- Мы поженились. Год путешествовали по Южной Америке, и у меня родилась дочь.
- Она сейчас жива?
- Сейчас она, должно быть, во Франции.
- Вы с ней не встречаетесь?
- Очень редко.
Начальник делал записи или делал вид, что записывает.
- Каким был в то время ваш муж?
- Это был ослепительный мужчина. В него влюблялись все женщины.
- Сколько ему было лет?
- Сорок пять. Он объездил весь мир, говорил на трех или четырех языках.
- И на французском тоже?
- Без акцента. Я и сама наполовину француженка, по матери. А отец у меня был колумбиец.
- И вам ничего не известно о деятельности вашего мужа до вашего знакомства?
- Я вам сказала: он много путешествовал. Знаю, что долго жил в Сан-Франциско. Очень хорошо знал Восток. Мыс ним ездили в Луизиану, там я и родила дочь.
- И тогда он исчез?
- Не сразу. Он встретил одного человека, бельгийца, имя которого я забыла, и тот рассказал ему о Конго и о возможностях, которые могли там представиться. Тогда мой муж решил съездить туда сам, посмотреть, нельзя ли открыть собственное дело.
- Он уехал один?
- Да. Он регулярно писал мне. Он обосновался на границе Кении и Судана, в местности, которая называлась Уэле, и разрабатывал там золотой прииск.
- И с тех пор вы не виделись?
- Ну как же. Два-три раза я приезжала к нему.
- Два или три?
- Минуточку. Два. Второй раз это было в тысяча девятьсот тридцать втором, с дочерью, ей тогда уже исполнилось четырнадцать. Мы летели туда на самолете.
- И он хорошо вас принял?
- Он поселил нас в единственном отеле, который был в этой ужасной дыре, где нет спасения от комаров и с утра до вечера нельзя снять с головы шлем. Ночью под окнами рыскали леопарды, сожрали мою собачку.
- Позвольте еще вопрос, мадам. Все это время ваш муж посылал вам деньги?
- Столько, сколько я хотела.
- А это много?
- Достаточно, чтобы жить так, как я привыкла.
- Где вы жили?
- На Ривьере, в Париже, в Лондоне, на Капри.
- С дочерью?
- Моя дочь воспитывалась в монастыре в окрестностях Парижа, при Сакре-Кер, вы, конечно, знаете.
- Ваш муж ею совсем не интересовался?
- Он изменился.
- Что вы хотите сказать?
- Что человек, которого я увидела в Конго, когда приехала туда без предупреждения…
- Вы хотели нагрянуть неожиданно?
- Да. Он к тому времени уже год, как не писал мне.
- Он никогда не предлагал вам развод?
- Никогда! Я бы и не согласилась.
- Так вы сказали, что человек, которого вы встретили там…
- Надо вам прежде сказать, что Сэмюэл был светским человеком во всех смыслах слова, даже для Южной Америки, где мужчины более утонченные, чем где-либо еще. Его гардероб насчитывал, по меньшей мере, пятьдесят костюмов, и никто, кроме его камердинера, не смел чистить его обувь.
- Он увез своего камердинера в Конго?
- Нет. В Африке я увидела Сэмюэла, одетого во что-то вроде старой пижамы, со шлемом на голове, разъезжающего по джунглям на раздолбанном автомобиле. Он крайне редко спал в отеле, гораздо чаще - в хижинах аборигенов. У него в каждой окрестной деревне имелась собственная хижина, и…
- Продолжайте!
- В каждой хижине по одной или по нескольку негритянок, а при них детишки кофейного цвета.
- Вы устроили ему сцену ревности?
- Нет. Я поняла, что мы остались добрыми друзьями. Мне только было очень грустно видеть его настолько опустившимся.
- Он по-прежнему зарабатывал много денег?
- Много. Прииск в Уаги оказался очень прибыльным. Сэмюэль построил там целый городок, с центральной улицей, больницей, школой…
- Значит, вы расстались по-хорошему?
