Но случилось. В девяностые тухлые годы страна жила как девка, изгулявшаяся, пропившая всё из дома. Все ходили потерянные, пришибленные. Каждый приспосабливался к новой действительности как умел. Сам я, не защитив докторскую, сбежал в банк.
Профессора, учившие меня служению науке, презрительно кривившиеся при слове "плагиат", кропали диссертации для выбившихся в депутаты олухов. Встречи с прежними коллегами начинались и заканчивались жалобами на унизительное безденежье.
Гуляев и здесь выбивался из общего ряда. Преподавал в пяти-шести вузах сразу, подрабатывал статьями для коммерческих журналов. Хватался за всё и всё успевал. Будто пересел с шагающего экскаватора на юркий бронетранспортер. Но говорить об этом решительно не желал. Потому что жил и горел совсем другим. Все знали, что Гуляев активно пробивает проект нового уголовно-процессуального кодекса. И при редких встречах с бывшими "лабораторцами" спешил любой разговор повернуть на то, как быстрее поменять законодательство и тем самым положить конец беззаконию (наивно увязывая одно с другим).
- В Госдуме сопротивление большое, каждый абзац в УПК приходится пробивать, - жаловался Анатолий Петрович. - Кстати, послезавтра мне на комитете одно спорное место защищать - давайте-ка обсудим. Сеня, поставь рюмку. Успеешь надраться!
- Анатолий Петрович! Может, хоть сегодня отдохнете?
- Как это? Удобненькая позиция. Я отдохну, ты отдохнешь. А кто дело делать будет?
И, конечно, превращал умиротворенное дружеское застолье в яростный научный диспут.
Мне кажется, главное свойство Гуляева - убежденность, что без его участия всё пойдет наперекосяк.
Это я понял еще в восьмидесятых, когда на своем "жигуленке" повез подвыпившего Анатолия Петровича домой. Через минуту он вынул из меня душу: "тормози! Куда подрезаешь! Какой олух выдал тебе права? Да пропусти же "Москвича"! А вот теперь газуй!"
Прямо на перекрестке я ударил по тормозам так, что Гуляева мотнуло о лобовое стекло.
- Анатолий Петрович, при всём уважении. Если не заткнетесь, высажу к чертовой матери. Иначе - врежусь.
Гуляев озадаченно оттопырил губу:
- Ладно, прав. Два водителя на переднем сиденье - перебор. Замолкаю и больше ни слова. Езжай, как умеешь. Авось, дотянешь… Вот и славненько, теперь переходи на третью передачку… Да что ж ты со второго ряда-то?!
На собственном семидесятипятилетии Анатолий Петрович затюкал несчастного тамаду и выступающих. Сам представлял, перебивал и комментировал поздравительные речи.
- Петрович, дашь ты наконец мне самому сказать?! - взмолился Анатолий Павлович Дубровин.
Я усмехаюсь - не даст.
Когда доходит очередь до меня, Гуляев предупреждает:
- Только не вздумай опять рассказывать саратовскую байку.
А я все равно рассказываю. Хоть прошло уже двадцать пять лет. Но все эти годы я продолжаю спрашивать себя, смог бы сам так же пожертвовать чем-то очень важным ради малознакомого человека. И всякий раз признаюсь - нет. Не хватило бы душевной широты. А у вас? Только честно. Один на один с собой. То-то. Потому он - Гулливер! Из редчайшей породы Гулливеров.
Добрейший Ник Ник
Из цикла "Академия МВД"
Начальнику докторантуры Академии МВД Николаю Николаевичу Заворуеву было крепко к шестидесяти. Но он по-прежнему оставался бодрым, ладно сколоченным молодцем.
Более того, с возрастом в пышную не по годам шевелюру обильно набрызгало седины, а глубокие морщины на лбу, словно кракелюры на старинных полотнах, добавили лицу благородства. На фоне полированных лысин и опушек сверстников Николай Николаевич, или, как звали заглазно, Ник Ник, с его гривой выглядел крепким баобабом, затесавшимся меж чахлых прореженных кустиков.
