Во время еды она снова пыталась выяснить хоть что-то о его неприятностях, и Володя, поначалу вроде бы приступал к разговору, прежде всего сетуя на партнеров, которые наперекор ему, главе фирмы, обделывали свои грязные делишки прямо у него за спиной. О скрягах инвесторах, готовых удавиться за копейку, о хапугах администраторах и налоговиках, в то же время не называя ни одной конкретной фамилии объектов своего раздражения. Однако дотошное участие жены его быстро раздражало, и он снова срывался, сетуя на ее непонимание. Ему, мол, на работе все это до чертиков надоело, а она еще и дома начинает его доставать!
Стычка заканчивалась незаконченным ужином и очередной обидой Катерины, иногда доходящей до слез, а дальше, как получится. - Порой ночным примирением супругов в постели, а порой и сном в разных комнатах. Благо, что в квартире их было три.
Катерина направилась в кухню, поставила варить кофе, и, дожидаясь, пока он закипит, принялась делать бутерброд. В этот момент зазвонил городской телефон и она, оставив свое занятие, направилась в прихожую, чтобы снять трубку.
- Алло, привет бабуль, подожди минутку у телефона, - сказала она. - Я только кофе выключу, и, положив трубку на столик, снова отправилась на кухню.
- Что случилось, бабуль, ты чего звонишь так рано?
- Да, хотела застать тебя, пока ты куда-нибудь не усвистала с утра. А, что я тебя разбудила?
- Да нет, я Володю на работу провожала. Только что ты все время беспокоишься по поводу застать, не застать, бабуль? А мобильник?
- Не люблю я твой мобильник, Катюш, глупый он какой-то! Ну его к лешему, ей богу!
- Ой, ба, древняя ты у меня, аж жуть!
- А то не древняя, в такие-то годы!
- Ладно, чего ты хотела?
- Прежде всего, я хотела тебе сообщить очень печальную новость.
- Что случилось? - насторожилась Катерина.
- Я узнала, что убили Виталия Михайловича.
- Как убили? - ахнула Катерина.
- Вот так, Катюшенька! Кто-то проник к нему в квартиру и убил. Неделю назад его обнаружили с удавкой на шее. Уже и похоронили! А я, видишь ли, только узнала об этом. Вчера вечером позвонила Виталику, а трубку снял Валера. Он и сообщил мне о смерти отца. - Старая женщина всхлипнула. - А я даже на похороны к нему не попала!
- Так что же Валера не сообщил тебе о похоронах?
- Говорит, что пожалел, памятуя о моем возрасте и состоянии здоровья. Он подумал, что смерть Виталика мне будет легче перенести потом. Посчитал, что не стоит мне наблюдать все это воочию.
- Он прав, бабуль. Я бы на его месте поступила также.
- Ах, Катенька, прав не прав, теперь уж ладно. Отвезешь как-нибудь меня к нему на могилку, ладно, милая?
- Конечно, бабуль, какой вопрос! А Виталия Михайловича, что, ограбили?
- Валера говорит, не похоже на то. Хотя, откуда ему знать что пропало, он ведь и не жил с отцом.
- Ну, а милиция, что говорит?
- Тоже отвергает версию ограбления, хотя по подчерку предполагает, что преступники все же, что-то искали.
- Интересно, чего такого они могли искать в квартире одинокого пожилого человека, к тому же, совсем небогатого?
- Не знаю, Катюш, хотя, бродят у меня кой-какие мыслишки, но… - И Софья Максимовна загадочно умолкла.
- Бабуль, ты что? Ты что-то знаешь?
- Ну, что ты, детка, нет конечно! Просто мне в голову пришла одна мысль, но это всего лишь мои тараканы, как ты говоришь!
- Вообще-то я звоню тебе потому, что завтра ложусь
в больницу. - Переменила тему разговора Софья Максимовна. - И мне хотелось перед этим увидеть тебя. И главное, кое что передать.
- Ты в больницу? Как? Что случилось, бабуль?
- Да, я на той неделе анализы сдавала, оказались хреновые, вот меня участковая в больницу и укладывает!
- Ба, ну в чем дело-то? Почему я узнаю об этом только после твоей участковой, а?
