Фризе сел в глубокое кожаное кресло, включил торшер и, волнуясь, нетерпеливо начал листать страницы.
"Больничная тягомотина", "старшая сестра - как старшина-украинец в роте - ать-два", "каждый норовит всучить вам свою болезнь со всеми подробностями", "даже за едой про клистиры". "Или толкут в ступе газетную блевотину,- неизвестно, что хуже". "Единственная отрада - мой доктор: все по делу, в душу не лезет, погонял на велоэргометре, сказал "н-да", все понятно: дела мои не слишком плохи".- Фризе улыбнулся, живо представив себе знакомого по рассказам Ерохина Маркса Ивановича. Он нашел и строчки, посвященные Васильеву: "Разговорился с хирургом. Славный малый. На мой вопрос: "Можно ли?" - ответил: "Нужно". "Не больше семидесяти граммов". И приложил палец к губам."
Наконец Фризе наткнулся на то, что так его интересовал: "Пришел в палату парень. Примерно 30, красавчик, волосы с пробором. Я таких не люблю. Видно, серьезно болен, губы синие, а в глазах (голубых) - страх. Даже ужас. Руки красивые - ни секунды покоя, пальцы все время шевелятся. Хватается то за ухо, то за нос, то просто стучит по колену или стулу. Я слышал - у глубоких стариков перед кончиной пальцы неспокойные - "набирают". Узнал, что я писатель, пришел исповедоваться. На следующей неделе у него операция на сердце. Пытался успокоить. Исповедоваться, говорю, надо священнику. Согласился.
Интересная психология: "Священнику исповедуешься - при нем все и останется, а вы можете в книгу вставить. Неважно, что напишете плохое. Главное - в книжке останется. И чтобы обязательно под своей фамилией".
"Пришел доктор "Н-да", разогнал нас. Моему гостю - на обследование".
"Лежал - думал. Интересное создание - человек: уйду, но пусть хоть что-то останется. Зацепка в мире живых. Алинка прочитала Николая Федорова, рассказывала мне - у него была идея, что придет время (наука позволит) и потомки души всех умерших вернут из космоса, вселят в воссозданные тела. Но нужна память. Зацепка. Может быть, это и у С. живет в подсознании".
Наверное, следующий разговор состоялся со Степанковым через несколько дней - десятка два страниц были заполнены очень меткими и образными замечаниями о больничной жизни, о "пикантной" массажистке, о медсестрах. Маврин записывал новые для него словечки из современного сленга двадцатилетних, несколько теплых слов о жене, ревниво воспринявшей рассказ о "пикантной" массажистке. Чувствовалось, что Маврину была приятна ревность жены. И только одна фраза, напомнившая, что он не забыл визит Степанкова: "Думал о разговоре с С. Интересно, человек, лишающий жизни другого человека, способен думать о встрече в новой жизни со своей жертвой? Надо посоветовать ему облегчить душу перед прокурором".
- Володечка! Кофе готов! - услышал Фризе.- Как вы относитесь к сырникам? Я, правда, сделала их на скорую руку, но творог свежий, рыночный.
Он хотел отказаться - ему казалось, что стоит перелистать еще несколько страниц, и откроется самое главное. Слова писателя о человеке, лишающем жизни себе подобного, наводили на строгие мысли. Но хозяйка, стоявшая в дверях кабинета в кружевном передничке, излучала такую благожелательность и заботу, что отказаться было нельзя.
- Вы не разочарованы? Не напрасно я вас потревожила?
- У вас, Алина Максимовна, столько достоинств!
Она посмотрела с настороженностью, ждала подвоха. Фризе это почувствовал.
- Я говорю совершенно искренне: вы красивы, гостеприимны, прекрасно готовите, варите отличный кофе. У вас редкое самообладание, вы знаете литературу…
- Боже! Ни разу не слышала столько комплиментов от одного мужчины…
- … Может быть, вы еще и занимаетесь фотографией?
- Нет. Муж любил фотографировать людей. Почему вы об этом спрашиваете?
- В доме есть фотоаппарат и хотя бы одна кассета? Я хочу переснять некоторые страницы.
