница в магазине обуви, которая примеряет туфли.
– Мы всегда подозревали, что Денёв ненадежна, – наконец выговорила она. – Но время работало против нас, и нам была нужна любая информация, которую можно было получить от людей Ширака. Когда началось вторжение в Ирак, наши контакты с Денёв быстро прекратились. Через несколько недель ее уволили. Если Люк, о котором ты говоришь, – это Люк Жаво, то он тот самый офицер DGSE, который обнаружил утечку информации от Денёв. Мы думаем, что она назвала меня как своего куратора, чтобы спасти свою шкуру. Жаво даже позвонил мне лично и предупредил, чтобы я не вздумала соваться к французам и вербовать агентов.
– Должно быть, интересный получился разговор.
– Скажем так, окончился он не слишком хорошо. Конечно, я все отрицала, но Жаво дал понять, что на Лондон открыт сезон охоты.
Том придвинулся ближе.
– Ты считаешь, есть вероятность, что это ответный шаг?
Смысл операции с Мало был не только в мести, и у Амелии хватало ума и опыта, чтобы это понимать. Нужны были более серьезные доказательства.
– Какие еще варианты? – спросила она.
– Африка, – предположил Том.
– Африка?
Он подумал об этом еще в Париже.
– "Арабская весна". Французам известно, что Амелия Левен выступает за дальнейшее распространение британского влияния на этот регион. Они знают, что к тебе прислушивается сам премьер-министр. Одно из двух: либо они хотят шантажировать тебя и заставить ослабить контроль над Ливией и Египтом, либо просто собираются разоблачить тебя, когда дело дойдет до проверки Франсуа. Париж считает Магриб своей грядкой. Они уже в значительной степени проиграли китайцам Французскую Западную Африку. Меньше всего на свете им нужна глава МИ-6, которая хочет расширить зону влияния.
Амелия задумчиво посмотрела на закрытую ставнями витрину по другую сторону улицы.
– Значит, они избавляются от меня, главой становится Джордж Траскотт, а Москва возвращается к тому раскладу, что был до 11 сентября.
– Именно. – Эта идея нравилась Тому все больше. – Никаких движений по отношению к Ливии, Египту и Алжиру. Никакой внятной стратегии насчет Индии и Китая. В Бразилии – два офицера и собака. Просто продолжаем целовать Вашингтон в задницу и сохраняем статус-кво времен холодной войны. Неудивительно, что операция началась, как только тебя назначили главой. Может быть, DGSE знают про Франсуа уже много лет, но они решили начать действовать только сейчас. Это кое о чем говорит. Это означает, что они понимали: Франсуа, если подойти к теме правильно, может послужить отличным оружием, чтобы тебя дискредитировать. Разоблачи его – и твоя карьера окончена.
– Моя карьера и так окончена, Том. Необыкновенно пораженческая позиция для Амелии, подумал Том.
– Не факт. – Одна из ламп истерически замигала. Том дотянулся до потолка и покрутил трубку, чтобы она погасла. – Об этом никто не знает. Никто, кроме меня.
Амелия бросила на него острый взгляд.
– Ты не сказал Маркуэнду?
– Он думает, что у тебя был секс-уик-энд. Что вы с Франсуа отправились в Тунис, чтобы потрахаться. Все так думают. Еще одна интрижка Амелии, ничего необычного.
Амелия поморщилась, и Том подумал, что зашел слишком далеко. Мужское лицемерие во всей красе. Она отпила глоток воды, и он понял, что прощен.
– У нас есть выход. – Уже не в первый раз ему пришло в голову, что, спасая карьеру Амелии, он спасает и свою. Их глаза встретились.
– Просвети меня.
Том передвинул какие-то предметы на столе.
– Мы последуем за DGSE. Мы выведем на чистую воду человека, который притворяется Мало. Назовем его Кукушка. Именно это он и есть – кукушонок в чужом гнезде. – Он допил воду и поставил стакан на стол. – Пригласи его провести выходные в твоем доме в Чок-Биссет. Только вы вдвоем, мать и сын. Мы соберем команду и проверим его насквозь – его телефоны, лэптоп, все. Мы выясним, кто стоит за операцией. И в конце концов он выведет нас туда, где прячут твоего сына.
– Ты правда веришь, что Франсуа еще жив? – спросила она.
– Конечно. Суди сама. Он для них как страховка. Даже в самом худшем случае, если все закончится провалом, он все равно будет у них в руках. Зачем убивать того, кто представляет такую ценность?
Глава 48
Он не боялся смерти, но боялся Слимана Нассаха.
Он мог справиться с ожиданием, с потерей личного пространства, но Слиман наводил на Франсуа ужас, потому что он был единственным абсолютно непредсказуемым среди них человеком.