- Да, не хотелось тревожить тебя, Катюш, понапрасну.
- Да, что, значит, тревожить? У меня, что семеро по лавкам бегают, или работой я загружена, или, может, ты у меня ни одна единственная, а? Сколько раз я тебя ругала за такие приколы, а ты опять за свое? И самое интересное, что в среду я у тебя была, но ты обо всем этом даже словом не обмолвилась!
- Ладно, Кать, не ворчи! Ничего страшного не случилось. Полежу в больнице недельку, другую, они меня там подштопают, и, глядишь, потяну еще!
- Ба, ну какая больница! Знаю я, как они тебя там подштопают! Нашла метод, - искать здоровье у больного!
- Ладно, Кать, не воображай уж так-то! Самые обычные лекарства у них имеются, а мне и надо-то всего ничего!
- Ой, бабуль, ты неисправима! В общем так! Я сейчас же звоню Володе, и мы определяем тебя совсем в другое место. А пока позвони своей участковой и попроси, чтобы она подготовила твои анализы и медицинскую карту. Я сама за ними заеду сегодня, поняла?
- Кать, да не затевала бы ты все это, а? Опять же, мужа надо просить…
- Ба! Давай-ка на этом закончим наш разговор! Звони сейчас же участковой и скажи, что во второй половине дня я к ней заеду. Ее, кажется, Валентина Николаевна зовут?
- Да!
- Ну, вот и звони ей, а потом, как договоришься, мне перезвони! Все! - и Катерина повесила трубку.
- Вот артистка-то! - в сердцах воскликнула Катерина.. - Беспокоить она меня боится. Два инфаркта перенесла и все выпендривается. - И, махнув рукой, принялась звонить мужу.
Володя перезвонил ей через пару часов и сообщил, что "выбил" место для Софьи Максимовны в клинике бывшего четвертого управления.
- Так что, пусть собирается! - сказал он. - Послезавтра отвезем ее туда.
- А завтра не получится?
- Какая ты шустрая Кать! Скажи спасибо, что на послезавтра получилось!
После обеда Катерина отправилась в поликлинику за анализами. Там она переговорила с лечащим врачом Софьи Максимовны, и та не сообщила ей ничего утешительного.
- Судя по анализам, состояние у нее прединфарктное, Екатерина Леонидовна, - заключила Валентина Николаевна. - Так что, в больницу ей нужно срочно. Случись третий инфаркт, не дай бог, боюсь, она его не переживет. Вот такие дела!
- А если мы отвезем ее в больницу послезавтра? - забеспокоилась Катерина, - ничего?
- Ничего! Послезавтра ничего. Только предупредите ее, чтоб как можно меньше суетилась. Пусть три-четыре раза в день непременно укладывается в постель и ни в коем случае не нервничает.
- Хорошо, я сама прослежу за этим. - Пообещала Катерина.
После поликлиники она поехала к Софье Максимовне и первым делом уложила ее в постель.
- Ужин я тебе сама приготовлю. - Сказала Катерина и отправилась на кухню, однако вернулась оттуда через несколько минут.
- Ба, ну что за дела? - ни масла растительного, ни овощей! Я бы борщик тебе сварила! Что ты все экономишь, а? Или мне тетю Иру пойти отругать за недосмотр? За что, спрашивается, я ей плачу?
- Не сердись, Катюш, я в последнее время есть совсем не хочу. Чего же мне Иру лишний раз заставлять по магазинам бегать! Позавчера вон, два йогурта выкинула, - вздулись, да три сосиски, которые совсем сморщились. Для чего мне зря деньги-то тратить, а Кать?
Катерина на все это махнула рукой, и, сняв фартук, отправилась в магазин.
Вернувшись, она застала у Софьи Максимовны ту самую тетю Иру, проживающую по соседству.
- Ну вот, легка на помине, - с раздражением подумала Катерина. - Ее только когда надо не бывает! Теперь же не выпроводишь ни за какие коврижки. Будет уши натирать до тех пор, пока я не уеду.
