Уже садясь в машину, Силин придержал дверцу.
- Велин, - раздумчиво припомнил он. - Мне докладывали, что вы подавали рапорт о переводе в другую службу.
- Был грех, - громко смутился Велин. - Жена, злыдня, подбивала. Прихожу поздно, ревновала. Беспричинно, конечно, товарищ подполковник. Но теперь я тверд - никуда.
- В течение трех суток вы должны подать аналогичный рапорт, - предельно сухо потребовал Силин. - Я подпишу.
- Но почему? - Велин оторопел.
- Размеры крупноваты. В форточку не пролезаете… Поехали! - Силин захлопнул дверцу.
Водители "Волг" с лихостью, принятой среди управленческих шоферов, резво, безжалостно "пожирая" шины, развернулись и помчались, заливая село дальним светом фар.
Танков побрел к УАЗу, в котором уже поджидали Игнатьев и Велин. Ему кивали, говорили что-то ласковое, благодарственное. Остановил его Виктор Мефодьевич.
- Ты, главное, не унывай, - сказал он. - Мне этот ваш подполковник не понравился. А то, что ты сделал, - это, я тебе скажу, подвиг. И я завтра же проинформирую район. Если надо, письмо вашему министру напишем. Защитим, словом.
- Не надо меня защищать, - словно отходя от заморозки, Танков через силу улыбнулся. - Всё хорошо.
Он пожал руку Захарову и залез на заднее сиденье. Заглянул Кременчук.
- Держи, лейтенант. Это я из ружья вынул. - На глазах Танкова он выковырял ножом пыж и высыпал тому на ладонь горку рубленого свинца - картечь. - На память тебе.
- Разрешите трогаться, товарищ дежурный? - Игнатьев включил зажигание.
Старчески покряхтывая на ухабах, уазик потащился за молоденькими "двадцатьчетверками". Завезли домой молчаливого Велина.
- Будешь писать рапорт, не забудь фразу: "Захватил вооруженного преступника", - посоветовал он, выходя.
- Так Будаков не сопротивлялся…
- Салага ты еще. Набрали вас тут… Пиши, как сказано. - Велин с силой захлопнул дверцу.
Возле самого отдела Танков вспомнил о притихшем сзади Воробьеве:
- Его ж в ИВС отвезти надо.
- Не поеду! - категорически отрезал Игнатьев. - Как хошь, товарищ дежурный, хоть снимай, хоть как, а не поеду. Это ж в два конца километров двадцать, а мы и так доехали на одном желании.
Стрелка уровня бензина и впрямь зашкаливала за ноль. Усталый и измотанный, Танков смирился.
Через полчаса в отделе всё стихло. Устроились на стульях в Ленкомнате Игнатьев и Филиппов, храпел беспокойно за решеткой, прямо на полу, Воробьев. В полной тишине сидел за столом Танков. Еще долго он то делал записи в многочисленных, путанных пока для него журналах и тетрадях, то отвечал на уточняющие вопросы дежурного по управлению. Потом, возбужденный, ходил возле стола, улыбаясь чему-то или стыдливо потряхивая головой. Наконец, присел за стол и тут же заснул, положив голову на раскрытую книгу учета происшествий. Во сне он постанывал и улыбался.
Густая осенняя ночь уже блекла и медленно, разводами преобразовывалась в нерадостное, тяжелое утро, когда раздался резкий в такой полной тишине звонок в дверь. Танков встряхнулся, пытаясь снять помятость после неудобного сна, потер щеки и пошел открывать. На крыльце стояла женщина лет сорока пяти в вытянутой, изъеденной молью кофте. Правый чулок у нее был спущен, и резинка, о каких Танков думал, что их давно не носят, волочилась по асфальту. О беспорядке в своей одежде она, похоже, не догадывалась либо просто не обращала на такую мелочь внимания.
- Я с поселка Восток, - оттеснив Танкова, она прошла в отдел. Достала из-за пазухи паспорт, протянула: - Где здесь тюрьма?
- Чего вам надо? - Танков разглядывал диковатую пришелицу, а в голове некстати вертелось: "Утро туманное, утро седое…"
- Так сюда мне.
Они стояли теперь в дежурной части, и женщина показывала рукой на решетку.
