- Останемся без зала.- Светлана Яковлевна сняла трубку телефона: - Начинаем, Рома. С первой бобины.
В зале погас свет.
Смотреть кадры несмонтированного фильма оказалось занятием утомительным. Панин усилием воли заставлял себя внимательно следить за экраном. Кадры были однообразными, и оживляли их только живописная фигура Орешникова, его молодое улыбающееся лицо.
"А как же теперь озвучивать? - подумал Панин.- Если вдруг?…"
Он спросил об этом у режиссера.
- Фонограмма уже готова, и я надеюсь, что Леня все-таки появится,- ответил Максимов.- Ну не убили же его в конце концов рядом со съемочной площадкой!
- Могла сбить машина.
- Какая машина, Александр Сергеевич? Пустынная площадь, никакого транспорта. Да он же у всей съемочной группы на виду был!
- Но за угол дома заехал!
В это время на экране появилась парочка молодых людей, случайно забредших на съемки. Шли они, правда, не с улицы Халтурина, а из скверика перед Зимним дворцом, но капитан решил, что этих людей стоит разыскать и расспросить.
- Светлана Яковлевна, нельзя ли отпечатать несколько кадров с этой молодежью? - попросил он.
- Хорошо,- отозвалась монтажница. И добавила: - Если бы мы работали на монтажном столе, можно было сразу настричь нужных вам кадров.
- Вы не забудете? - забеспокоился Панин.
- Не волнуйтесь,- успокоил Максимов.- Слишком хорошая память - единственный недостаток у Светика.- А потом сказал: - Если Леня в ближайшее время не объявится, придется брать и старые фонограммы. Все песни в картине, кроме одной, старые.
- Эта одна стоит всех остальных,- подала голос монтажница.
- Правильно, Светик, правильно.- Максимов вздохнул.- Песенка эта - Ленькина вершина. У него дома, уверен, есть ее запись. Вот ведь проклятье, не заставь я его этот третий дубль с проездом сделать, все бы обошлось! Первые два дубля он не заезжал за угол. Останавливался на углу Халтурина, разворачивался и ехал на оператора.
Панин попросил отпечатать ему кадры, в которые попала поливальная машина. Поливалка, правда, не выезжала с площади, но разворачивалась так, что шофер мог видеть, что происходит на улице Халтурина. И еще одна деталь заинтересовала капитана: с улицы Халтурина выехал красный "жигуленок".
- Лев Андреевич, вы не обратили внимания на эту автомашину? - спросил он режиссера.
- Нет, я ее даже не заметил.
- Может быть, увеличив, удастся различить номер? Светлана Яковлевна, и этот кадрик не забудьте тоже отдать напечатать.
- Может быть, прервемся минут на пятнадцать? - попросила монтажница.- Мне надо бы позвонить домой.
- Не возражаете, Александр Сергеевич? Мы с вами пока кофейку попьем,- сказал Максимов.
- А зал не займут? - встревожился Панин, вспомнив слова монтажницы перед началом просмотра.
- Я попрошу Рому постеречь,- успокоила Светлана Яковлевна.
Панин с режиссером, спустившись на этаж, зашли в кафе. Здесь было многолюдно и шумно. Максимов приветственно помахал буфетчице и показал два пальца. Через пять минут две чашки черного кофе уже стояли на их столе.
- Ай-ай-ай! А как же принцип социальной справедливости? - усмехнулся Панин.- Строгие телекомментаторы каждый день напоминают нам с экрана, как стыдно этот принцип нарушать.
- Стыдно, стыдно. Но мы же с вами торопимся? И не ради своего удовольствия. Да и принцип социальной справедливости не заключается ведь в том, чтобы все стояли в очереди? Вот, например, Орешников, наша суперзвезда. Смешно было бы заставлять его всюду стоять в очередях - в буфете, в магазине, в железнодорожной кассе. У него бы не осталось времени на репетиции, на концерты и съемки. И кто бы от этого остался внакладе?