- Боже! - Она почти каждую фразу начинала, вспоминая Бога.- Какая длинная преамбула.- Маврина встала из-за стола и вышла. Через несколько минут вернулась с камерой. Это был прекрасный "Полароид".
Фризе взял аппарат и кассету с фотобумагой:
- Это слишком дорогое удовольствие. А что-нибудь попроще?
- Переснимайте сколько надо и ни о чем не думайте.- Она снова села. Почувствовав, что ее гость торопится скорее вернуться к прерванному чтению, Алина Максимовна больше не стала занимать его разговорами. Они молча допили кофе и Фризе взялся за блокнот.
"Послезавтра у С. операция. Очень боится, я чувствую. Опять разговор о книге. Я ему сказал: "Слава, вы молодой сильный человек, все обойдется. А я старик - успею ли написать книгу?" Он посмотрел на мои записи: - "Дневники?" - Я не ответил.- "Дневники,- догадался он.- Не успеете написать роман, ваши дневники тоже опубликуют. Как у братьев Гонкуров".- Вот, черт! Про братьев Гонкуров знает. Я их дневники и в руках не держал. Да и ничего другого не читал. Слышал. И про гонкуровскую премию".
"Боится, что я ему не верю. Продиктовал номер счета (23-16313104Б) в Швейцарском банке ЖНБ, на который поступает валюта на имя босса (не записываю его фамилию - она у каждого на слуху). Боюсь, не ошибка ли это? Ну уж, ну уж… С.- боевик, как он сам говорит, в малом предприятии "Харон". Перевозят умерших в морги при больницах и т.д. Надводная часть. Под водой - торговля с заграницей: нефть, лес, ценные металлы. Двойная бухгалтерия. Разница - в Швейцарские банки. Для начальства. Все, начиная с босса, ездят по миру за счет "Харона". В валюте не ограничены. Обзаводятся недвижимостью. Там. Рассказал о том, как берут взятки. Подписывают иногда по два-три разрешения разным кооперативам на одно и то же помещение. Такса - "дипломат" с "деревянными" рублями или коробка из-под конфет с долларами. Приходит хозяин, помещение занято. Ордер подписан одним и тем же лицом. И все молчат. Кто поднял шум - работа для боевиков.
Я спросил: а душа?
"Или душа, или жить по-человечески".
- И это означает "по-человечески"? Страшно.
Спросил про "страшно". Впервые засмеялся.
"Всегда отмажут. Директор - депутат. И кое-кому из прокуроров платим".
"Три убийства. Сегодня признался: все-таки страшно. А если есть загробная жизнь? Спросил: "Покаюсь, меня там простят?" Я не верю в загробную жизнь, но ему ответил - чтобы простили, надо всю оставшуюся жизнь прожить праведником. Тогда простят".
"На вечернем обходе доктор сказал мне про С: "Забавный парень. Делаш. Предложил организовать русско-швейцарский фармацевтический банк: "Медицина - неосвоенное пространство. Если выживу…"
"Не спал всю ночь. Зачем я связался? Ничего не обещал, но выслушал!!! Если он останется жив? Прости меня, Господи, за черные мысли. Но ведь страшно?!"
На этом записи о Степанкове кончались. Маврин был напуган. Почему? С. выжил и раскаялся в том, что развязал язык?
"Какую же опасность представляют для Степанкова эти записи? - задал себе вопрос Фризе.- Никакой. Пока не преданы гласности, пока друзья "боевика" не знали, что он развязал язык. А для "Харона"? Для человека, которого Маврин называет боссом? Тоже никакой. Потому что - беллетристика. Нет фактов, фамилий, дат. Надо долго рыть землю, чтобы хоть что-то доказать, и, тем не менее, к Мавриной залезли на дачу. А вам, Фризе, дали понять, чтобы не совали нос куда не нужно. Хотели даже пришить. И еще, как говорится, не вечер. Значит, единственный конкретный факт в записках - номер счета в женевском банке - подлинный. Как сказал бы майор Покрижичинский - под-лин-ный. Держись, Фризе, война будет продолжена".
Он сделал около сотни снимков - израсходовал почти всю бумагу. Получилось прекрасно: пять или шесть четких ясных дубликатов. Снял даже первые страницы писательского блокнота, чтобы у следствия было полное представление о том, откуда взят материал.
