Но слишком хорошо знал Эдуард Михайлович, как на стройках зарплата выводится. А потому, хоть и с сожалением, но был дуре-бабе дан ответ: лучше свободный шабашник, чем конвоируемый передовик. А насчет уважения, я в городе и так фигура.
- Фигура! Пока не загребли, - ворчала добрая жена.
Через год и сам сынишка заявился с претензиями: в школе кто-то обозвал его сыном куркуля. Нахмурился Эдуард Михайлович, посадил сына в "Жигуль" и повез по району.
Возле какой-нибудь фермы, коровника выходил: "Как, ребята, не порушилось здание?" - "Спасибо, Михалыч, стоит как влитое. Вовек благодарны". По городу прокатил. Напоследок возле школы остановился.
- Тоже ты? - догадался счастливый Михрютка.
- Понял теперь? - растрогался Никитин. - Это и есть мой след на земле. За что люди, которые понимают, и уважают. А на насмешки, что от зависти да подлости, бей в лоб - надёжней усвоят.
Через три дня случилось невиданное - у задней калитки остановилась черная "Волга", из которой вышел сам председатель горисполкома товарищ Бадайчев.
Эдик как раз баньку заканчивал штукатурить. Так аж чертыхнулся в досаде, жаль, ни Михрютки, ни Нинки в доме, то-то бы языки прикусили. Впрочем, острые мордочки соседей из-за плетня выглядывали.
- На себя кольцо! - смывая в бачке руки, крикнул Никитин. С председателем горисполкома прежде доводилось ему видеться три-четыре раза. Впечатление на Эдуарда произвел мужика деятельного, толкового. Слышал, что инициатива пригласить его в прорабы тоже исходила вроде как от председателя горисполкома. Правда, до личного общения не снизошёл - к шабашникам, как все знали, пред относился брезгливо, как к наросту на теле общества. То, что сейчас заявился лично, могло означать лишь одно: случилось что-то чрезвычайное.
Пред открыл калитку и замешкался. Накануне прошел ливень. Потоки воды смыли с дорожки песок, обнажив склизкую глину. Потоптался Бадайчев, давая хозяину время подойти. Но тот, прищурившись, поджидал возле крыльца. Пришлось самому топать по грязюке.
- Ну, здравствуй, король шабашки! - поздоровался Бадайчев. Огляделся, осваиваясь. При виде стилизованного под терем дома губа его оттопырилась.
- Наслышан про сей шедевр, - протянул он. - Ловко, гляжу, устроился. Палаты белокаменные, розы-мимозы. Прямо персональный коммунизм. Будто нет за оградой ни бедности, ни разрухи.
- Как не быть, пока вы есть, - Никитин незамедлительно выпустил колючки наружу.
Пред, непривычный к подобному укороту, предостерегающе свел брови.
- Это ты о ком так?
- Да о вас обо всех. - Не было в Никитине заднего хода. Природа, создавая, не предусмотрела.
Бадайчев побагровел:
- Эва куда тебя вынесло! Уж и власть не власть. Развели прилипал!
- Это я-то прилипала?! - Никитин ткнул Бадайчеву едва не в физиономию бугристые свои ладони. - А ты подсчитал, сколько нас таких, шабашников, по Союзу? И сколько возводим. Одна моя бригада за сезон то сделает, что колхоз за пятилетку не осилит. О качестве уж не говорю.
- Положим, не задаром. Деньги получать не забывал.
- Это ты получаешь! А я зарабатываю.
- Зарабатываешь! А потом с тем же председателем делишься. Всех вокруг развращаешь!
- Да не я, а ты! - огрызнулся Никитин. - Я что, от полноты души ему даю? А может, потому что иначе подряда не будет? И если ты государственным мужем быть претендуешь, так избавь меня от этого. Дай умный закон, обзови нас какими-нибудь кооператорами, помоги со снабжением. Думай, короче, как работяг, вроде меня, с умом использовать, а не болтай до одури о перестройке. Вместо того, чтоб желваками играть, лучше прикинь, сколько одна моя бригада государству твоему сэкономила.
- Моему?!
- А мне оно без надобности. Я сам по себе.