Несколько портила бравый вид толстенная роговая оправа на носу. Но и она была к месту. Не потому, что уж так хороша, а потому что напрочь скрывала глаза. И опять же не в том дело, что глаза у Заворуева не удались или выгорели с годами. Нет, в ясную минуту они сохраняли исконный васильковый отлив. Только вот ясных минут у начальника докторантуры с годами становилось всё меньше. Ник Ник крепко - и чем дальше, тем крепче - зашибал.
О причине говорили вполголоса, с придыханием. Намекали на какие-то проблемы в отношениях с бойкой женой - на двадцать лет моложе его самого, - отчего Ник Ник сильно страдал.
Если это так, то от тоски Заворуев лечился самым русским из всех лекарств.
Едва придя в десять утра на работу, он усаживается в кресло за широченным своим, заваленным бумагами столом и принимается постукивать ногой об пол с ритмичностью наигрывающего гаммы музыканта.
Сначала негромко и неспешно - пиано. Затем более энергично - форто. И наконец фортиссимо - раздраженно бухает каблуками. Гулкие звуки разносятся по соседним помещениям. И тогда в кабинет заглядывает методистка Галочка.
- Кого надо, Николай Николаевич? - Галочка встревоженно вглядывается в любимого начальника.
- Не тебя, - буркает Заворуев, не прекращая энергичную чечетку.
Так происходит едва не каждый день. Колотит он до тех пор, пока с нижнего этажа не поднимается тот, кого жаждет видеть Ник Ник, - начальник кафедры ОРД полковник Безродный. С припухшим после вчерашней выпивки лицом.
- И чего бухать? Чего бухать? Потолок скоро рухнет. Ты, Коля, прямо стахановец, - кокетливо ворчит Безродный. - День только начинается.
- Утром выпил, день свободен, - Ник Ник извлекает из ящика стола блюдечко с подсохшим кружочком лимона. Намекающе придвигает к Безродному два неопрятно помытых стакана.
- Я думал, у тебя есть, - физиономия Безродного разочарованно вытягивается.
- Если б было, на хрена мне тебя звать, - в свою очередь расстраивается Ник Ник.
Безродный не обижается. На Николая Николаевича вообще не обижаются. Все знают, что крикливый матершинник Коля Заворуев незлобливый, к тому же очень надежный человек, не раз выручавший из беды тех, кого считал друзьями. Друзей же этих благодаря отходчивости и весёлому нраву у Ник Ника - море. В том числе среди тех, кто занимает самые высокие должности в министерстве. Наверняка продвинули бы наверх и самого Ник Ника, если б не укоренившиеся выпивки на работе.
О пристрастии Заворуева к спиртному я узнал еще в начале восьмидесятых, будучи адъюнктом. Но пагубность этой привычки тогда еще не сказывалась. Благодаря могучему организму Ник Ник, упаивая других, сам оставался на ногах, бодрым и энергичным.
Но к началу девяностых здоровье дало усадку. У Заворуева, словно у мифического Портоса, начали разбухать и, что хуже, отказывать ноги. Особенно после обильных возлияний. Уже дважды поздно вечером адъюнкты, дождавшись, когда разъедется начальство, скрытно выносили упившегося шефа через КПП-2 и укладывали в такси.
Как раз в это время мне и довелось вновь общаться с Ник Ником, - для завершения работы над докторской диссертацией я был зачислен в докторантуру Академии МВД, то есть попал в прямое подчинение к полковнику Заворуеву.
Николай Николаевич не был занудой. Чрезмерной опекой подчиненным не докучал, мелкие докторантские проблемы решал быстро, зачастую на бегу. Лучшего шефа нельзя было и пожелать.
Несколько, правда, смущала в Заворуеве крикливая, покровительственная манера общаться - для него я навсегда остался молодым адъюнктом из начала восьмидесятых.
Но для меня-то разница была. За прошедшее десятилетие стал ведущим научным сотрудником ВНИИ, написал несколько пособий. К тому же тогда я был капитаном, теперь - подполковником. И даже мог стать полковником. Об этом, собственно, и рассказ.
