- Да! Гаухман сказал, что ты целевик от Саратова? - припомнил он, прощаясь. - Открепительное письмо не забудь получить.
- Это как раз без проблем, - ошарашенный, я выдавился в коридор.
Легко же я это сказал. Но - сказал, в чем был уверен.
В адъюнктуру Академии МВД иногородних принимали только при наличии целевого направления от провинциального милицейского вуза. Так что, если в твоём городе, как в том же Калинине, таковых не было, путь в адъюнктуру, казалось бы, заказан.
Препоны эти, впрочем, обходились без труда. Научный мир тесен - все друг другу чем-то обязаны. И провинциальные вузы охотно откликались на просьбы из Москвы направить в адъюнктуру нужного человека из другого города, а когда подходило время трудоустройства, писали открепительные письма, хотя бы потому, что предоставить иногороднему жильё были не в состоянии. Так что начальник кафедры уголовного права МФЮЗО Лев Давыдович Гаухман, желая помочь мне поступить в адъюнктуру, выбрал Саратов по единственной причине - в тот момент, когда я появился в его кабинете, телефонная книжка оказалась раскрыта на букве "с".
Потому я так легко и ответил: "Без проблем". Но когда тот же Лев Давыдович позвонил по моей просьбе начальнику Саратовской школы полковнику Сдиру, в ответ услышал, что открепительного письма не будет - уволился доцент с кафедры уголовного права и школе позарез понадобился специалист. Попытки разубедить не подействовали.
- Надо же, уперся, - Лев Давыдович озадаченно положил трубку. - Вообще-то знал, что он хохол, но чтоб настолько!
Он смущенно потеребил свой острый, с горбинкой нос.
- Сгоняй-ка ты сам в Саратов, реши на месте. Они же по закону должны тебя как молодого специалиста жильем обеспечить, а откуда в Саратове жилье?
Мудрый Лев Давыдович знал, что говорил. По приезде в Саратов я первым делом заглянул на кафедру уголовного права. Встретили московского выпускника с симпатией - преподавательская единица в самом деле была нужна. Но когда я упомянул о жилье, озадаченно переглянулись. Подвели к портрету заслуженного деятеля науки.
- Знаешь его труды?
- Еще бы.
- Так в однокомнатной и умер.
Оценили сочувствующим взглядом мою худосочную фигуру, - дотянет ли?
В общем, к начальнику школы я явился подготовленным. Полковник Сдир принял приветливо ("А! Молодой специалист. Заждались"). Просьбу дать открепительное письмо отмел сразу.
- Мне самому достойные кадры нужны.
Уговоры, ссылки на человеколюбие, само собой, не подействовали. Оставалось бросить главный козырь:
- Что ж, раз положено по закону, готов приехать. Где и у кого могу получить ключ от квартиры?
Сдир с усилием сохранил благожелательность.
- Квартира будет. Со временем. Пока поживете в семейном общежитии.
Лукавый ответ меня не устраивал.
- Пока - это сколько? Месяц, два?
Сдир нахмурился.
- Год, два, сколько придется. У меня заслуженные профессора по двадцать лет в очередях стоят, - в сердцах проговорился он.
- Они местные и стоят в очереди на улучшение. А у меня в чужом городе ничего и никого. Дома жена и восьмилетний сын. Вы мне их предлагаете на годы поселить в общежитии? Сколько после этого продлится мое семейное счастье?
- Если разрушится, значит, не ту жену выбрал. И вообще, это ваше дело, - непривычный к препирательствам начальник школы набычился.
- Наше! - пошел вразнос и я. - Закон касается обоих. Я обязан приехать на работу, вы - обеспечить квартирой. Готовы дать письменное обязательство?
Запас начальственного добродушия иссяк. Сдир поднялся, сухо вперился в забывшегося адъюнктика:
- Какая у вас была тема диссертации? Освобождение от уголовной ответственности? А надо бы ближе к карательному праву. Так вот закон здесь - я. Не вы первый, не вы последний. Приедете и будете работать. Или - нигде не будете. Через неделю жду.
Он густо обвел дату в календаре, будто колючей проволокой обмотал.
- Начиная с этого дня - прогул.