За плетнем крякнули. Подкравшийся отчим подслушивал, сидя на корточках.
Оба - и хозяин, и гость - вдруг опамятовали. Представили, как выглядят со стороны. Усмехнулись, не сговариваясь.
- Верно говорят, невозможный у тебя характер, Никитин, - примирительно сказал Бадайчев.
- А я со своим характером не набиваюсь, - рубанул, всё ещё в горячке, Эдик. - Говори, с чем пришел. Если б загнобить хотел, холуев бы своих из милиции подогнал. А раз сам, значит, что-то всерьёз?
- Всерьёз, - признал Бадайчев. - Через две недели открываем лекторский центр по пропаганде основ марксизма-ленинизма.
- Эва!
- Первый по области. Открытие запланировано на седьмое ноября, сразу после демонстрации.
- И?..
- Трубы прорвало. Подвал залило.
- В первый раз, что ли?
- Торжественное открытие. Специально приурочено к юбилею Октябрьской революции. Из Калинина много народу подъедет. Из Москвы тоже - замминистра, телевидение. Под моё слово едут… Подставили, сволочи! - с ненавистью рявкнул Бадайчев. - Только щёки надувать сильны! А по факту - бракоделы! Совсем рабочий человек перевёлся. А там… виртуозы нужны. Мало что ремонт. Филигранная отделка требуется. Чтоб без швов.
Непонятное молчание хозяина Бадайчеву не понравилось.
- Запросы твои знаю. Фонды выделим. Лично прослежу, - успокоил он.
- Не знаешь, - Никитин мотнул вихрастой головой. - Хочу на ноябрьской демонстрации на трибуну.
- Чего?!
- На трибуну! - упрямо повторил Никитин.
- Трибуна для вождей и передовиков, - жёстко напомнил председатель горисполкома.
- А я он и есть - передовик. И хочу, чтоб все это знали.
- Ты не передовик! Ты для всех был, есть и будешь - шабашник! - Бадайчев набычился. - И если я тебя на трибуну запущу, знаешь, что говорить станут?
- Это моё условие.
- Две цены.
- Трибуна или ищи другого! - непререкаемо закончил разговор Никитин.
Бадайчев, загнанный в угол, аж рыкнул от злости.
- Ладно! Будет тебе трибуна, - выдавил он через силу.
- Слово?
- Сказал же!
- А пропуск?
- Сделаешь, получишь прямо у входа. Передам в оцепление. Не попрощавшись, круто развернулся и, не разбирая дороги, прямо по глине зашлёпал к калитке.
Замаявшийся в засаде отчим подбежал, разминая затекшие ноги.
- Слышь, Эдька! Соображай, чего удумал. Соглашайся деньгами, пока не поздно. Хошь, догоню?
Под тяжелым взглядом пасынка бессильно отступился.
- Да! Будет дело под Полтавой!
На ноябрьскую демонстрацию погода выдалась отменная, как по заказу. Колонны шли нарядные, весёлые, с шарами да транспарантами. С песнями и плясками на тротуаре. Шёл в кои веки и Эдуард Никитин. Непривычно нарядный, в костюме-"тройке" и той самой накрахмаленной рубахе. С женой, Михрюткой и увязавшимся пьяненьким отчимом.
Перед выходом на центральную площадь помахал рукой жене с сынишкой, ловко поднырнул под цепочку солдат и пружинистым шагом зашагал к трибуне, с которой приветствовали демонстрантов отцы города.
- Пропуск? - дорогу ему перегородил стоящий впереди оцепления майор милиции.
- По персональному приглашению председателя горисполкома Бадайчева, - с небрежным достоинством сообщил Никитин. Показал паспорт. Сделал движение протиснуться мимо.
- Минутку! - майор выставил шлагбаумом руку. Но уверенное поведение незнакомца несколько его смутило. - Все равно должен быть либо в списках, либо кому-то передано. В списках, сколько помню, такой фамилии нет.
- Наверняка передано, - согласился Никитин. Обернувшись, лучезарно помахал встревоженным жене и сынишке, которых поток демонстрантов вдавил в солдатскую цепочку. Нинка, выдерживая толчки, своим широким задом с трудом укрывала Митхрютку.
