– Я думаю, мы все способны на что-то подобное.
Но по тону Эльзы было ясно, что она ему верит. Она верила, что Том не нарушил границы закона и своей собственной порядочности. И он чувствовал к ней огромную благодарность и привязанность. Клэр не могла ему дать даже этого. После увольнения из МИ-6 он ощущал себя то преступником, то единственным человеком во всей Англии, который способен понять угрозу, исходящую от людей вроде Яссина Гарани.
– Я не пытал его, – сказал он. – МИ-6 не пытает людей. Сотрудники обеих служб обязаны ни при каких обстоятельствах не преступать…
– Ты говоришь как адвокат, – перебила его Эльза и открыла окно. – Так в чем проблема?
– Проблема в отношениях с американцами, проблема в прессе, и проблема в законе. Шпионы обязаны считаться и с тем, и с другим, и с третьим. Иногда возникает ощущение, что ты пытаешься делать свою работу с одной рукой, привязанной к спине. Журналисты представили дело так, что Яссин – британский подданный, который невиновен, пока суд не докажет обратное; Буш и Чейни пытали его, а потом перевезли в Гуантанамо и оскорбили его честь и достоинство. Habeas corpus. Они обвинили МИ-6 в том, что мы знали о происходящем, но закрывали на это глаза.
– А что думал ты? Ты знал, куда они собираются отвезти Яссина? Ты беспокоился о том, как с ним будут обращаться?
Да, он был виноват, ему было стыдно, и в то же время Том знал, что снова поступил бы точно так же.
– Нет. И – нет.
Их взгляды встретились. Том вспомнил камеру в Кабуле, запах пота и немытого тела, жалкое, несчастное лицо Яссина, свое нетерпение, желание выбить из него правду, ненависть к тому, за что стоял Яссин. Перед ним был воин джихада, которому основательно промыли мозги; в своем рвении Том не рассматривал даже малейшую вероятность, что этот юноша, измученный недостатком сна, может оказаться кем-то еще.
– Что я сделал… что сделали мы, офицеры разведывательной службы, что было неверно и с точки зрения закона, и с точки зрения прессы, – мы позволили другим вести себя вразрез с нашими собственными убеждениями. Газеты подобрали для этого подходящие определения. "Пассивная экстрадиция", "пытка чужими руками". Типичная британская манера, как они заявляли. С имперских времен. Пусть другие сделают всю грязную работу за тебя.
Эльза оторвала два куска бумажных полотенец и положила их на стол в качестве салфеток.
– Яссина увезли. – Том сделал глоток вина и задумался. – Правда в том, что… да, мне было действительно все равно, что с ним станет. Я не думал о том, какие методы будут применять египтяне, что произойдет в Каире или Гуантанамо. Я видел другое – молодого человека, чья единственная цель в жизни – убить как можно больше мирных граждан. В Вашингтоне, в Риме, в Чок-Биссет. Я считал, что он трус и дурак, и, честно говоря, я был даже рад, что его посадили в тюрьму. Это мой грех, да. Я забыл, что надо заботиться о человеке, который хотел разрушить все, что я был призван защищать.
Эльза полила пасту оливковым маслом и перемешала цукини и чеснок с длинными широкими полосками тальятелле. Том по-прежнему не догадывался, что она думает и на чьей она стороне.
– Так, значит, ты тот, на кого свалили всю вину? Жаловаться и клясть судьбу было глупо; Том совсем не хотел, чтобы эта симпатичная девушка испытывала к нему жалость.
– Ну, нужно было на кого-то ее свалить, – легко сказал он. Траскотт, находившийся за тысячи миль от Кабула, в своем кабинете, дал санкцию на присутствие офицера МИ-6 при допросах Яссина, а затем, годы спустя, когда разгорелся скандал и Guardian начала поджаривать пятки министру иностранных дел, нагло обвинил Тома в том, что он действовал против закона. Тома буквально затаскали по судебным заседаниям; в деле он фигурировал как "свидетель Х" – очень подходящее и очень оруэлловское кодовое имя. А потом его выгнали из МИ-6.
– Я скажу тебе вот что, – закончил Том. – И это мое последнее слово. Наши отношения с Америкой гораздо глубже, чем принято представлять, даже глубже, чем мы хотели бы признать. И если сотрудник британских спецслужб становится свидетелем того, как его американские коллеги применяют методы, с которыми он не согласен, что он должен делать? Позвонить маме и сказать, что он осуждает этих ребят? Попроситься у начальства обратно домой, потому что ему все это не нравится? Мы на войне. И американцы наши союзники и друзья, что бы мы ни думали о Буше, о его парнях, о Гуантанамо и Абу-Грейбе.