Предположения Катерины оправдались. Одинокая шестидесятилетняя соседка домой и впрямь не спешила, а когда Катерина приготовила ужин, с удовольствием уселась за стол вместе с ними.
- Эх, Катя, жаль, что ты за рулем. - Сказала она с сожалением, окинув вожделенным взглядом аппетитный стол. - Под такую закусочку и рюмочку пропустить было бы не грех. У меня ведь есть! На той неделе с пенсии бутылочку себе купила, так там еще половина осталась. Ну, да ладно. Максимовне пить нельзя, ты за рулем, а мне одной не пристало!
Перекусив, Катерина взглянула на часы. Было без четверти шесть.
- Ну, все, мне пора! Володя обещал сегодня пораньше приехать, надо ужин ему приготовить. Тетя Ира, помойте посуду, пожалуйста.
- Конечно помою, Катюш, не беспокойся. А потом мы с Максимовной пойдем телевизор смотреть.
- Только долго не смотрите. Максимовне врач велел побольше отдыхать! - строго наказала Катерина.
- Катюш, пойдем-ка со мной, - сказала, Софья Максимовна, и, поднявшись со стула увлекла внучку в комнату, оставив соседку наедине с грязной посудой.
- Вот, возьми это с собой, - указала она на сверток, лежащий на трюмо.
- Что это?
- Здесь, Катюш то, что может тебе пригодиться после меня.
- Ба! - Катерина возмущенно топнула ногой. - Что за упадническое настроение, а? Уж не умирать ли ты собралась?
Софья Максимовна очень серьезно взглянула на внучку.
- Может и собралась, детка! Возраст у меня, для этого, прямо скажем, вполне подходящий!
- Да, не возьму я ничего! - возмутилась Катерина. - Что за глупости, в конце концов! Мы ее в хорошую больницу определяем, а она тут накручивает опять…
- Это, Кать, возьми. - На удивление твердо сказала Софья Максимовна.
- Ба, да ты что? - не на шутку испугалась Катерина, подумав, что старая женщина, возможно, предчувствует свою скорую кончину, и от этих мыслей у нее выступили слезы.
- Ба, ты…? - всхлипнула она.
- Да, не пугайся Катюш! - угадав мысли внучки, улыбнулась Софья Максимовна. - Я пока еще умирать не собираюсь!
Расцеловавшись с Софьей Максимовной у порога, Катерина сказала ей - "до послезавтра" и скрылась за дверью. Старая женщина, как всегда, перекрестила захлопнувшуюся за внучкой дверь три раза и, прочитав молитву, отправилась на кухню помогать соседке убирать со стола.
ГЛАВА 4
Декабрь 1941 год.
Зина и Костик бежали по невскому, поочередно передавая друг другу на руки пятилетнего Витальку. Бомбежка, начавшаяся совсем внезапно, во время похода за дровами, догоняла их по пятам. Им пришлось бросить и детские Виталькины саночки и скудную поклажу дров, которую удалось-таки насобирать, шныряя по окрестностям города.
Зина даже немного порадовалась. Ведь мама сказала, что дров-то им надо всего лишь на один день. А завтра, - завтра их уже должны были эвакуировать. Все ждали заветные грузовики с той стороны, где "кольцо" еще не сомкнулось. Там, с этой заветной стороны оставалась почти единственная лазейка в безопасность, если не считать теперь уже надежно покрывшуюся льдом Неву.
Виталька заливался ревом не только от страха разрывавшихся то тут, то там снарядов, но и от того, что брат и сестра оставили его саночки. - Просто взяли и грубо сдернули с них Витальку, по своей собственной воле лишив его единственной радости. Зина сказала Костику, что с саночками им быстро не добраться до бомбоубежища. Они, мол, то и дело будут застревать из-за своих покосившихся, ржавых полозьев, и приноравливаться, поворачивая их, кривые, то в одну, то в другую сторону, им теперь некогда.
Зина ворчала и в сердцах шлепала ревущего Витальку по попе.
- И ты еще навязался на нашу голову! - строго пеняла она братишке. - Не реви, сказала, не то сейчас и тебя самого брошу!
Костик, напротив, уговаривал брата успокоиться. Обещал, что после бомбежки обязательно сбегает за саночками, хоть наперед и знал, что ни дров, ни тем более саночек уже не будет.