Роли были распределены сразу же, как только они привезли его сюда из Парижа. Люк и Валери держались на расстоянии и никогда не встречались с ним взглядами, Аким играл хорошего полицейского с добрыми, бесхитростными глазами, а Слиман… Слиман использовал любую возможность уязвить Франсуа, нащупать его слабое место и ударить в него как можно больнее. Он осыпал его бесконечными угрозами и оскорблениями. Хуже всего было, когда все уходили. Уже на третий день Аким отправился за продуктами, а Люк и Валери пошли прогуляться в саду. Слиман вошел в его комнату, закрыл дверь, сделал Франсуа знак, чтобы он не издавал ни звука, и быстро зажал ему нос. Когда Франсуа открыл рот, чтобы сделать глоток воздуха, он сунул ему в рот какую-то тряпку или носовой платок, пахнущую бензином. Франсуа испугался, что Слиман сейчас поднесет к ней зажигалку и подожжет ему лицо. Слиман стал связывать ему руки и ноги, и Франсуа начал сопротивляться. Ему удалось приподняться с кровати, но он тут же свалился на холодный пол. Слиман открыл дверь, на минуту вышел и вернулся с ножом. Он раскалил его на газовой плите на кухне. Улыбаясь, он поднял Франсуа и посадил его на кровать. Потом он принялся описывать круги перед его глазами. Франсуа чувствовал жар страшного черного лезвия; кончик ножа обжег его прямо над левым глазом, так что по щеке потекли слезы. Слиман засмеялся и сказал, что он "ревет как девчонка". Через несколько секунд он вытащил кляп, развязал Франсуа и вышел из комнаты, не забыв запереть дверь. Из соседней гостиной послышались звуки какого-то арабского рэпа и донесся сильный запах марихуаны.
Франсуа всегда считал себя сильным и самодостаточным человеком, которого непросто лишить душевного равновесия. В четырнадцать лет родители сказали ему, что его усыновили, что его настоящая мать – англичанка и она по каким-то причинам не смогла заботиться о своем ребенке. Он привык считать себя чем-то нежеланным и временным, несмотря на то что Филипп и Жаннин обожали его и были ему прекрасными родителями. Но они никогда не смогли бы полюбить его так, как родная мать. Это развило в нем определенного рода упорство и глубокое, прочное недоверие к людям. Из страха оказаться покинутым и не желая снова испытать боль, Франсуа старался держать знакомых и коллег на расстоянии вытянутой руки. Исключение составляли один-два человека. Он не оставался нигде подолгу, переезжал с места на место, переходил с работы на работу, так чтобы не успеть пустить корни и привязаться к людям. Больше всего он страдал оттого, что Слиман каким-то сверхъестественным чутьем догадывался об этом. Франсуа пугало не столько одиночество или неизвестность, сколько тот факт, что Слиман мог в любой момент начать изводить его по поводу обстоятельств его рождения.
– Подумай только, – прошептал он как-то ночью через дверь. – Твоя собственная мать так тебя ненавидела, что захотела избавиться от тебя, отдать тебя другим. Ты когда-нибудь об этом думаешь? Представляешь, каким ты бы уродом? Только настоящая п…а могла сделать такое со своим сыном. Как ты считаешь? – Было три или четыре часа утра; весь дом спал, и даже пение цикад не нарушало полной, абсолютной, ужасной тишины. Франсуа закрыл голову подушкой и прижал ее к себе изо всех сил, но все равно отчетливо слышал каждое слово Слимана. – Я видел фотку твоей матери. Красивая женщина. Я бы хотел ее трахнуть. И Аким тоже хочет ее трахнуть. Может быть, мы оба сделаем это, когда убьем тебя. Что скажешь? Как тебе такая идея? Мы оба трахнем ее в задницу за то, что она сделала с тобой, маленьким беззащитным ребенком.
Наверное, это была худшая ночь в его жизни, из тех, что запоминаются навсегда. Но насмешки и задирания Слимана всерьез подрывали его дух. Каждый раз, когда он приносил еду, или забирал ведро, или считал, что Аким слишком нянчится или миндальничает с "нашим малышом", Слиман отпускал мерзкое замечание, или приставлял к его гениталиям пистолет и вырывал волоски на шее сзади, или с силой бил по голове. Франсуа думал, как поступил бы на его месте более храбрый человек – попробовал ударить Слимана в ответ? Сделал бы попытку убежать? Возможно, стоило попытаться сбежать. Если они убили Филиппа и Жаннин, они наверняка попытаются убить и его.