- Куда "сюда"?! Вы хоть знаете, для кого это?
- Так… для преступников всяких. Что я, дура совсем? Я ж говорю, Пудышина я. Помните, звонила? Ушибла-таки я его.
Танков, еще у двери начавший понимать, в чем дело, сглотнул прорезиненную слюну:
- Так, может, мимо?
- Чего там мимо? - Она с состраданием посмотрела на него. - Прямёхонько топором по темечку. Главное ж, предупреждала: не лезь, не пущу. По-хорошему предупреждала. Мой это дом! - Она прервалась, села на стул и всхлипнула: - Детишек жалко. К соседке отвела, а сама с ночи прямо по шпалам. - Она вдруг заговорщически погрозила Танкову пальцем: - А ведь я тебе говорила. А ты не приехал.
- Подвинулась баба, - констатировал прилипший к решетке Воробей. - Видать, и впрямь убила.
А Танков больше и не сомневался. Поэтому опустился на стул и сидел так несколько минут, рисуя крестики на листе бумаги. Потом, не глядя на диск, набрал нужный коммутатор, дождался ответа.
- Соедините с квартирой Карелова в Центральном поселке.
- Совесть бы поимели, - возмутилась телефонистка. - Пятый час всего. Дайте хоть поспать человеку.
- Хватит, отоспался, - безжалостно перебил Танков. - Соединяйте! Это из районной милиции.
Долго слушал он гудки.
- Да спят они, - прикинула телефонистка.
- Продолжайте!
- Чего ж продолжать-то? Давно б взял.
- Слушаю, - буркнул вдалеке низкий мужской голос.
- С вами говорит дежурный по райотделу лейтенант Танков. Как в отношении сигнала с поселка Восток?
- Какого еще поселка? Ах да… Нормально, а как же? Съездили - пресекли. Я ж говорил тебе, лейтенант, паникуешь. Ты что, из-за этого в такую рань звонишь?
- Сами ездили?
- Ну, не сам. Поручил своим дружинникам…
- Поручил съездить или выяснить по телефону?
- А чего случилось-то?
- А то, что сегодня ночью Пудышина топором убила Гусарова.
- Что?! Это… не может быть. Кто вам сказал?
- Сама сказала. Сидит здесь передо мной. Сволочь ты.
- Погодите. Погодите, лейтенант! Это еще выяснить надо. Она ж с приветом, наговорит всякого. Я сейчас же лично выезжаю. Немедленно. И сразу звоню. Вы меня слышите?! Немедленно!
- Чего уж теперь! - Танков равнодушно бросил трубку. Из-под разрисованного листа достал другой, чистый, в середине которого аккуратно, старательно обводя буквы, вывел: "Рапорт".
На стуле скулила, раскачиваясь, пожилая женщина в спущенном чулке.
Из книги учета происшествий:
"13 октября, в 20 часов 40 минут, в селе Субботино Будаков Геннадий Семенович, 38 лет, несудимый, разнорабочий совхоза "Рассвет", находясь в нетрезвом состоянии, на почве ревности избил жену, Будакову Галину Ивановну, 35 лет, рабочую того же совхоза, после чего заперся в доме и, угрожая убийством двух малолетних детей и самосожжением, открыл огонь по прохожим. В результате причинено проникающее пулевое ранение Антонову Борису Николаевичу, 44 лет, главному агроному совхоза "Рассвет". Выездом на место опергруппы преступник задержан и водворен в ИВС. Возбуждено уголовное дело".
Из официального ответа начальника управления внутренних дел на заявление.
Копия: в областную газету.
"Уважаемая гражданка Павлова! Проведенным служебным расследованием факты, изложенные в Вашем письме в газету, полностью подтвердились. Сотрудники органов внутренних дел, не обеспечившие своевременный выезд на место происшествия, что привело к убийству Вашего племянника Гусарова К. Н., наказаны в дисциплинарном порядке: заместителю начальника райотдела капитану Сиренко объявлен выговор. Начальнику уголовного розыска капитану Гордееву объявлено о неполном служебном соответствии. Дежурный по райотделу лейтенант Танков из органов внутренних дел уволен".