Как-то в кабинете Заворуева я затесался в компанию из начальников кафедр и профессоров. Люди солидные, потому выпивали исключительно под тосты. Ник Ник длинных тостов не любил - начинала подрагивать рука. И когда дошла очередь до него, провозгласил краткое:
- За нас, молодых и любвеобильных полковников!
- А полуполковникам выпить можно? - некстати встрял я.
- Так ты, обормот, даже не полковник? - огорчился Ник Ник. - А хер ли тогда со свиным рылом в приличное общество влез?
- Да он же водку покупал, - вступились за меня. - И вообще, похоже, хороший парень.
- Какой же он хороший, если даже не полковник? - резонно возразил Ник Ник.
- Вот и сделай ему полковника. Или - слабо? - подначил кто-то.
- Не получится из меня пока полковник, - охолодил я ходатаев. - У меня по предыдущей должности потолок подполковничий.
Ник Ник, уязвленный подначкой, отчего-то обиделся.
- Не полу-учится! С кем дружишь, салага?! С самим Заворуевым! А для Заворуева ваши положено - не положено не существуют. Чтоб завтра ко мне явился с представлением на звание. Через пару месяцев обмывать будем! - под одобрительные выкрики друзей объявил он.
На другой день я вошел в кабинет начальника докторантуры и положил перед ним отпечатанный текст.
День не задался - к двенадцати Ник Ник всё еще оставался неопохмеленным.
- Чего-й-то? - Он хмуро, не в силах вчитаться, повертел непонятный документ.
- Так вот… Представление на полковника.
- На тебя, что ли? - Ник Ник икнул. - Ишь, куда метишь! Послужить толком не успел, а туда же. Думаешь, если в друзья набился?..
Кровь бросилась мне в лицо:
- В друзья я еще ни к кому не набивался. Сам вчера предложил. А нет, так и - не больно-то хотелось!
Я потянулся забрать представление, но Ник Ник быстренько переложил его на другой угол стола:
- Ладно, ладно, уж пошутить нельзя! И впрямь, думаешь, не помню?
Вообще-то именно так я и думал.
- Моё слово - кремень! Сказал будешь полковником, значит, быть по сему!.. Слушай, у тебя выпить с собой нет?
Как же, нет! Кто ж к тебе, любезный Коля Заворуев, в нужде без спиртного заходит?
Напомнил я Ник Нику о представлении, кажется, месяца через два. И тем очень его огорчил.
- Вот не люблю стеснительных. Почему столько молчал?! Давно бы всё порешали. Кому из моих представление передал?
- Тебе. Из рук в руки.
Заворуев смутился.
- Может, и мне. Видишь, сколько работы скопилось? - Он тоскливо взлохматил бесформенную стопку служебных бумаг, меж которыми антрацитом блеснул глянцевый журнал "Плейбой". - Тут не абы как - кинул начальнику и забыл. Тут сопровождать надо. Сейчас живо повтори. А я завтра в управление кадров отправлю.
Я - повторил. Он, как выяснилось еще через полгода, не отправил.
Как-то, набравшись смелости, я напомнил.
- Э, черт! Никому передоверить нельзя, - расстроился Ник Ник. - Понимаешь, я ж после нашего разговора на больничный попал с варикозным расширением вен. Поручил методистке отправить с нарочным. Но, видно, ветер в голове. А теперь, конечно, где тут найдешь?
Куча на столе и впрямь выглядела, будто нерасчищенные снежные завалы к весне.
- Выгоню я её к черту!
Ник Ник потянулся к звонку.
- Не мытарь девку, - остановил я его. - Не хочешь делать, нечего было трепаться. Я ж к тебе с этим не навязывался.
- Опять хамишь. Вот чуть дашь поблажку, и тут же норовите на шею влезть. Знаете, что шея у Заворуева крепкая.
Я, взбрыкнув, вскочил, но Заворуев с неожиданной резкостью перехватил мой рукав и без усилия развернул к себе.
- Ладно, не дуйся - не девочка. У всякого плохие дни бывают. Пиши в последний раз. Лично отвезу. Хоп?