Панину послышались в словах Максимова нотки сарказма, и он спросил:
- Лев Андреевич, а что вы можете сказать об Орешникове?
Максимов вынул из нагрудного кармана рубашки пачку "Беломор-канала", закурил.
- Александр Сергеевич! Вы не подозреваете, какой трудный вопрос мне задали!
Заметив на лице Панина удивление, режиссер повторил:
- Очень трудный!
- Такой уж сложный человек Орешников? В свои двадцать шесть?
- Нет. Человек он как раз простой. Открытый… Добрый, в общем-то. Это у меня отношение к нему сложное. Леня - певец от Бога. Вы и сами знаете. А вот характер у него… Нет, не занозистый. Это было бы не совсем точно. Знаете, есть одно не совсем приличное слово… Сейчас в интеллигентской - подчеркиваю, в интеллигентской, а не в интеллигентной - среде стало хорошим тоном употреблять плохие слова.
- Говнистый, что ли? - усмехнулся капитан, выслушав длинную преамбулу к короткому словечку.
- Горячо. Почти угадали. С Леней Орешниковым трудно. Всем трудно. Я не себя имею в виду.
- Интересно?
- Мне - неинтересно. К его бы голосу да побольше такта и скромности! Видите, сколько я вам наговорил? Вернемся в зал?
Еще час просмотра отснятой пленки ничего не дал. Капитану больше ни разу не пришлось обращать внимание Светланы Яковлевны на заинтересовавшие его кадры.
- Невелик улов? - спросил Максимов, когда в зале зажгли свет.
- Кое-что может пригодиться,- Панин хотел спросить, когда можно получить отпечатки кадров, но монтажница его опередила:
- Завтра во второй половине дня я вам все приготовлю,- сказала она.- А сегодня не могу больше задерживаться. Как только все будет готово, могу позвонить.
Панин поблагодарил, продиктовал свой телефон.
Едва закрылась дверь за монтажницей, в зал влетел запыхавшийся толстяк. Не обратив внимания на капитана, толстяк накинулся на режиссера:
- Левушка! Ты почему взялся без меня материал просматривать?! Позвонить не мог? К чему такая спешка? Кумира-то все равно нет?
Он продолжал бы и дальше наседать на Максимова, но тот показал рукой на Панина:
- Остынь и познакомься: Александр Сергеевич Панин, с Литейного, четыре.
Толстяк виновато улыбнулся и протянул Панину пухлую руку:
- Николай Мартынов, оператор. Извините. Лев Андреевич у нас мэтр, не всегда до своих коллег снисходит. Отсюда - конфликты местного значения. И больше всех пикируюсь с ним я. И поэтому чаще других мирюсь. А что, собственно, произошло?
- Ты же знаешь,- пропал Леня Орешников, и Александр Сергеевич его ищет. Изъявил желание посмотреть блестяще отснятый тобой материал.
- Левушка, ты даешь! Позвонил бы мне!
- На звонки к тебе я трачу большую часть суток. Вчера последний раз я набрал твой номер в два часа ночи.
- Извини! Был в отъезде. Но сегодня-то?
- Без десяти восемь тебя еще не было, а ровно в восемь мы начали смотреть.
Мартынов промолчал. Аргументов у него не нашлось.
- Несколько кадров Александр Сергеевич отобрал. Светка завтра утром попросит отпечатать.
- А сегодня она заленилась? - удивился толстяк.
- Ты посмотри на часы! Могут быть у незамужней женщины срочные дела?
- То-то она меня в коридоре чуть с ног не сбила,- пожаловался толстяк.
- Николай,- обратился к нему капитан,- у вас нет обыкновения в свободные минуты снимать актеров на съемочной площадке? Мне приходилось видеть такие репортажи по телевидению. Режиссер дает последние указания своему помощнику, гример делает последний штрих на лице героини. Так сказать, быт съемочной группы.