Закончив работу, Владимир с облегчением вздохнул и подумал: "Хороший подарок поднесла мне милая Алина Максимовна!"
Маврина словно поджидала этого момента - тут же появилась в дверях:
- Володечка, вы пообедаете у меня? Сейчас подъедет Алешин сын…
Лучше бы ему согласиться и часок провести за столом, в непринужденной беседе с хозяйкой. Да и обед в этом доме, судя по предыдущим, никогда, похоже, не бывал рядовым. Но Фризе торопился. И еще его не покидало чувство, что это не последний обед, на который его приглашают.
- Дела, Алина Максимовна. Вы дали мне такие интересные заметки…
- Интересные? - обрадовалась она.
- Очень интересные. И очень опасные. У вас есть в доме сейф?
- Есть. В кабинете. Замаскирован в книжном шкафу,- она была готова раскрыть перед Фризе все свои секреты.
- Туда и спрячьте записную книжку и незнакомым людям не открывайте двери. Даже милиции. Звоните мне.
- Володя, может быть, вы возьмете ее с собой? В прокуратуре у вас надежнее.- Маврина слегка растерялась.
- Своим знакомым вы так и говорите: записки забрал следователь. Хорошо?
- Хорошо. Если вы так считаете…
Фризе понимал, что думает она о другом: какого черта ты подвергаешь опасности слабую женщину?! Раз это опасно - храни у себя.
- Не бойтесь. Кто же поверит, что следователь добрался до ценной улики и не забрал ее с собой?!
Она улыбнулась и сказала тихо:
- Вы не бросайте меня совсем. Приезжайте просто в гости. Обещаете?
- Обещаю. И, кроме того, Алина Максимовна, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен! Этот Борисов…
Несколько секунд она молча смотрела на него и Фризе видел, как улыбка сходит с ее лица, сходит вместе с румянцем, словно кто-то провел по лицу густо напудренной ватой.
- Вы просто обыкновенный шпик. Только очень обаятельный.- Она не отводила глаз и Фризе казалось, что от этого взгляда он начинает дымиться.- Будь вы поменьше ростом, работали бы обыкновенным топтуном. Не больше.- Эту фразу она произнесла еще тише, круто повернулась и скрылась в гостиной. Громко хлопнула дверь и послышались ее сдавленные рыдания.
Владимир стоял, ошеломленный этой вспышкой ненависти, проклиная себя за сорвавшуюся с языка фразу. Разве мог он подумать, что она все поймет, почувствует?! Не переспросит, не посчитает двусмысленной, не примет на свой счет. Самовлюбленный осел, решивший, что доброта и душевность красивой женщины адресованы лишь ему, а не всему окружающему ее миру.
ЗВОНОК ИЗ ЖЕНЕВЫ
Поздно вечером позвонила Берта. Такого с нею еще не бывало - кто способен транжирить валюту за границей?
Сказала, словно отстучал телеграф:
- Слушай и не перебивай. Твой "Харон" Грачев остается насовсем. Дал интервью всем газетам - прокурор Фризе давит предпринимателей, грозит тюрьмой. Меньше миллиона не берет! Ставленник Романова. Не горюй, Во-лодька. Скоро вернусь. Ты меня целуешь?
- Целую,- ответил ошеломленный Фризе и Берта дала отбой.
Сначала он не осмыслил тот факт, что его обвиняют во взятках. Наверное, из-за астрономической, по его мнению, суммы. Он стал вспоминать знакомых ему Романовых. Но кроме одного подследственного, который сидел в тюрьме и по этой причине не мог ему протежировать и партийного босса из политбюро, никого не мог вспомнить.
"Ситуация,- невесело думал Фризе.- Взятки меня не украсят. И шеф расстроится". Но вспомнив про сумму, он повеселел. "Младшему советнику юстиции миллион не дают! Этот идиот хватил через край. Придумал бы что-нибудь более правдоподобное".
Фризе задумался: кому позвонить и узнать про Романова? Если бы он ночевал дома, то заглянул в энциклопедический словарь. Берта словарей в своей маленькой библиотеке не держала.