- Да.
- И он не проявил интереса к дочери, ведь вы приехали вместе с ней?
- Он нашел ее очень милой, но сказал, что тамошний климат не для нее, и посоветовал отправить ее поскорее в Сакре-Кер.
- А при каких обстоятельствах он исчез?
- Ни при каких. Он просто исчез. Я написала ему и не получила ответа. Я посылала много писем. Как и мой банк, которому больше не приходили деньги. Мы обращались к администратору Уэле, который сообщил нам, что Сэмюэль Марш покинул страну, никому ничего не сказав.
- А прииск?
- Вот в нем-то и дело! - вмешался адвокат. - Уже восемнадцать лет моя клиентка и я пытаемся войти в права обладания этим прииском. Вопрос сложный, мне понадобились бы часы, чтобы посвятить вас во все детали. Прииск был собственностью акционерного общества, и большая часть акций принадлежала Маршу. Мы пытались установить, что произошел несчастный случай и он погиб в джунглях, что было бы вовсе не удивительно, но нам возразили, что спустя несколько недель после исчезновения он где-то в Каире отозвал значительные суммы со своего банковского счета.
- Бельгийская полиция ничего не предприняла?
- Я довольно хорошо знаю суть вопроса, хотя и не был на месте. Дело в том, что там от одной деревни до другой надо несколько дней добираться в портшезе - по-тамошнему "типуа". А до ближайшего белого администратора оттуда добрых сто пятьдесят километров.
- Короче говоря…
- Короче говоря, миссис Марш до сих пор не может вступить во владение собственностью, на которую имеет право.
- Но она сказала, что богата?
- Ее родители были богаты. Они умерли, и ее отец успел растратить большую часть состояния. Кроме того, последние несколько плантаций какао в Колумбии поразила болезнь, которая погубила три четверти посадок.
- Но она не совсем обеднела?
- Скажем, она стеснена в средствах.
- Где вы живете, мадам?
- В отеле "Наполеон" на авеню Фридланд. Это мне обходится дешевле, чем обзаводиться собственным хозяйством.
Дело такого рода в начале августа, когда большинство служащих разъехалось в отпуска, сулило еще больше неприятностей, чем сенсационное преступление. Визитеры строго смотрели на начальника полиции, не оставляя ему путей к отступлению.
- Мы, разумеется, начнем следствие.
На полицейском жаргоне это называлось "расследование в семейных интересах".
- Вы знаете адрес вашей дочери?
- Понятия не имею, где она сейчас живет.
- Сколько ей лет?
- Должно быть, тридцать или тридцать два. Она замужем.
- За кем?
- За шалопаем по имени Франк Жерве, без гроша в кармане. Поначалу они пытались вытянуть деньги из меня.
- Ваша дочь, я полагаю, так же, как и вы, имеет право наследования?
- Это может сказать мэтр Ригаль.
- Все, что мы просим у вас, дорогой директор, это, не вдаваясь в детали, которые могут быть изучены в любое удобное для вас время, воспрепятствовать тому, чтобы Сэмюэл Марш, чью личность нам удалось установить с бесспорной точностью, был похоронен под чужим именем.
- Вы принесли бумаги?
Начальник не сомневался - адвокат держал в руках кожаный портфель.
- Вот свидетельство о браке. Я сделал также копии двух писем, написанных Маршем в начале супружеской жизни.
- А письма из Конго?
- Моя клиентка не считала нужным хранить их. Большинство писем было написано карандашом на каких-то клочках.
- Буду держать вас в курсе, мэтр. Ведь мне предстоит иметь дело с вами?
- Так будет проще. Я собирался уехать в отпуск, но пока отправил к морю жену с детьми. Сам я приеду позднее. Дело неотложное…
- Понимаю.
Посетители ушли, не вполне удовлетворенные разговором, и Ригаль твердо решил не оставлять полицейского начальника в покое.