- Нет, такие кадры я не снимал. А других операторов к нам на площадку пока не присылают. Наш Лев Андреевич хотя и корифей, но не лауреат. О нем и о его съемочной группе документалок не делают. А вам хотелось бы увидеть обстановку перед исчезновением Орешникова? - высказал он предположение.
- Что-то вроде того.
- Нет, никаких лишних кадров у меня в запасе нет. Только то, что заставляет снимать этот узурпатор.- Он показал на Максимова. И вдруг неожиданно громко воскликнул: - Стойте, ребята! Кажется, несколько "посторонних" кадров есть! Точно! На новой бобине! Я приготовился снимать третий дубль. Ленька все не появлялся. Лев нервничал. Обстановка накалялась. И вдруг из-за угла появилась фигура. Я нажал на пуск. А через секунду застопорил. Увидел, что идет какой-то чужой тип с портфелем.
- Ты снял того человека? - удивился Максимов.
- Того, не того… Да еще и снял ли? Надо пленку разыскать. Она у нас числится как чистая.
- Коленька! - воскликнул Панин. Этот энергичный добродушный толстяк вызывал симпатию, и капитан даже не удосужился узнать его отчества.- Коленька, вы меня очень выручите, если отыщите эту, как ее?…
- Бобину?
- Бобину, на которой человек с портфелем!
- Отыщу,- пообещал Мартынов.- Утром пораньше встану и приду на студию…
Максимов хмыкнул.
- Лева, не выставляй товарища в дурном свете! - Оператор повернулся к Панину: - Александр Сергеевич! Можете не беспокоиться - завтра утром кадры будут проявлены и отданы Светлане! Хоп?
- Хоп! - отозвался капитан.
11
Панину приснился сон: он идет по Невскому в шумной и пестрой толпе. В руках у него папка с листками совершенно секретного дела. Что за дело - капитан и сам еще не знает. Не читал. И вот на углу Литейного порыв ветра вырывает у него из рук папку, несет ее по трамвайным путям на середину Невского. Папка раскрывается, и белая стая листков вспенивается над перекрестком. Напрасно кидается Панин под колеса автомобилей, пытаясь собрать листки. Минута - и они расхватаны, унесены толпой.
Проснувшись, он долго не мог избавиться от гнетущего чувства безысходности, испытанного во сне.
"Тут впору "чур меня!" закричать,- подумал капитан.- Что-нибудь такой сон да значит. Теперь психологи проснулись - сны толковать стали и Фрейда больше не костерят".
Душ и чашка кофе чуть приглушили мрачное чувство, вызванное приснившимся кошмаром и необходимостью рано встать. А для того, чтобы и вовсе развеять ночное наваждение, Панин позволил себе прокатиться по городу с ветерком. Сколько раз он давал себе обещание ездить не спеша, "в потоке", как наставлял его полковник Семеновский. Но лишь только садился за руль, как тут же забывал все свои зароки. В нем сидело неистребимое мальчишеское чувство - Панин не мог видеть впереди себя машину и не попытаться обогнать ее.
Весь июнь в городе стояла прекрасная солнечная погода - ни одного дождя. А в это раннее утро с залива наползли низкие серые облака и, как проклятые, застряли над городом. Мелкий сеющий дождь стал набирать силу. Панин и приглашенные им на помощь сотрудники речной милиции были одеты в легкие рубашки. И катер у речников, как назло, был открытый, без каюты. Даже без брезента. Пришлось цеплять катер к большому железному кольцу, вделанному в гранит набережной, и укрываться в машине. А машина была единственная - "Жигули" капитана.
- Начальник ГАИ все грозит права у меня отобрать,- сказал Панин, когда они впятером расселись в машине.- А где бы мы тогда от дождя прятались, хотел бы я его спросить?