Попрощался я кивком головы. Конечно, ультимативный, через губу, тон задел. Но всерьез я не испытывал обиды на полковника Сдира. Образовалась пробоина в учебном процессе, и он как мог торопился ее залатать. Напротив, если бы произошло невероятное и Сдир чудесным образом извлек из кармана ключ от новенькой квартиры, я бы огорчился куда сильнее.
По возвращении в Москву я заскочил к Гуляеву, рассказал, что в открепительном письме отказано, но и жильё не предоставлено. На этом основании я подаю рапорт в УУЗ с просьбой разрешить продолжить службу во ВНИИ МВД, по месту жительства. Я был бодр, уверенный, что закон на моей стороне. Прав оказался полковник Сдир - не те законы я изучал. Это стало ясно после визита в Управление учебных заведений.
Хотя инспектор УУЗа выслушал меня сочувственно.
- Угораздило же тебя на Сдира попасть. Всего-то неделю как из отпуска вышел. С его замом в секунду бы порешали. Но этот… Если чего втемяшится, колом не выбьешь, - он поскреб затылок. - Ты не первый, кого Сдир через колено ломает.
- Но я же прав! - воскликнул я с показной горячностью. - Жилье мне по закону положено.
- Забудь, - инспектор пренебрежительно отмахнулся. То, что мне казалось серьезнейшим аргументом, здесь виделось пустой "отмазкой". - Но и посодействовать тебе хочется. Тем более насчет тебя шефу, - он ткнул подбородком в дверь с надписью "Заместитель начальника УУЗа", - звонил Гуляев, просил помочь.
Я изумился - к моим потугам Анатолий Петрович относился сочувственно, согласился придержать под меня место, но о поддержке не обмолвился ни полсловом.
- Гуляев - мужик замечательный. И шеф мой Анатолию Петровичу рад помочь, - доверительно сообщил инспектор. - Но и со Сдиром за просто так нам ссориться не с руки. Сдир - очень непростой, чего доброго, начнет жаловаться. Нужны еще аргументы, которыми прикрыться можно. У тебя жена или сын, случаем, не больны чем-нибудь?
- Типун тебе.
- Жаль, - инспектор огорчился. - Болезнь - это бы замечательно. А уж если у жены что-нибудь на грани неизлечимости… - он мечтательно почмокал губами.
- Может, мне ее сразу похоронить? - съязвил я.
- Сразу нельзя. Сначала надо разрешение на Москву получить, - отмел иронию инспектор. - В общем, я подсказал, ты услышал. Попробуй достать что-нибудь эдакое, зубодробительное. - Он потряс кулаком.
Калинин тогда еще был моим городом. Друзья-врачи расстарались на славу. Так что через два дня выяснилось, что жена моя, дотоле совершенно здоровая, внезапно подхватила какое-то невиданное респираторно-вирусное заболевание, при котором организм может комфортно существовать в Верхневолжье, выдюжит в Москве. А вот климат Средней Волги для него совершенно несовместим с жизнью.
Прочитав витиеватую справку, инспектор хмыкнул:
- Это ж совсем другое дело.
Бережно подколол ее к рапорту, вложил в папку "На доклад".
- Шеф отбыл в инспекторскую поездку по областным школам. Вернется, подмахнет. Можешь считать себя москвичом.
Обнадеженный, я отправился с благодарностями к Гуляеву.
Командировка заместителя начальника УУЗа затянулась. За дни ожидания я успел перевести вещи в новую комнату, жена (несмотря на зловещий диагноз, по-прежнему здоровая) подала на работе заявление об уходе. Договорился насчет перевода сына в химкинскую школу. И даже, по поручению Гуляева, подготовил статью для нового сборника трудов ВНИИ. У меня вообще вошло в привычку забегать по вечерам к человеку, неожиданно принявшему в моей судьбе живое участие. Он обсуждал со мной планы реорганизации отдела, что-то я помогал компоновать и даже вызвался разобрать ворох старых, сваленных в углу протоколов. Можно сказать, приступил к работе.