Не откладывая дела в долгий ящик, он повел миссис Марш на улицу Реомюра, в редакцию газеты, напечатавшей накануне фотоснимок месье Буве, лежащего среди разбросанных картинок.
- Доложите обо мне главному редактору. Скажите, что я у меня есть для него сенсационная новость.
Он вытащил из портфеля визитную карточку с золотым тиснением, быстрым взглядом убедился, что его клиентка в прекрасной форме.
- Как можно меньше упоминайте о Конго, зато расскажите побольше о вашей жизни в Южной Америке. Не забудьте про пятьдесят костюмов, камердинера и прочие впечатляющие детали.
- Садитесь, месье Бопер.
Это был единственный инспектор на набережной Орфевр, которого никогда не называли просто по фамилии, всегда прибавляли "месье", - быть может, причиной тому был почтенный возраст и особое уважение, которое внушал старый служака, обремененный множеством обязанностей.
Он был во всем черном, это в августе-то, наверное, снова носил траур или просто донашивал костюм, приобретенный по случаю предыдущего.
Он настолько привык вести "расследования в семейных интересах", что невозможно было и мысли допустить, чтобы поручать дела такого рода кому-нибудь еще.
- Некий Рене Буве умер вчера утром, на набережной, у лотков букинистов.
- Я видел фотографию в газете.
- Оказалось, что это никакой не Буве, а Марш, американец, который провел часть жизни, управляя золотым прииском в Конго.
Бопер не шевельнулся, продолжая посасывать пальмовый леденец. Он не курил, не пил, только целыми днями сосал эти леденцы, отчего его длинные зубы пожелтели, как у старой лошади.
- Наведайтесь в мэрию Пятого округа. Дознание велось местной полицией.
- Понял, господин начальник.
- У него жена в Париже, некая миссис Марш, она живет в отеле "Наполеон". Есть еще и дочь, та замужем за неким Франком Жерве, не знаю его адреса.
- Понятно.
Бопер удалился с мрачным видом, зашел в кабинет инспекторов забрать свою черную соломенную шляпу и вскоре вышел на залитую солнцем набережную, похожий на огромного ворона.
Бопер, наверно, больше всех других коллег ходил пешком, такси он не признавал из-за дороговизны, автобусов по возможности избегал, а в метро спускался только в случае крайне необходимости.
Он шел, не удостаивая взглядом ни уличные кафе на бульваре Сен-Мишель, ни цветочниц, ни встречных женщин в легких светлых платьях.
В мэрии Пятого округа на площади у Пантеона было темно и прохладно. Он все тут знал, как свои пять пальцев и не нуждался в красных и черных стрелках-указателях, чтобы найти различные службы. Не утруждая служащих, он сам таскал тяжелые черные гроссбухи, где регистрировались акты гражданского состояния.
Бове-Мартен… Бувар… Буве. Буве Альбер… Буве Арман… Буве М… Буве И… Буве Рене…
Бопер был человеком спокойным и обстоятельным. Его сын служил в армии сержантом. Дочь была замужем. Сам он владел домиком в Пюто.
Чтобы получить удостоверение личности, гражданин Буве, Рене Юбер Эмиль, предъявил выписку о регистрации рождения, подписанную секретарем мэрии Вимилля, в Па-де-Кале, в котором его отцом был указан Буве Жан, земледелец, а матерью - Мария Эрнестина Мерее, без профессии.
Мэрия Пятого округа не выдавала ему продовольственных карточек ни в 1940, ни в 1941, ни в 1942 и 1943–м, а выдала только в 1944–м, когда Рене Буве возвратился из Ланжака, через Сарла, департамента Дордонь.
Был уже полдень, когда Бопер, ни разу не прервавший работы, чтобы передохнуть или выпить хотя бы стакан воды, вошел в белый дом на набережной Турнель, не полюбопытствовав даже бросить взгляд на запертые ставни на третьем этаже, за которыми месье Буве покоился в такой тишине, что даже полет одинокой мухи показался бы страшным шумом.