Владимир набрал номер Ерохина. Тот долго не брал трубку, оказалось - мылся в душе.
- Дима, ты каких-нибудь Романовых знаешь?
- Может, и знаю, только ночью у меня память плохая.
- Напрягись. Мне нужен не просто Романов. А Романов - большой начальник. Который мог бы мне протежировать.
- Моя протекция тебе не сгодится? - пошутил Ерохин.
- Нет. Только Романов. Меня обвиняют в том, что я его ставленник. И знаешь кто? Грачев из "Харона". Он теперь Грачев из Женевы. Остался там. И еще. Говорит, что я беру по миллиону.
- Молодец. Высоко тебя ценит.
- Как насчет Романовых? Вспомнил кого-нибудь?
- Цари не подходят? Хотя постой! Владимир Кириллович, великий князь…
- Мимо. Давай еще…
- Был Григорий Романов, член Политбюро.
- Тоже мимо.
- Не знаю больше. Может, Роман Романов?
- Кто это?
- Точно не скажу. Кажется, деятель искусств.
- Ладно. Спи спокойно.
- Кто тебе про Грачева сказал?
- Берта только что из Женевы звонила.
- Транжирка,- сказал Ерохин и повесил трубку.
Утром Фризе сразу же вызвал шеф. Владимир думал, что он узнает об интервью Грачева значительно позже. Но плохие новости распространяются молниеносно.
- Знаешь, что заявил Грачев в интервью женевским газетам? - прокурор встал с кресла, но из-за стола не вышел. Когда он отчитывал подчиненных, он всегда вставал. Считал, что тогда экзекуция выглядит более убедительно.
- Наслышан. Берта звонила.
- Вот! Еще и Берта! Хороший сюрприз для нее.- Он произнес это так, как будто Берта была его дочерью.
- Ну, Берта знает, что я старый взяточник. Меньше миллиона не беру.
Прокурор вдруг побагровел и заорал:
- Тебе все шуточки! Обвинение во взятках - это, это…- казалось, у него не хватит воздуха в легких, чтобы выдавить из груди проклятое слово.- Это позор! Черт знает что! За всю жизнь не отмоешься.
- Кто поверит глупой болтовне? Когда жулику грозит тюрьма, он сбрехнет и не такое!
- Жаждущих поверить у нас пруд пруди,- стихая, сказал прокурор. Фризе мысленно с ним согласился, но из упрямства продолжал отбрехиваться.
- А я, Олег Михайлович, останусь где-нибудь в Габоне и заявлю, что вы в детские годы убили бабушку лопатой и съели. Поверят?
Прокурор посмотрел на Владимира с ненавистью.
- И этому поверят, когда прочитают в газете или услышат по телеку. Можешь не сомневаться. А сейчас иди и пиши объяснительную записку. Могут потребовать в прокуратуре города. Или в Российской.
- Объяснительную записку, что взяток не брал?
- Записку о том, что ты допрашивал Грачева в связи с убийством двух сотрудников "Харона"! - опять заорал шеф.- И о том, что никаких претензий по деятельности самого малого предприятия у районной прокуратуры нет.
"А если есть? - хотел спросить Фризе, но побоялся, что прокурора хватит удар.- Напишу, что считаю нужным, а ты уж решай".
Он молча вышел из кабинета.
Весь день Владимир промаялся, придумывая, как половчее написать объяснительную записку. И понял, что никаких объяснений шеф от него не дождется, что интуитивное решение, которое он принял, выходя от прокурора, самое правильное.
Съестные запасы, которые оставила Берта, подходили к концу. Владимир зажарил огромный эскалоп на ребрышках, с сожалением убедившись, что он последний. Оставались еще пельмени, но Фризе всегда мерещился в них слабый запах тухлятинки, обильно приправленный специями.
"Ничего. До приезда Берты дотяну,- думал Владимир, уничтожая сочное мясо с жареным картофелем и соленым огурцом.- Есть яйца, тушенка. Буду варить каши".
Даже мысль о кашах не испортила ему настроения. Он радовался, что, отбросив сомнения, решил писать докладную записку Генеральному прокурору. Фризе даже придумал для нее название: "О мафиозных структурах при органах власти столицы" (Малое предприятие "Харон").