- Сходи, уточни, - предложил Эдик майору.
- Если кому надо, спустятся, - заупрямился тот.
- Может, спустится, может, нет. Может, передал, может, не успел, - в своей насмешливой манере прокомментировал Никитин. - Только я ведь дожидаться не стану. Развернусь да уйду. А тебе после объясняться придётся, почему персонального гостя не пропустил.
- Не пропустил, потому что без пропуска, - ответил майор, но без прежнего апломба. Уж больно самоуверенным выглядел незнакомец.
- Ладно, - решился он. - Жди. Попробую подняться.
Со своего места Эдик хорошо видел Бадайчева. Тот о чем-то оживленно переговаривался с секретарём горкома и неизвестным круглолицым мужчиной в очках и шапке пирожком.
Видел, как Бадайчев, отвлечённый кем-то, отклонился назад. Лицо его сначала сделалось удивленным, затем перекосилось. Что-то резко бросил, явно стараясь, чтоб не расслышали соседи по трибуне.
Праздничное настроение у Никитина рухнуло. Он умел понимать без слов.
Через минуту-другую спустился майор. Побагровевший, с поджатыми губами.
- Значит, так, - отчеканил он. - Велено передать, что шабашникам на трибуне не место.
- Паскудина, - процедил Никитин.
- Ну-ну, не больно. А то, если что, вмиг оформлю, - пригрозил майор. Пригрозил, впрочем, без души. Видно, команды "разобраться" не поступило. - В общем, начальство из области понаехало. Потом из Москвы какой-то замминистра. Так что никак нельзя. Но взамен за твою работу аж тройной коэффициент применён. Сказал, сможете залиться.
- Я и говорю, паскуда! - повторил Никитин. Сложил руки рупором.
- Бадайчев! Ты - дешёвка! - заорал он во всю силу лёгких. Но крик потонул в звуках марша и скандированиях демонстрантов. Единственный расслышавший - майор - с перепугу ухватил Эдика за плечо. Забегал глазами в поисках подчинённых.
- Ладно, проехали! - Никитин стряхнул с плеча чужую руку.
- Передашь после от меня своему: что я ему не холуй, чтоб об меня ноги вытирать. А за подлянку положено отвечать.
Развернулся и зашагал к колонне.
- Ишь каков! - протянул вслед озадаченный майор. - Не, не понимает русский мужик, когда с ним по-доброму. Другой бы за такие деньжищи по гланды вылизал, а этот кочевряжится. Надо же, три коэффициента. Это ж сколько, если навскидку?
Глазки майора заблестели - принялся считать.
Эдик добрался до своих. Убрал глаза, чтоб не встретиться с сострадающим Нинкиным взглядом.
- Ступайте домой… Я после, - прохрипел он через силу. Не разбирая дороги, шагнул, дерзко рассекая праздничную колонну.
- Пожалуйста, догони! - перепуганная Нинка подтолкнула отчима следом.
На развилке влево от тротуара отпочковалась пыльная, сползавшая к волжскому берегу тропинка, упиравшаяся в знаменитый Никитинский терем. Но Никитин, будто не заметив ее, как шел размашисто, так и продолжал вышагивать в сторону центра.
Отчима давно уж насторожила эта нацеленная походка. Прибавив ходу, догнал, ухватил за рукав.
- Промахнулся, Эдичка. Дом-то слева остался, - душевно подсказал он.
По колючему выражению глаз, по сведённым скулам понял - не промахнулся. В конце улицы в лучах солнца сияло свежее, празднично украшенное здание с широченным транспарантом по фасаду: "Седьмого ноября 1985 года, к Дню Великой Октябрьской социалистической революции, состоится торжественное открытие Лекторского центра по пропаганде основ марксизма-ленинизма".
