Пока Фризе ехал в прокуратуру, его не покидало чувство неловкости - вся эта комедия, разыгранная перед простоватой женщиной в конторе "Харона" теперь казалась ему излишней. Рано или поздно там узнают, с какой целью ему потребовался полный список сотрудников. И в том, что Зеленковой грозила серьезная выволочка, у Фризе сомнений не было. Единственное утешение - день-два форы для него.
Два часа потратил Фризе на то, чтобы выяснить причину смерти шофера Виктора Лопатина и коммерческого директора кооператива Жданова. Первый погиб в автомобильной катастрофе, второй - от острого отравления грибами!
Владимир не мог совладать с нервным возбуждением и, едва закончил последний телефонный разговор со следователем госавтоинспекции, соскочил со стула и принялся ходить по кабинету. Было над чем задуматься! Вчера прелестная и умная подруга санитара случайно - случайно ли? - проговаривается о том, что Уткин - не первая жертва, а человек, связавший свою судьбу с "Хароном", может умереть от бледной поганки. Проходят сутки и выясняется, что некто Жданов отправился к праотцам именно таким способом. Отравился грибами! А смерть Виктора Лопатина?! Какое будничное дело - "ДТП", дорожно-транспортное происшествие! В Москве ежедневно погибает на дорогах пять - семь человек. Но шофер директора "Харона", ехавший на дачу на собственном "Вольво", столкнулся лоб в лоб с выскочившим на встречную полосу "КамАЗом". "КамАЗ" этот с места катастрофы скрылся, а свидетели заявили, что номерные знаки на нем отсутствовали!
Странно, что в записках Покрижичинского не было и намека на эти две смерти. Майора интересовали только живые? Или он не успел добраться до амбарной книги? Фризе вспомнил слова Станислава Васильевича, что догадки без вещественных доказательств всего лишь сплетни. Где их теперь возьмешь, вещественные доказательства? Надо снова возбуждать уголовные дела по "вновь открывшимся обстоятельствам", а захочет ли начальство пойти на это? Обстоятельств-то с гулькин нос. И оба дела не подследственны их прокуратуре. Правда, уголовное дело с наездом, скорее всего, не закрыто, "повисло" в ряду нераскрытых.
Фризе снова позвонил следователю Госавтоинспекции, который рассказал ему об обстоятельствах смерти Лопатина.
- Висит, висит дело на мне, будь оно неладно! - довольно добродушно доложил капитан Лисицын.- Стопроцентная висячка,- голос у него был густой и сочный.- А ты как на него наткнулся? - поинтересовался гаишник.
- В этом "Хароне" еще два человека погибли.
- В автокатастрофах?
- Да нет. Одного застрелила дама из ружья.
- Слышал, слышал, писательская вдова?
Фризе и не предполагал, что писатель Маврин был такой популярной личностью.
- Второго отравили. Так что, не по твоей части. Вот я и углубился в историю. Не помнишь, куда Лопатин ехал в день смерти?
Лисицын некоторое время молчал. Вспоминал. Все-таки почти год уже прошел.
- Знаешь, друг хороший, вопрос ты задал дельный. Ехал он в пятницу вечером, на собственную дачу в Пахру. Каждую пятницу он туда ездил. По Киевскому шоссе. И чаще всего в одно и то же время. Подходит тебе такая информация?
- Подходит. Если надумаешь ворошить старое, позвони. Окажи любезность.- Фризе продиктовал номер своего телефона и попрощался.
Он еще некоторое время походил по кабинету, обдумывая услышанное от следователя ГАИ. Потом ход его мыслей принял другое направление - гастрономическое. Было пять часов. Подходило время ужина. Не слишком близко подходило, но ведь обед-то не удался - одна котлета с макаронами. А сегодня Большая Берта собиралась заглянуть на рынок и это вселяло в душу Фризе надежду. Он уже решил согрешить и покинуть прокуратуру на полчаса раньше, как зазвонил телефон. Фризе не хотел брать трубку, но могла ведь звонить и Берта с приятными известиями об ужине.
Звонила Алина Максимовна.