И вот, в какой-то миг над ушами у них раздался беснующийся громкий свист снаряда, и Зина, со словами, "Ой, мамочки!" потянула братьев в подворотню. Снаряд пролетел совсем близко, почти над их головами, и они, испугавшись, ринулись к находящемуся рядом развороченному фундаменту, приютившись у развалин. Зина, скомандовала "ложись" и, как старшая, подмяла под себя Витальку, после чего успела лишь закрыть обеими руками уши распластавшемуся рядом с ней Костику.
Снаряд разорвался совсем рядом и оглушил ее. Потом она что-то кричала до надрыва горла, но сама себя совершенно не слышала, и лишь по испуганным лицам братьев, смотрящим на нее во все глаза, смогла оценить силу своего голоса.
А кричала она им, чтобы те не смели подниматься, и приказывала несколько метров преодолеть ползком, чтобы спуститься в облюбованную ей нишу, образованную торчащими с двух сторон балками фундамента какого-то развалившегося здания. Зину одолел такой страх, что она уже ничего не соображала, и, будучи ответственной за братьев, в этот миг не отдавала себе отчета в том, что опасность временно миновала. Зина поползла первой, а следом за ней Костик, тянущий ревущего во все горло Виталика за рукав. Она передохнула только внизу и, перевернувшись на спину, прислонилась к балке, свободно раскинув уставшие руки в стороны. И вдруг почувствовала под левой рукой какой-то предмет. Зина повернулась и увидела, что рука ее опустилась на небольшой гладкий деревянный ящик, облепленный комьями заледенелого снега. - Еда! - тут же мелькнула в голове Зины мысль, и она тотчас же подтянула ящик к себе. Боковая поверхность ящика с одной стороны была нарушена, и любопытная Зина, отогнув висящую на одном гвозде дощечку, увидела внутри необыкновенной красоты шкатулку. Бисерная инкрустация по темно-синему бархату, отороченная по краям некрупными жемчужинами, изображала собой тонкой работы затейливый узор, правда Зина такой ценности оценить не могла. Зато она, в очередной раз взглянув на всхлипывающего Витальку, наконец, сжалилась, и резко дернув на себя болтающуюся дощечку, оторвала ее, освободив, таким образом, доступ к шкатулке.
- На вот! - сказала она братишке. - Это тебе вместо саночек. Смотри, какая красивая коробочка!
Виталька, и впрямь уже уставший плакать, умолк, и как завороженный впялился глазами в этот крохотный островок красоты, так неожиданно воскресший на фоне кошмарных развалин, и словно по волшебству простирающийся к нему на Зининой грязной руке в рваной пуховой рукавице. Он проворно схватил шкатулку обеими руками, и со словами "мое" крепко прижал ее к груди.
- Твое, твое! - подтвердила Зина. - Только больше не реви, ладно?
И Виталька, на сей раз, умиротворенно шмыгнув носом, согласно закивал головой.
Передохнув в развалинах несколько минут, они, по команде Зины, снова направились к убежищу до которого отсюда было уже совсем недалеко, и благополучно добравшись до него, переждали бомбежку.
Домой они вернулись, когда уже начало смеркаться, грязные и замучившиеся. Виталька уже почти спал у Зины на руках.
- Благо, что мама пока не вернулась с работы, - подумала Зина, - а то бы только напрасно волновалась за них.
В квартире было холодно, и Зина снова с сожалением подумала о потерянных дровах. Она велела братьям не раздеваться, и, накормив их холодным супом, уложила спать прямо в пальто, сверху еще укутав одеялами. Виталька моментально уснул вместе со своей шкатулкой, и Зина, с любовью поглядывая на его чумазую мордашку, совсем как взрослая покачала головой, - чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало!
Долгожданные машины, которые должны были доставить их до поезда, пришли с самого утра, и Зина с мамой, проснувшиеся еще перед рассветом, быстро разбудили братьев. Взяв в руки приготовленные заранее узелки с самым необходимым, они вышли за порог. Мама, засуетившаяся дома, только на улице заметила в руках у Витальки шкатулку.