Всё вроде бы шло прекрасно. Но чем дальше, тем больше в душе поселялось смутное беспокойство. Я гнал его от себя. Затянулась у человека командировка. Это бывает. Союз большой, школ много. Вернется - подмахнет. Никаких оснований для паники. Но мой оперативно-следственный опыт бил тревогу: если преступление не раскрывается по горячим следам, то чаще всего не раскрывается вовсе. Если проблема не решается сразу, она не решается никогда.
Опасения подтвердились. Заглянув в очередной раз к Гуляеву, застал у него начальника адъюнктуры Майорова. Моё внезапное появление смутило обоих. Первым, как обычно, нашелся Николай Иванович.
- Ты чего до сих пор не в Саратове? - вроде как удивился он.
Похоже, лицо моё вытянулось. Потому что в тоне Николая Ивановича за напускной суровостью проступило сочувствие:
- Пока ты резину тянул, дошло до Сдира. Вчера он приехал в Москву и встретился со своим старым другом, начальником УУЗа. И пожаловался, что у него за спиной затеяли блатные интриги… В общем, насчет тебя поступила директива: отправить зарвавшегося адъюнктишку по месту целевого назначения.
Николай Иванович подбавил голосу строгости:
- Так что хватай исподнее и жми в Саратов, пока по стенке не размазали. Всё понял? Я понял. И сердце моё ухнуло. Потому что фамилия начальника Управления учебных заведений МВД была, на минуточку, Черненко. Александр Устинович. Александр - это, конечно, не Константин. Но при старшем брате Генеральном секретаре ЦК КПСС слово младшего в МВД было увесисто, как булыжник на шее утопающего. Как раз таким утопающим я себя и ощутил.
- В УУЗе тебя с утра разыскивают, - Майоров придвинул ко мне телефон.
Инспектор УУЗа, еще недавно фамильярно приветливый, на этот раз чеканил слова:
- Рапорт оставлен без удовлетворения. Вам надлежит в течение трех дней приступить к работе по месту распределения.
Трубку он положил, не попрощавшись. Отныне я был для него проигравшим. А значит, виноватым.
- Что ж теперь? - бесцельно пробормотал я.
- А что остается? Собирайся и езжай, - добрейший Николай Иванович смущенно потеребил массивную оправу очков.
- Чай, не в ссылку.
Как раз в ссылку. Я скосился на Гуляева. Тот, напустив нижнюю губу на верхнюю, хмуро отмалчивался.
Выходя, расслышал фразу Майорова:
- Что ж делать? Бери другого. Тот тоже неплохой парень.
Конечно, для них от перестановки слагаемых сумма не изменится. Но я-то и был тем самым единственным слагаемым, которое переменяют. Участь моя казалась предрешенной. И все-таки смириться я не желал. Всеми помыслами я был в Москве. Едва защитив кандидатскую, кипел от нетерпения засесть за докторскую. Мечтал, подобно своим учителям, ворваться в элиту правового собщества. Мне казалось, что я имею, что сказать в науке. И если скажу в Москве, это расслышат и заметят. В далеком же Саратове окажусь один, без друзей, без связей. Буду обречен впрячься в унылую преподавательскую поденщину. Никому не интересный, возможно, надломленный. Так мне тогда казалось.
Я еще пометался, взвесил все про и контро и - написал рапорт на увольнение. "В конце концов, кандидаты наук всюду нужны, на гражданке тоже есть правовые ВУЗы, - убеждал я себя. - В крайнем случае, пойду в адвокаты. Не пропаду".
Я храбрился, выдавая желаемое за действительное. Из МВД, как и из армии, по собственному желанию редко отпускают. А уж уйти против воли Александра Устиновича Черненко… Увольнение без выходного пособия с формулировкой "за дискредитацию звания работника милиции", выглядело бы гостинцем. И какие после этого вузы и адвокатуры захотят иметь дело с "меченым"? В лучшем случае светило мне сторублевое юрисконсульство на какой-нибудь мебельной фабрике. Тем не менее я решился, сцепив зубы, пройти этот путь до конца.
На следующий день приехал в УУЗ. Инспектора на месте не оказалось. Можно было подождать. Но я боялся утратить решимость и смалодушничать. Потому, отсекая пути к отступлению, оставил рапорт на столе, а сам отправился в академию прощаться с друзьями и знакомыми. Об указании Черненко все уже, само собой, знали. И разговаривали со мной соответственно: сочувственно, но - отстраненно. Как со смутьяном, высылаемым по высочайшему повелению.