Экзекуция
Из цикла "Журнал учета происшествий"
Лёшку Бадая, старшего инспектора ГИБДД, на счету которого числились десятки раскрытых "тёмных" наездов, любимца райотдела и грозу автохулиганов, беспощадно изгоняли из рядов милиции. Страшное дело сотворил старший лейтенант Бадай. Полторы недели назад, заявившись домой в неурочный час, застал в постели жены некую особь мужского пола. Ни жена, ни особь на встречу эту никак не рассчитывали. Жена при виде покатившихся из орбит Лешкиных глаз попросту переползла под кровать. Особь же, завороженно глядя на подрагивающий в милицейской руке пистолет, мелко и быстро икала.
Удержался Лешка от крайности. Лишь ухватил с туалетного столика початую бутылку коньяка, опорожнил из горлышка и долбанул ею о зеркальный шкаф, что купили с женой на первую после свадьбы получку. Затем вылетел на мороз, где поджидал хозяина знаменитый в городе красный "Москвич" с немыслимым рупором на крыше. Забыв про гололёд, надавил в сердцах на акселератор и на первом же повороте точнёхонько въехал в фонарный столб.
Машина, как написали в протоколе, получила незначительные технические повреждения, а водителя вынули из-за руля с закрытым переломом голеностопа и поганенькой припиской в диагнозе - "средняя степень алкогольного опьянения".
Сейчас он сидел, нахохлившись, в углу Ленкомнаты, где как раз начиналось общее собрание с единственным пунктом в повестке дня: "Персональное дело А. Бадая".
Опершись на клюку, Лешка с мрачной безысходностью разглядывал обувь членов президиума. Тяжело впечатались в пол сапоги начальника райотдела полковника Бойкова. Подрагивали, словно борзые на поводке, "лодочки" его нового зама, старшего лейтенанта Платошина. В центре, меж ними, широко раскорячились стоптанные туфли первого заместителя начальника управления внутренних дел генерал-майора Скворешного. Скворешный то и дело приподнимал правую туфлю и прямо рантом с усилием скрёб по лодыжке левой ноги. "Чешется, видать", - некстати посочувствовал Лешка.
Скворешного не любили и побаивались: не с "земли" человек, пришлый, посажен обкомом партии надсматривать за милицейскими кадрами. Заглазно генерала, убежденного трезвенника, моралиста и ретивейшего борца за чистоту рядов, именовали "охотником за ведьмами". И то, что он лично прибыл на собрание, с неотвратимостью подписанного приказа свидетельствовало о безнадежности Лёшкиного положения.
Наконец туфля Скворешного поторапливающе дотронулась до соседского сапога. Бойков неохотно поднялся, постучал ручкой по графину. Постучал, скорее следуя ритуалу, чем из необходимости. В большой, туго набитой людьми комнате давно установилась спёртая, подавленная тишина.
- Допрыгались, други? - Начальник отдела хмуро оглядел макушки собравшихся. - Ведь сколько раз предупреждал. Ну чисто бараны! А уж чтоб Бадай…
Лёшка поднял виноватые, страдающие глаза на начальника ("бывшего начальника", - горько осознал он).
- Что теперь смотришь? - Бойков отвёл взгляд. - Пятнадцать лет без единого нарушения. С Доски почёта не слезал. Сколько наездов раскрытых! А уж чтоб пьяным за рулём… Так на шестнадцатый год отмочил-таки! И главное, точнехонько подгадал под кампанию по борьбе с пьянством на дорогах. Как специально ждал. А, что с вами!.. - Он сел было, но, спохватившись, приподнялся: - На собрании присутствует Петр Петрович Скворешный. Я думаю, он лучше меня обрисует подоплеку, так сказать… Прошу, Петр Петрович.
Скворешный недовольно скосился на стареющего полковника. Не вставая, внушительно прокашлялся:
- Вот смотрю я на вас, молодых, здоровых… Как говорится, кровь с молоком. - Он добро улыбнулся. - Кажется, чего не работать во славу, так сказать, державы. Но вот, оказывается, есть среди вас такие, у которых и кровь, да и совесть на спиртном замешаны. Именно что на спиртном! - надавил Скворешный. Отстранённое молчание, установившееся в помещении, ему решительно не нравилось. - Правду говорят, что в семье не без урода. И этот урод, он, понимаете, та самая ложка дёгтя, что бочку мёда поганит. Это ж надо! Все органы, понимаешь, напрягают силы, чтоб перебороть такое позорное явление, как пьянство. И находятся-таки в наших рядах людишки! Которые не только по всяким зауглам распивают, но ещё и пьяными за руль лезут. Тем более офицер дорожно-патрульной службы. Это ж до какой распущенности надо дойти. А ведь кто управлял, тот знает, дорога - всегда повышенная опасность. Просто в голове не укладывается!