- Хоп, - нехотя согласился я. Хотя почему "нехотя"? Стать полковником мне как раз хотелось. Да и азарт появился.
Прошли очередные полгода. Иллюзии мои по поводу полковничьего звания поиссякли окончательно. И к Заворуеву я заглянул подписать очередной отчет об итогах работы.
Истекал третий, и последний, год моей докторантуры.
Николай Николаевич восседал за столом непривычно свежий и - что вовсе в диковинку - энергично разгребал скопившиеся завалы.
"Может, завязал", - подумалось мне.
- Какого ляда без стука прешь? - в своей манере поздоровался Заворуев.
- Подмахни отчет и уйду, - я протянул лист бумаги.
Вопреки обыкновению, Ник Ник пробежал текст глазами и отшвырнул:
- Иди переделывай. Третий год в докторантуре, не научился отчёты оформлять.
Отчеты эти штамповались из года в год. Лишь подновлялись цифры да названия опубликованных работ. Нахмурившись, я принялся перечитывать, может, методистка кафедры Арлетта что напутала? Но нет, всё выглядело в полном порядке.
- Опять шлея под хвост попала? Подписывай и - не валяй ваньку! - Я раздраженно вернул лист на место и припечатал сверху собственной паркеровской ручкой.
- А я говорю, оформлено неверно, - ручку Заворуев, повертев, сунул себе в карман, а отчет вновь пихнул мне в руки. - Что у тебя в конце?
- Подпись, - съязвил я.
- Полностью прочти.
- Слушаюсь, - я демонстративно поджал губы. - "Докто рант кафедры уголовной политики и права кандидат юридических наук подполковник милиции Данилюк". За фамилию, если не нравится, извиняйте. Выйду замуж, сменю.
- То, что Данилюк, - полбеды. Бывает и хуже. А то неправильно, что подполковник, - Ник Ник добавил голосу строгой торжественности: - Болтаетесь где ни попадя, только не на рабочем месте, потому и не знаете ничего. Полковника тебе присвоили.
- Шутишь? - растерялся я.
- Есть у меня время со всяким шутить. В спецсписке подписали. Куда только приказ опять зафинтюлил? Три дня назад сверху лежал. Иди переписывай. Ну, и не забудь…
- Это уж само собой, - радостно пообещал я.
На пороге застыл. Пристально вгляделся в начальника докторантуры.
- Но это точно?
- В ком сомневаешься, мальчишка? - громыхнул Ник Ник, плохо скрывая удовольствие. - Заворуев пообещал, Заворуев сделал. Двигай, полковник. А я пока приказ этот разрою. Такая гулька в тот день была!
- Спасибо, Николай Николаевич! - с чувством выдавил я и помчался на свой пятый этаж.
Когда я ворвался к методистке, хлопотливая, обаятельнейшая Арлетта, сидя за машинкой, разбирала каракули начальника кафедры.
- Арлетта, дорогая, откладывайте эту фигню. Надо перепечатать мой отчет, - нахально потребовал я. - Ошибку мы с вами в конце допустили.
Я сделал вкусную паузу.
- Оказывается, мне полковника пару дней назад присвоили. Так что вы уж перебейте, а я пока в магазин сгоняю - поляну накрывать будем!
Новости разлетаются моментально. Меня охлопывали, поздравляли. Старшие, скрывая недоумение, молодые - зависть. Непритворно расстроенным выглядел лишь доцент Доренок, третий год безуспешно хлопотавший о полковничьем звании.
Минут через сорок я влетел к Заворуеву, разрумянившийся, словно именинный пирог, с перепечатанным текстом в левой руке и увесистым пакетом - в правой.
- Товарищ полковник, полковник милиции Данилюк прибыл для начала торжеств!.. - бодренько принялся рапортовать я и - осекся. Уж больно тих и непривычно скорбен сделался Ник Ник.
Предчувствия, увы, не обманули.
- Какой ты на хрен полковник, - пробурчал Заворуев, отводя глаза. - Нашел я, понимаешь, приказ.
- Ну, и?..