Поужинав, он вздремнул часок, предварительно отключив телефон. Ровно в девять Фризе сидел у большого кухонного стола за своей запиской - ни письменного, ни обеденного стола у Берты не было, а писать за журнальным столиком Владимир не мог - рост не позволял. Закончил он работу в четыре утра, но, тем не менее, на службу пришел бодрый и в прекрасном настроении. Первой в кабинет заглянула Маргарита.
- Поздравляю с выигрышем! - улыбнулась она. Вчера в Женеве женская сборная по баскетболу выиграла свою первую игру.- Может, по этому поводу пригласишь меня пообедать? - Маргарита плотно прикрыла дверь и присела на край стула.
- Лапочка, это мое заветное желание. Но сейчас - цейтнот. Через пару недель…
- Через пару недель баскетболистки вернутся с чемпионата, а твой цейтнот закончится сегодня.
В словах девушки Фризе уловил тревогу и насторожился:
- Что-то случилось?
- Похоже, что да. Шеф вызвал меня на час раньше. Сам уже сидел в кабинете.- Она понизила голос.- Володя, только никому, ладно?
- Маргарита!
- Знаю. К другому бы не пришла. Олег нервничает, как девица перед абортом, и все по твоей милости. Я дважды перепечатывала приказ об отстранении тебя от дела.
В этот момент засвистел телефон и Фризе поднял трубку:
- Прокуратура.
- Здравствуйте, Владимир Петрович. Вы сейчас один? - спокойным и будничным голосом сказал звонивший. Фризе узнал голос помощника прокурора.
- Да, Виктор Евгеньевич, занимаюсь канцелярскими делами.
- Очень кстати. Загляните на пару минут.- Кладя трубку, Фризе лихорадочно вспоминал - не оставлял ли он копии записной книжки Маврина в сейфе. Кажется, нет.
Маргарита торопливо прошептала:
- В первом варианте приказа отстраняли, "как лишившегося доверия", во втором - "за нарушение процессуальных требований". Понял?
Фризе обнял Маргариту и поцеловал.
- Спасибо,- несколько секунд он стоял посреди кабинета в нерешительности, потом открыл сейф, достал бутылку виски.
- Небось, ключи отберут,- подмигнул он Маргарите.- Зачем добру пропадать? Возьмем с собой в "Макдональдс".- Он положил бутылку в кейс.- Только почему вызывает не сам Олег Михайлович?
- Он же твой друг! - усмехнулась Маргарита.- Ты что, не знаешь Олега? Дважды просил позвонить тебе и тут же давал отбой. А теперь смылся. Сказал, что поехал к городскому прокурору.
Когда Фризе открывал дверь кабинета, Маргарита попросила:
- Посмотри, нет ли кого в коридоре? Не хочу, чтобы меня увидели сейчас.
Узкий унылый коридор прокуратуры, в котором два человека едва могли разойтись, был пуст.
"Что же это, Олег Михайлович, испугался посмотреть мне в глаза?" - думал Фризе, входя в приемную. Телефоны на Маргаритином столе надрывались. Двери в кабинет прокурора были распахнуты - это означало, что хозяин отсутствует. Любой посетитель мог в этом удостовериться - прокурор от него не прячется. Демократично, не правда ли? Зато Маргарите строго предписывалось, при каждой отлучке, оставлять вместо себя кого-то из девушек-машинисток.
- Привет, Володя! - помахал рукой помощник прокурора.- Садись, гостем будешь.
У Виктора Андреева "на вооружении" было десятка три расхожих фраз, которыми он постоянно пользовался, не замечая, а может быть, и не желая замечать насмешливые улыбки сослуживцев. "Садись, гостем будешь" он говорил любому, кто приходил в кабинет. Даже тем, кого приводили под стражей. "Привет вам с кисточкой", "где наша не пропадала!", "везет же людям" - на каждый случай у него находилась присказка. Он был за ними, как за броней. Имелись в его арсенале и более сложные мудрости - "ножки мерзнут, ручки зябнут, не пора ли нам дерябнуть" или "если ты беременна, то это только временно, а если не беременна, то это тоже временно".