- Вы мне очень нужны, Владимир Петрович.- Голос был грустный, но тревоги в нем Фризе не почувствовал.
- Готов встретиться с вами в любое время.- Он совсем не имел в виду, что "любое время" может означать - сейчас. Но Маврина спросила:
- Сейчас можете? Я могу послать за вами машину.
- Не беспокойтесь,- запротестовал Фризе,- я на колесах. Сейчас приеду.
- Прошу вас,- тихо сказала Маврина и повесила трубку.
НЕИЗВЕСТНЫЕ ДЕЙСТВУЮТ
Фризе позвонил Берте, но ее еще не было дома. Он быстро оделся и пошел уже к двери, но, посмотрев на сейф, вернулся. Открыл его и забрал записки Покрижичинского. Положил во внутренний карман куртки. На глаза ему попался пистолет и его он тоже сунул в карман.
Сбегая по стоптанным мраморным ступеням пологой лестницы, Фризе думал о том, что такого ужина, как у Берты, он не дождется, но хоть чаем с бутербродами красивая вдова его накормит. А потому - скорее в Переделкино. Кто знает, может быть и Бертин ужин еще не остынет к его возвращению?
Но быстро добраться до дачи Мавриных не удалось - все четыре ската "Жигулей" были проколоты. У машины был жалкий, обиженный вид.
- Сволочи! - громко выругался Фризе, растерянно глядя на машину. Какой-то прохожий, приняв энергичную реплику на себя, отпрянул от Фризе, чуть не сбив с ног пожилую женщину.
Несколько минут он стоял как вкопанный, не в состоянии принять хоть какое-то решение: то ли, послав к чертям Алину Максимовну, броситься к телефону и обзванивать друзей в попытке раздобыть колеса, то ли вызывать аварийку, то ли ехать под крыло к Берте - туда, где его ожидал ужин и сочувствие.
Решил случай. К прокуратуре подкатила белая "Волга" прокурора. С приходом демократии Олег Михайлович посчитал более приличным ездить на белой машине - черные "Волги" были символом партийной номенклатуры. Увидев прокурора, не спеша вылезающего из машины, Фризе, наконец, обрел способность действовать. Он кинулся наперерез шефу:
- Олег Михайлович, мой "жигуленок" изуродовали,- он показал рукой на машину.- А мне срочно в Переделкино, позвонила вдова Маврина.
- Что?! Прокололи шины прямо перед окнами прокуратуры! - возмутился шеф.- Ну и накручу я хвоста этому Алейникову! - Алейников был начальником районного управления внутренних дел.- Обещаю тебе, Володя.
- А как с машиной? До Переделкина рукой подать.
- Бери. До Киевского вокзала,- недовольно буркнул прокурор. Он любил, когда его персональная "Волга" стояла наготове у подъезда.- Учти, на электричке быстрее. На дорогах гололед и прочее. Уж я-то знаю.
Фризе вскочил в последний вагон нарофоминской электрички за несколько секунд до отправления. Вместе с потоком пассажиров он пошел по вагонам вперед в поисках свободного места. Хмурые сосредоточенные люди плотно сидели на скамьях промороженных вагонов. Ни улыбок, ни смеха. Берта сказала бы: здесь недоброжелательная аура.
В середине состава, когда Фризе уже потерял надежду найти свободное место, его окликнули.
- Владимир Петрович! - голос был приятный и доброжелательный.
Фризе оглянулся и встретился взглядом с писателем Огородниковым.
- Приземляйтесь, мы потеснимся,- он указал на сиденье рядом с собой. Собственно говоря, тесниться там и не требовалось. Огородников, расстегнув добротную дубленку, расположился широко и вольготно. Рядом с ним на скамейке лежал портфель. На портфеле - толстая стопка типографских страниц. Кроме Германа Степановича, на краешке скамьи сидела одетая в легкое демисезонное пальто и мужскую ушанку старушка.
- Садитесь,- писатель запахнул дубленку и положил портфель на колени.