- За что это он тебя невзлюбил? - поинтересовался старший лейтенант Синицын, крупный мужчина с темным, обветренным лицом.
- За быструю езду. Как будто я на свидания к девушкам гоняю.
- Да-а…- с какой-то странной интонацией сказал старший лейтенант.- Времена теперь пошли крутые. Придется тебе в повороты вписываться. Мы вот раньше тоже много чего могли…- он недоговорил, и Панин не понял - осуждает или одобряет речник новые порядки.
- А служебная машина вам, товарищ капитан, разве не положена? - спросил совсем молоденький милиционер. Все засмеялись, а он сказал с недоумением: - Нет, правда! Если на задержание, в погоню. Мы так всегда на плавсредствах.
- Так вы по воде бегать-то небось не умеете? - улыбнулся капитан.- А мы по асфальту - без всякого напряжения.- Он балагурил с речниками, а сам все время оглядывал пустынную улицу - все надеялся, не появится ли гражданин с толстым портфелем. Капитан и время это выбрал неспроста - около шести Максимов вел съемки на площади и разговаривал с этим гражданином в ожидании Леонида Орешникова. А может быть, в тот раз гражданин встал очень рано, чтобы отправиться на аэродром или на поезд? И сейчас в отъезде? Каких только вариантов не возникало в голове Панина. Смущали только слова режиссера: "У меня сложилось впечатление, что мужчина этот шел, как всегда, к себе на службу".
"В такую рань?" - усомнился Панин. Но Максимов только развел руками.
Дождь все сеял и сеял. Монотонно шелестел по крыше, навевая унылые мысли. И ни одного просвета на небе. Эти дожди метеорологи называют обложными.
- Может быть, начнем? - Панину не хотелось отступаться.
- Экипировка не та.
- Да что вы, ребята, на воде служите и воды испугались? - подзадорил капитан.- Мне бы одного человека за руль катера, я и сам управлюсь.
- Разогнался,- сказал Синицын.- С "кошкой" работать - навык нужен.
- Я вам помогу! - вызвался молоденький милиционер. Тот, что спрашивал про служебную машину.- Не возражаете? - обратился он к Синицыну.
- Тебе мокнуть,- проворчал старший лейтенант и неожиданно решился: - А… Была не была! Если по стакану нам от простуды поставишь - подрогнем на дождичке.
- По стакану морковного сока,- сказал Панин и вспомнил про заветную бутылку в багажнике. Он всегда возил ее с собой на тот случай, если машина сломается гденибудь за городом. Никакими червонцами и четвертными нельзя соблазнить местного умельца, но если намекнуть на бутылку - успех обеспечен. Да это и понятно: деньги у хорошего мастера никогда не переводятся, тратить их не на что, а вот в поисках водки можно потерять целый день.
- Ладно, ребята.- Панин открыл дверцу и съежился, приготовившись выскочить на дождь.- Если очень озябнете, водочный компресс обеспечен. НЗ в багажнике.
Часа два они тралили большой "кошкой" дно Зимней канавки. Какого только барахла не повытаскивали на поверхность: старые ведра, металлические проволочные ящики, в которых возят бутылки с молоком, газовую плиту.
- Вот сволочи! - ворчал Синицын.- Под стенами Эрмитажа такое свинство развели. Здесь ведь, наверное, интеллигентные люди живут. И все про экологию пишут. В глобальных масштабах. А у себя под носом гадят.
Несмотря на дождь и раннее время, у парапета собралось десятка полтора зевак. "Наверное, решили, что ищем утопленника,- подумал капитан.- А ведь чем черт не шутит…"
В это время "кошка" опять зацепилась за что-то тяжелое.
- Помогай! - крикнул Панин старшему лейтенанту. Они подналегли, и через минуту из воды показалось колесо, а потом и весь велосипед. В толпе на набережной пронесся глухой возглас: "О-о!"