- Что ну? Нукает он. Я ж помнил, как подписывал! Полагал, что на тебя. А оказывается, это Доренок по пьянке на себя подсунул. Дым тогда коромыслом стоял, вот и смешалось у меня. Ты-то носу не кажешь, а другие куда прытче. И как сразу не разглядел? - Заворуев сокрушенно мотнул буйной головой.
- Как ты не разглядел - это я тебе и без прорицателей угадаю! Трепло! - прошипел я, поднимаясь. Злоба и горькое разочарование требовали выплеска.
Выходя, я невольно скосился на начальника. Заворуев откинулся в кресле, подняв голову к потолку и сдвинув на лоб массивные очки. Боль и тоска тонули в васильковых глазах.
Я спустился на кафедру, где личный состав в нетерпении хлопотал у накрытых столов. Подошел к угрюмому Доренку:
- С полковником тебя, Паша!
Доренок вспыхнул.
- Заворуев в приказе фамилию спутал, - я рассмеялся, плохо скрывая горечь.
- Я все-таки сам сгоняю. Чтоб не на слово… - умудренный опытом Доренок, перепрыгивая через две ступени, помчался наверх, в докторантуру.
На этот раз ошибки не произошло, и гуляние потянулось своим чередом. Ничто не изменилось, даже повод.
Больше к Заворуеву я не заходил.
А через два месяца Николай Николаевич погиб под машиной. Подшофе перебегал Ленинградский проспект, и вдруг отказали могучие ноги Портоса.
Чуть позже, когда меня пригласили на работу в банк и я подал рапорт об увольнении, состоялся разговор с начальником управления кадров академии.
- Почему ты полковника не получил? - пролистав дело, удивился он.
- Так не положено. У меня потолок подполковничий. Заворуев пытался помочь через свои связи, но, похоже, не получилось.
- Потолок! Пытался, - хмыкнул начальник кадров и сам себя оборвал - он, как и все, любил покойного: - Ты сколько монографий проштудировал, пока докторскую свою кропал? Штук пятьдесят, сто?
- Может быть, - я недоуменно повел плечом.
- И все, поди, страниц за триста. А вот эту тонюсенькую брошюрку читал? - Он вытянул из стола и потряс "Положением о докторантуре".
- Заглядывал, - неопределённо буркнул я.
- Заглядывал он! - восхитился начальник кадров. - И что вы за мутация такая - учёные? На всякую хрень время находите, а в собственные регламентирующие приказы заглянуть не удосужитесь. Ведь черным по белому: "Докторанту по ходатайству непосредственного начальника может быть присвоено звание на одну ступень выше". И дел-то было - один раз отправить бумагу в министерство. Ах, Колька, Колька! - Он с внезапной нежностью покачал головой.
Что ж! Не суждено оказалось мне уйти в отставку полковником. Но какой же суетной мелочью видится это теперь!
Но вот что не забывается и мучает - это брошенное в сердцах "трепло". Последнее, что осталось меж мною и Заворуевым. Потому что кем-кем, но треплом Николай Николаевич не был точно. А был просто добрейшим человеком, беззаветно и безответно любившим и топившим тоску в пьяном ухарстве.
Сначала было слово
Из цикла "Академия МВД"
Одним из любимых поводов для зубоскальства среди ученых-юристов был Законодатель. Таинственным термином этим именовался Верховный Совет - единственный орган, принимавший новые законы и вносивший изменения в старые.
Но кто из чиновников в каком именно кабинете прописывал то, что после подмахивалось председателем Верховного Совета, оставалось тайной за семью печатями. Зато тайной не было другое - правовой культурой люди эти не отличались.
К тысяча девятьсот восемьдесят второму году Уголовный кодекс превратился в трухлявое лоскутное одеяло, в котором очередная обнаруженная прореха наспех заделывалась первым же подвернувшимся куском материи - число бесконечных дополнений, изъятий и исключений, кажется, превысило количество статей, первоначально в кодексе содержавшихся.
Большей частью такие нововведения диктовались не объективной потребностью общества, а единственно - святой верой государства, что любую социальную язву можно ликвидировать, пригрозив уголовной карой.