Он вошел в каморку консьержки без приглашения, но вежливо снял шляпу и присел на один из стульев эпохи Генриха II, пока мадам Жанна, уже знавшая, чего следует ожидать, усаживалась по другую сторону стола.
- Говорите не слишком громко. Мой муж спит. Он работает по ночам.
Он знаком показал, что понял, и беседа протекала шепотом, так что снаружи их легко было принять за двух рыбок в аквариуме, не хватало только пузырей изо рта.
Бопер перекусил в столовой возле Шатле, где у него была своя салфетка в отдельном ящичке. Потом вернулся на рабочее место и заказал разговор с мэрией Вимилля.
Немногим позже трех часов тамошний секретарь, который был одновременно и учителем, сообщил ему, что Рене Буве два года назад умер в Индокитае, где проживал уже сорок лет, лишь изредка наезжая во Францию.
- Когда вы в последний раз выдавали ему выписку о регистрации рождения?
Секретарь-учитель пошел в контору, из окон которой, наверное, было видно море, а ученики подняли страшный шум, пользуясь его отсутствием.
- В тысяча девятьсот тридцать девятом году Буве запросил у нас выписку из Парижа письмом, и, как положено, мы выслали ее в двух экземплярах.
Это было время, когда ввели обязательное удостоверение личности. До этого человек мог не иметь его вовсе.
- Вы уверены, что он умер два года назад?
- Мы получили из Сайгона свидетельство о смерти ровно полтора года назад. Впрочем, наследников в наших краях у него не объявилось.
- Благодарю вас.
Газета уже вышла в свет и продавалась по городу, с той же самой фотографией Буве, поменьше, чем в прежнем выпуске, но в сопровождении длинной статьи: "Тайна американского миллионера".
В пять часов перед белым домом на набережной Турнель остановилось такси, и из него вышла взволнованная пара. Мадам Жанна холодным и подозрительным взглядом следила за тем, как они пересекают тротуар.
Эти, конечно, тоже пришли отобрать ее покойника.
3
Она опередила посетителей и, поджав губы, ждала их в дверях.
Это, безусловно, была самая элегантная пара из всех, когда-либо переступавших порог этого дома. Оба словно сошли с экрана или вышли из ресторана на Елисейских Полях.
Женщина с темными, почти черными волосами была в шелковом костюме кремового цвета, на котором ярко-красным пятном выделялась дамская сумочка. Такая же красная, как ее губы, так и горевшие на матово-бледном лице.
Мужчина предоставил говорить ей. Она поколебалась, похлопала длинными ресницами, скорее всего искусственными. Как и все прочие, она сперва неловко помахала газетой, которую держала в руке.
- Это ведь здесь, не так ли?
- Здесь.
- А вы консьержа?
- Я консьержка.
Женщина растерянно взглянула на спутника, словно говоря ему, что дело оказалось труднее, чем они предполагали, или что консьержка попалась упрямая.
- Можно поговорить с вами несколько минут?
Предусмотрела ли женщина все заранее или действовала по обстоятельствам, но она открыла сумочку, как будто захотела попудриться, достала банкноту и смяла ее в руке.
- Слушаю вас.
Молодая женщина бросила взгляд на лестничную клетку - на ступеньке сидел Сардо-младший, Венсан.
- Вы не позволите нам на секундочку войти?
- При условии, что вы будете говорить потише. Мой муж спит.
- У вас тут уже побывала моя мать, но я больше не поддерживаю с ней отношений. Познакомьтесь, это мой муж.
- Очень приятно.
- Вы уже поняли, не правда ли, что я дочь месье… месье…
- Месье Буве, да, хоть вы ничуть на него не похожи. Скорей уж на мать.
- Разрешите мне присесть?
Ее муж, высокий, сутулый, черноволосый, как и она, был одет так, как никто не одевался в этом квартале, во все серое.
- Вот уже двадцать лет, - сказал он, - как моя жена не имеет вестей от своего отца. Можете представить себе, что она почувствовала, когда вдруг прочитала в газете…
- А вчерашней газеты она не видела?