– Я понимаю…
– А главный интерес большинства левых состоял только в том, чтобы продемонстрировать свои высокие моральные качества и хороший вкус, пропиариться за счет людей, которые делали все, чтобы обеспечить им спокойный сон в мягких кроватях.
– Поешь.
Эльза поставила перед ним миску с пастой и нежно положила ладонь на шею. Это был не просто жест дружеского понимания. Она была женщиной, а он мужчиной, и он ей нравился.
– Единственное, что можно сказать в защиту Яссина, – это то, что он был совсем мальчиком. – Том вдруг почувствовал, что совершенно расхотел есть. Он бы отодвинул миску в сторону, если бы не боялся обидеть Эльзу. – Он был молод и не понимал, что творит. Но попробовал бы кто-то убедить в этом невесту доктора, который мог бы погибнуть во время теракта в метро. Или внука, чей дедушка находился во взорванном автобусе где-нибудь в Глазго. Или матери, чей шестимесячный сын мог бы умереть в больнице после того, как Яссин подорвал бы себя в торговом центре в Мидлендсе. Если бы их ознакомили с делом Яссина Гарани, они вряд ли решили бы, что он невинный английский путешественник, который отправился в Пакистан по следам Роберта Байрона. Яссина переполняла ненависть. И за то, что с ним случилось, за то, что мы позволили себе ненавидеть его в ответ, правительство ее величества выписало Яссину чек на восемьсот семьдесят пять тысяч фунтов.
Эльза опустилась на стул.
– Почти миллион, и это в наши суровые времена. Компенсация за "дурное обращение". Я бы сказал, неплохая сумма из заплаченных нами налогов для человека, который бы с удовольствием взорвал высокий суд, вынесший решение в его пользу.
– Ешь, – сказала Эльза. И они надолго замолчали.
Глава 51
Кевин Вигорс сидел за уличным столиком паба "Карета и лошадь", достойного заведения на Солсбери-Роуд, на восточном краю Чок-Биссет. Он приканчивал вторую пинту эля, когда из-за поворота вырулил темно-синий "рено-эспейс" с номером Х164АЕО. Часы показывали пять минут девятого. Кевин встал из-за стола, подошел к телефонной будке через дорогу и набрал номер дома Амелии.
– 285?
– Кукушка только что свернул в деревню. Будет у вас через три минуты.
– Спасибо, – поблагодарила Амелия.
Она положила трубку и посмотрела на Тома, который стоял возле плиты.
– Это Кевин, – сказала она. – Тебе пора уходить. Он будет здесь через две минуты.
Том пожелал ей удачи и вышел из дома через заднюю дверь. Между садом Амелии и участком Сюзи была калитка, и уже через несколько секунд он был в библиотеке с Эльзой, Хэролдом и Барбарой Найт. Они напряженно вглядывались в мониторы, как биржевые маклеры, ожидающие обвала котировок.
– Он подъезжает, – сообщил Том и бросил свое пальто на стул.
Эльза подняла голову и улыбнулась ему особенной улыбкой; затем снова уткнулась в экран.
– А вот и он, – протянула она, глядя в верхний левый угол.
Камера, установленная на столбе, давала прекрасный обзор. Из темноты выплыли огоньки фар, попрыгали по ухабам и замерли на месте – такси остановилось. Из машины вышел Кукушка и с удовольствием потянулся, разминая затекшую спину. На нем была та же самая черная кожаная куртка, которую Том обыскивал в Тунисе.
– Онанист, – пробормотал Хэролд, и все постарались не засмеяться.
В нижнем левом углу монитора появилась Амелия. Яркий свет фар четко обрисовывал ее стройную фигуру. Хотя все происходило меньше чем в сотне метров от них, они не слышали ни звука. Амелия бесшумно протянула руки и заключила Кукушку в крепкие материнские объятия.
– Господи. Надеюсь, с ней все в порядке, – сказала Эльза.
Но Том нисколько не беспокоился. Он был уверен, что Амелия Левен справится на отлично.
Глава 52
Она похоронила свою ненависть, закопала ее глубоко внутри, там, откуда она не могла вырваться.
Это она умела. Отделять одно от другого. Изолировать. Регулировать. Выживать. Она научилась этому еще в Тунисе.
Кукушка выбрался из такси, и на доли секунды Амелия ощутила ту же невероятную, неконтролируемую радость, что и тогда, в Париже, когда в первый раз увидела своего красивого взрослого сына. Но ощущение тут же прошло. Мужчина, которого она знала как Франсуа, обманул ее; его присутствие в ее доме было оскорбительно. Но ни глаза, ни лицо Амелии не выдали ее чувств. Она потянулась, чтобы обнять его, и обнаружила, что с легкостью следует своей роли.
– Дорогой мой! Ты все-таки здесь. Поверить не могу.