- Что это? - спросила она у Зины.
И Зина, хоть и не хотела, но вынуждена была рассказать ей про бомбежку, и про то, где она нашла эту шкатулку.
- А, что там внутри? - поинтересовалась мама.
- Не знаю. - Пожала плечами Зина. - Виталька как вцепился в нее, так больше из рук и не выпускал.
Погрузка в машины была суетливой и шумной, с паникой эвакуируемых, с ругательствами и матерными словами, однако вскоре завершилась благополучно. Они все вчетвером разместились в крытом грузовике на самой широкой доске в глубине кузова. Мама еще порадовалась, что здесь то уж точно поддувать не будет!
Проехав около двух часов, и дождавшись пока Виталька уснет, любопытная Зина, осторожно высвободила у него из рук шкатулку, и, притиснувшись к маме, поинтересовалась, как ее можно открыть. Ольга Игнатьевна взяла шкатулку из рук дочери, и, покрутив со всех сторон, обнаружила сбоку маленький позолоченный круглый цифровой замочек.
- Э, да шкатулочка-то ваша с шифром! - сказала она, - так просто ее не открыть.
Мама еще раз с сожалением повертела шкатулку, и уже, было, решилась покрутить замочек, но вдруг лицо ее сделалось напряженным, и шкатулка вмиг потеряла для нее всякий интерес.
- Что? - испуганно спросила Зина, и сама уже улавливая сквозь шум мотора усиливающийся с каждым мгновением гул неприятельских самолетов.
- Бомбежка! - раздался чей-то громкий испуганный голос. - Сейчас будет бомбежка!
- Господи, спаси и сохрани! - в тот же миг прошептала какая-то женщина прямо у Зининого уха.
- Мама, я боюсь! - встрепенулся Костик и, схватив Ольгу Игнатьевну за руку, уткнулся головой ей в колени.
Зина побледнела, но, глядя на такую же побледневшую маму, не произнесла ни слова.
Фашистский истребитель сбросил свой первый снаряд в середину колонны, они же ехали в последней машине. И взрослые тут же принялись задирать тент со всех сторон, чтобы наблюдать за происходящим.
- Попал прямо в кабину, - первой сообщила какая-то женщина. - Машина горит, о, Господи! А люди выпрыгивают из нее.
После этого сообщения в грузовике началась паника. Пассажиры, перекрикивали друг друга, - одни предлагали немедленно выбираться из машины и разбегаться врассыпную, другие тут же принимались доказывать, что в машине оставаться безопасней по причине того, что водитель сейчас наверняка начнет петлять в разные стороны, и снаряду останется мало шансов угодить в нее. Второй снаряд разорвался рядом. Он хоть и не попал в идущую впереди машину, но, взорвавшись прямо перед носом грузовика, заставил водителя немедленно остановиться. Им, следом идущим, пришлось сделать то же самое. Как только машины остановились, люди, охваченные ужасом, толкая друг друга, ринулись к выходу. Ольга Игнатьевна принялась трясти сонного Витальку. Тот, проснувшись, увидел заветную шкатулку в руках мамы и тут же принялся реветь, протягивая к ней руки со словами "мое".
Мама тут же отдала ему шкатулку, и взяв на руки, стала пробираться вперед, строго приказав детям держаться возле нее. Из передней машины тоже повалил народ, а бомбежка, тем временем, усиливалась. Неприятель выпустил подряд еще три снаряда, и до выбирающихся из машин, донеслись предсмертные вопли людей, находящихся на улице.
Они почти выкатились из машины вместе с рвущейся наружу толпой, и Ольга Игнатьевна снова принялась кричать, чтобы ни Зина, ни Костик не отдалялись от нее с Виталиком.
- Бежим все вместе! - крикнула она в ухо Зине, стараясь перекричать шум толпы. - Вон туда, - и указала налево, куда ринулось меньше всего народу. Они бежали и старались делать это как можно быстрей. Зина и Костик то обгоняли маму, то вновь отставали от нее. Ольга Игнатьевна с Виталиком на руках выдохлась первой.
- Все, больше не могу! - сказала она, и со слезами опустилась на снег.