Когда Фризе сел, Огородников показал на стопку страниц: - Верстка новой книги. "На последнем дыхании". Совпис торопит. Они уверены, что книга получит колоссальный резонанс,- он пожал плечами.- Не знаю, им виднее.
Говорил Огородников громко, не стесняясь сидевших рядом пассажиров. Фризе чувствовал их настороженное любопытство и ругал себя за то, что не остался в соседнем вагоне.
- Такой безграмотный набор. Вместо того, чтобы следить за сутью, за ритмикой, я вынужден править орфографические ошибки. Кстати, как вам нравится название?
- Название хорошее,- тихо ответил Фризе.- Но если мне не изменяет память, так назывался один французский фильм.
Сидевший напротив мужчина как-то подозрительно крякнул, будто подавился смешком.
- Не может быть! - лицо Огородникова сразу сделалось неприветливым и даже голос потерял свою мягкость.- А впрочем, фильмы пекут десятками тысяч. Кто помнит их названия? Это, небось, что-нибудь спортивное?
- Нет. Я впервые увидел в нем Бельмондо.
То ли Огородников не знал, кто такой Бельмондо, то ли ему было неприятно говорить о фильме с таким же названием, как и его обещающая сенсацию книга, но он резко переменил тему разговора. И даже спрятал в карман паркер, которым правил верстку.
- А вы знаете, молодой человек, два дня я звоню вам по всем телефонам и не могу дозвониться. Следствие идет полным ходом?
Фризе готов был провалиться сквозь пол на рельсы.
- Герман Степанович,- выразительно посмотрел он на писателя.- Про политику ни слова! Договорились?
Огородников шутки не понял.
- Ну, какая же это политика? Вы обещали держать меня в курсе расследования. Я был вчера у нового министра внутренних дел, дарил ему свои книги. Так вот - мы с ним обменялись информацией об истории с Мавриным.
Он все говорил и говорил, и у Владимира зародилось подозрение: Герман Степанович так словоохотлив, потому что боится, как бы его не стал расспрашивать следователь. "Чего это он? - удивился Фризе.- Неужели я прошлый раз его так напугал? Шуток, что ли, не понимает?"
Потеряв надежду на то, что Огородников перестанет вещать, Владимир Петрович съежился, стараясь занимать как можно меньше места, что при его росте требовало больших усилий. Можно было притвориться спящим, но это означало открытый вызов. Искоса Фризе поглядывал на соседей. Некоторые внимательно прислушивались. Старик в соседнем отсеке пялился на писателя, открыв от усердия рот. Фризе так и подмывало шепнуть ему: дедуля, не забывай про мух. Хотя, какие мухи зимой?! Разве что наглотается гриппозных вирусов. Но большинство людей в "зоне досягаемости" вкрадчивого писательского голоса смотрели на него хмуро или с явным неодобрением. Фризе кожей чувствовал это неодобрение и удивлялся, почему невосприимчив к нему сам Огородников.
Когда они вышли на заледенелую платформу Переделкино, Фризе вздохнул с облегчением.
- Вы к Мавриным? - спросил Огородников и, не дожидаясь ответа, добавил: - Я проведу вас коротким путем.
Фризе смирился.
"Короткий путь" оказался узкой тропинкой. Сначала они шли вдоль железной дороги, потом по какому-то оврагу. Идти пришлось гуськом. Писатель семенил впереди, Фризе вышагивал следом. Разговаривать в таком кильватерном строю было невозможно, но Огородников продолжал что-то бубнить, время от времени останавливаясь и поворачиваясь к Фризе. Тот не успевал затормозить и они сталкивались. Несколько раз Фризе наступал писателю на пятки и чертыхался. Конечно, только мысленно.
В поселке, на перекрестке двух улиц - на одной, на высоком зеленом заборе красовалась табличка, извещающая, что это улица Павленко, другая улица осталась Фризе неизвестной,- Огородников остановился.