Часто, когда Слиман дежурил ночью, он будил Франсуа пинками – просто чтобы не давать ему спать, чтобы немного развлечься во время скучной ночной смены. Поэтому Франсуа старался спать днем. Он лежал на кровати, прислушивался к кваканью лягушек и пению птиц в саду и мечтал о Париже, о том, чтобы родители вдруг оказались живы и вытащили его из переделки, в которую он попал. Потом, со временем, он начал думать о своей настоящей матери, об Амелии Левен, но он никогда не видел ее лица, не представлял себе, как она выглядит – ни она, ни человек, который был его отцом. Похож ли он на них? Возможно, теперь Франсуа был уже слишком взрослым и семейное сходство потерялось. Он никогда не думал о том, чтобы их найти, ни разу с тех пор, как Филипп и Жаннин сообщили ему правду, но к концу третьей недели заключения Франсуа начал молиться о том, чтобы они его спасли. Чтобы настоящие родители каким-то образом заплатили выкуп и вернули его к его жизни в Париже. Иногда Франсуа плакал, как ребенок, по матери, которую он никогда не видел, по отцу, которого он не знал. Он старался, чтобы никто этого не заметил; Франсуа не хотел доставлять Слиману лишнее удовольствие. Он как мог пытался сохранять достоинство. Но все было в сто раз хуже из-за Венсана. Франсуа знал, что другой человек заменил его, украл его жизнь и что он налаживает отношения с Амелией, и это было абсолютно невыносимо.
– Венсан живет в твоем доме, – повторял Слиман, день за днем, ночь за ночью. – Он носит твою одежду, трахает твоих девчонок. Он даже ездил в отпуск с твоей матерью. Ты не знал? Так вот я тебе сообщаю. Люк говорит, она его обожает. Они не могут друг на друга наглядеться. Он собирается переехать в Англию и жить с ней. Как тебе это нравится, Франсуа? У Амелии теперь есть сын, о котором она всегда мечтала. Зачем она будет платить деньги за такую вонючку, как ты?
Глава 49
Амелия позвонила человеку, который больше не был ее сыном, который унизил ее, как не унижал никогда и никто, меньше чем через час после того, как они с Томом встретились в Квинсвее. Она вышла на кухню и набрала его номер со своего личного мобильного. Том стоял рядом и не уставал поражаться способности Амелии изображать любящую мать после того, как она обо всем узнала.
– Франсуа? Это Амелия. Я скучала по тебе, милый. Как ты? Как там в Париже?
Они разговаривали почти десять минут. "Франсуа" рассказал, как добрался домой из Марселя, не проколовшись ни в одном из пунктов. Его легенда была безупречна. Амелия подумала, что такую способность к обману встречает, пожалуй, в первый раз. Ей пришло в голову, что тот, кого Том назвал Люком, вполне возможно, сидит сейчас рядом с Кукушкой в Париже, точно так же, как Том рядом с ней. Два комплекта шпионов, в Лондоне и Париже, и все думают, что они переиграли другого.
– Какие у тебя планы на выходные? – спросила она.
– Никаких, – ответил Кукушка. – А что?
– Я просто подумала, что если ты свободен… ты мог бы приехать ко мне в Уилтшир и провести выходные в моем доме.
– О…
– Я понимаю, может быть, я слишком тороплю события…
– Нет-нет, – с энтузиазмом возразил Кукушка. Его начальство в Париже должно было одобрить такое приглашение. – Жиль тоже будет?
– Нет. – Амелия взглянула на Тома. Он нахмурился, как будто не понимал, откуда у Кукушки такой интерес к мужу Амелии. – Думаю, нет. Он уезжает. А что, ты хочешь с ним познакомиться?
– Знаешь, наверное, на данный момент я бы предпочел, чтобы мы были только вдвоем. Если ты не возражаешь.
– Конечно, милый. – Она выдержала идеальную паузу. – Так это значит, что ты согласен?
– Я с радостью приеду.
– О, это замечательно! Буду тебя ждать. – Амелия вспомнила, как Кукушка настаивал на том, чтобы плыть до Марселя паромом, и решила устроить ему маленькую блиц-проверку. – Я вышлю тебе билет на самолет?
– Я не люблю летать, помнишь? – тут же ответил он. Такой реакции можно было только позавидовать.
Какой же она была дурой! Полной тупицей. Как можно было позволить так себя провести. А теперь она должна была продолжать лгать, следить за каждым своим словом, чтобы ее поведение в Уилтшире ничем не отличалось от поведения в Тунисе. Нужно играть роль любящей матери, обнимать его, улыбаться, интересоваться его делами. Амелия боялась этого и в то же время жаждала отомстить. Она вновь оказалась в привычной среде, так не похожей на тунисское блаженство; здесь требовалось неослабное внимание, абсолютная преданность делу и отсутствие личных эмоций. Возможно, это и была ее настоящая стихия.
– Я умираю с голода, – сказала она и положила руку на локоть Тома. Один из маленьких жестов, позволяющих контролировать мужчину, который давно вошел у нее в привычку. – Отведешь меня куда-нибудь поесть?
– Конечно.