- Ты чего надумал-то, басурман? - Отчим, догадавшись, аж задохнулся. - Своей головы не жалко, так о Нинке с сыном подумай… Ну, погодь, давай обсудим… Тут как раз по полстакана осталось, - он побултыхал бутылку, что с утра таскал в кармане, прикинул на просвет. - Добьем, и всё сразу путём покажется. А хошь, и мою долю махни! Пойми! Жить нам здесь. А они власть. И мы для них кролики. Только вякни и…
- То-то и есть, что кролики, - процедил Эдик. - Сидите, шантрапа, по клеткам и ждете безропотно, чего еще над вами удумают.
Развернул отчима к тропинке, лёгким пинком под зад придал ускорение. Отошел на пять метров, остановился и, пугая прохожих, крикнул:
- А я не кролик! И никому себя держать за оного не позволю!.. Э!.. Чего с вами?!
Резко повёл плечами, будто разрывая незримые цепи, и - зашагал навстречу кумачовому транспаранту.
- Чего-й-то он? - подтолкнула отчима подвернувшаяся соседка с кошелкой.
- А то, что баламут! - отчим печально покачал головой. - Правду, видать, мне говорили, что мать его по молодости с цыганом путалась. И чего Нинке скажу?
Озабоченно покачивая головой, он затрусил в сторону берега.
Из журнала учёта происшествий:
"Седьмого ноября 1985 года Никитин Эдуард Михайлович, 1949 года рождения, уроженец и житель гор. Ржева, образование незаконченное высшее, без определённых занятий, проник в здание Лекторского центра и из хулиганских побуждений, используя пожарный топор, разрушил трубы центрального отопления и иные коммуникации, сделав невозможным нормальное функционирование здания.
Своими действиями совершил злостное хулиганство с особой дерзостью, сопряженное с умышленным уничтожением государственного имущества, что повлекло причинение крупного ущерба. Возбуждено уголовное дело. Подозреваемый задержан".
Спустя два месяца Ржевским городским судом Эдуард Никитин был осужден к двум с половиной годам лишения свободы. Примерно столько же оставалось до издания "Закона о кооперации в СССР".
Но это уже будет обида номер три - перестроечная.
Засада
Из цикла "Журнал учета происшествий"
В июльскую субботу, вечером, на реке Тверце, близ деревни Протасово был убит архитектор из Москвы Султан Мирзоев. Его спутницу, дебелую блондинку тридцати пяти лет, доставили в районную больницу в состоянии нервного шока.
Из первого сбивчивого ее объяснения, полученного оперуполномоченным уголовного розыска Велиным, удалось установить, что накануне, в пятницу, они с Мирзоевым на его машине приехали на Тверцу, намереваясь провести вдвоем выходные. Выбрав поляну поукромней, разбили палатку. На другой день рыбачили, варили уху. Перед сном немного выпили. Ближе к ночи на поляну с разухабистой бранью вывалилось несколько подростков по шестнадцать - восемнадцать лет. Были они заметно пьяны и сразу повели себя агрессивно. При виде Мирзоева осклабились: "О! И сюда черные добрались!"
Один из них, долговязый, с выгоревшими, слежавшимися волосами крикнул: "Не все же азикам наших телок дрючить", - и принялся валить ее на землю. Мирзоев кинулся на помощь, но его сбили с ног. Сколько могла, сопротивлялась, даже кусалась. Но потом ударили чем-то по голове, и она потеряла сознание.
Очнулась совершенно растерзанная, на безлюдной поляне. Палатка валялась на земле, все разгромлено, стекла в машине выбиты, багажник взломан и перерыт. Чуть позже в кустах обнаружила труп Мирзоева. Ни особых примет, ни во что были одеты нападавшие, не запомнила. ("О чем вы говорите? Какое там запомнить? Это же ужас! И главное, почти без слов… Зверье!").
Собственно, нехитрая механика преступления выявилась достаточно полно уже через полчаса после начала осмотра места происшествия. Потерпевшего долго "месили" ногами - едва не все ребра оказались переломаны. Потом, видно, вконец озверев, принялись добивать палками. Одним из ударов проломили череп в районе виска. После этого тело оттащили в кусты и наспех забросали ветками, нарубленными для костра.