- Так получилось, что мы были за городом, у друзей. И только сегодня после полудня, когда вернулись…
Мадам Жанна так и разговаривала стоя, переводя внимательный взгляд с нее на него и пытаясь угадать, о чем они ее попросят.
- Наверное, смотреть на него не разрешается?
- Кто это может запретить? Ключи у меня. Ведь это я обо всем хлопотала вместе с соседками.
- Я не знала. Я думала, что, может быть, учитывая обстоятельства…
Она взглянула на мужа, словно спрашивая совета.
- Моя жена хотела бы задать вам несколько вопросов. Она очень разволновалась и не знает, с чего начать.
Руку она, во всяком случае, разжала, и смятая банкнота теперь лежала на столе.
- В газете написано, что именно вы вели его хозяйство. Я уверена, что он доверял вам и был с вами откровенен. Он когда-нибудь упоминал обо мне?
- Никогда.
- А о моей матери?
- Тоже нет, и вообще ни о ком.
- Вы хотите сказать, что он вообще не разговаривал.
- Почему же, разговаривал, как все люди, о погоде, о Париже, о том, что происходит в мире, о других жильцах, о молодом Венсане, которого вы видели на лестнице.
- Он был грустный, замкнутый?
- Нет, мадам. Он казался очень счастливым.
- Он получал много писем?
- Никогда не получал.
- А… как бы это сказать… он жил бедно?
Выговорив это, она невольно заглянула в каморку. Фердинанд только что проснулся и в одних кальсонах направлялся к туалетному столику. Консьержка задернула занавеску.
- Он ни в чем не нуждался. Был вполне доволен жизнью. Утром я готовила ему завтрак, который он съедал в постели, прочитывая газету. Потом одевался, выходил, здоровался со мной и шел на прогулку. В это время я убирала у него в спальне. Он был очень аккуратный. Часто я видела из окна, как он прогуливался перед лотками букинистов на набережной. Он знал всех букинистов и любил поболтать с ними.
- Он покупал редкие книги? - спросил муж.
- Не книги. Только дешевые картинки, такие продавали в бакалейной лавке в моей деревне, когда я была девчонкой. Очень часто ходил на бульвар Сен-Мишель купить колбасы, приходил с маленьким свертком и съедал ее прямо у окна.
- Он пил?
- Ни капли спиртного не брал в рот. Не пил ничего, кроме воды. И еще кофе. Но всегда не больше двух чашек в день.
- Он болел?
- Принимал какие-то таблетки, которые всегда носил в маленькой коробочке в кармане, но я никогда не видела его больным, кроме одного раза, когда его свалила простуда, это было два года назад, и три дня он лежал в постели. После обеда он обычно ложился поспать, потом, если была хорошая погода, снова шел на прогулку и почти всегда возвращался к девяти часам.
- У него никто не бывал?
- Никогда.
- Вы уверены, что он никогда не говорил обо мне? Меня зовут Надин.
- Нет, мадам.
- И вы не видели где-нибудь у него фотографию маленькой девочки?
- Нет, мадам.
- Но какие-то его бумаги вы видели?
- Какие бумаги?
- Ну, у всех есть какие-нибудь бумаги, документы, справки, старые письма?
- У него не было.
- Моя мать заходила в квартиру?
- Вместе с инспектором полиции.
- Вы разрешите нам тоже зайти?
Разумеется! Мадам Жанна была даже рада показать им спальню и покойного, как будто назло той, другой. Но они ошибались, если думали, что она позволит им хоть к чему-то прикоснуться.
Консьержка пошла по лестнице первой. Это уже превратилось в ритуал. На лестничной площадке она заставила их подождать, пока сама зажжет свечи. Потом, наконец, ввела в гостиную, где еще утром вытерла пыль, и посторонилась перед дверью в спальню, в которой жужжали три мухи, которых ей так и не удалось поймать, и уже начинал распространяться тяжелый дух.