Само собой, забежал я и к Гуляеву, - поблагодарить за участие. Дело шло к вечеру. Но Анатолий Петрович, как обычно, корпел над документами.
- Что? - поднял он голову.
- Всё! - скорбно ответствовал я. Рассказал об оставленном рапорте. Положил папку с разобранными лабораторными материалами. Напоминая о первом знакомстве, браво подтянулся, вскинул руку к несуществующему козырьку. - Разрешите отбыть в самостоятельное плавание?
Под свинцовым взглядом Анатолия Петровича я сбился с бодряческого тона:
- А что остается? Ползти побитым псом к ногам Сдира - противно глазу. Лучше уж так.
- Быстро сдаёшься, - процедил Гуляев.
- Сдаюсь?! - Я-то как раз ощущал себя богоборцем. - Да я всё, что мог. До конца.
- Уверен, что до конца?
Я кивнул.
И тут Анатолий Петрович произнес фразу, поразившую меня на всю оставшуюся жизнь:
- Стало быть, пришло время главного ресурса.
После чего поднялся, потянулся к полковничьей шинели:
- Езжай домой, жди на телефоне.
…Прошло два дня. Жена моя с малолетним сыном сидит на чемоданах в Калинине, в родительской квартире. Сам я мечусь по пустой, заставленной коробками и катулями комнате и накручиваю километры меж окном и телефонной тумбочкой. Хочется напиться, чтоб ни о чем не думать. Но возбуждение столь велико, что я не могу влить в себя даже рюмку. С завистью слушаю развеселые матерные выкрики за стеной - сосед-краснодеревщик впал в очередной десятидневный запой. Счастливчик! Я убеждаю себя смириться с неизбежным - шансов на положительное решение нет. И все-таки что-то поддерживает во мне слабую надежду. И это "что-то" - тяжелый взгляд человека, процедившего таинственную фразу: "Пришло время главного ресурса". Впрочем, к вечеру третьего дня надежда угасла. Тогда и позвонили. В трубке послышался голос инспектора УУЗа:
- Семен Александрович? (кажется, он впервые назвал меня по отчеству). Вам разрешен перевод на работу во ВНИИ. Можете оформляться. Поздравляю. - Сквозь официальный тон угадывалась легкая обалделость.
Я положил трубку и опустился там, где стоял. Послышался нежный поздравительный перезвон. Я сидел на продавленной коробке с хрусталем и бессмысленно улыбался. Много позже я узнал-таки, что это был за "главный ресурс". Оказывается, Анатолию Петровичу Гуляеву в своё время случилось оказать Александру Устиновичу Черненко серьезную услугу. И он напомнил об услуге, попросив взамен открепление для меня. Черненко, связанный обещанием Сдиру, готов был выполнить любую другую просьбу. Гуляев, поджав губы, настоял. Кстати, сам Анатолий Петрович ни разу эту историю не подтвердил. Подробности я узнал от инспектора УУЗа, подслушавшего обрывок горячего спора.
Предлагаю вникнуть. У Гуляева, как у всякого, была куча проблем, в том числе незащищенная докторская диссертация, разбитая в аварии "Волга", застарелая очередь на жильё для незамужней дочери. Слово брата генсекретаря шутя решало любую из них. А он истратил уникальную возможность, чтобы помочь, пусть симпатичному, пусть перспективному, но совершенно постороннему парню.
К моменту моего прихода в лабораторию положение Анатолия Петровича было шатким. Гуляева назначили начальником отдела на место профессора Корнеевой. Именно она создала этот отдел, подобрала и выпестовала молодых ребят, ставших его сердцевиной. Птенцов гнезда Корнеева. А ушла, не сработавшись с самодуром - начальником института. Смириться с увольнением любимого руководителя птенцы не желали и принялись поклевывать ее преемника. Гуляев с его тяжеловесной манерой общения, тягучей речью словно специально подставлялся под насмешливые сравнения с искрометной Корнеевой. В лаборатории с чьей-то легкой руки его окрестили Гулливером.