- Мне направо, моя дача рядом, а вам прямо. Сориентируетесь? - Фризе кивнул. Огородников снял перчатку, протянул руку: - Владимир Петрович, позвоните мне завтра. Очень прошу. Нам нужно встретиться - вы обещали! Слово серьезного мужчины много значит.- Он все не отпускал руку, цепко ее держал.- Мне показалось,- голос Огородникова зазвучал совсем задушевно.- Мне показалось, когда мы беседовали в электричке, что вы очень, очень скромный, стеснительный человек. Я не ошибся? - Фризе ничего не оставалось, как неопределенно хмыкнуть.- Нет, не ошибся. Прислушайтесь к старому опытному воробью: скромность - не всегда благо. Не обижайтесь, это к вам не относится, скромность сродни серости. У скромного человека ограничены средства выражения. Хотите исторические примеры?
Фризе осторожно, но решительно высвободил свою руку из капкана.
- Извините, Герман Степанович, я опаздываю. Да и вас, наверное, задерживаю.
За забором соседнего дома залаяла собака.
- Не ваша? - спросил Фризе.- Небось, почуяла хозяина. Выгулять надо.
- Нет, не моя! - неожиданно грубо отозвался писатель.- И при чем тут вообще собака?! - Он круто развернулся и, даже не попрощавшись, растворился в плотной темноте безымянной улицы.
"Странный все-таки тип,- думал следователь, вышагивая в одиночестве по пустынной дороге между сплошными высокими заборами, окружающими писательские дачи.- Почему он так среагировал на вопрос о собаке? Да и дорогу он выбрал короткую, похоже, только для себя. От станции до Мавриных минут двадцать, а я уже полчаса шагаю. Может быть, он просто не любит ходить один в потемках?"
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ И ОДНА
Алина Максимовна появилась на крыльце, когда Фризе, стукнув калиткой, шел через сад.
- Господи! Вы без машины! Я же предложила свою,- сказала она, впуская его в дом.- Все время поглядываю в окно - не едете ли? Сегодня такая скользкая дорога.
- Извините за опоздание. Какие-то подонки прокололи шины. Пришлось ехать на электричке.
- Позвонили бы, перенесли встречу на завтра.- В ее голосе слышалось огорчение.- Вы, наверное, голодны? Без ужина?
- Голодный.
- Вот и умница, что признались,- обрадовалась она.- Сейчас я вас покормлю.
Показав Фризе ванную, где можно было вымыть руки, Маврина накрыла на стол. Появились два прибора, бутылка коньяка и хрустальный штоф с шафранного цвета жидкостью. Наверное, настоенной на апельсиновых корочках водкой. И красовались три черные запотевшие банки датского пива "Туборг".
"Что за странная демонстрация?" - удивился Фризе. В это время появилась Алина Максимовна с подносом, на котором стояли тарелки с закусками. Похоже, выставив банки с пивом, хозяйка рассчитывала на эффект, потому что спросила:
- Удивлены? Помните: "В нашем доме пиво исключалось!" - повторила она фразу, сказанную при первом знакомстве.- Что будете пить? Коньяк, водку? - заметив его колебания, Маврина предложила: - Давайте начнем с пива. Не бойтесь, оно не отравлено.
- Откуда оно, Алина Максимовна?
- Я вас заинтриговала?
- Да. Вы купили?
- В том-то и дело, что не купила. Нашла! В кабинете Алексея Дмитриевича.
- Алина Максимовна, извините, но я обязан пиво изъять.- Владимир бросил беглый взгляд на стол и почувствовал, как у него побежала слюна. Такого великолепия ему не смогла бы предложить и Берта. Соленые грибы в сметане, так любимый им отварной язык, лососина, сыр. И тугой аппетитный холодец.- Вы как будто изучили мои гастрономические пристрастия, Алина Максимовна,- сказал он с восхищением.
- Десять лет я изучала вкусы Алексея Дмитриевича. Сегодня утром похоронила его…
- Извините,- тихо сказал Фризе.
- Потом, по обычаю, помянули мужа. Дома, в Москве, собрались только близкие друзья. Алексей Дмитриевич всегда говорил мне, смеясь, что не хотел бы слушать застольные речи на собственных похоронах. "Дай каждому по бутылке, Лина, и пусть выпьют за меня у себя дома, в одиночестве".- Заметив, как серьезно слушает ее Владимир, Маврина улыбнулась: - Ну, что вы, Владимир Петрович, заскучали? Я вам испортила аппетит? Полноте! Муж был большим жизнелюбом, не любил, когда люди грустят. Может, проведете изъятие после ужина?