- Осторожней, ребята! - попросил Панин милиционеров, приготовившихся поднять велосипед на борт. Они бережно подхватили его за руль и поставили на катер. "Даже шины не спустили,- отметил Панин.- Интересно, чья это машина? Студийная или самого Орешникова?"
- А человека вы, что же, искать не будете? - спросил мужчина в плаще и с большим зонтом.
- Вы уверены, что вместе с велосипедом утонул и человек? - Панин, стараясь скрыть раздражение, обернулся к спрашивающему. "Мало тебе зонта, так еще и плащ надел". Самого капитана уже начинало трясти от холода, а рука, писавшая протокол, плохо слушалась.
- Не ради же велосипеда вы тут мокли столько времени?
Панин поинтересовался:
- Товарищи, из вас никто не живет в соседних домах? Никто не знает, как попал велосипед в Зимнюю канавку?
Люди переглядывались, пожимали плечами.
- Да мы просто прохожие,- сказала, наконец, одна из женщин, приглашенных в понятые.- Знаете, как бывает - остановился один, что-то интересное увидел. Другой обязательно полюбопытствует…
Подошел Синицын.
- Ну, мы отправились сушиться.
- Подожди минутку,- попросил Панин.- Я вам сейчас лекарство выдам.
- Да ты что, капитан! Шуток не понимаешь? Я просто хотел проверить, что за люди в УГРО работают. Не жадные ли?
- Ну и шуточки! Раз уж ты такой умный, позвони дежурному на Литейный, пусть срочно пришлют "раф". Не ехать же мне на этом велосипеде по городу, а в "Жигули" он не поместится.
Синицын кивнул:
- Выбирайся к нам. На рыбалку отвезу…
Когда пришел "рафик", Панин отправил на Литейный велосипед, а сам поехал домой - переодеться.
Александру нравилось место, где стоял его дом - Потемкинская улица. Окна выходили прямо на Таврический сад. Нравился и сам дом, построенный в начале века. По тем временам - заурядный пятиэтажный дом. А нынче он выглядел чуть ли не дворцом. Еще бы! Красивые эркеры, лепнина по фасаду в виде виноградных гроздьев, перевитых листьями. И даже две грудастые дамы, поддерживающие козырек над парадным входом. Панин жил с подспудной тревогой в душе,- как бы после капитального ремонта, который откладывался с года на год уже две пятилетки, отремонтированный дом не прихватило бы себе какое-нибудь ведомство. Или городское начальство не положило бы на него глаз, прельстившись удобным расположением и близостью Смольного.
Около парадного входа толпились люди с зонтами, стоял мрачноватый автобус. Панин вспомнил, что сегодня похороны одного из жильцов дома - музыканта из оркестра Малого театра. Капитан не знал его фамилии, лишь изредка сталкивался с ним на лестнице, узнавая по черному потертому футляру в руках. Музыкант играл на трубе. Сколько помнил себя Панин, он всегда слышал голос трубы в доме. В детстве чаще, потому что артист играл только днем. Утром он уходил на репетиции в театр, вечером был занят в спектаклях. Его репетиции всегда являлись притчей во языцех - то один, то другой из жильцов писали на музыканта жалобы в домоуправление. На что только не ссылались жалобщики: на новорожденных, на горящие диссертации, на болеющих родственников. Новорожденные подрастали, диссертации, как правило, защищались, родственники выздоравливали или умирали, и на некоторое время в доме устанавливался мир. Но вот появлялся новый ребенок или подрастал очередной диссертант, и все начиналось сначала…
Когда Панин повзрослел и научился разбираться в людях, он обратил внимание на то, что музыкант, выходя из своей квартиры на пятом этаже, старается быть как можно незаметнее, а черный футляр с трубой держит так, чтобы он не бросался в глаза. Столкнувшись с жильцами на лестнице, музыкант всегда вежливо раскланивался. Даже с подростками он здоровался первым.