Как бывает при таких чрезвычайных обстоятельствах, на место происшествия понаехало областное начальство. Поэтому осмотр проводился с особой тщательностью. Пожилой эксперт-криминалист, с трудом согнув пухлое тело и втянув отвисающий животик, более часа урчал над следом обуви, оставленным на пересушенном, расползающемся даже от дыхания песке, и исхитрился-таки извлечь почти идеальный гипсовый слепок. Следователь прокуратуры буквально на карачках исползал поляну, выискивая всё новые и новые следы. Закончив осмотр, он оседлал трухлявый пень в тенечке и принялся выносить постановления о назначении экспертиз. Наконец облегченно потряс занемевшей правой рукой, кивнул на горку упакованных вещественных доказательств.
- От души насвинячили, - довольный результатом, он подмигнул начальнику угро Гордееву. - Теперь вы мне только человечков представьте. А уж костюмчик я им живенько примерю.
После чего уехал на вскрытие.
Костюмчик в самом деле вышел добротный: одних дакто-пленок с отпечатками пальцев рук изъяли полтора десятка. Осталось, по словам следователя, всего ничего: примерить это изобилие на подозреваемых. А как раз подозреваемых-то пока не было. И найти их - задача уголовного розыска.
Вот уж третий день райотдел милиции находится буквально на военном положении. Каждое утро начальник РОВД Сергей Иванович Бойков набирает номер председателя райисполкома и слышит выжидающее:
- Как там, Сергей Иванович?
- Пока, увы, - отвечает Сергей Иванович и слушает на том конце озабоченное сопение.
Вздохнув, он поднимает трубку прямой связи с начальником УВД, и оттуда немедленно раздается раздраженный голос генерала:
- Все копаешься, старик?.. Сдаешь позиции!
Может, поэтому, а может, потому, что третьи сутки без нормального сна для измученного почечными коликами пятидесятилетнего фронтовика многовато, только обычно выдержанный подполковник Бойков ходит взвинченный и с трудом удерживается от начальственных разносов. И каждые три часа дежурный по отделу передает в управление информацию, безликую и безотрадную: "Преступники пока не установлены".
На второй день дала знать о себе Москва. На имя начальника УВД пришла лаконичная директива: "О раскрытии в трехдневный срок доложить в Главное управление уголовного розыска МВД". После этого к розыску подключили оперативные службы города.
Теперь сыскари работали и по ночам. Спали тут же, на стульях в Ленинской комнате. Слегка отоспавшись, выпивали в дежурке стакан спитого чаю и вновь включались в пахоту.
Узенький отдельский коридорчик наполнился разномастными посетителями. Кто-то доверительно шушукался по углам с операми; другие с хмурыми обеспокоенными лицами часами дежурили у дверей кабинетов.
Старший оперуполномоченный ОУР Саша Федоров, подвижная громадина, остервенев от недосыпа, окончательно махнул рукой на соцзаконность. Просто запирался в кабинете с особо подозрительными личностями. Крики несчастных подталкивали к откровенности тех, кто ждал своей очереди.
К концу второго дня удалось раскрыть три "темные" прошлогодние кражи, разбой и наезд со смертельным исходом, на учет дополнительно поставили шесть выявленных случаев злостного хулиганства. Но дерзкое убийство позорным красным флажком продолжало красоваться на оперативной карте райотдела.
В эти дни сотрудники других служб, не задействованные в раскрытии убийства, старались не вылезать из района и лишь к вечеру, по одному, просачивались в служебные кабинеты. При встрече с осунувшимися сыскарями первыми здоровались и поспешно отводили глаза, будто чувствуя свою вину в бессилии уголовного розыска.
Казалось, даже воздух искрился от напряжения. Но во вторник с утра на лицах оперативников появились торжествующие улыбочки, и по отделу просквозил слух - вышли на след убийц. Дошла обнадеживающая новость и до лейтенанта Танкова.
В отделе Танков был новичком. Лишь две недели назад ему присвоили звание и направили в районный уголовный розыск. Но поскольку свободная штатная единица в угро освобождалась лишь через два месяца, молодого лейтенанта использовали на подхвате. Поэтому, когда после обеда Танкова по селектору вызвали к начальнику райотдела, он едва не побежал - в надежде, что его помощь наконец понадобилась.