- Рискуя упасть в голодный обморок, сначала разберусь с пивом.- Фризе, наконец, сел, стараясь не смотреть на стол с закусками.
- Когда вы в прошлый раз спросили меня про пиво, я не солгала. У Алексея Дмитриевича побаливала печень, и он дал мне слово забыть о том, что существует такой напиток. Рюмку водки, коньяка врачи ему разрешали. Только не пиво. Я была уверена,- Маврина покачала головой.- И представьте, на другой день после вашего визита я нашла у него в кабинете огромную упаковку этого "Туборга". Ни наш шофер, ни домохозяйка ничего о пиве не знали. Наверное, он привозил его на такси из валютного магазина, когда никого дома не было.
Потом я стала читать его дневники… Все эти ночи я почти не спала, а дневники, поверьте, самое лучшее, что он написал.- Алина Максимовна вышла в соседнюю комнату и вернулась со стопкой из нескольких тетрадей. Положила их на стол перед Фризе.
- Вам нужно прочесть. Одна беда - из этой тетради вырвано несколько страниц.
- Вашим покойным мужем?
- Не думаю.- Маврина смотрела доверчиво, словно они были единомышленники в каком-то им одним известном предприятии. Наблюдая за ее спокойным лицом, ненароком встречаясь с ее бездонными черными глазами, Фризе не мог отделаться от ощущения, что для вдовы, несколько часов назад похоронившей супруга, Алина Максимовна выглядит чересчур спокойной. Откуда такая выдержка?
- Наверное, и санитара следует исключить. Во-первых, ему не удалось проникнуть в дом. Во-вторых, как говорили древние, что я Гекубе, что Гекуба мне? Чем мог грозить дневник известного писателя не слишком удачливому экспедитору мертвых?
- Вы правы, санитару нужен был не дневник. Дело в том, что я читала выдранные страницы. Тайком от Алеши. Не верьте, если вам скажут, что есть нелюбопытные женщины.
- Ну, Алина Максимовна! - от души восхитился Фризе.- Вы решили накормить меня не только прекрасным ужином, но и сенсацией!
- Это для вас сенсация?
- Да. Так же, как и пиво. Где же вы его нашли?
- Поднимемся в кабинет? - вместо ответа спросила Маврина.
Дверь на балкон в кабинете была уже отремонтирована: стекла вставлены, заменены куски дерева в переплете.
Маврина провела следователя к низкому шкафчику, открыла дверцы. Шкафчик был завален толстыми, туго набитыми папками, рукописями, перевязанными бечевкой, кипами машинописных страниц, не перевязанных ничем. Поверх рукописей была засунута упаковка с красивыми черными пивными банками.
- Вот здесь, поверх своих романов, Алеша и прятал от меня пиво,- с усмешкой сказала Алина Максимовна.
Фризе осторожно достал упаковку. Поставил на письменный стол. В ее гнездах тускло поблескивали двадцать шесть банок.
- Те три, что на столе, отсюда? - спросил Владимир.
- Да.
- Больше вы не брали?
- Нет. Только три.
"И одну взял санитар,- хотел добавить Фризе, но промолчал. Еще неизвестно, была ли вынута отравленная банка из найденной упаковки. И удастся ли когда-нибудь это установить? А вот банка, которую он нашел в саду… Стоп, стоп! Вместе с найденной в саду получается тридцать одна! Значит, отравленную принесли отдельно?"
Фризе оглянулся в поисках пишущей машинки, обнаружил ее в футляре на подоконнике.
- Можно? Я мигом отстукаю протокол.
Алина Максимовна кивнула. Предложила:
- Хотите, я напечатаю, а вы продиктуете?
Через десять минут протокол об изъятии банок был готов. Они оба подписали его, потом Фризе осторожно упаковал все банки в пакет и, наконец-то, с удовольствием сел за стол.