Скворешный натужно задышал. Весь вид его выражал крайнюю степень возмущения. Но Лешка-то видел, как во время возникшей паузы содрал он с себя правую туфлю и освободившимся носком принялся чесать левую лодыжку с таким остервенением, что из-под брючины выползла застиранная кальсонная резинка.
"Подойти, что ль, почесать? Может, скостит за усердие". Лешка хмыкнул от осознания безмерности унижения, на которое был сейчас способен, лишь бы не выгнали.
- Словом, вопрос с Бадаем решённый, - облегченно объявил Скворешный и рубящим движением руки окончательно отделил подрагивающего в углу Лёшку от остальных. - Конечно, мы могли бы просто уволить его. Но руководству важно в полной мере учесть мнение коллектива. Понять: способны ли вы сами дать должную оценку безобразному, понимаешь, факту. Так что говорите откровенно. Прошу только, выступая, помнить о чистоте рядов. Пьянице пощады быть не должно!
- И не будет! - заверил его, стремительно поднимаясь, Платошин. - Есть желающие высказаться?
Будто боясь, что такие желающие найдутся, он на одном дыхании продолжил:
- Тогда позвольте сначала мне… Тут в кулуарах отдельные доброхоты, знаю, разговоры вели, де, случайность, с кем не бывает. Правильно товарищ генерал нам указал - опасное это заблуждение…
- Каково забирает мальчик, - шепнул начальник уголовного розыска Гордеев.
- Далеко шагнёт, - согласился сидящий рядом сорокапятилетний майор Кольцов. Всего два дня назад старший следователь УВД по особо важным делам за какую-то провинность был снят с должности и с понижением переведен в райотдел. Теперь он с интересом присматривался к происходящему.
- …Да, опасное! - надбавил голоса Платошин. - По Бадаю и прежде были сигналы. О поборах с водителей, об аморальном поведении в быту.
- Мы проверяли, - сухо, для Скворешного, пояснил Бойков.
- Анонимки не подтвердились. А с аморалкой, так там и вовсе, как оказалось, с ног на голову перевернули.
- Но ведь сигналы-то были, - упрямо, хоть и несколько растерянно, продолжил Платошин. - Значит, плохо проверяли. Чтоб столько лет в ДПС и - ничего не подтвердилось…
Кто-то натужно хихикнул.
- Между прочим, в суде, если нет доказательств, дело прекращается, - выкрикнули из рядов.
- Ну-ка, ну-ка, кто-й-то там такой грамотный? - Скворешный заинтересованно привстал, разом придавив зародившееся оживление. ("Аж чесаться перестал", - подивился Лешка.)
- Ба, а я-то дивлюсь, голос вроде как знакомый… Кольцов, конечно.
- Здравия желаю, товарищ генерал.
- Кто о чем, а вшивый, понимаете, о том же, - замначальника УВД насмешливо покачал крупной головой. - Вы б о доказательствах этих, Кольцов, в своих уголовных делах пеклись. Тогда, может, не вылетели бы из УВД как пробка, понимаешь! Кстати, прошу всех усвоить: борясь за чистоту рядов, мы будем безжалостно изгонять запачкавшихся. И ещё - специально для демагогов - здесь вам не суд и спрятаться за отсутствием доказательств не удастся. Вот именно!
Скворешный жёстко прошелся взглядом по зароптавшим рядам. Поощряюще кивнул Платошину.
- Выступать будешь? - Гордеев наклонился к начальнику ДПС капитану Талызину, ссутулившаяся могучая спина которого начисто заслоняла его от президиума.
- Сам не видишь, что безнадёга? - огрызнулся тот.
- Получается, товарищ генерал, любопытная цепочка. - Платошин потащил руку вверх, словно вытягивая пресловутую цепочку из запасного кармана. - Нечистоплотность дома, пьянство в быту, ощущение безнаказанности, вследствие чего - пьяная авария, и ещё слава богу, что вовремя попался, а то бы и до преступления докатился.