Даже его запах был обманом – знакомый по Тунису запах одеколона, крема от загара, которым он мазался тогда возле бассейна. Обнимать его, прикасаться к его коже доставляло ей почти сексуальное удовольствие; материнская любовь была сладостна. Он казался ей таким привлекательным, таким элегантным и утонченным. Амелия восхищалась результатами неустанного труда Филиппа и Жаннин, тем, какого интересного молодого человека они воспитали. А теперь… Агент французской разведки в ее доме. Нарушающий все возможные границы ее личного пространства, сующий нос во все щели, подрывающий ее самооценку. С тех пор как Том сообщил ей сокрушительную новость, Амелия переживала самое ужасное время в своей жизни. Это было хуже, чем месяцы после усыновления Франсуа, хуже, чем смерть брата. У нее было только два утешения: что она умеет играть лучше, чем Люк Жаво, проклятый змей, посланный, чтобы искусить ее; и вероятность, что Франсуа еще жив и Том освободит его из плена.
– Входи и располагайся, – пригласила она. Такси проехало вперед, чтобы развернуться у дома Сюзи и отправиться в длинное путешествие обратно в Лондон. – У нас впереди целые выходные. И никаких забот. Что тебе налить?
Голос Том поначалу не узнал. Ему даже показалось, что в баре на пароме он говорил с другим человеком – так сильно микрофоны изменяли тембр. Но интонации, манера строить предложения, странное самодовольство – все это было ему знакомо. Это был он, Кукушка, и, вслушиваясь в его слова, Том осознал, что перед ним настоящий мастер лжи, человек, вобравший в себя другую личность, поселивший в свое тело того, кого он должен был изображать. Это был немного стыдный секрет всех, кто состоял в той или иной секретной службе; шпион с поразительной легкостью отказывался от собственной личности и принимал образ другого. Почему? Ответа на этот вопрос Том не знал. Он вспомнил, как сильно это огорчало Клэр. Клэр, которая теперь прогуливается по калифорнийским виноградникам в обществе калифорнийцев. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отогнать ревность.
Эльза сидела рядом за столом. Она смотрела на экран, который передавал прямую трансляцию из гостиной Амелии, и вслушивалась в слова Кукушки.
– Кто хочет есть? – В дверях библиотеки появился Хэролд с коробками замороженной пиццы в руках.
Эльза оглянулась и тут же сморщила нос.
– Это не пицца, – сообщила она. – Это позор, а не еда. Серьезно, Том, тот магазин, где ты купил эту гадость, надо закрыть.
– Погоди-ка…
Внимание Тома привлек один из мониторов. На подъездной дорожке появились два белых огонька. Фары.
– Черт, кто это?
Машина приближалась. Она была уже секундах в тридцати от стоянки возле дома Амелии.
– Свяжитесь с Кевином, немедленно, – бросил Том.
– Здесь нет мобильной связи, помнишь? – сказал Хэролд.
– У него же есть рация, разве нет? – Том почувствовал, что заводится. Операция оказалась под угрозой срыва, даже не успев начаться. – Эльза, попробуй рацию.
Она выскочила из-за стола, метнулась на кухню и вернулась с рацией в руках.
– Выключена.
Том не поверил своим ушам. Обеспечение работы раций входило в задачи техподдержки. Хэролд по-прежнему торчал в дверях с пиццами в руках, как разносчик, ожидающий чаевых.
– Да черт тебя возьми! Брось эту чертову еду. Узнай, кто это.
Том ткнул пальцем в экран. Машина проехала мимо и скрылась из поля зрения. Они услышали приближающийся шум мотора.
– Может быть, кто-то просто приехал в гости к соседям, – предположила Барбара. – А может быть, такси вернулось. Может, Кукушка там что-то забыл.
– Это может быть кто угодно, – сказал Том и бросился к двери.
Глава 53
Он выбежал как раз вовремя – бордовый "мерседес" поравнялся с домом Сюзи. Том закрыл калитку и поднял руку, пытаясь привлечь внимание водителя. Он уже понял, кто это. Он узнал и ссутуленную фигуру за рулем, и наклейку времен Тони Блэра на заднем стекле. "Приберегите свое дерьмо для Вестминстера". "Мерседес" остановился, и Том услышал, как водитель опускает стекло.
– Да? Могу я вам помочь?
Том подошел к машине и нагнулся к окну:
– Жиль. Так это вы.
Жиль Левен не отличался ни взрывным темпераментом, ни живым, выразительным лицом. Он смотрел на Тома так бесстрастно, как будто перед ним стоял электрик, который пришел снять показания со счетчика.
– Том, да?
– Да. Вы не могли бы заглушить двигатель? Жиль, безупречно вежливый и услужливый – как, впрочем, и всегда, – тут же выключил мотор.