Злоязыкий шутник, обыгравший небольшой росточек, не подозревал, что попал в точку. Потому что это в самом деле был Гулливер, великодушный, преданный делу, которому служил. Насмешки за спиной, открытая язвительность при публичных обсуждениях стекали с него, как вода по дождевику. Он будто не замечал их, следуя избранным путем и заставляя следовать им остальных. И прежние непримиримые отступились. Они продолжали звать его Гулливером. Но теперь уже совсем с другой, озадаченной интонацией.
Говорят, наши недостатки - продолжение наших достоинств. Непоколебимое упорство, спасшее меня осенью 1984 года, вскоре стало причиной бесчисленных стычек меж нами.
В 1985 году я был включен в авторский коллектив по подготовке пособия "Задержание подозреваемых". Подходил срок сдачи пособия в РИО. А руководитель темы Гуляев лежал со сломанной ногой в госпитале (в пятьдесят лет на футбольном поле пошел в жесткий стык). Вместе с третьим членом нашего авторского коллектива Сережей Забариным (ныне - известным московским адвокатом) мы навестили его, дабы снять последние мелкие замечания. Нам казалось, что мелкие. Но первое же наше предложение: прописать в пособии требование, чтобы фактических подозреваемых не допрашивали в качестве свидетелей об обстоятельствах совершения ими преступления, вызвало решительный отпор. Все попытки убедить Гуляева отметались. Я вновь ощутил хорошо знакомый железобетон. И, как при первой стычке, в свою очередь, вскипел. Посыпались искры. На звуки ругани начали заглядывать обеспокоенные больные, медсёстры. Спохватившись, мы с Забариным замолчали. Гуляев недоуменно насупился:
- Ну, что умолкли? Продолжайте, доказывайте. У нас же живая полемика. Каждый открыт для убеждения.
Не сговариваясь, мы с Серёжей бессильно рассмеялись.
За этот фрагмент отвечал я. И сдал его Гуляеву в том же виде.
- Хотите, сами правьте. Только тогда снимите мою фамилию.
Надо отдать должное Анатолию Петровичу - он не изменил ни строчки. Видно, поразмыслив, согласился.
Впрочем, точно так же от него страдали и люди, куда более высокопоставленные: руководители Верховного суда, прокуратуры, МВД - все, кому доводилось вместе с Гуляевым готовить бесчисленные законодательные проекты, предложения и рекомендации. Убежденный в своей правоте (а в ней он всегда убежден), Гуляев додавливал любого оппонента. Ни регалии, ни звания, ни титулы не могли заставить его отступиться от того, что считал правильным.
Я долго удивлялся, почему же упёртого, беспокойного этого человека продолжают приглашать в высокие комиссии, где так ценятся благолепие и единодушие. Да потому что во всяком деле нужен двигатель. А моторный трудоголик Гуляев вытягивал любое, самое безнадёжное поручение, расчищая преграды и завалы с неотвратимостью маленького шагающего экскаватора.
Хорошо помню конец восьмидесятых. Институт, как и вся страна, бурлит. В ожидании счастливых перемен никто не работает. Времени с девяти до восемнадцати едва хватает, чтоб перечитать ворох свежих газет. В курилках, коридорах, в кабинетах нескончаемые диспуты о будущем державы. Весомее и авторитетнее всех голоса первых институтских лоботрясов. Начальник лаборатории, прежде жесткий поборник дисциплины, ходит по кабинетам и - знак демократических перемен - караулит свою очередь на журнал "Огонёк".
И посреди этого гвалта, склонившись к столам, корпят два человека. Гуляев и другой Гулливер - Анатолий Павлович Дубровин - готовят методические рекомендации для Главного следственного управления МВД.
- Сеня! - подзывает меня Гуляев. - Давай посоветуемся насчет рекомендаций.
- Какие, помилуй бог, рекомендации? Кому они сейчас нужны? Страна разваливается!
Оба непонимающе смотрят: при чем тут развал, если есть поручение?
Я вот теперь думаю: если бы таких Гулливеров было хотя бы по одному на десяток, может, и развала страны не случилось бы?