- Во холуй-то! - донеслось сдержанное шипение откуда-то от батарей, но, по счастью для говорившего, голос его "затерся" за общим шумом.
- А что? От измены жене до измены Родине - один шаг, - неловко пошутил заштатный отдельский остряк Велин. Но в попытке разрядить ситуацию не преуспел.
- Та-ак! Вот это так та-ак. - Скворешный тяжело поднялся. Рядом с ним встал посеревший Бойков. - Вот мы и договорились. Это ж надо так переродиться, если для вас человек, честно и прямо говорящий негодяю, что он негодяй, уже и холуй и чёрт-те что!.. Кто это сказал?
- Мы разберёмся, товарищ генерал, - тихо пообещал Бойков.
- Я уж не говорю, что перед вами руководитель. - Скворешный ткнул в зардевшегося Платошина. - Как убеждаюсь, болеющий за дело. И что же? Вместо того чтоб поддержать, решили ярлыков навешать. Чтоб, стал быть, притёрся. Не позволим! Кто это сказал?
- Товарищ генерал! Мы разберёмся, - решительно повторил Бойков.
- Что ж, разберитесь. - Скворешный искоса зыркнул на начальника отдела. - Иначе мы вам поможем. Что там у нас дальше?
- Я, товарищи, - сдавленно, как бы сглотнув обиду, продолжил Платошин, - говорил не с чьей-то подсказки, а по зову сердца. Невзирая на ранги. Прошу и других высказываться так же честно и прямо… Ну что? Стесняемся? Тогда давайте предоставим слово молодежи ДПС. Гончаров, ты вроде хотел?
- Я? - Рослый сержант, на свеженьком мундире которого еще красовались армейские значки, вроде бы удивлённый приглашением, с независимым видом поднялся. - А чего? Могу.
- На трибуну поднимается младший штуцерщик на наливе с крепостью до сорока, - возвестил неугомонный Велин. Ради остроты он был готов даже рискнуть гневом начальства. Впрочем, и на сей раз труды его не пали на благодатную почву.
- Заткнись, пустомеля! - во всеуслышание порекомендовал ему старший опер угро Фёдоров. Уязвленный Велин, знавший его крутой нрав, благоразумно смолчал.
- Пожалуйста, Гончаров, - с натужной улыбкой кивнул Платошин.
- Ну, мы, конечно, осуждаем Алексея Константиновича, - разглядывая что-то в полу, начал Гончаров. Но вдруг оторопело скосился на добрейшего участкового Смородина. "Не пачкайся, сынок. Тебе ж здесь работать", - почти беззвучно обозначили губы Смородина.
Нервно улыбаясь, Гончаров смешался.
- Что ж, главное сказано, - выручил Платошин. - Может, непосредственный начальник дополнит?
- Да чего там? - неприязненно зыркнув на бойкого зама, буркнул Талызин. - И так всё ясно.
- А что ясно? - Скворешный пошевелил пальцами, будто вылущивая капитана из скорлупки, в которой тот пытался спрятаться. - Помнится, когда вы на коллегии оправдывались за рост дорожно-транспортных происшествий, так прямо Цицерон, понимаешь. А теперь и сказать нечего? Вы за увольнение Бадая?
- Да в общем-то раз попался пьяный за рулем, так чего уж? - придушенно, ненавидя себя, пробормотал Талызин.
- В самом деле, товарищ генерал, - включился Платошин. - Ситуация очевидная, осуждающая позиция налицо. Предлагаю проголосовать.
- Вообще-то надо бы сначала Бадаю последнее слово дать, - напомнил Бойков. - Вроде как подсудимый.
Скворешный, хоть и хмуро, согласно кивнул.
Давно ждавший этого момента Лёшка вдруг растерялся. Опершись одной рукой о клюку, другой - о колено, он начал выпрямляться (так раскрывается заржавевший перочинный нож) с натугой и лишь в конце разом резко разогнулся. Он поднял лицо, и многие смущённо отвернулись. Бадай плакал. Всякий раз, как он пытался что-то сказать, из горла доносилось бульканье, и он поспешно тёр кулаком по щекам.