– И фары тоже, пожалуйста. Огни погасли.
– Что происходит? – поинтересовался Жиль. Если он и удивился, обнаружив Томаса Келла на подъездной дорожке у своего дома в восемь вечера в пятницу, то по его виду это было незаметно.
– Э… – С чего бы начать, подумал Том. Он посмотрел на частично заслоненное ветками окно спальни Кукушки; в нем горел свет. – Мы проводим операцию в вашем доме. Амелия там…
– Я знаю, что Амелия там, – быстро вставил Жиль. Он всмотрелся в лобовое стекло. Том остановил его как раз в тот момент, когда он собирался развернуться и машина смотрела прямо на дом Гамильтонов. – Я хотел сделать ей сюрприз. Я думал, мы сможем провести выходные вместе.
С дерева донесся какой-то шум. Защелкала птица. Том не знал, что изумляет его больше: тот факт, что Жиль после десяти лет брака искренне думал, что его неожиданный визит доставит жене удовольствие, – или что Амелия забыла предупредить супруга, чтобы он ни в коем случае не приезжал на выходные.
– Боюсь, что это невозможно, – сказал он. Даже это не вывело Жиля из равновесия.
– Невозможно, – повторил он, как будто под гипнозом. Том почувствовал себя полицейским, который направляет транспорт в объезд, не допуская к месту аварии.
– Может быть, вы развернетесь, вернетесь в Лондон и отправитесь домой?
– Почему? Что здесь происходит?
Том сделал глубокий вдох. Он не хотел никаких долгих объяснений. Ночь была холодной, а он, выскакивая из дома, не успел накинуть пальто. Приглашать Жиля в дом Сюзи, чтобы поговорить в спокойной обстановке, ему тоже не хотелось. Не в последнюю очередь потому, что мониторы и компьютеры могли сказать ему слишком много.
– Это связано с ее сыном? – вдруг спросил Жиль и поправил зеркало заднего вида, как будто сзади к ним приближался другой автомобиль. – Там Франсуа?
"В некотором роде", – хотел сказать Том, но переигрывать было ни к чему. Он знал, что Амелия рассказала мужу о Тунисе и о Жан-Марке Домале, но Жиль не догадывался, что Кукушка самозванец. Поскольку супруг Амелии Левен был известен своей педантичностью и законопослушностью, Том решил прикрыться привычной ему секретностью.
– Видите ли, сейчас я не вправе ничего говорить. Даже с вашим уровнем доступа, Жиль… меня поджарят на горячих углях, если я сболтну лишнего.
Лицо Жиля внезапно оживилось. Его брови поползли вверх, как у плохого актера.
– Разве вас не выставили?
Том почувствовал, что у него начинает сводить поясницу, и выпрямился.
– Вернули обратно, – бросил он, растирая спину. Он положил ладони на крышу машины; она была уже мокрой от росы. – Послушайте, если уже слишком поздно и вам далеко ехать обратно, контора оплатит вам отель в Солсбери. Мне очень жаль, что так получилось. Это крайне неудобно, ужасная накладка. Амелия должна была вас предупредить.
Лицо Жиля снова оледенело. Замкнутое, окаменелое лицо раздавленного, побежденного мужчины.
– Да, – тихо сказал он. – Должна была.
Они замолчали. Тишину нарушал только Том, время от времени переступавший с ноги на ногу. Он знал, почему Амелия выбрала в мужья Жиля Левена. За его деньги, за преданность, за отсутствие амбиций – она никогда не позволила бы ему помешать ее собственной реализации. Но в эту минуту Том подумал, что Жиль совершил ужасную ошибку, решив смириться с многочисленными недостатками Амелии. Ему было бы гораздо лучше остаться старым холостяком, которого он так сильно напоминал, или жениться на молодой женщине, которая, по крайней мере, смогла бы подарить ему детей. Том вдруг почувствовал острую жалость к Жилю, но больше всего на свете ему хотелось, чтобы муж Амелии завел машину и уехал по той же дороге, откуда и приехал. Как бы в ответ на его молчаливый призыв Жиль признал свое поражение и включил зажигание.
– Что ж, кажется, у меня нет другого выбора, – сказал он. – Если увидите Амелию, передайте ей, что я приезжал, хорошо?
– Конечно, – заверил Том. Он ощущал странное и не слишком приятное родство душ с этим коллегой-рогоносцем. – Лучше не звоните и не пишите ей в эти выходные. – Ему показалось, что он выпроваживает друга, которого предал. Жиль кивнул, молчаливо принимая очередное унижение. – Я уверен, Амелия объяснит все в понедельник.
– Да, – сказал Жиль. – Конечно, объяснит.